Текст книги "Колдовская вода"

Автор книги: Леонид Влодавец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

– Только вот никто на Ефросинью худого и не подумал, – продолжил призрак. – Все ведь знали, что она многих в прежние годы вылечивала, добро делала. А что в этот раз никому помочь не смогла – так на все божья воля… Когда все жители умерли, Ефросинья едва ума не лишилась – ни днем ни ночью покоя не знала. Голоса людские ей и при солнышке слышались, а по ночам и вовсе видела, как тени умерших по деревне ходят. Бросила она родительскую избу да убежала в те места, где нынешнее ваше село стоит. Там-то она первая поселилась, и дом ее нынешний на том же самом месте стоит. Постепенно к ее избушке пришлые люди стали прибиваться, срубили избы, обжились, раскорчевали лес, распахали и засеяли землю – так новое село и возродилось. Настой-то дьявольский Ефросинья пить перестала, а потому состарилась, как от бога положено. Каялась, конечно, молилась, но даже тогда, когда в селе церковь построили, исповедаться батюшке не решилась. Пришло ей время помирать, и явился за ней бес. Страшно ей стало в пекло идти на веки вечные и попросила Ефросинья у нечистого отсрочки.

– И он согласился? – полюбопытствовала Лена.

– Ему того и надобно было! – вздохнул Путята. – Сказал бес, что-де, оставит он ее на земле жить столько лет, сколько сможет она зло творить, и ежели она хоть одни сутки подряд без злодейства, малого али большого проживет, то тут же заберет он ее в преисподнюю… Ну и понятное дело, чтоб она никому из смертных про сей уговор не сказывала, не молилась, не каялась. А еще, чтоб жизнь свою земную поддерживать, должна, как худо станет, ходить в Мертвую деревню, к старому колодцу и окунаться в него с головой. А три полночи на полнолуние будет из того колодца являться ведро с колдовской водой…

– А Трясучка говорила: «С живой!» – проворчал Петька. – Врала, значит?

– Вода эта, – пояснил призрак, – не живая, не мертвая, а колдовская. У злого человека в руках она зло творит, а у доброго – добро. Ефросинья в эту воду окуналась, чтоб от мук старческих избавиться, со злом на весь мир крещеный в душе. И оттого с каждым разом все менее в ней добра оставалось и все больше зла утверждалось. А в ночи, когда из колодца ведро поднималось, должна была Ефросинья сперва напоить той водой мертвецов, что из могил восстанут, а после окропить сухой пень, и из него в образе Черного Быка являлся нечистый. Мертвецы, колдовской воды отведав, воскресали, и пожирал их Черный Бык, дабы в день Страшного Суда не могли их души праведные в свои тела вселиться. После того Ефросинья входила в часовню и там колдовской водой все кропила – чтоб это место проклятым оставалось.

– Вообще-то Трясучка меня предупреждала, что мертвецов поить нельзя… – припомнил Петька. – А вот насчет Быка наврала, выходит?

– Мертвецов и впрямь водой не пои, – подтвердил Путята. – Обличье-то у них человечье появится, однако души-то не будет. Тут Ефросинья истинную правду сказала. Но вот насчет Быка солгала – окропишь его, сказав только: «Во имя Отца, Сына и Святаго духа!» – и пропадешь. Оживет он, растопчет тебя и съест. Говорить надо: «Во имя Отца, Сына и Святаго духа – сгинь, нечистая сила!» Тогда пень окропленный в труху рассыплется, и нечистый в этом месте уж больше являться не будет. На это, по правде говоря, Ефросинья Петровна и надеялась. Тогда уговору ее с нечистым конец, и господь разрешит ей избыть грехи добрыми делами. Но освободить ее не всякий может. А лишь человек с добрым сердцем и чистой душой, с верой в заступничество господне. Ежели не будет этой веры – беда, сгинешь.

– В дерево превращусь? – с опаской спросил Петька. – Как Игорь, да?

– С Игорем по-иному вышло, – объяснил призрак. – Он ведь по твоей милости пошел сюда, не ведая, как сестру заколдованную от природной змеи отличить. Ты дома остался, испугался. Вот и решила Ефросинья сама в лес поспешить. Она с помощью колдовства вызнала, что вместо тебя брат пошел, да еще и не зная про белый ободок. Но узнала-то уж поздно – за полтора часа до полуночи. Надеялась поспеть – пешком пошла. В прежние-то годы она от нечистого приобрела и умение ходить быстро, и даже летать, да нынче ослабела. Почуяла, что не успевает, и порешила малое зло сделать, чтоб от большой напасти Игоря сберечь. Повелела ему в дерево превратиться, и стал ваш братец кленом. А иначе не миновать бы ему преисподней! А Трясучке после того уж нипочем не миновать геенны огненной…

Петька не мог отделаться от ощущения, что ему опять какой-то сон снится. Только-только к говорящей змее привык, а тут еще привидение лекции читает! И нотации, между прочим, тоже. Зайцеву хотелось спросить, верно ли то, что Трясучка предсказывала для дяди Феди и его папы, и, конечного том, как расколдовать Игоря, но именно в тот момент, когда Путята произнес слова насчет «геенны огненной», послышалось первое, очень близкое и какое-то необычно зловещее «ку-ку». В тот же миг призрак исчез, испарившись, будто его и не было. А у колодца остались Петька, змея и клен – тут и должна была решиться их судьба…

Глава XVIII

НА ГРАНИ

Кукушка, как и в прошлую ночь, куковала минуту – один раз в пять секунд. Петька с колотящимся сердцем стоял на бугорке и глядел на черную, почти невидимую поверхность воды в старинном колодце. Лена тоже вытянула шею и направила на колодец свои змеиные глаза. А Игорь-клен застыл в неподвижности – даже листья не шелестели.

Вообще-то минута – это совсем небольшой отрезок времени, обычно и не замечаешь, как она проходит. Но оказывается, за эту минуту можно столько всего передумать – ого-го-го! Хотя вроде бы после того, как Путята все толково объяснил, можно было бы и не бояться ничего. Но Петька именно в течение этой минуты вспомнил папину поговорку: «Гладко было на бумаге, да забыли про овраги!» Между прочим, папа даже объяснил сыну, как поговорка появилась. Оказывается, это просто-напросто двустишие из солдатской песни, которую распевали во время обороны Севастополя 1854–1855 годов под балалайку. Бой на Черной речке штабисты очень хорошо и «гладко» нарисовали на бумаге – то есть на карте. А вот на местности оказались овраги, которые сильно осложнили действия войск, и русские этот бой проиграли англо-французским войскам.

Так что Петька очень даже трусил. Одно дело, когда предок-пращур тебе все разложил по полочкам в теории, а другое – как оно все на самом деле получится…

Одновременно Зайцев успевал считать, сколько раз прокуковала кукушка. С каждым «ку-ку» он волновался все больше и больше, ему даже казалось, что после двенадцатого произойдет что-то ужасное, вроде атомного взрыва, например. Хотя вроде бы ни Трясучка, ни Путята ни о чем таком не говорили. Петька даже удивился, что никакого взрыва не произошло.

Но не успел даже обрадоваться, как снова испугался, но уже по другой причине. Ему вдруг подумалось, будто ничего не произойдет вообще. Могла ведь Трясучка, которая мечется между добром и злом, опять все переиграть? Или, допустим, бес, который ею руководил, вмешаться в ход событий? А вдруг он сам сюда явится?! Безо всякого Черного Быка?!

Но тут Петька различил слабое, тускло-голубое свечение, появившееся над колодцем. С каждой секундой это свечение становилось все ярче и ярче. Вскоре бугорок с колодцем в середине стал напоминать прожектор, направленный вертикально в небо.

Зайцев, конечно, и тут без страха и сомнений не обошелся. Конечно, и про свет из колодца, и про то, что из него должно подняться ведро с колдовской водой, ему рассказали, а вот как именно это самое ведро поднимется – нет. Если оно, допустим, медленно всплывет из воды и будет просто плавать на поверхности – это одно. Если же возьмет, да и вылетит из колодца, как пробка из бутылки, да еще и улетит куда-нибудь в небеса – это совсем другое. Тогда придется его ловить, и неизвестно, сумеет ли Петька поймать ведро вовремя.

На самом же деле все получилось иначе. Над колодцем, в теперь уже ярко-голубом луче, столбом упиравшемся в небеса, заклубился пар. Он постепенно сгущался и превращался в тот самый радужный туман, который Петька видел, когда Трясучка ныряла в колодец. Только в тот раз он окутал весь бугорок клубящимся облаком, а сейчас клубился только внутри голубого луча, заполнив его, как пена заполняет фужер с шампанским. В то же время вода в колодце как будто закипела, стала пузыриться и клокотать, однако жары, как от настоящего кипятка, не ощущалось. Петька все еще стоял в нескольких метрах от колодца, но подойти ближе не решался. Будто оцепенел и даже не заметил, как его змеевидная сестрица то ли с перепугу, то ли еще по какой причине прытко соскочила с его шеи, шлепнулась в траву и куда-то уползла.

Вот тут-то из клокочущего и бурлящего колодца молниеносно выпрыгнуло, нет, даже вылетело – Петьке бы нипочем не поймать! – старинной работы деревянное ведро, украшенное резными узорами в виде всяких плодов и фруктов. Ведро это взмыло метров на пять над землей и очутилось внутри светового столба, как раз на верхней кромке радужного тумана. Сразу после этого колодец перестал кипеть, а туман стал постепенно оседать. Опять-таки было очень похоже на пену от шампанского или пива. Вместе с туманом, продолжая оставаться на поверхности «пены», стало постепенно опускаться и ведро. Но это уж очень медленно происходило, все-таки пять метров – высота не маленькая, почти третий этаж. Петька, конечно, засомневался – а вдруг это ведро не опустится достаточно низко и он не сможет до него дотянуться? А потом возьмет и попросту исчезнет… И все пойдет прахом. Ну а если ведро и опустится, то сумеет ли Петька удержать его и не свалиться в колодец? Во-первых, можно запросто и утонуть, если потеряешь сознание и захлебнешься, а во-вторых, неизвестно, что случится с ним после купания в колдовской воде. Одно из свойств этой воды – омолаживать, Петька помнил.

Вроде бы ничего страшного, но ведь если Трясучка при своих трехстах с гаком выглядит максимум на семьдесят, получается – минус двести тридцать лет, то что же с ним будет?! Да он просто исчезнет с этого света!

Петька пристально следил за тем, как ведро, словно бы плавающее на поверхности радужного тумана, медленно опускалось вниз. Он подошел поближе к колодцу, поднялся на бугорок и оказался в каком-то шаге от края колодца. Отсюда он вполне мог бы дотянуться до ручки ведра. Только вот сумеет ли равновесие удержать?

Впрочем, все это были пока что мелкие опасения. А вот настоящий страх начался позже. Когда в мертвой тишине, наступившей после того, как стихло клокотание колодца, Петька услышал какой-то странный шорох, а затем противный такой скрип и скрежет, будто кто-то выдирал ржавые гвозди из доски. Звук сначала послышался откуда-то сзади, со стороны заросших кустами заброшенных избушек. Петька обернулся и увидел, что в давным-давно выломанных окнах и дверях домов появился свет. Но не желтоватый, электрический, а ядовито-зеленый, зловещий. В каком-то фантастическом фильме, названия которого Петька не помнил, так светилось что-то радиоактивное… Его аж в дрожь бросило: радиации тут только не хватало!

Но дело было похуже радиации. Вот послышались сперва тихие, а затем все более громкие стоны и завывания вперемешку со скрипом, скрежетом и стуком костей. Петьку вдруг осенило: это же покойники! Те самые, которые так и остались лежать в несожженных избах.

Уже через несколько секунд Петькина догадка подтвердилась.

Из крайней избы, ближней к колодцу, из-за спины у Петьки стали один за другим выходить скелеты. Шесть настоящих скелетов. И вокруг каждого мерцало зеленоватое сияние, а сами они казались совершенно черными. Мерзко брякали кости, и зеленые огни светились в пустых глазницах. Затем и из остальных одиннадцати изб с оханьем и подвываниями потянулись скелеты – большие и маленькие. Только из той избы, что напротив колодца, никто не вылез – Петька припомнил, что эта изба прежде принадлежала Трясучке.

Петька еще не успел как следует прийти в себя от первого ужаса, как шорохи, стоны, завывания и стук костей послышались с другой стороны. Повернув голову туда, где должно было находиться кладбище с часовней, Зайцев увидел, что и там мерцает «радиоактивно-зеленый» свет, излучаемый восставшими из гробов мертвецами. Шуршали раздвигаемые ветки – они явно шли в Мертвую деревню.

Те, что выбрались из избушек, находились уже совсем близко от Зайцева. А выползшие из ближайшей к колодцу избы не дошли всего пяти шагов и остановились. Сзади подходили все новые и новые, собралось уже несколько десятков скелетов, но все они, дойдя до первых, останавливались, словно бы не решаясь нарушить какую-то неведомую границу. Со стороны кладбища, раздвигая елочки, двигалось целое полчище – тысяча или даже две покойников. Зеленое сияние все ближе придвигалось к Петьке – его охватил леденящий душу ужас, он понял, что скелеты вот-вот окружат его со всех сторон.

Зайцев, в полной панике вертевший головой во все стороны, почти забыл про ведро. А оно уже опустилось настолько, что Петька мог до него дотянуться. Еще немного – и оно ушло бы обратно в колодец, но Зайцев все же вовремя спохватился и, вытянув обе руки, уцепился ими за деревянную дужку ведра. Едва не соскользнув в колодец – ведро хоть и висело в воздухе, но оказалось весьма увесистым! – Петька сделал шаг назад и сошел с бугорка. При этом он оказался на шаг ближе к скелетам, но расстояние между ними не изменилось, потому что мертвецы, испустив некое испуганное: «Ах!», дружно попятились назад.

Сразу после этого Петька увидел, что световой столб, вставший из колодца в полночь, исчез, будто его и не было. Зато теперь то же голубоватое свечение исходило и от воды, и от самого ведра, и даже вокруг Петьки возник светящийся ореол. А скелеты уже сомкнули вокруг него мерцающее ядовито-зеленое кольцо.

«Иди смело мимо них – не тронут, – вспомнил Петька наставления Трясучки. – Шаг назад сделаешь – набросятся, схватят и под землю утянут, там и сгинешь».

«Но я ведь сделал шаг назад! – мелькнуло в Петькиной голове. – Когда с бугорка спускался… Не набросились ведь! Наоборот, сами отступили. Значит, и здесь ведьма не всю правду сказала».

Экспериментировать и делать еще один шаг назад Петька все же не стал. Взяв ведро в правую руку, он обошел бугорок с колодцем и ручейком, выбрался на еле заметную тропку, ведущую в сторону кладбища, и двинулся по ней.

– У-у-у! – завыли скелеты и принялись щелкать челюстями. А некоторые стали еще и ребрами дребезжать. Те, что находились перед Петькой, попятились, а стоявшие позади пошли следом. Но все же круг с радиусом в пять шагов не разомкнулся. Никто из скелетов не нарушил этой невидимой границы, но и не отодвинулся от Петьки.

Нести ведро, конечно, было тяжело. Петька то и дело перекладывал его из одной руки в другую. А когда Петька оказался у густого ельника, за которым начиналось кладбище, приходилось еще и ветки раздвигать. Тут скелеты не могли точно выдержать радиус в пять шагов, многие поотстали, но мерзкое зеленое свечение по-прежнему просматривалось со всех сторон.

Потом ельник поредел, и при свете, исходившем от ведра, Петька увидел первую разрытую могилу. Очень вовремя увидел, потому что запросто мог бы оступиться и свалиться в нее. А могила, между прочим, была глубиной больше двух метров. Шансов свернуть шею, конечно, не так много, но ногу или руку сломать можно запросто. Да и при падении Зайцев, несомненно, расплескал бы ведро с колдовской водой, а это могло вообще привести к катастрофе.

Вслед за первой через два или три шага пришлось обходить еще одну яму, потом – сразу две, дальше Петька сбился со счета, тем более что могилы располагались почти впритык одна к другой, и, чтобы миновать их, приходилось пробираться по узким полоскам ровной земли, иной раз меньше полуметра в ширину.

Вскоре Петька приметил, что скелеты больше не воют кто во что горазд, а дружно повторяют одно и то же слово. Сперва тихо и очень неразборчиво, потом все громче, четче и пронзительней:

– Пи-ить! Пи-ить! Пи-ить!

Конечно, Зайцев хорошо помнил, что говорила во сне Трясучка: «Будут просить живой воды – не давай. Тела-то оживут, а души в них не вернутся, и телами этими дьявол управлять станет. Тебя же и растерзают…» Но скелеты с каждой минутой выли все настойчивей и свирепей. Костлявые руки высовывались из-за кустов, мерзко скрипели суставами, шевелили фалангами пальцев, на которых каким-то образом удерживались огромные ногти, свернувшиеся трубочками, искривившиеся и превратившиеся в подобие медвежьих когтей. Причем Петьке показалось, что скелеты уже нарушают расстояние в пять шагов. Чем дальше он углублялся на территорию заросшего лесом кладбища, тем ближе подступали к нему скелеты. Многие уже почти дотягивались до него своими когтями, а выносить их вой становилось все труднее. Да еще оказалось, что могилы разверзлись не одновременно, некоторые еще продолжали раскрываться.

Петька буквально чудом избежал падения, когда прямо перед ним вдруг задрожал неприметный, заросший травой бугорок, потом зашевелился и оттуда полетели куски дерна, комья земли, высунулись светящиеся зеленые костяшки пальцев, и, наконец, из могилы выполз очередной скелет. Он сразу присоединился к общему хору и завыл:

– Пи-ить! Пи-ить! Пи-ить!

Петьке удалось обойти могилу, но едва он двинулся дальше, как еще один скелет разрыл свою яму прямо у него на пути. Тогда он свернул вправо, но и тут ему дорогу преградила могила, разверзшаяся за считанные минуты. И из нее тоже выполз мертвец и, скаля щербатые зубы, указал костяшками пальцев еще правее. Тут Зайцев понял, что его толкают сделать тот самый «шаг назад», о котором его предупреждала Трясучка. А скелеты вдруг замолчали и словно бы напряглись – если так можно сказать о скелетах! Ясно, они ждали Петькиного шага в том направлении, чтоб наброситься на него со всех сторон.

Но Зайцев не сплоховал. Взял, да и пробежал по кучкам земли между могилами и еще «ура!» для храбрости заорал. А затем помчался прямо на толпу скелетов, преграждавших проход. И скелеты, брякая костями, бросились от него врассыпную! Некоторые стукались о деревья, сталкивались друг с другом, теряли черепа и отдельные кости, а затем начинали суетливо собирать самих себя. Пока одно приставляли, другое отваливалось, прикрепляли это – третье отскакивало.

Наверно, не будь у Петьки других дел, он бы еще и посмеялся над этими чудиками, но в этот момент он как раз выскочил на небольшую прогалину между деревьями, где стояла покосившаяся и полусгнившая часовня под четырехскатной крышей и полурассыпавшейся деревянной «луковкой» без креста. Перед входом в нее лежал на боку огромный черный пень. Действительно, его при желании можно было принять за бычью голову. Два огромных обломанных корня торчали вверх будто рога, грибы-трутовики, наросшие на торце пня, походили на рот и ноздри, а еще два, ближе к «рогам», – на глаза.

Петька поставил ведро на землю и перевел дух. Конечно, при пробежке из ведра немного колдовской воды расплескалось, в том числе и Петьке на штаны, но особой беды в этом не было. Во всяком случае, ноги от нее не зудели и не болели. На руку тоже немного попало, но и от этого никаких неприятных ощущений Петька не испытывал. И он без особой опаски потянулся к ведру, чтоб зачерпнуть пригоршню и…

Сантиметра не дотянулся до нее Зайцев, как поверхность воды вспыхнула, будто в ведро был налит бензин. Пламя аж на полметра поднялось, и черный дым повалил в небо.

Хорошо еще, что Петька не шарахнулся назад, а просто отдернул руку. Потому что скелеты, вроде бы уже разбежавшиеся, вновь стали завывать, и, возможно, Петькин шаг назад стал бы его шагом к гибели.

Ну а это разве не гибель?! Сейчас вся колдовская вода сгорит, а это значит, что Петьке не пройти в часовню, не расколдовать Лену и вообще – все страшное, что предсказала Трясучка, непременно сбудется…

Но Зайцев все же заметил, что пламя это какое-то странное – хоть и яркое, но жара не дает. Ясно – обман! Это нечистик, чуя, что сейчас Петька сделает то, что его не устраивает, решил меры самозащиты принять.

Конечно, сунуть руку в огонь Петька решился не сразу, выждал чуток. А потом – р-раз! – и окунул правую в ведро. Огонь сразу погас, будто его ветром задуло. И вода перестала светиться и стала похожа на самую обыкновенную водопроводную воду.

Зайцев помнил, что надо трижды окропить пень живой водой и сказать: «Во имя Отца, Сына и Святаго духа – сгинь, нечистая сила!» Но в самый последний момент его сомнение охватило: надо ли просто три раза брызнуть водой на пень, а уж потом произнести всю фразу или же требуется при каждом окроплении произносить по отдельности про Отца, Сына и Святаго духа. Под конец Петька еще до одного варианта додумался: а может, надо после каждого кропления всю фразу говорить? В другое время он вряд ли стал бы особо голову ломать – какая разница? Но в колдовских делах всякое слово много значило. Это ж почти как набирать команду на компьютере: поставишь всего один знак препинания не там – и ничего не получится. И еще Петька вспомнил мультик-сказку, где герою предложили самому выбрать себе участь, поставив запятую в известной фразе: «Казнить нельзя помиловать». Поставил бы запятую после первого слова – могли бы и голову отрубить!

Пока Петька думал, держа ладонь лодочкой, над ведром заклубился пар. Теперь она по-настоящему кипела – ощущалось, что пар горячий, руку не сунешь! – и очень быстро выкипала. За какие-то пять минут почти треть ведра выкипела. Еще десять пройдет, и останется только то, что в горсточке…

В общем, Зайцев понял, что надо делать все побыстрее. Он стряхнул несколько капель на пень и произнес:

– Во имя Отца…

После этого пень вздрогнул и его контуры немного поменялись. Разглядеть, что именно поменялось, Петька не мог – вода ведь больше не светилась, и лишь скелеты, бродившие довольно далеко от часовни, озаряли местность своим тусклым зеленоватым свечением.

Петька еще раз окропил пень, со словами:

– И Сына…

Сразу после этого послышался противный скрип и шорох сыплющейся земли, а затем очертания пня стали более крупными и… страшными. Волны страха, который отступил после того, как удалось разогнать скелеты, вновь накатили на Петьку. Но он все же сумел в третий раз плеснуть водой на пень и пробормотать дрожащим голосом:

– И Святаго духа…

В ту же секунду послышался тяжкий, мощный рев, но не какое-нибудь там мирный бычий «му-у-у», а чудовищный, словно бы вдавливающий в землю, бьющий по барабанным перепонкам:

– Уо-а-а-а!

Петьку словно бы током ударило, он оцепенел и на несколько секунд потерял дар речи. Язык словно бы приварился к нёбу и не хотел ворочаться. А ведь Зайцев не сказал самого главного!

Все озарилось жутким багровым светом, и прямо на глазах у Петьки пень превратился в огромную, иссиня-черную бычью голову с чудовищных размеров рогами, намного большими, чем бивни слона! А затем с каким-то металлическим скрежетом из земли вырвалось туловище с четырьмя ногами и хвостом! Из глаз чудовища вырвались пучки яркого оранжевого света. Огромная красная пасть, из которой торчали восемь здоровенных клыков, хищно распахнулась… Черный Бык, которого Петька видел в самом первом кошмаре, теперь предстал перед ним наяву, во всей своей красе!

Зайцев отчетливо понимал, что ему осталось жить какие-то секунды, он оказался на грани жизни и смерти. Язык служить отказывался, к нему будто гирю подвесили. И лишь мысленно Петька мог взмолиться: «Господи, помоги!»

Но сразу после этого тяжесть на языке пропала, сухость во рту исчезла, и всего лишь за какой-то миг до того, как Бык, нагнув голову и оскалив пасть, собирался ринуться на Петьку, тот сумел выпалить:

– Сгинь, нечистая сила!

А еще и осенил Черного Быка крестным знамением, хотя этому ни Трясучка, ни Путята его не учили.

Ба-бах! – Петька зажмурился от ослепительно яркой бело-лиловой вспышки и мощного раската грома, а когда открыл глаза, то увидел, что Черный Бык опять превратился в пень. Но уже в следующее мгновение пень сам по себе рассыпался в труху, которая вспыхнула синим пламенем и сгорела в считанные секунды без дыма и гари. В ведре, где осталось не больше половины от колдовской воды, тут же прекратилось бурление, и когда Зайцев сунул в него руку, то обнаружил, что вода холодна как лед. Зато она снова стала испускать голубоватое свечение.

Глава XIX

В ЗМЕИНОМ КОЛЬЦЕ

Только тут ошалевший от всего Петька вспомнил, что змея по имени Лена куда-то уползла, позабыв, как видно, что ей пора в девчонку превращаться.

– Лена-а! – позвал Петька. – Ты где?

Но ответа не последовало. Тогда Петька решил, что надо зайти в часовню и сделать все, о чем говорила Трясучка. Подняв сильно полегчавшее ведро, он без особого страха вошел в часовню.

Ничего напоминающего часовню внутри этого строения не было. Так, обыкновенная избушка. Или даже сарайчик какой-то, потому что пола как такового в часовне не имелось – он давно сгнил. Осталась только труха, через которую пробивалась трава. Бревенчатые стены тоже были источены жучком и обросли мхами, лишаями, а в верхних углах под потолком висела многослойная паутина с давно засохшими мухами.

Петька поставил ведро на землю, зачерпнул воды ладонью и окропил все четыре угла. Сразу после этого вода стала светиться ярче, почти как газоразрядная лампа.

Зайцев еще раз вспомнил Трясучкину «инструкцию»: «…Встань напротив двери и жди, покуда не приползет змея, то есть сестра твоя двоюродная…» Так он и сделал, и ждать ему пришлось недолго. В том смысле, что едва он встал напротив двери, как послышался шорох, шипение и через порог переползла змея.

– Лена, это ты? – спросил Петька, очень надеясь на то, что это именно сестрица пожаловала. Но никакого ответа не последовало. Змея зашипела, свилась в колечко и улеглась у входа. Никакого ободка у нее на шее не просматривалось. Это была самая обычная гадюка.

Следом за первой вползло еще две змеи, потом еще четыре, и все они, одна за одной, устраивались вокруг ведра и Петьки. От ведра на полу образовался световой круг диаметром около метра. Змеи внутрь круга не заползали, а занимали позиции вне его. Впрочем, хоть Петька и стоял внутри круга, от его ног до ближайшей гадины было всего сантиметров тридцать. К тому же, поскольку змеюки прятались в тени, рассмотреть их как следует не удавалось. Есть там ободок или нет, можно было разглядеть только нагнувшись, но при этом никто не давал гарантии от укуса. Поэтому главную надежду Петька возлагал на то, что Лена все-таки говорящая змея и может сама о себе заявить.

А змеи все приползали и приползали. И большие гадюки, даже покрупнее Лены, и средние, меньше метра в длину, и совсем маленькие змеючки. Сперва Петька пытался их считать, но потом сбился. Похоже, что сюда сползлось все гадючье поголовье здешней области. Вскоре весь земляной пол часовни покрылся скользкими, маслянисто поблескивавшими шевелящимися телами пресмыкающихся, их сердитое шипение слышалось со всех сторон. Да и скелеты, по-прежнему излучавшие зеленоватое сияние, окружили часовню плотным кольцом. Они опять стали просить пить с нарастающей громкостью, только выли куда зануднее и противнее, чем раньше.

Скелетов Зайцев уже почти не боялся. В часовню они явно не собирались соваться, хотя, конечно, вовсе не змей опасались. Петька же, который уже четверть часа простоял на ногах в середине шипящего кольца гадов, явно трусил. Он даже на корточки присесть не решался, да и шевелиться старался пореже. Этим натуральным гадинам ведь ничего не объяснишь! Как им природа повелит, так и поступят. Могут уползти, а могут и куснуть…

Петька уже чувствовал, что у него ноги гудят. К тому же он сильно устал, и его начало клонить в сон. Еще немного – и он заснет стоя, после чего плюхнется на этот жуткий шебуршащийся на полу «коврик» из гадючьих тел. От одной этой мысли он похолодел.

Сперва Петька смотрел только вниз, но вдруг услышал шипение откуда-то сверху. Задрав голову, он еще больше ужаснулся. На балках, поддерживавших дырявую крышу, прямо над его головой находилось еще штук десять змеюк! Время от времени они свешивали вниз головы и злобно шипели. А вдруг какая-нибудь свалится Петьке на шею? Даже если сразу не укусит, то заставит шарахнуться, выскочить из круга, – он наступит на гадин, что по полу ползают, и тогда…

Ну надо же, обидно как! И ведро взял, и через скелетов проскочил, и с Черным Быком разобрался, а тут, под самый финиш, – и такой облом!

Петька уже совсем впал в уныние, когда вдруг услышал знакомый голосок с легким змеиным шипением:

– А ну, кыш все отсюда! Для вас, что ли, это ведро приготовили? Кыш, говорю!

Вряд ли змеи поняли то, что Лена по-русски говорила, но шипение наверняка правильно восприняли. Сразу после этого все змеи прямо-таки сплошным потоком, наползая друг на друга, потекли в дверь. Да так удачно, что все мимо Петьки. Через считанные минуты в часовне осталась лишь одна змея, большая, полутораметровая, с белым ободком на шее.

Глава XX

ПРЕВРАЩЕНИЕ И ВОЗВРАЩЕНИЕ

– Где ты была-то, а? – проворчал Петька. – Представляешь, каково мне тут пришлось?

– Ну, – пропищала Лена, – сперва я просто испугалась… И скелетов, и Быка этого.

– Да я уж полчаса как этого Быка укантовал! – возмутился Петька. – Вообще-то ты быстро ползать умеешь.

– Я кушать захотела, – капризно ответила сестрица, – а там такая лягушечка попалась… Слушай, а правда, что теперь в Москве можно лягушачьи лапки купить?

– Говорят, можно, – буркнул Петька. – В супермаркетах каких-то. Только я не знаю, в каких и где. Меня эту дрянь есть не заставишь. А может, тебе вообще не стоит обратно в девчонку превращаться?

– Нет-нет! – запротестовала Лена. – Расколдовывай, да побыстрее!

– Погоди, – неожиданно засомневался Петька. – Трясучка мне говорила, что как только я тебя расколдую, то мы сразу перенесемся домой. И что получится? Мы-то перенесемся, а Игорь в лесу останется?!

– Ну, можно будет вернуться… – пробормотала Лена.

– Ага, счас! Если мы дома появимся – там такое будет! Мне припомнят, как я камешки собирать пошел, а тебе бабушка еще и хворостиной всыплет! Думаешь, она поверит во все эти дела?

– Ничего нам не будет, – не очень уверенно произнесла Лена, – она наверняка в свой сон поверила. Я это печенкой чувствую.

– Даже если и не сильно попадет, нас среди ночи в лес не отпустят… К тому же, пока туда-сюда ходить будем, рассветет, наверно! Так и не успеем Игоря расколдовать, тем более что надо еще и догадаться, как это сделать…

– Ладно, хватит трепаться! И не зли меня, а то как тяпну! – И сестрица-змея открыла пасть с ядовитыми клыками.

Петька подумал, что и впрямь лучше не злить это пресмыкающееся. А то опять инстинкт сработает, как в случае с дядей Федей.