Текст книги "Нищенка и миллионер (СИ)"

Автор книги: Леонид Герзон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

– Вообще, любимая, я тебе хотел сказать... ты немного старомодно просишь милостыню.

– Ты так считаешь? – удивилась Евгения.

– Надеюсь, это тебя не обидит...

– Нет, что ты, родной! Я очень положительно отношусь к критике – ведь она полезна для карьеры – и совершенно не собираюсь твоими советами манкировать. Продолжай...

– Ты лучше не говори: "Подайте, сударыня, копеечку", а говори так: "Девушка, дай сто рублей!"

– Почему же, родной? Разве можно сто рублей просить? Это как-то слишком нагло!

– Да что ты, любимая! Ведь со времен Достоевского инфляция огромная произошла. Тогда на копеечку можно было пообедать, а теперь и за сто рублей не позавтракаешь!

Так, благодаря мудрым советам мужа, Евгения стала продвигаться в карьере и даже неплохо зарабатывать. Наконец она накопила достаточно денег, чтобы поступить в МГУ, и вдруг стала знаменитой писательницей. За долгое время нищенских скитаний она познакомилась с большим количеством самых разных людей и накопила огромный жизненный опыт, который ей потом пригодился для характеров героев. Писала она сказочные книги для детей. Вначале никто ее книги не хотел печатать. Подумаешь, какая-то нищенка! Евгения-то хоть и училась уже в МГУ, а по старой памяти одевалась, как нищенка, тем более, что так было легче всего подработать, а у студентов с подработками вечно проблема. В общем, все рукописи, которые она приносила в редакцию Сказочного издательства, сразу же выкидывали в мусорную корзину – едва за нищенкой затворялась дверь.

Но однажды произошла досадная ощибка. На столе у редактора лежала рукопись одного очень известного писателя-сказочника. Этот сказочник был такой знаменитый, что его уже наградили тремя медалями Ганса Христиана Андерсена. И вот, рукопись этого знаменитого сказочника нужно было срочно напечатать. Редактору ее даже читать было не нужно. Все и так знают, что знаменитый писатель с тремя медалями ничего, кроме гениальной сказки, сочинить не может. Редактор уже собирался взять рукопись со стола и отдать в набор. Но он ошибся и не отдал. Вернее, отдал, да не то. Вот как это случилось.

В тот день редактор был усталым и раздраженным. Устал он потому, что не выспался. Во дворе всю ночь кричала какая-то птица, а он вначале полночи терпел, потом полночи гонялся за ней с палкой, а птица палку боялась, удирала от редактора и от страха орала еще больше. Придя на работу невыспавшимся и усталым от погони с тяжелой палкой, редактор собирался хоть немного прийти в себя и выпить чашечку кофе с миндальным печеньем. Но едва он откусил кусочек печенья и отпил глоток кофе, дверь издательства отворилась и вошла та самая нищенка, жена миллионера. О том, что она жена миллионера, никто в издательстве, понятное дело, не знал. Если бы знали, то давно бы напечатали. Но нищенка хотела пробиваться только собственными руками и никогда не упоминала, чья она на самом деле жена. Так вот, зайдя в Сказочное издательство, жена миллионера уже знала, что ее здесь не любят. Но что было делать? В других издательствах сказки не принимали. Она молча протянула редактору рукопись и вышла, затворив за собой дверь. Естественно, как только дверь закрылась, рукопись полетела в корзину для мусорных бумаг. А редактор облегченно откинулся на стуле, но так неудачно, что колени его поддали крышку стола снизу, и от этого поднос, на котором стояла чашка с кофе и вазочка с миндальным печеньем, перевернулся редактору на брюки. Ну что тут поделаешь! Весь день был испорчен уже в самом начале.

Вот как получилось, что редактор был одновременно усталым и раздраженным. Еще бы, сидеть невыспавшемуся в мокрых брюках – и все из-за какой-то нищенки и птицы! В общем, когда к нему пришел его начальник – главный редактор и грозно спросил, почему до сих пор не отдали в набор рукопись знаменитого писателя с тремя медалями, редактор вскочил со стула, отдал честь, потому что был бывший военный, затем схватил по ошибке рукопись нищенки, торчавшую из мусорной корзины и побежал в типографию.

Вот так рукопись нищенки и напечатали. Из-за ошибки редактора. Но после первой книги читатели стали требовать продолжения. Пришлось редактору печатать и другие ее произведения. От продажи своих книг, которые превратились в бестселлеры, нищенка сильно разбогатела и стала такой же богатой, как и ее муж-миллионер, но при этом намного знаменитей его. Ее читали на каждом углу! А финансовые дела миллионера тем временем пошли под гору. Надо сказать, что у нищенки был огромный потенциал для того, чтобы разбогатеть, потому что денег у нее совсем не было, а способностей и нерастраченной энергии – полно. И у миллионера тоже был огромный потенциал, но к обратному действию: у него был шанс потерять все его огромные деньги, и вот, он этот шанс не упустил. Не будем углубляться в подробности, тем более, что они не важны и каждый знает, как легко можно потерять или растратить миллионы – особенно, когда они у тебя есть. Достаточно сказать, что к тому времени, как тиражи Евгении (которую, к тому же, перевели на все иностранные языки) стали исчисляться шестизначными цифрами, а также к тому времени, как по нескольким ее произведениям сняли фильмы в Голливуде, Болливуде и на отечественной студии, – дела Жоржа пришли в полный упадок.

Вначале она купила его дом. То есть, ему нечем было оплатить долги, и пришлось продавать дом, а жена сказала: жаль его продавать чужим людям, и вообще я его очень люблю, у тебя прекрасный вкус, и ты этот дом замечательно обставил и оформил.

– Ты ведь мне тоже помогала, – сказал миллионер.

– Именно поэтому я и хочу у тебя его купить. Тем более, что я как раз заработала кучу денег от съемок фильма по моей последней книге, которая называется "Любовь маленького Жорика". Ты ее, надеюсь, читал?

– Конечно, милая!

– Ну и как тебе?

– Что говорить... прочитав твою книгу, я перестал понимать, за что любил в детстве Астрид Линдгрен и Христиана Андерсена.

– А ты не врешь? – смеялась она, но в глубине души чувствовала, что муж прав.

– Что ты, милая. Я никогда не вру. Тем более, тебе...

Она смеялась, целовала его в небритую щеку и убегала по делам. На самом деле, Жорж никак не мог себя заставить прочесть хотя бы одну книгу жены. Ну... не было у него сил на это чтение.

После продажи дома дела миллионера пошли еще хуже, и он быстро скатился к полной нищете. Конечно же, он мог бы занять у жены, она могла бы выкупить его проданные чужим людям предприятия, но Жорж был настоящий мужчина. Он привык зарабатывать сам и не позволил бы себе альфонсить – то есть, жить за счет женщины. Но ему надо было что-то есть, и он решил попробовать просить милостыню. Конечно же, он не собирался становится нищим навсегда, а только на время, пока не поправит свои дела.

Как-то раз Евгения вышла утром из теперь уже своего особняка и, отбиваясь от назойливых поклонников и надоевших журналистов, уже собиралась сесть в "мерседес", который недавно приобрела у своего разорившегося мужа, как вдруг заметила его самого сидящего на том самом тротуаре, на котором прежде сиживала она, и где он впервые увидел ее и влюбился без памяти. Бедный, у него посинели от холода ноги, он дрожал и кутался в ее же собственный оренбургский пуховый платок, который Жоржу был явно мал – и это была единственная вещь, которую миллионер позволил себе взять, а пожалуй что, и не взять, а отдолжить у своей богатой жены. Она подошла к нему, расталкивая журналистов, и нежно поцеловала.

– Милый! – сказала она. – Ты неправильно просишь милостыню. Позволь дать тебе несколько полезных советов.

По толпе журналистов прошел шелест. Они выдвинули, насколько возможно, свои длинные микрофоны, нацелили видеокамеры и затаили дыхание, приготовясь записывать советы знаменитой писательницы. Она начала их давать, но вскоре заметила, что муж сильно дрожит.

– Боже! – всплеснула руками Евгения. – Ты так совершенно поостудишься! Надень на себя еще хоть что-нибудь, кроме этого дырявого платка!

– Ни за что! – прохрипел Жорж. – Ты ведь не простудилась! Значит, и я смогу.

– На меня не равняйся! Мне к холоду не привыкать. Я ведь коренная собачка. То есть, тьфу, сибирячка! А твои предки из южных стран.

Бросив пристальный взгляд на Жоржа, репортеры чиркнули в блокноты пару слов о его предках. Предки Жоржа были евреями. Евгения, конечно же, беспокоилась о муже, но, как всякая сибирячка, считала, что мужчина должен преодолеть свои трудности сам. Только в этом случае останется он мужчиной. Евгения плохо разбиралась в бизнесе, но верила, что попрошайничеством можно заработать достаточно денег, чтобы купить небольшое предприятие, потом вложить деньги в офшорный банк, а там глядишь – и Жорж снова станет миллионером а, может, даже и миллаирдером.

– Ты обязательно скопишь денег! – подбодряла она его по утрам, проходя мимо ворот, возле которых сидел муж, и целуя его в небритую щеку. – Я в тебя верю!

– Конечно, милая! – отвечал муж.

На самом деле Жорж нищенствовал совсем не для того, чтоб снова стать миллионером. Он не накапливал денег, и попрощайничество не было для него средством сделать карьеру, как было в свое время для Евгении. Собственно, карьеру свою Жорж уже сделал. А был он теперь нищим просто потому что хотел им быть. Всю жизнь Жорж тяжело трудился, зарабатывая миллионы. Казалось ему, что чем больше их заработает, тем более будет счастлив. Миллионы росли, но с их умножением не прибавлялось счастья. Как раз наоборот, с растущим богатством Жорж делался все более суетливым и беспокойным.

Так уж заведено, что достаточно богатый человек должен служить власти. А Жорж не чувствовал в себе сил, чтоб служить. У него едва их хватало на то, чтобы открывать и закрывать фирмы, вкладывать деньги в авантюры, раздавать чиновникам взятки и покупать подряды, разбираться с охраной и многочисленными крышами всех крупных и мелких предприятий, пристроенных к его главному бизнесу. Работая не покладая рук, вкладывая деньги, давая взятки и выбивая контракты, он все думал: вот выбьем этот контрактик – и полетим на Канары, вот построим особнячок – и поплывем на яхте вокруг света, вот закончим сделку – и отдохнем недельку в пустыне египетской. Но выбив и построив, никуда не летел не отдыхал и не плыл, потому что тут же надо было выбивать, заканчивать и строить дальше.

Часть вторая

ЛЮБОВЬ И ОБИТЕЛЬ

Растеряв миллионы и сев на нищенский тротуар, Жорж получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его.

Я тут, как некоторые читательницы и читатели, наверное, догадались, привел цитату из Льва Николаевича Толстого. И хотя эта цитата здесь совершенно не к месту, всё же она прекрасно описывает состояние Жоржа. Лучше не скажешь. В общем, если сократить словоблудие до одной короткой фразы, то получится: Жорж был счастлив. Сидя в дырявом оренбургском платке на тротуаре, он понял, что именно о такой жизни мечтал всю жизнь.

Он по-прежнему дарил жене прекрасные цветы. Только теперь не покупал, а рвал их в московских парках. Прошло полгода. Написав роман о нищих, Евгения затмила своим рейтингом известную бестселлерщицу – Руану Джоулинг, и имя ее гремело по всему миру. От визитов, заграничных поездок, издателей и киностудий свободное время Евгении сошло на нет. Стараясь не мешать жене, Жорж попрошайничал подальше от дома.

Он вдруг пристрастился к выпивке. И даже не просто выпивал, а что называется, пил горькую. Если впрочем, угощали, то и сладкую. Больших способностей в нищенстве у бывшего миллионера не проявилось. То ли внешность была не подходящая, то ли не хотели верить этой его вычитанной в какой-то книге фразе: "Господа! Я не ел шесть дней! Подайте что-нибудь бывшему депутату Государственной думы..."

Но именно такая жизнь нравилась ему. Школьники бежали куда-то. Голуби расклевывали батон. Бомж на углу угощался суши. Жорж не завидовал ему – в такую жару его мучила только жажда, но эта мука была почему-то приятна миллионеру. В ней было что-то из приключений, романтическое. Это он не по Москве идет, а по Иудейской пустыне. Все остановилось, а он идет. Это не дом, а мавзолей, в котором вечно спит фараон по имени Тутанхамон. Это не фонарный столб, а соляной. Это не автобус ждет у пустой остановки, а верблюд у пустого колодца медленно машет горбом.

Жорж разговорился с бомжом, который ел суши.

– Хочешь суши? – предложил бомж.

– Спасибо. У меня от суши изжога.

– А у меня – нет, – сказал бомж.

Жорж сел рядом.

– А ты как стал хомлесом, то есть бомжом? – просил Жоржев собеседник, намазывая васаби на маринованный имбирь.

– А я не хомлес, – ответил Жорж. – Я нищий. Дом-то у меня есть. Правда, он теперь женин. А раньше я миллионером был.

– Ясно. А я – милиционером. А потом работу потерял. Я до этого двадцать лет в милиции прослужил. Двадцать лет ловил воров. А чем больше ловил, тем их больше разводилось. Правительство Москвы было недовольно. Мэр сказал: реформа нам нужна. На должности всех милиционеров надо взять бывших воров. Они воровские повадки знают – в два счета с этой проблемой справятся.

– Ну и как, справились?

– Да. Умный у нас мэр, что тут скажешь. Раньше на одного тетерева – пять нететеревов было, – и увидев недоумение Жоржа, пояснил: "тетерев" – это мы так называем нераскрытое дело. На одно раскрытое – пять нераскрытых. А теперь ни одного нераскрытого тетерева за два года. Он это правильно придумал. Воры своих чуют издалека.

– Надо же, – удивился Жорж.

– А ты как думал? Новое постановление вышло. По борьбе с неорганизованной преступностью. По всей стране сейчас внедряют. Вот, гляди, – бывший милиционер вынул из-за пазухи вырезанную газетную статью. – Два года ее храню, как реликвию.

Статья называлась: "Полицейская реформа призвана многократно увеличить число честных людей". Жорж стал читать. Первый абзац был подчеркнут красной ручкой: "Ведущие правоохранительные должности будут укомплектовываться бывшими криминальными авторитетами. Милиционеры и полицейские, начиная от младшего лейтенанта и кончая майором, будут назначаться из воров в законе. Средний и мелкий милицейско-полицейский состав будет, соответственно, набираться из воров среднего и мелкого калибра. Таким образом мы убьем трех зайцев. Во-первых, предоставим гражданам, отклонившимся от честного пути, на него вернуться. Во-вторых, значительно снизим общую массу воров, поскольку большая их часть сменит профессию. В-третьих, отлов оставшихся воров будет проходить значительно более эффективно, поскольку бывшие воры владеют неоценимым опытом и легко распознают еще неисправившихся".

– И что же теперь? – спросил Жорж, возвращая газету. – Совсем не осталось воров?

– Почти, – сказал бывший милиционер. – Сигарета есть?

– Извините. Нету.

Они помолчали.

– А мне наш новый майор, бывший расхититель среднего масштаба, так и сказал:

– Извини, гражданин начальник. Нету у тебя надлежащего опыта.

– Как это? – говорю.

– А так. Воровать умеешь?

Я плечами пожал. Не умею.

– Ну вот, братан.

– Что же мне делать, говорю?

– Пойди попрактикуйся. Воровать научишься – приходи. Только вряд ли выйдет.

– Это почему? – спрашиваю.

– Потому, что мы теперь всех воров переловим. И тебя тоже!

Жоржа заинтересовал рассказ бывшего милиционера.

– И вы пошли учиться воровать? – спросил он.

– Не-а, – махнул тот рукой. – Куда мне? Решил вот в бомжа переквалифицироваться.

Он намазал на суши васаби, окунул в соевый соус и отправил в рот.

– А как же семья? – спросил Жорж.

По лицу милиционера было заметно, что он, по крайней мере, раньше был женат.

– Бросила, – махнул рукой тот. – Ушла с вором. Он теперь в сорок шестом отделении работает, – пояснил разжалованный милиционер. – На Киевской. Майора дали!

Июльской ночью Жорж сидел у подножия музея, прислонясь к красной стене. Меж куполов Василия Блаженного всходила луна. Жорж любовался ею. На каменной брусчатке рядом с Жоржем стояла бутылка недопитой водки и дымилась недокуренная сигарета. Набежала черная тень, заслонив луну. Перед миллионером вырос невысокий человек в черном костюме, лица не разобрать. Справа и слева – фигуры с железными скулами, позади – свита людей в черном.

– Я – Президент. Я владею шестой частью суши.

– А я – Жорж. Я владею бутылкой...

– Проси у меня чего хочешь.

Жорж подумал.

– Отойди, – попросил он. – Ты заслоняешь мне луну.

Властелин суши усмехнулся.

– Если бы я не был Президентом, – сказал он, – то хотел бы стать Жоржем.

Миллионер открыл глаза. Президент и свита уже ушли. Луна висела в небе высоко, сигарета потухла. Он выпил последний глоток водки и задумался.

В тот день было нестерпимо жарко. Под Москвой горели леса. Жорж едва мог сидеть на раскаленном тротуаре. Тени не было. Ему хотелось вскочить и бежать, бежать, а потом нырнуть в глубокую, холодную речку.

– Как же вам не стыдно, молодой человек! – услышал он у себя над головой.

Миллионер с трудом поднял одуревшую от солнца голову и увидел аккуратно одетого старичка. Несмотря на жару, на нем были светло-серый костюм-тройка, галстук и шляпа.

– Как вам не стыдно попусту прожигать свою жизнь? – повторил старичок. – Ведь по вашим глазам видно, что вы талантливый молодой человек. Ничего не говорите! – замахал он на Жоржа руками, в ответ на попытку что-то промычать. – Мне уже поздно начинать новую жизнь, я одной ногой в могиле, а вторая еле ходит. Но вы-то, вы! Посмотрите на себя!

Тут старичок вынул из кармана маленькое зеркальце и показал в него Жоржу, как тот выглядит. Но, к сожалению, пока он поворачивал зеркальце, в глаз миллионеру попал невозможно яркий солнечный зайчик, едва не ослепив его. Старичок этого не заметил и продолжал:

– Я вам даю последний шанс, молодой человек. Вот вам две тысячи рублей. Сейчас же идите и начинайте новую жизнь!

Жорж молчаливым кивком поблагодарил старичка, встал и побрел, спотыкаясь, по убитому солнцем проспекту. Асфальт был раскаленным, но подошвы ног Жоржа так огрубели, что он ничего не чувствовал. Один раз миллионер обернулся и увидел, что старичок машет ему рукой, а потом он вдруг растаял в воздухе.

– Он меня спас, он меня просто спас, – бормотал миллионер, спотыкаясь и идя по улице, хватаясь поминутно за столбы.

Он пытался идти теневой стороной, но это было совершенно невозможно: ото всюду прямо на голову безжалостно светило солнце. У Жоржа со вчерашнего для не было глотка во рту. Он чувствовал, что в любой момент может наступить обезвоживание, а за ним – потеря сознания и неизбежная смерть. К счастью, на пути оказался магазин алкогольных напитков. Жорж молча протянул продавцу свои две тысячи, а продавец, тонко разбиравшийся в людях, сразу понял, что Жоржу нужно, и протянул ему двухлитровую бутылку виски Глен сингл молт двадцатипятилетней выдержки.

– Сдачи не надо, – сказал продавец, и Жорж, не прощаясь (впрочем, он и не здоровался), покинул магазин.

Обезвоживание больше не грозило. Жорж поминутно прикладывался к бутылке, но каждый раз отпивал по самому маленькому глотку. Он экономил. Солнце жарило беспощадно, а у Жоржа не было даже головного убора. Вид у него сегодня был не очень-то. Он уже три дня не брился и не причесывался. Прохожие шарахались от миллионера. Наступал вечер. Жорж долго бродил по городу и наконец оказался у реки. Здесь под мостом мальчишка удил рыбу, и загорали топлес две девушки студентки. Грудь одной из них в лучах заходящего солнца показалась ему какой-то особенно возвышенной, словно эта была грудь римской Венеры.

Был уже вечер, и низкое солнце палило сильнее, чем днем. Увидев перед собой водную гладь, Жорж почувствовал, что если сейчас же в нее не прыгнет, настанет последняя минута его жизни. Миллионер осторожно поставил бутылку на какой-то камень и развернул оренбургский пуховый платок. Увидев это, студентки поспешно оделись и улизнули. От жары перед глазами все плыло, но Жорж все-таки успел сообразить, что бутылку так оставлять нельзя, и надежно спрятал ее под камнем.

Он кинулся в прохладную реку, и ему показалось, что он попал в рай. Он купался, наверное, часа два. Солнце давно зашло, наступили сумерки. Жорж услышал колокольный звон, и поплыл к берегу. Когда миллионер вылез обратно на берег, он первым делом проверил под камнем, что бутылка на месте. Отпив из нее порядочный глоток, он почувствовал, что в голове совершенно прояснилось. Вернулась его всегдашняя четкость мысли. "Жаль, что не взял сдачу, – подумал Жорж о магазине напитков. – Ну, что-ж. Пора домой".

Он пошарил на камне в поисках оренбургского пухового платка, но его не было.

Жорж не знал, что у этого места была дурная слава – здесь воровали все, что плохо лежит. Счастье, что он как следует спрятал бутылку, а то бы и ее украли. Но теперь он сидел совершенно голый, а до дома нужно было идти через пол-Москвы, что во-первых, недостойно приличного человека (каковым Жорж себя считал), а во-вторых, в два счета окажешься в отделении. Жорж решил дождаться глубокой ночи, хотя на что он рассчитывал – трудно сказать, потому что в ночное время столица прекрасно освещается. Но тут взгляд его упал на другой берег, и он увидал золотые купола монастыря. "Там помогут", – сказал себе Жорж. Крепко закупорив бутылку, он прижал ее к телу и прыгнул в воду. Плыть через Москву-реку оказалось тяжело, потому что мешала бутылка. Когда наконец Жорж вылез на другой берег, пересек газон и перелез через забор, на город крепко надвинулась ночь. Ворота монастыря были закрыты. Жорж отхлебнул из бутылки еще пару глотков и стал соображать, что ему делать. В это время у тысячелетней, поросшей мхом стены монастыря мелькнула чья-то тень. Миллионер не раздумывая бросился туда.

– Помогите мне! – крикнул он, протягивая руку к закутанной во что-то черное прохожей.

Наполовину полной бутылкой он старался прикрыть наготу.

– Господи! Кто вы? – услышал он в ответ взволнованный девичий голосок. – Оставьте меня! – слабо вскрикнула девушка, одетая в монашеское одеяние. – Помогите!

– Лучше вы мне помогите, – пробормотал Жорж.

– Не приближайтесь!

– Не судите да не судимы будете, – пробормотал он, остановясь в двух шагах от нее. – По одежде вашей...

И правда не по чему было судить. Монашка пристально посмотрела на него.

– Поверьте, сестра! – взмолился он. – Я нуждаюсь в помощи.

Глаза монашенки, насколько можно было об этом судить в темноте, увлажнились и подобрели. Это была еще совсем молодая женщина, точнее, девушка, никак не старше двадцати двух лет. На ней был черный, длинный, до самого пола, то ли клобук, то ли хитон – Жорж забыл, как это называется. Вокруг головы, несмотря на жару, намотан белый платок, который, к тому же, полностью закрывал грудь, а поверх этого платка монахиня была укрыта еще одним платком, более, впрочем, походившим на черное покрывало. Кажется, это и был клобук – так, во всяком случае, подумалось Жоржу. Но под всей этот непроницаемой для глаза завесой покрывал и клобуков угадывалась нежная, удивительная красота девушки. Подняв глаза на лицо ее, он нашел этому такое неопровержимое подтверждение, что пришел в восторг и на мгновение забыл весь ужас своего положения.

– Вам требуется помощь? – спросила она своим грудным, певучим голосом.

Эти слова вернули Жоржа к мрачной действительности.

– О да, – сокрушенно произнес он, и руки его опустились.

Монашка заметила блеснувшую в темноте бутылку и отпрянула назад.

– Не бойтесь, – молвил он. – Поверьте, я не употребляю алкоголь. Меня обокрали. Мне холодно. Мне это нужно, чтобы согреться.

После этих слов девушка сразу все поняла и поверила. В руках она держала большую корзину с какими-то тряпками.

– Вот, – сказала она, протягивая Жоржу корзину. – Здесь одежда сестер. – И увидев, что мужчина слегка отпрянул назад, поспешно добавила: – Я несу ее из нашей прачечной, она абсолютно чиста.

Девушка поставила корзину на монастырский камень и, пошарив в ней, протянула Жоржу рясу и комплект белья. Колокол возвестил половину одиннадцатого.

– Кто-то идет! – шепотом воскликнул Жорж.

– Одевайтесь скорее! – зашептала девушка.

– Я не успею это надеть...

Шаги раздавались уже совсем близко.

– Прячься за пень!

Жорж нырнул за огромный монастырский пень от тысячелетнего дуба, который, по преданию, был посажен в день основания монастыря самим основателем. "Если не успею – погиб", – подумал Жорж и с самурайской скоростью напялил на себя все, что мог.

– Кто это?! – услышал он строгий голос. – Что вы здесь делаете, дочь моя?

Это, конечно же, была настоятельница монастыря, сама игуменья.

– Это я, Мария! Я забирала белье из прачечной, мать игуменья.

От настоятельницы не ускользнуло, что кто-то спрятался за пнем.

– А это кто с тобой? – зашла она за пень. – Как тебя зовут?

– А это... сестра Тереза, – сказала за Жоржа Мария. – Она у нас новенькая. У нее очень сильно болит живот. Ей срочно нужно в туалет. Она еще не привыкла к нашей простой и скромной пище.

В монастыре было много монашек, и игуменья всех не помнила, тем более, новеньких.

– Ну, хорошо, – сказала она, немного смягчившись. – Отведи сестру Терезу поскорее в туалет, а затем обе спать!

Сквозь заднюю дверцу они прошмыгнули в монастырь, и Мария повела Жоржа окольными путями, между разными старинными строениями, кухнями и часовнями. Наконец подошли к дому. Мария тихонько отперла дверцу, и они очутились в полной темноте. Жорж едва не вскрикнул, больно ударившись босой ногой о каменную ступеньку.

– Держись за мою руку, – прошептала девушка в самое ухо миллионера.

Пахло сырым, каменным запахом. Жорж стукался головой о какие-то кирпичные углы. Поднялись на третий этаж, где располагались кельи. Монашки жили в них по двое.

– Нам повезло, – шепнула девушка. – Моя соседка, старая бабушка, умерла две недели назад, так что я теперь одна.

Они зашли в Мариину келью, и девушка поскорее затворила дверь. Жорж сделал шаг, споткнулся обо что-то и полетел головой на какой-то матрас или тюфяк.

– Я ничего не вижу!

Не успел он опомниться, как монашеское одеяние слетело с него, и он оказался в горячих объятиях Марии, а возразить он не мог, потому что ее губы не давали его губам пошевелиться и вставить хоть слово.

– Милый Иисус, сколько же я молилась тебе, чтоб ты лишил меня этой проклятой девственности! – шептала она, отрываясь от губ Жоржа и вновь припадая к ним, обнимая и сжимая миллионера всеми частями своего тела, так, что у него трещали кости. – И вот наконец ты послал мне его!

Не успел Жорж моргнуть глазом в этой кромешной тьме, как она уже лишилась того, чего хотела. Но этим не кончилось, она готова была лишаться вновь и вновь, не забывая при этом воздавать хвалы Богу. В общем, не стану тут подробно описывать и перечислять... каждый читатель и читательница сами могут вообразить в меру своей фантазии. Скажу только, чтобы подытожить, что в ту ночь между Марией и Жоржем произошло всё, что только может произойти между мужчиной и женщиной.

То есть нет, конечно же, не всё. Это я не верно сказал. Я имел в виду,лучшеечто может произойти. Опять, кажется, не то. В общем, я надеюсь, вы поняли, что я имел в виду. По крайней мере, читатели-мужчины поняли, а насчет женщин – не уверен, потому что я сам не женщина. Но если некоторые читательницы не поняли, что я имел в виду, то ничего страшного. Понимание предыдущего параграфа не столь важно для дальнейшего повествования, а также для общего восприятия идеи этой книги и ее философии.

Итак, двинемся дальше. Когда миллионер пришел в себя, монашка спала мертвым сном. Жорж совершенно протрезвел. Он сидел в изножье тюфяка, прислонясь к шершавой стене. Из окна подул ночной ветерок. Орала со сна какая-то птица. Сколько он ни всматривался в темноту – не мог разглядеть лежащей на тюфяке девушки. Жоржу хотелось найти выключатель и зажечь свет, но шаря вокруг себя, он везде натыкался на глухую стену, а вставать с тюфяка не решался, боясь врезаться в какой-нибудь каменный угол.

Миллионер все сидел и сидел. Время невероятно замедлилось. Через узкое окно в келью проник лунный луч. Тоненьким кончиком вполз на тюфяк, коснулся ноги спящей. Из мрака высветилась точка живого тела. Луч двигался медленно, словно улитка, и не верилось, что пока он заползал на безымянный палец спящей ноги, тело, своею неподвижностью поощряющее это движение, пролетело в пространстве расстояние в две с половиной тысячи километров – вмести с Землею вокруг солнца.

Но Жоржу нравилась эта медленность. Ему бы очень хотелось рассмотреть девушку целиком, узнать, как она выглядит – ведь видел он ее только замотанную в монашеские одежды, да и то в полутьме. Отчаявшись зажечь свет, миллионер решил ждать, пока Луна сделает свое дело. Но ночная богиня не спешила. Долго и мучительно вела она луч свой с подошвы на лодыжку, и глаза Жоржа двигались вслед за ним, тщательно изучая эту округлость. Наконец световое пятнышко утвердилось на лодыжке и следующие полчаса истратило на поход вдоль икроножной мышцы, показавшейся Жоржу невероятно изящной. Не буду утомлять читателя подробным описанием путешествия этого луча по всем закоулкам тела спящей девушки. Скажу только, что когда оно наконец было с честью завершено, Жорж оказался влюблен в Марию до такой степени, до какой, наверное, барон Мюнхаузен завяз в болоте – по уши, по косичку на парике и по гриву своего коня. Он был влюблен без памяти.

Надо сказать, что Жорж – когда он еще был миллионером – был не такой миллионер, как все. Я имею в виду, в плане женщин. Другие миллионеры ходили по девочкам (или девочки по ним), но Жорж не любил всего этого. Он стремился к чистой любви. Приятели-миллионеры посмеивались над Жоржем, но они уважали его чувства и никогда не приглашали товарища в свои походы к проституткам, которые совершали регулярно, по выходным. Приятели считали Жоржа девственником-идеалистом и уважали его. И до сегодняшней ночи Жорж любил одну Евгению. Хотя в последнее время он с ней очень редко виделся – жена сделалась чрезвычайно занята.

И вот теперь он полюбил еще и Марию. Полюбил, как я уже, кажется, говорил, а если не говорил, то теперь говорю: страстно. Многим читательницам и читателям, наверное, будет трудно представить, насколько сильно Жорж ее полюбил. Но все-таки я прошу их напрячь сознание, сконцентрировать воображение и нарисовать в нем эту сильную любовь. О такой любви не просто, ох как не просто писать! У кого мне просить помощи в этом едва ли посильном для писателя деле? Господи, я понимаю, что глупцам этот текст может показаться богохульным – но не тебе! – поэтому прошу, пожалуйста, помоги сделать так, чтобы его чтение доставило читателям, а в особенности читательницам, истинное удовольствие. Ведь ты можешь!