Текст книги "Шестерки Сатаны"

Автор книги: Леонид Влодавец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 38 страниц)

РАЗМЫШЛЕНИЯ В ТАЙМ-АУТЕ

Прежде всего, стоило подумать над тем, кого, собственно, Чудо-юдо собирался мочить при посредстве подобранного Вараном бомжа. Во-первых, фигура эта представлялась мне малозначительной. Человек, которого способен ухойдакать тип, подобный господину Тимофееву, должен быть безоружен, слаб физически и не иметь средств на содержание хотя бы одного телохранителя. Кроме того, такой человек не может жить ни в охраняемом коттеджном поселке, ни даже в престижном многоэтажном доме с видеодомофоном и консьержем на лестничной клетке. И вряд ли такой клиент имеет хоть какой-либо автотранспорт, кроме иномарки типа «Запорожец». Соответственно можно с гарантией считать, что речь шла не об уборке политического деятеля, крутого мафиозника или солидного предпринимателя. Сомнительно даже, чтоб Чудо-юдо нацеливался на владельца коммерческой палатки. Бомжу Тимофееву, на мой непросвещенный взгляд, даже в похмельном состоянии нельзя было доверять ничего стреляющего. Для него было бы серьезной проблемой попасть с двух шагов. Такие товарищи, как Иван Петрович, убивают топорами, кухонными ножами, водопроводными трубами и кирпичами. Как правило, в состоянии умопомрачения и недопития. И в основном убивают либо себе подобных – лишний глоток из пузыря сделал, падла! – либо каких-нибудь беззащитных дедулек и бабулек из-за отказа дать купюру на приобретение все того же пузыря. Конечно, если их соберется двое или трое, а алкогольная недостаточность будет шибко острой, могут рискнуть напасть и на менее легкую жертву, скажем, на нестарую бабу или хилого мужичка. Но в общем и целом это не характерный для них промысел – открытое похищение чужого имущества, разбой-грабеж. Сумку спереть, оставленную без присмотра, выдернуть картошку с огорода, взломать пустую дачу зимой или квартиру с плохой дверью летом – это они делают чаще.

Однако опыт применения бомжей как одноразовых мокрушников в нашей конторе имелся. Лично мне пришлось участвовать в двух таких «разработках», а вообще их было намного больше.

Первый «мой» случай был аж при Советской власти, когда Чудо-юдо еще состоял на комитетской службе. Была ли это боевая задача, поставленная тогдашним руководством Сергея Сергеевича, или его частная инициатива, мне и сейчас неизвестно. Факт тот, что некий гражданин оказался случайным свидетелем чего-то такого, чего не должен был видеть. Чего именно – опять же не знаю, поскольку тогда гласность еще не совсем раскрутилась, газеты еще дописывали статьи в поддержку антиалкогольной кампании, и никто из журналюг всерьез в этой грязи не копался. Гражданин вообще-то в милицию настучать не спешил. Очень может быть, что он и вовсе туда не собирался. Вероятно даже, что он и не усек ничего такого. Но была опасность, что следствие как-нибудь само по себе на него выйдет и потянет за ниточку, которая могла вытащить на свет божий нечто неудобоваримое. Мне опять же не сообщали, что именно.

В те времена пальба в Москве еще являлась относительно редким метеорологическим явлением, и расстрелять этого ненужного гражданина на лестничной клетке было стремно. Слишком много шухера поднялось бы, и скромная персона убиенного привлекла бы к себе совершенно излишнее внимание. То есть был бы достигнут эффект, совершенно противоположный тому, что требовалось Чуду-юду. Возможно, батя прорабатывал и всякие другие версии типа отравления грибками в сметане, самоубийства путем выбрасывания с седьмого этажа, но почему-то остановился на той, которая реализовалась. Обнаружили – кто-то ведь наблюдал за этим несчастным! – что мужичок вечером выгуливает собачку рядом с домом, чаще всего затемно. Собачка – типа болонки, кроме визгливого лая, пользы от нее никакой. Долго ли каким хулиганам обидеть этого гражданина, который имел рост метр с кепкой и телосложение блокадника? Сперва прикидывали навести на него компанию пацанов, которые балдели в подъезде, но тут вышел облом. Как выяснилось, в этой компании один из самых заводных доводился мужичку родным сыном, причем вполне любящим и готовым, если что, заступиться. Вот тут-то и вышли на бомжей, которые по летнему времени дрыхли в скверике посреди двора, а собачка на них гавкала и писала. На Джека – Царствие ему Небесное, если это возможно! – выпала почетная миссия с ними выпить. Он преотлично изобразил расстроенного мужа, с женой которого якобы болонковладелец амуры крутит. Очень клево у него этот спектакль сыгрался. И сказал, что, мол, убил бы сам, да жалко сидеть из-за такого дерьма, а то и под расстрел идти. А бомжи, высосав по двести грамм, распалились, засочувствовали, свои счеты с болонкой вспомнили и про то, как их пацаны во главе с сыном нашего клиента отметелили. В общем, Джек поставил им вторую бутылку и тихо удалился в большой печали – с понтом дела, жену воспитывать. Бомжи поллитру наскоро высосали, одурели, и когда мужичок со своей собачкой вышел в скверик, налетели на него, сшибли с ног и, мягко говоря, затоптали. На шум-гам, правда, выскочили пацаны, сын клиента начал, в свою очередь, бомжей метелить. Ментура приехала и всех, кто не смылся, прибрали в КПЗ. Бомжей упаковали и до вытрезвления решили не беспокоить, потому что они уже и на ногах не стояли. А утречком оказалось, что они холодненькие, потому что вторая бутылка была не с водкой, а с метиловым спиртом. И рассказывать, за что и почему мужичка порешили, оказалось некому. Сошло все за чистую бытовуху, безо всякой раскрутки в ненужном направлении.

В этом деле фактор случайности был очень большой, и Джеку, прямо скажем, повезло, что все так устроилось. Вполне могло что-нибудь не связаться.

Вторая история была намного позже, и там было все куда продуманней, с меньшей импровизацией и меньшей степенью риска. Еще бы! В ней ведь нынешний шейх Абу Рустем, тогдашний Кубик-Рубик, был задействован. И бомж был более толковый, не совсем свернувшийся. Там тоже речь шла о потенциальном свидетеле. Бабка какая-то, постоянно торчавшая у окошка, углядела, что в подвале одного из подъездов какой-то склад оборудовали без вывески, куда по ночам чего-то завозят, а потом куда-то вывозят. Взяла и пошла, на свою беду и на счастье Кубика, к участковому. Мол, разберись, касатик. А касатик-то был уже капитально обашлен от господина Рустамова, который в данном подвальчике держал товар, заигранный от гуманитарной помощи, а иногда по просьбе земляков и наркоту притыривал. Само собой, что участковый пообещал разобраться, но тут же проинформировал Кубика. Кубик поначалу хотел просто склад перекинуть на другое место, но это оказалось не так-то просто. Участковый решил успокоить бабку: мол, все проверено, законность не нарушена, мирные коммерсанты честно аренду платят. Бабка на какое-то время беспокоиться перестала, но у Кубика то и дело под ложечкой сосало. Менту он, правда, зарплату прибавил и, в общем, в его надежности был уверен, на складе провел разъяснительную работу по технике безопасности, но бабка ведь, если ей чего-то в голову взбредет, могла и в отделение намылиться, и даже в прокуратуру. То есть в бабкином молчании Курбан шибко сомневался. А такие люди, как Кубик-Рубик, почитают за строгое правило: сначала режь, потом сомневайся.

Конечно, проще всего было отправить к бабке пару своих хлопцев под видом сантехников или традиционного «Мосгаза». Дали бы бабке разводным ключом по кумполу – и все тип-топ. Но Кубик был человек очень осторожный. При всем том, что ребята у него были очень квалифицированные, могли они наследить, засветиться, и, так или иначе, привлечь внимание к складу и самому Кубику. Надо было задействовать посторонние силы. Не без моей помощи – что да как, рассказывать долго – Кубик нашарил постепенно спивающегося молодца, который страсть как хотел приобрести московскую прописку. Гражданину назвонили в уши, что ежели он замочит бабушку-старушку, то ему помогут получить ее квартиру. Естественно, что его подпустили только к самым дальним от Кубика «шестеркам», которые встретились с ним на какой-то бесхозной дачке не то в Малаховке, не то в Томилино. Там раскатавшего губишки юношу порадовали тем, что обеспечат ему прикрытие и автотранспорт для отхода. Этот нео-Раскольников, не мудрствуя лукаво, взял на дело плотницкий топор, свистнутый на ближайшей стройке, ковырнул дверь и, попросту вломившись ночью в квартирку, очень неумело, а потому жестоко порубал старушку. Шуму и кровищи было много, но никто, конечно, на помощь не поспешил. Благодаря этому убивец, кинув на месте злодеяния топор со своими отпечатками пальцев, дунул вниз и относительно благополучно добежал до грязного «Москвича», ждавшего его в проходном дворе. «Москвич» два дня уже как числился в угоне, выстаиваясь в гараже на той же самой дачке. Поездка оказалась не слишком долгой. Покрутившись по дворам, заехали в тупик, где тихо и скромно, соблюдая правила санитарии и гигиены, удавили дурачишку гитарной струной, после чего кинули в сменный кузов для мусоровоза, не побрезговав опрокинуть поверх покойничка пару больших мусорных бачков. Потом проехали еще пару ночных улиц, бросили «Москвич» и пересели на дожидавшуюся их «шестерку». Утром приехал мусоровоз, оставил пустой сменный кузов и забрал кузов с покойником. По-моему, нео-Раскольников так и гниет сейчас в недрах свалки.

Слыхивал я и о других случаях применения бомжей на уборочной страде, но так или иначе все они работали против разного рода мелких людей. А мелкие люди, как можно догадаться, даже узнав о том, что на них готовится покушение, не смогут принять такую превентивную меру, как присылку группы боевиков на разгром противной стороны. Отсюда напрашивался вывод, что либо налет на офис и убийство Варана с Бето были никак не связаны с подготовкой «одноразового киллера» Тимофеева, либо роль бомжа была более сложной и главной целью было не убийство какой-либо мелкой фигуры, а какая-нибудь подстава или провокация против человека весьма крутого. Во всяком случае, такого, который был способен на принятие вышеупомянутого превентивного действия.

Сразу возникал вопрос: а кто, собственно, мог рискнуть на такой шаг? Еще меньше чем год назад, угодив в лапы Агафона и К5 после первого возвращения в Москву и размышляя по поводу того, кто меня похитил, я был твердо убежден, что никто из господ, разбирающихся в московской конъюнктуре, не попрет против конторы Чуда-юда и даже против любой из ее низовых ячеек типа группы Варана. Разве только какие-нибудь иногородние оглоеды, не уразумевшие, что жизнь дается человеку один раз, а крутость – не каждому. Сегодня все было гораздо сложнее.

О реальном положении во всей системе я никогда не имел полного представления. ВСЕ о своем деле знал только Сергей Сергеевич, и никто больше, если не считать Господа Бога. Но по многим признакам его влияние сильно пошатнулось. Нас явно меньше боялись, перед нами заметно меньше дрожали, меньше было подобострастия в голосах тех, с кем доводилось вести разговоры. С чем конкретно было связано падение влияния, я мог лишь догадываться. Но скорее всего – с деньгами. Должно быть, мы тратили больше, чем зарабатывали. И кто-то усердно помогал нам в разорении, вел против нас жестокую войну, как в России, так и за всякими там ближними и дальними кордонами. Должно быть, еще и распространяли слухи о том, что мы уже на пределе, что нас вот-вот раздавят. Не сомневался я и в том, что нас оттирают от верхов, что те люди, которые поддерживали нас в госструктурах, постепенно вытесняются другими, настроенными враждебно. А раз так, то вполне мог найтись некто, решивший, что пора нам и вовсе на покой… В общем, он, конечно, поторопился, но если мы сейчас простим эти трупы, то через недельку наших людей начнут валить по всей стране и в зарубежье. Поэтому Чудо-юдо скорее всего уже намечал какую-нибудь впечатляющую акцию возмездия. А в качестве ответственного исполнителя, возможно, намечал мою кандидатуру. Вот сейчас он сузит глаза до китайского формата, сдвинет углы рта вниз и скажет: «А ну, Димуля, хватит балдеть и пузо наедать. Пора поработать как следует. По-моему, какие-то козлы очень хотят, чтоб мы на них налетели, раздолбали и пошмаляли от души к такой-то матери!»

Именно какого-нибудь такого приказа: налететь, раздолбать, пошмалять от души, я ждал от Чуда-юда. Даже был морально готов хоть сегодня куда-нибудь сгонять и отвести душу в помин Варана.

Но опять не угадал. Чудо-юдо, словно бы впервые меня увидев, рассеянно пробормотал, еще не совсем оторвавшись от своих размышлений:

– Ты чего тут торчишь? Иди к себе, там у тебя сейчас три бабы гуляют. Скрасишь их одиночество своим мужским обаянием. Меня не ждите. Спросят почему – отвечай, что срочные дела накатили.

Я вышел из кабинета, по большому счету так и не поняв, за что мне дали втык…

ХЕТ-ТРИК Когда я вернулся на кухню своих апартаментов, то был встречен не очень дружным трио, исполнявшим бабский народный хит «Вот ктой-то с горочки спустился». По частоте исполнения российскими дамами в состоянии подпития средней тяжести он уступает только суперпопулярному деревенскому романсу «Ромашки спрятались, поникли лютики». Песнопение очень соответствовало текущему моменту, ибо после заглавной фразы там говорилось: «Наверно, милый мой идет». Вике и, с некоторой натяжкой, Зинуле вполне допустимо было именовать меня «милым». Правда, я спустился не с «горочки», а всего лишь с третьего этажа на второй.

Судя по моим часам, экзекуция, учиненная мне в кабинете Чудом-юдом, продолжалась менее часа, включая «тайм-аут», когда папаша над чем-то размышлял минут десять, а я пытался прикинуть, в чем же, собственно, мог напортачить. Так или иначе, но меня не было минут сорок пять. За этот относительно короткий промежуток времени милые дамы пришли в очень веселое расположение духа, поскольку успели высосать на троих поллитровку экологически чистого напитка производства завода «Кристалл». Пожалуй, даже мужская тройка не успела бы сделать это так быстро, хотя бы из эстетических соображений, поскольку в культурной пьянке главное – это общение, а зю-зю само придет.

Милые дамы сидели за кухонным столиком, на котором, помимо опустевшей бутылки, стояла еще одна такая же, по-видимому, тоже обреченная на заклание. В сервировке женское начало почти не просматривалось. Девушки употребили стопки калибром 75 миллилитров (у нас с Викой в хозяйстве были рюмашки и гораздо меньшего объема), то есть, даже с учетом некоторого недолива, могли поконать бутылку максимум тремя тостами. На подготовку закуси молодицы много времени не потратили. Покромсали на ломтики черкизовскую салями из нашего холодильника и какое-то копченое сало (у нас в холодильнике такого не было), вскрыли упаковку с красной рыбкой (тоже с собой принесли), банку шпрот (по-моему, из наших запасов) и банку маринованных огурчиков иностранного производства. Даже салата никакого делать не стали. Хлеб, правда, нарезали – «чебаковскими» ломтями в два пальца толщиной. Колбасу, сало и хлеб свалили на общее блюдо, а все остальное брали вилками прямо из фабричной упаковки. Честное слово, ежели бы ко мне в гости пришли, допустим, Лосенок с Игорем Чебаковым, то мы бы наверняка приготовили стол культурнее. Хотя и Вика, и Зина при желании могли бы сделать это вполне прилично. Кстати замечу, что Вика в отличие от чистокровной Ленки готовила прекрасно. Вероятно, она унаследовала это от Танечки Кармелюк, готовку которой я сподобился попробовать некогда на даче цыгана Бахмаченко.

Лариса оказалась миловидной шатенкой, немного постарше Зинки, но постройнее. Улыбка у нее оказалась очень симпатичная, хотя зубки были уже фарфоровые. Радовали глаз кудряшечки, которые у нее сами по себе завивались, без всякой химии и прочего инструмента. Конечно, она выглядела намного элегантнее и женственнее, чем Вика с ее короткой стрижкой и заметной мускулатурой на руках. В трезвом виде Лара, конечно, смотрелась бы намного интеллигентней – мне так казалось по крайней мере, – но и в подпитии отталкивающих чувств не вызывала.

Печальная песнь о товарище с золотыми погонами и светлым орденом на груди, повстречавшемся лирической героине на ее жизненном пути, закончилась довольно быстро. Потому что певицы заметили мое присутствие. Я, правда, ни погон, ни ордена не имел, к тому же пребывал в паршивейшем настроении, которое Вика, даже будучи в сильно пьяном виде, могла определить безошибочно, но все-таки являлся мужиком, а следовательно, мог внести какую-то новую струю (не поймите буквально!) в это алкогольное мероприятие.

– Та-ак! – воскликнула Зинуля. – Те же и Баринов. А где отец?

– У себя, – ответил я устало. – Сказал, чтоб его не ждали, у него проблемы накатили. Срочные дела.

– Жаль, – вздохнула Лариса.

– Вот это, Димуля, – поглаживая Ларису по кудряшкам, довольно твердым языком произнесла Вика, – наша восходящая звезда! Лариса Григорьевна! Героиня сегодняшнего дня! Ее бюст отольют из бронзы, если не успеют в этом столетии, то в будущем – наверняка.

– Только бюст? – Лариса уморительно хлопнула ресницами, как маленькая девочка, хотя в том, что ей за тридцатник, я был уверен. При этом она сделала весьма игривое движение, подхватив себя под груди – совсем не девчоночьего калибра, минимум четвертый номер! – мол, бюст я понимаю в узком смысле слова.

– Почему? Не только бюст, – невозмутимо свинчивая пробку с бутылки, сказала Вика. – Еще ее нужно высечь на мраморной доске!

– Ой, не надо! – Теперь Лариса ухватила себя за попку, как бы прикрывая ее от грядущего сечения. – Это больно, а я не мазохистка.

Зинка поставила мне стопарь все того же калибра, Вика набулькала его до краев. Водка, должно быть, еще не простояла на столе после того, как ее вынули из холодильника, и прогреться не успела. Мне подумалось, что нажраться самое оно. Тогда не придется всю ночь ворочаться и мучить мозги бесплодными мыслями о том, как именно я насвинячил Чуду-юду, когда поперся консультировать Варана. Тем более что ни Варана, ни Бето с того света не вернешь. Разве только удастся «Black Box» раскочегарить… Но на это надежда была плохая. Уже около года прошло с тех пор, как «черный ящик» прибыл в Москву и был спрятан где-то в таинственных недрах ЦТМО, но, судя по всему, не фурычил. Я пару раз как бы невзначай поинтересовался у отца, как, мол, та фигулина поживает, которую я у Ахмад-хана выдернул, но Чудо-юдо только хмыкал. «Изучаем…» – и давал понять, что теперь это меня не касается. Точно так же он помалкивал и о том, продвинулось ли вперед изучение перстней Аль-Мохадов. Ежу было ясно, что после смерти Васи Лопухина это дело тоже застряло. И поточное производство «Зомби-7» в мировом масштабе отчего-то не запускалось. Нет, точно, «какая-то есть в царстве Датском гниль»! Впрочем, на роль Гамлета, чтоб разбираться в этой фигне, я не претендовал. Я человек управляемый, биоробот. Сегодня вот дозволили назюзюкаться – назюзюкаюсь. А не разрешили бы – капли в рот бы не принял. Завтра прикажут, скажем, Кэмп-Дэвид брать или там «Волжский утес» – пойду, хотя и буду знать, что ни фига из этого не выйдет. Потому что привык быть марионеткой. С детства привык. И даже если выдается возможность самому что-то решить, все время сомневаюсь. «Ох, ахти мне, да куды же я попер, с ничтожеством-то своим! Без высочайшего указа и соизволения!»

– Будем! – сказал я один из самых кратких тостов, употребляемых на территории бывшего СССР, и четыре стопки, весело звякнув, столкнулись где-то над серединой стола. Хлебнул залпом все 75 граммов, не нюхая. Наколол на вилку маринованный огурчик, взял ломоть хлеба… Не, нормально пошла, клево!

В общем, стакашек очень приятно повлиял на состояние моего внутреннего мира. Неприятные мысли смыл, словно дерьмо в толчок. На хрен гадать чего-то? Пить будем, гулять будем, а смерть придет – помирать будем.

– Колбаски возьми, сальца! – потчевала Зинка. – Закусывай, а то развезет…

Я, конечно, об этом раньше не знал ни хрена. Спасибо, просветила несмышленого! Хотя сама Зинуля еще до этой (для нее уже четвертой!) стопочки уже порядочно окосела. Вика и Лариса держались покрепче. Впрочем, в тот момент они все мне казались очень милыми.

Вика опять захотела попеть и завела что-то по-украински. Ухо восприняло это примерно так:

– «Знов зозули голос чуты в лиси, ластивки гнездечко звили в стриси…»

Но слов, кроме нее, никто не помнил, тем более на иностранном языке.

– Давай чего-нибудь попроще, – сказала Зина. – «Ромашки спрятались…»

– Нет, – замахал руками я, – это слишком тяжко. И грустно.

Последовал непродолжительный обмен мнениями между бабами, которые говорили одновременно, пытаясь перекричать друг друга, а потому галдели, как вороны над полями орошения. Я лично не разобрал ни одного членораздельного слова, но они каким-то образом друг друга поняли и в конце концов завыли довольно стройно:

Огней так много золотых, На улицах Саратова.

Парней так много холостых, А я люблю женатого!

Пожалуй, в рейтинге дамско-алкогольных хитов России, после двух уже упомянутых, этот занимает третью строчку. Однако вот что еще занятно, если первые два хита не шибко трогают сердца мужиков, то третий вызывает у них некое подсознательное влечение. Особенно у женатых, которые слушают эту песню в исполнении чужих баб. Поскольку громадное большинство мужиков всех возрастов, особенно находящихся в подпитии, обладает завышенной самооценкой собственной личности – я тоже не исключение, – то как бы исподволь примеряет на себя костюмчик того счастливчика, которому признается в любви безымянная саратовская девица. А ежели исполнительница песни по ходу дела состроит этому лоху глазки, то он уже на 80 процентов убежден, будто тайная воздыхательница прямо-таки жаждет бултыхнуться в его объятия.

Конечно, у меня после первой стопки еще сохранялось более-менее адекватное мировосприятие. То есть я в общем-то понимал, что бабы поют эту песню вовсе не по моему конкретному адресу, а просто так. Тем более что женатым я был на Вике, а с Зинкой, особенно в период до 1994 года, спал даже чаще, чем ее родной муж. И не украдкой, а «токмо волею пославшей мя жены», ибо Премудрая Хавронья Хрюшка Чебакова, будучи убежденной, что «мужику завсегда одной мало», – а братец Мишка это подтверждал постоянно – предпочла делить своего законного мужа с сестрой-близняшкой, а не с какой-нибудь неучтенной бабой. В основном эта тактика приносила успех, и я изменял Чебаковым намного меньше, чем мог бы. Теперь, правда, такой доверительности между Викой и Зинкой уже не существовало. К тому же я и с одной Викой с трудом справлялся, потому что по сравнению с Ленкой она была куда ненасытнее. Допев до конца про всю эту «печальную историю», дружно сказали: «Ох!» – и закатились хохотом. Вика сказала.

– Нормально исполнили! Я балдею.

– Можно вопрос, – поинтересовался я, – что мы все-таки конкретно отмечаем? Какую такую трудовую победу? «Зомби-9» изобрели, что ли? Или еще что похлеще?

– Похлеще, – сказала Зинка, у которой глаза были заметно мутноваты. – Мы потомство получили в восьмом секторе, понимаешь? Точно в те сроки, которые программировали. Здоровое и жизнеспособное.

– От мышей, что ли? Или от кроликов? – хмыкнул я. – Или мышей с кроликами скрестили?

– Точно, – очень трезво и без улыбки произнесла Вика. – Скрестили двуногих мышей с двуногими кроликами. На страх мировому империализму.

– Вика, не надо, – тоже вполне трезвым и к тому же строгим голосом сказала Лариса. – У меня все получилось, твои предсказания не оправдались. Мы же условились не болтать о делах, правда? Зачем Дмитрию Сергеевичу забивать себе голову нашими дрязгами?

– Это не дрязги. – На левой скуле Вики дернулся желвачок. – Это очень серьезно.

– Правильно, – примирительно кивнула Лариса, – если хочешь обсуждать результаты нашей работы серьезно, то не надо делать это во хмелю. В прошлом году у Зины были такие же сомнения, но теперь мы с ней единомышленницы. Ты слишком эмоционально подходишь к научным исследованиям. Верно, Зинуля?

– Верно, – осоловело пробормотала Чебакова с родинкой. – Давайте еще по одной, а?

– Наливай! – приказала Вика, и я разлил в рюмки по 50 граммов, после чего бутылка опустела. Ничего неожиданного в том не было, все по науке: первый тост в моем присутствии – 75x4=300, второй – 50x4=200, и поллитры как не бывало. Правда, приняв на грудь всего 125 за два раза, я особо не ослаб, а вот Зинуля ощутила усталость. Она облокотилась на стол, подперла ладонями подбородок и сказала, дав очень верную оценку своему состоянию:

– Совсем бухая…

– Это точно, – согласилась Вика, – идем, провожу тебя баиньки.

– Отстань. Пусть Димуля проводит!

– Может быть, лучше я? – предложила свои услуги Лариса. – Чтоб без ссоры, без спору?

– Димулю хочу! – грозно заявила Зинка и грохнула кулаком по столу, должно быть, копируя своего папашу старого шабашника Ивана Михалыча Чебакова, царствие ему небесное. Небось именно так он громыхал, поддавши: «Кто в доме хозяин?!», раздавал затрещины Игоряшке, Ленке и Зинке, а также иным образом буянил, пока не появлялась могучая Валентина Павловна и не отправляла супруга в глубокий нокаут. Когда-нибудь, лет через двадцать пять, Зинуля станет такой же массивной и багровой. И Ленка, если Чудо-юдо когда-нибудь ее вернет.

– Хотеть не вредно, – пробурчала Вика, посмотрев на меня, как Ленин на буржуазию. – Ладно, отведи ее, а мы тут с Ларисой приберемся…

Идти надо было всего ничего – по коридору из одного конца этажа в другой. Однако Зинуля неважно управляла своими ногами, и они водили ее от стенки к стенке. Чтобы она хотя бы приблизительно шла по прямой, пришлось обнять ее за талию. Зинке это понравилось, я тоже не испытывал особого неудобства. Охранники, дежурившие в коридоре, делали вид, что не замечают, в каком состоянии находится заместитель директора ЦТМО. Чудо-юдо не держал на службе непонятливых.

Некоторое время Зинуля не издавала каких-либо членораздельных звуков, только сопела, невнятно хихикала каким-то непричесанным мыслям, бродившим в ее гривастой белокурой головке, и изредка произносила что-то похожее на матюки, когда ноги у нее в очередной раз заплетались.

Однако, когда мы прошли уже половину пути и миновали главную лестницу, ведущую от центрального подъезда в покои Чуда-юда, Чебакова с родинкой пробормотала:

– Тошно.

Я подумал, что надо поворачивать к туалету, который располагался неподалеку от зала для приемов. Но Зинка имела в виду совсем другое.

– Думаешь, меня тошнит? Ни фига подобного. Мне не физически тошно, а нравственно…

– Отчего?

– От всего. От дворца этого, от Мишки, от пира этого чумного…

– От меня тоже тошно?

– Нет, от тебя не тошно. Ты хороший. А мы – сволочи.

Прислушиваться и искать какой-то смысл в болтовне бабы, принявшей примерно 300 граммов, – дело неблагодарное. Особенно если и сам не совсем как стеклышко. Но тем не менее, я, в общем и целом, был не пьян. Меня отчего-то заинтересовали Зинкины речуги.

– Это почему это вы сволочи?

– А потому. Потому что делаем всякую дрянь и радуемся. Хошь скажу, отчего Лариска ликует? – Скажи, если сумеешь. И если это можно, конечно.

– И скажу! Думаешь, я папашу испугаюсь? Хрена с два! Пусть ему твоя микросхема все доложит. Я ему уже и в лицо говорила: пакости мы изобретаем. Возможно, вообще нам черти все это подсовывают, а мы души губим. Свои и чужие тоже… Так вот: восьмой сектор сегодня сделал хет-трик, понял?

О том, что хет-триком называется ситуация, когда один футболист забивает три гола в матче, я слышал, хотя в последнее время футболом не интересовался. Но при чем тут 8-й сектор? Там что – футболистов обучают по методикам Чуда-юда?

Вслух я спросил:

– Чего-чего? Хет-трах?

Но Зинка не улыбнулась. Она уже больше не хихикала. Более того, ее явно переполняла ярость.

– Лариска получила потомство от трех пар людей, прошедших полный курс инъекций «Зомби-8», понял? – прошипела она. – А я запрограммировала день их рождения. Усек?

– Ну и что? – Я не воспринял это как нечто экстраординарное. Наверно, 125 граммов все-таки сказывались.

– Как что? Сегодня, точно в 12.00, родились первые в мире наследственные зомби. Три мальчика, поведение которых контролировалось еще в утробе. Каждый по четыре килограмма ровно. С точностью до миллиграмма – одинаковые. Потому что их развитием управляли еще в пузе. Я ими управляла. Понял?

– А Вика?

– Вика нам на мозги капала в основном. Убеждала, что из этой затеи ни хрена не выйдет. А потом, когда стало ясно, что получается, стала орать, что мы изверги. И она права, зараза…

Надо сказать, что, просвещая меня, Зинуля даже потрезвела. И язык почти не заплетался, и ноги шли ровнее.

Когда мы вошли в апартаменты Мишки и Зинки, то сразу услышали галдеж из детской. Само собой, что обе пары двойняшек, предоставленные сами себе, от души балдели. Когда на четверых сорок лет – это прекрасно.

Я надеялся, что потомство не обратит внимания на предков и мне спокойно удастся довести Зинулю до спальни. Просто для того, чтоб она улеглась и отдохнула. Оставаться с ней я не собирался. В конце концов давать Вике лишний повод для сопений было излишне, да и какой кайф тормошить хмельную бабу? У которой, кстати, тоже настроение неустойчивое. Да и возиться в спальне, когда ребятня по комнатам носится, – не в масть.

Однако прошмыгнуть незамеченными не удалось. Иришка выглянула первой, а за ней из дверей детской высунулись еще три бариново-чебаковских гибрида. Их развитием никто и никогда толком не управлял: ни в утробе, ни после появления на свет Божий.

– Мама пришла! – завизжали все четверо. Хотя Зинка, строго говоря, была мамой только Сережке и Ирке. Катька с Колькой, как уже поминалось, Вику принципиально называли тетей. Отчего-то я подумал, что не худо бы пристроить Вике какой-нибудь опознаватель типа того, что заставлял родственников Брауна признавать за своего Майка Атвуда.

Поросята окружили нас, поначалу с улыбками на мордочках. Но тут все та же Иришка нахмурилась и по-взрослому строго спросила:

– Вы что, водку пили?

– Ага, – произнесла Зинка упавшим голосом. – Немножко…

– Множко! – безапелляционно произнесла Иришка. – Ты шатаешься.

– Я устала… – пробормотала Зинуля.

– Пап, – посоветовал Колька, – уложи ее спать. А то она сейчас начнет оправдываться и врать.

– Правильно, – кивнул Сергей Михалыч, поддержав кузена, – пусть спит. Это лучше, чем по дому шататься и околесицу нести,

– А утром у нее голова болеть будет, – добавила Катюха.

– Сейчас, сейчас, – поспешно поворачивая Зинулю в сторону спальни, заверил я, – сейчас она спать ляжет.

– Я сама! – Зинуля попробовала меня отпихнуть и чуть не упала.