Текст книги "Нищенка и миллионер (СИ)"

Всё, описанное в этой повести, имеет реальные корни и происходило на самом деле; но имена людей, названия мест, городов, стран, рек, мостов, монастырей и проч., – вымышленные и не имеют никакого отношения к реально существовавшим людям, местам, городам и т.д., с которыми и в которых случилась эта правдивая история [автор]

Часть первая

НЕЖНОСТЬ

Жил миллионер, а жена у него была нищенка. Утром он выходил из своего особняка с колоннами и садился в «мерседес», чтобы ехать на работу в свой офис. Но перед тем, как сесть в «мерседес», он никогда не забывал поцеловать жену, которая работала прямо возле особняка с колоннами. Она сидела возле его ворот и просила милостыню у проходящих мимо прохожих.

Миллионер был хорош собой, а жена у него была настоящая красавица. Но ее работа требовала, чтобы она выглядела неважно, ей нужно было вызывать у прохожих жалость, а иначе они бы не стали милостыню давать. Поэтому она закутывалась в дырявый оренбургский пуховый платок, так что не только ее прекрасных волос, но даже и глаз не было видно, а один только нос торчал – чтоб дышать. Из-за этого платка никто из прохожих не мог увидеть, какая она красивая, и всем становилось ее жалко. Во-первых, потому, что она стояла босыми ногами на мокром тротуаре (потому что платок ведь не шаль и целиком в него не завернешься, а если закутать глаза, то едва достанет до колен), а во-вторых, потому что жена миллионера жалобным голосом обращалась к каждому проходившему прохожему, плакала, просила пожалеть и обещала молиться за него Богу, и тогда всё у этого прохожего будет хорошо. И прохожие жалели ее, а некоторые давали щедрую милостыню.

Миллионер очень любил свою жену, и она в нем души не чаяла.

– Какой же ты у меня красавчик! – шептала она ему на ухо, сверкая на миллионера черными прекрасными глазами из-под оренбургского платка. – Только ты запонку забыл застегнуть, милый, хорошо, что я заметила, дай застегну, а то она у тебя потеряется и будешь горевать.

– Эх, что бы я без тебя делал! – и он так нежно прижимал ее к себе и так ласково целовал сквозь дыру в платке в прекрасные алые губы, что жена на минуту забывала, что она нищенка, и ей казалось, будто она голливудская актриса – какая-нибудь София Лорен или Марчелла Мастрояня, а Федерико Феллини снимает их поцелуй на свою огромную видеокамеру.

Миллионеру все никак не хотелось выпускать жену из своих объятий.

– Осторожней, милый, не порви платок, – говорила она ему. – Он и так весь в дырьях, а ведь это моя единственная одежда. Зима на носу, а мне нужно накопить денежек на обувь, а то как ударят морозы, я могу отморозить себе пальцы на ногах, и ты меня разлюбишь.

– Что ты, родная, я тебя всегда буду любить, несмотря ни на что!

– Ну, беги, – подталкивала она его, – мотор "мерседеса" уж разогрелся. И не забудь поставить навигатор! – кричала она вдогонку. – Подайте, Христа ради, ах я бедная-несчастная, сирота голодная-холодная-босая-раздетая, ничего у меня не-ет! Подайте, милая девушка, мне двух копеек не хватает на булочку с маком, а я за вас Богу помолюсь!

И ей подавали. Я уже сразу предвижу, что некоторые читатели скажут, что такого де не может быть и что какой же миллионер позволит своей жене в холодную погоду просить милостыню, да еще и когда на ней кроме дырявого оренбургского пухового платка ничего нет. "Не верю!" – скажут некоторые читатели. – "А если бы и так, – скажут другие, – то каким же гадом надо быть, чтоб имея миллионы, врать людям, что ты нищий и тебе плохо, да еще и...."

Но я сейчас объясню, в чем дело. Я же еще не успел описать все, так сказать, нюансы и обстоятельства их любви, поэтому любому здравомыслящему или хотя бы привыкшему логически думать человеку пока что не понятно, как такое вообще возможно. Я представляю себе, как некоторые читатели уже сердито толкают пальцем экран, а другие даже фыркают и оглядываются по сторонам – так уж им хочется с кем-нибудь поделиться своим негодованием по поводу просто... невероятнейших, вопиющих глупостей, допущенных автором этого возмутительного, так сказать, текста!

Но я сейчас объясню, и все станет понятно. И даже самые негодующие и неверящие читатели скажут: "А, ну так сразу бы и говорил! Ну, тогда совсем другое дело! В это уже вполне можно поверить! Это какой-то даже, прости господи, просто какой-то реализм!"

Ну, вот, стану объяснять по порядку. Во-первых, расскажу, как миллионер познакомился со своей будущей женой. То есть, это тогда она была будущей, а теперь-то она настоящая. Но я сейчас буду описывать то время, когда нищенка, которую, кстати сказать, зовут Евгения, еще не была женой миллионера, а поэтому буду ее называть "будущей женой". Она, как всегда, стояла и просила на улице милостыню, завернувшись в оренбургский пуховый платок, в котором на тот момент почти совсем не было дыр. Евгения попрошайничала в разных местах. То возле американского посольства, то у дверей шикарного ресторана, откуда ее, правда, очень грубо отгоняли. Не стану обременять читателя подробностями, от которых всегда только голова пухнет. Моя цель – объяснить, каким образом мог миллионер нежно и страстно влюбиться в хоть и красавицу, но постоянно кутающуюся с головы до ног в платок, и скрывающую от посторонних свою красоту. Дело было теплым июньским летним утром, когда Евгения неплохо выспалась на газоне, а теперь проснулась и ела булочку с маком, купленную на вчерашнюю милостыню. Совершенно случайно миллионер вывел гулять своего бультерьера именно на тот газон, на котором сидела ничего не подозревающая Евгения и ела булочку с маком, запивая ее водой, которую отжала себе прямо в рот из промокшего от струи поливалки одного из углов своего оренбургского платка.

– Фю-фю-фю-фю! – посвистела Евгения бультерьеру, но бультерьер был к такому обращению не приучен. Он вырвался из рук миллионера, у которого как раз в тот момент зазвонил мобильный телефон, и погнался за бедной нищенкой. Пес вцепился в тот самый мокрый угол ее оренбургского платка. Девушка в страхе рванулась прочь, платок спал с нее, а у миллионера выпал из рук мобильный телефон, и вот таким образом возникла ситуация, в которой миллионеру открылась ее поразительная красота. Бедная девушка! Кроме этого платка у нее совершенно ничего не было! А ведь когда-то Евгения была не только будущей женой, но и будущей студенткой. Я сделаю небольшое отступление (некоторые писатели называют такие отступления лирическими, я же назову его логическим, потому что в нем будет объяснена вся, так сказать, закулисная логика этой истории) и расскажу, как она стала нищенкой.

Девушка приехала из известного всем городаN(этот город подробно описан в великой русской литературе, так что не буду на нем останавливаться). А оренбургский платок ей, сжалившись, обменяла на последнее, что оставалось – золотые сережки, одна торговка из Оренбурга. Она эти платки привезла продавать оптом на базар. Евгения долго ехала в душном вагоне, и когда наконец вышла с вокзала в город, увидела кучу разных башен и мост через реку, а под мостом – пляж. День был невероятно жаркий. За городом горели леса, в воздухе роилась мошкара, обещая, в соответствие с народной приметой, еще большую жару назавтра. "Ура!" – воскликнула Евгения, увидев пляж под мостом, на котором загорали несколько студенток. Сбросив одежду, она окунулась в прохладную воду. Что за свежая и прозрачная вода была в Москве-реке! Пусть отсохнут злые языки тех брезгливых людей, которые не только брезгуют купаться на московских пляжах, но еще и разносят по городу нелепые слухи о том, что в реку, дескать, спускают канализацию или что в ней по утрам находят трупы, будто бы выпущенные в воду ночью. Евгения вдоволь наплавалась и нанырялась. Несколько раз она даже влезала на каменного быка Раскворецкого моста и ныряла с него в речную глубину. Когда Евгения, наконец, окончательно вылезла на песочек, она почему-то не смогла узнать место, где входила в воду. Вроде раньше здесь загорали две студентки и удил рыбу коричневый мальчик в панамке, а сейчас их всех не было. И Евгения никак не могла понять, где она оставила свой чемодан. То есть, она помнила, что засунула чемодан в промежуток между двумя большими камнями, да еще и прикрыла фанерной доской, валявшейся неподалеку. А одежду, чтобы не украли – мало ли – на всякий случай убрала в чемодан, а ключик предусмотрительно спрятала в кустах, повесив на тонкую веточку. Ключик-то Евгения нашла, но вот чемодан отсутствовал. Фанера валялась в стороне. Не было сомнений, что кто-то унес ее чемодан. "Вот дураки! – в сердцах сказала Евгения. – Как же вы откроете-то чемодан, если у вас ключика нету!" Она повертела ключик на пальце. Собственно, этот ключик, да еще сережки в ушах – было все, что осталось у Евгении. "Эх, как же это я..." – досадливо пробормотала девушка. И правда, сбежав с моста к речке и волоча огромный чемодан, она так запарилась и так хотела искупаться, что не подумала. "Точнее, подумала, да только не то, что надо!" – сказала теперь вслух Евгения. Там как раз загорали две студентки. "Раз они топлес, то мне и вообще без ничего можно! – вот что подумала Евгения. – Я ж не отсюда, кто меня тут знает, а купальника с собой в Москву не привезла – кто же знал, что тут так жарко будет и речки кругом. Да и народу почти нет. Студентки – они же женщины, а мальчик с удочкой – не в счет, еще маленький. Вот так и оказалась Евгения совершенно одна посреди огромного города, без чемодана, без документов, которые были в чемодане, без денег, которых у нее было много в кошельке, но этот кошелек она засунула под замок в чемодан, и без одежды, которая тоже осталась в злосчастном чемодане. "Эх, – вздохнула Евгения и села на камень, обхватив колени руками. – Понадеялась я на тебя слишком, чемодан! А ты взял меня – да подвел... – тут с другого берега донесся колокольный звон, Евгения подняла глаза и увидела золотые купола Новодевичьего монастыря. – Под монастырь", – заключила она.

– Ого! – крикнул кто-то за ее спиной. – Да тут нудистки!

Евгения обернулась и увидела трех парней, видно, тоже студентов, которые спускались с моста к набережной.

– Ей, девушка! – закричал один и махнул Евгении рукой.

"Ох, неудобно как-то получается, – сказала себе Евгения. – Что ж это я буду... смущать бедных ребят. И неприлично как-то".

Она разбежалась и прыгнула с камня в воду.

– Куда же ты! – кричали вдогонку студенты.

Но Евгения их не слышала, а плыла через Москву-реку на другой берег. "Постучусь в монастырь, – бормотала она, выплевывая воду. Они точно помогут". Евгении часто приходилось бывать одной – может быть, поэтому она любила разговаривать сама с собой вслух. Когда слышишь чей-то голос, пусть даже и свой собственный, – не так одиноко. Течение отнесло ее от монастыря, и Евгении нужно было преодолеть длинный пустырь, тянущийся вдоль берега Москвы-реки. Дело было в лихие девяностые – сейчас-то на этом месте аккуратный газон, окруженный прекрасными деревьями, и клумбы с цветами. Идти было стыдно – мало ли кто увидит – пришлось бежать. Бегать Евгения умела отлично и, перескакивая через ямы и торчащую из земли арматуру, она довольно быстро справилась с пустырем. Пару раз, правда, наколола босую ногу. По дороге за ней увязалась бездомная собака – на вид довольно страшная. Она лаяла и пыталась кусать Евгению за пятки. Евгения раньше никогда не имела дел с собаками. В детстве просила у мамы держать щеночка – но мама не позволила. Но Евгения слышала, что бояться собаку нельзя – а то искусает, и что с собакой лучше подружиться. Поэтому, оглянувшись по сторонам и убедившись, что кроме собаки ее никто не видит – неудобно все-таки – Евгения осторожно посвистела собаке. "Фю-фю, Шарик, – позвала она. Ну иди сюда, иди же!"

Шарик подошел. Собака, кажется, породистая. Да ведь это же бультерьерчик! Евгения слышала, что хозяева часто заводят, а потом бросают таких собак, потому что они считаются очень опасными и их нужно специально дрессировать, а терпения на это нет. "Ну, хватит кусаться за пятки, иди, я лучше тебя поглажу". Бультерьер дал себя погладить и вообще оказался очень добрым. "Ну, теперь иди, иди! – прикрикнула на него Евгения. – Мне в монастырь пора! Черт, как бы тут не сгореть голышом, солнце так жарит". Евгения себя знала – пятнадцать минут на таком солнце – и она вся станет красная, как рак, а потом еще кожа слезет, всю ночь болеть будет, и что хуже всего – чесаться. Но ни за что нельзя мазать кремом алое-вера от ожогов, потому что один раз Евгения им помазалась (по совету подружки), и попала в больницу. Оказалось, у нее на алое-вера аллергия.

– Эй, дэвушко! – послышалось откуда-то. Евгения обернулась. К ней шел человек – низенький, пузатый, в фиолетовой футболке, с кепкой на голове. – Дэвушко, куда бэжиш, пастой!

Евгения еще прибавила шагу, да человек бегал очень быстро – даром что низенький и пузатый. "Такое бывает, – сказала себе на бегу Евгения. – Может, он раньше олимпийским чемпионом был, а потом из большого спорта ушел и растолстел. Бывшие спортсмены быстро толстеют и бегают". Человек был уже совсем близко.

– Что вам нужно? Я спешу! – крикнула она ему на бегу.

– Да нэ спэши, девушко, дарагой, дай к тэбэ подойты!

– Зачем?

– Сказат адын вещ надо!

Но тут бультерьер помог. Он прыгнул на низенького человека и вцепился ему не то в живот, не то еще куда.

– А-а-а! – закричал человек. – Уйды сабак!

А Евгения, тем временем, перемахнула через забор и оказалась перед газоном, за которым начинался монастырь. "Спасена!" – подумала она.

Но в монастыре Евгению ждало разочарование. Там на нее охрана из местных монахинь прямо набросилась.

– Убирайся отсюда, бестыдница! – кричали монахини. – Ишь чего вздумали, мало им нудистских пляжей по всей Москве, так теперь в монастырь полезли. Развращать наших послушниц!

– Развратница! – кричали высунувшиеся из окошек своих келий послушницы и монашки.

– Срамница!

– Блудница!

Чего только не кричали. Евгения совсем смутилась. Видит Бог, не такого приема она здесь ожидала! Одно лишь хорошо: мужчин поблизости нет, все-таки женский монастырь. "А женское тело у всех одинаковое, – сказала сама себе Евгения, – так что стесняться их мне нечего". Но все-таки, было стыдновато. Еще никто не называл Евгению блудницей, а уж тем более срамницей. Тут из ворот показалась настоятельница монастыря – игуменья. Евгения уже повернулась спиной и собиралась покинуть это негостеприимное место. Она, правда, не представляла себе, куда пойдет, но от обиды слезы застилали глаза, и она решила бежать или идти, куда они глядят. Вообще, было страшно обидно, тем более, что изранила себе ноги в кровь, как Иисус – пока бежала по пустырю, а плечи – она чувствовала – сильно обгорели, и еще, как назло, проснулось чувство голода! Но тут неожиданно оказалось, что у нее есть друг! Бультерьер, расправившись с толстеньким человечком, который преследовал Евгению на пустыре, уже как-то ухитрился перелезть через забор – а может, вокруг обошел – и, вот ведь! верное существо, стремясь защитить Евгению, которую, видимо, уже считал своей хозяйкой, накинулся на появившуюся из ворот игуменью.

Это была пожилая, тучная и грузная женщина, на которой, несмотря на жаркую погоду, было надето длинное одеяние, на голове – тяжелое монашеское покрывало, в руках четки и огромный старинный крестище с прибитой к нему фигурой Иисуса Христа. Четки она держала в левой руке, а крест – в правой. Видимо, этот деревянный крест показался бультерьеру чем-то похожим на кость, и видимо, собака была голодна, так что не стоит опрометчиво обвинять ее в богохульстве только за то, что выдрала из рук настоятельницы крест и мгновенно сгрызла его. А крест этот, как оказалось, был древней реликвией, врученной монастырю самим князем Владимиром-красное-солнышко на его пятидесятилетие. Монахини про то не ведали, что в дереве, из которого вырезан крест, еще триста лет назад поселился червяк-древоточец (некоторые называют его жуком-точильщиком), который незаметно подтачивал крест изнутри. Многие поколения древесных червяков трудились над этим крестом, и к тому времени, как бультерьер вцепился в него, реликвия уже являлась пустой оболочкой, толщиной всего в несколько миллиметров. Надо ли говорить, что под острыми клыками голодного пса святыня безвозвратно погибла!

– Шарик, ко мне! – крикнула Евгения. – Фу! Выплюнь сейчас же! Выплюнь, тебе говорю! Гадость!

Увидев, что произошло, все монашки, что выставились из окон и махали на нее руками и кричали на Евгению бранные слова, застыли в своих позах и словно онемели и окаменели. А те, что успели выбежать из монастыря, чтобы гнать девушку прочь, тоже остановились в виде столбов с раскинутыми руками. Сама настоятельница стояла, раскрыв рот. Она не находила слов для подобного богохульствия и безобразия. И вообще, все монахини ожидали, что вот-вот на их голову обрушится кара божия. Что-нибудь наподобие огненного дождя из серы. Потому что, хоть Евгения и не могла этого знать, сбылось предсказанное много лет назад загадочное и зловещее знамение: "Пес грызь кресь, кысь дев персь". Для тех, кто не вполне владеет старославянским языком, разъясню: это мрачное пророчество предрекало пропадание грудного молока у всего женского населения княжества Московского, что в те стародавние времена, когда не были еще изобретены молочные смеси, было жестоким бедствием для всего народа.

Тут большие башенные часы стали бить десять утра, и из-за стены монастыря показалось несколько торговок. Это было время, когда им разрешалось выставить свой товар, чтобы монахини могли его приобрести. Впереди всех шла та самая женщина, с которой Евгения ехала в поезде. В обеих руках она несла огромные сумки с товаром, и не поместившийся товар висел у нее на плечах, на шее и на голове – всё это были оренбургские пуховые платки. Приближалась зима – впрочем, до нее было еще довольно далеко, но монахини жили по старинному принципу: готовь сани летом, а телегу – зимой, так что лучше всего торговля пуховыми платками шла в разгар лета. Покончив со старинным крестом, Шарик встал на задние лапы, поставил передние на круглый живот настоятельницы и предупреждающе раскрыл клыкастую пасть. А Евгению озарила счастливая мысль. Она бросилась к торговке.

– Женщина! Вы меня не помните?

Торговка отшатнулась.

– Господи прости, – попыталась перекреститься она, но сумки с товарами, которые держала в руках, были слишком тяжелыми, и женщина так и не смогла осенить себя крестом, а выпускать товар из рук боялась – кто их, этих монашек, знает.

Евгения поняла, что нужно ковать железо, пока горячо, а не то она пропала.

– Милая женщина, пожалуйста, – схватила он ее за рукав, – помогите, Христом-богом прошу!

– Да что ж я тебе сделала, чего тебе от меня надо?! – крикнула торговка.

– Дайте мне пару ваших платков. Ну не могу же я голая по Москве ходить?

– Вот еще! – закричала торговка. – Я эти платки из самого Оренбурга везла, в поезде полторы суток в туалет не ходила, боялась их оставить, на вокзале от воров берегла, и тут на тебе – бесплатно платочек отдай, да еще целых два! Чего это ты вдруг – голышом гуляла-гуляла, а теперь что, стыд проснулся?

– Да нет, что вы, Праскофья Евферсеевна, это же я, Евгения! Мы же с вами в одном купе ехали от самой Тюнемани, вы разве не помните?

– Евгения! – всплеснула руками Праскофья, едва не уронив сумки. – Точно! Да куда ж ты свой чемодан подевала? Чего ж ты разгуливаешь голышом, как мать родила? С ума, что ли, свихнулась? Слыхала я, что как девки первый раз Москву увидят, так у них мозги набекрень, но чтоб так быстро...

– Да нет же, Праскофья Евферсеевна, обокрали меня! Чемодан забрали!

– Да ты что! – всплеснула руками торговка. – И чемодан украли! И изнасиловали! Бедная ты моя! А платок все равно дать не могу. Другой раз дурой не будь. Иди в милицию, они твой чемодан найдут. Наша милиция – самая лучшая в мире. Она иголку в стоге сена найдет, не то что чемодан.

– Да как же я к ним пойду-то голая!

– А и правда. Еще раз по дороге изнасилуют. Итамизнасилуют. И здесь изнасилуют...

– Что вы, никто меня не насиловал.

– А кто с тебя всю одежду содрал?

Евгения вкратце рассказала. И сново жалостливо запросила:

– Что же вы меня, Праскофья Евферсеевна, прямо у стен монастыря бросите на произвол судьбы?

– Все под Богом ходим, – отозвалась торговка.

– Ну, я у вас куплю!

– Нет уж, и не проси! Денег на тебе нет, а я в долг не торгую.

Евгения была в отчаянии.

– Что же мне всю жизньголойпо Москве ходить! – заплакала она. – А у меня вот сережки! – пришло ей в голову. – Золотые! И еще ключик.

Евгения сняла сережки и протянула торговке. Праскофья Евферсеевна критически осмотрела сережки. Скрипя сердце, согласилась.

– Ладно уж, – согласилась она. – Бог с тобой. Все-таки святое тут место. Не иначе тебе Бог помог, послал меня. Нам тебе один платок, два – не дам! Будешь экономно использовать – на всё хватит. А ключик можешь себе забрать, куда он мне.

– Спасибо, Праскофья Евферсеевна! – вскричала Евгения и поцеловала торговку.

– Вот еще! Сперва срам прикрой, а потом целуй, а то люди невесть что подумают.

Евгения быстро запахнулась в оренбургский платок и сразу почувствовала, что вернулась в общество приличных людей. Но тут она увидела, что Шарик все еще караулит настоятельницу, держа лапы у нее на животе, а та не смеет пошевелиться. Но из ворот монастыря уже высовывались самые смелые монашки с палками в руках. Они травили собаку, Шарик скалил на них зубы и рычал.

– Полиция! – закричал кто-то, – то есть, милиция!

(Тогда еще милиция была). Послышался полицейский свисток.

– Шарик, ко мне! – крикнула Евгения.

Они живо перемахнули через забор и побежали по пустырю обратно, к Москве-реке.

Вот так подававшая надежды будущая студентка из провинции, приехавшая в Москву, чтобы поступить на философский факультет Московского государственного университета МГУ, оказалась без кошелька, без мобильного телефона, без документов, без вещей, без денег, – в огромном безжалостном городе. Что ей оставалось, кроме как сесть на тротуар и просить милостыню Христом-богом? Еще и досталось от других нищих, которые рады были настучать по голове непрошенной конкурентке. Хорошо, что с ней был Шарик. Он ее в обиду не давал. Ну, теперь вы знаете, что Евгения не родилась нищенкой и не стала ей вследствие дурных наклонностей или антиобщественного характера, а что у нее были хорошие намерения, которым просто не посчастливилось осуществиться.

"Ха-ха-ха! – скажет вдумчивый и наблюдательный читатель. – Меня не проведешь! У нищей бультерьер, а у миллионера – свой бультерьер, который погнался за нищей, сорвал с нее последний платок, обнажив красоту, благодаря чему девушка и познакомилась со своим будущим возлюбленным. Но где же тогда, скажите на милость, был ее собственный бультерьер по кличке Шарик? Как же он не дал непрошеному бультерьеру надлежащий отпор? Или по-вашему, бультерьер бультерьеру друг, товарищ и брат?"

Охотно объясню. Тут нет никакой загадки. Как раз в тот момент, когда миллионер вышел погулять со своим бультерьером – которого, кстати сказать, звали Баба-Яга, потому что он был сучкой – так вот, как раз в это время бультерьер Евгении Шарик отошел по своим делам. Ведь и у собаки бывают свои дела, которые, если это, конечно, воспитанная собака, она не станет делать прямо на месте работы хозяина. Шарик вообще был самостоятельным псом, и утром уходил разыскивать себе пропитание в большом городе. Он не хотел висеть мертвым грузом на шее хозяйки, чтобы она тратила свою последнюю милостыню на покупку ему сухого корма и собачьих консервов. Шарик кормился на помойках, а также ловил крыс, которыми изобилует красавица-Москва. И вот, в тот самый час, когда Шарик отлучился по делу, на Евгению и напала бультерьерша миллионера, по кличке Баба-Яга. Девушка вначале было подумала, что это ее собственный бультерьер Шарик. Но она быстро поняла, что это не ее бультерьер, по двум причинам: во-первых, Шарик был кобель, а это была явная сучка, во-вторых, сучка набросилась на Евгению с диким лаем и стала ее кусать, чего от Шарика девушка никак не могла ожидать. В принципе, собака миллионера была не такой уж злой, просто, именно в это время у нее как раз были критические дни, то есть, что называется, течка, и собачка была не в духе. Евгения, естественно, побежала от нее прочь, зовя на помощь своего Шарика. Но Баба-Яга нагнала, сорвала платок... Остальное мы знаем.

Конечно же, миллионер, как благородный человек, предложил Евгении, а также ее верному Шарику, поселиться в своем особняке и разделить с ним его миллионы. Но Евгения была независимой девушкой. Во-первых, она считала, что каждый должен сам решать свои материальные проблемы. И у каждого своя карьера. И раз уж в ее карьере произошел такой поворот, что она из будущей студентки превратилась в нищую, то и надо продолжать карьеру из этой точки, куда забросила судьба и, так сказать, своими собственными руками выбиваться в люди. И это только во-первых. Но самое главное – это во-вторых, суть которого заключается в том, что Евгения ни за что не хотела продавать любовь за деньги. Она любила Жоржа (так звали миллионера) совершенно бескорыстно и не хотела за эту любовь брать с него ни гроша. Теперь я предвижу, как многие читатели, и особенно те из них, кто сами миллионеры, уже говорят про себя: "Ну, это другое дело. Какая благородная девушка. Таких теперь днем с огнем. Вокруг одни продажные! Эх, мне бы такую нищенку бескорыстную. Да еще и красавицу..."

– Любимый, я не могу у тебя брать деньги, – сказала ему девушка, когда они еще только начали встречаться. – Ведь это было бы обманом по отношению к людям, у которых я прошу милостыню.

– Но, Евгеньичка, миленькая, – это так миллионер называл свою возлюбленную: Евгеньичка, – позволь мне хотя бы подарить тебе что-нибудь из одежды! Дай себя хотя бы накормить!

– Не дам! – восклицала Евгеньичка. – Это тоже будет обман. Ведь я всем говорю, что голодная-холодная-разутая-раздетая, а они мне деньги дают.

Миллионер нежно целовал ее и говорил:

– Милая, я тебя так понимаю!

А она целовала его в ответ и отвечала:

–Милый, ничего ты не понимаешь!

– Ну да, ну да, – растерянно бормотал он. – Цветы вот хотел подарить...

– А цветы можно. Это не одежда и не еда.

И миллионер принес ей огромный букет из ста одной белой розы. А вечером пришел посыльный из цветочного магазина и привез нежно-сиреневые тюльпаны. Так Евгеньичка и сидела на тротуаре, обложенная букетами, а две бабушки остановились рядом и стали креститься, а одна женщина поставила на тротуар возле букетов зажженную свечку и тоже перекрестилась и сказала: "Упокой, господи, душу", и несколько прохожих положили монеты в протянутую Евгеньичкину руку.

– Из-за твоих цветов они думают, что я жертва теракта, – сказала она своему возлюбленному, когда он на следующий день приехал к ней в обеденный перерыв с новым букетом.

На миллионере был светлый костюм и желтый галстук в цветочек.

– Я тебя люблю, – сказал он. – Я хочу, чтобы ты стала моей женой! Мы повенчаемся в церкви.

– А я в бога не верю.

– Тогда давай в Новодевичьем монастыре! – предложил миллионер. – У меня друг там недавно свадьбу закатил. На восемь тысяч человек.

– Я согласна, – сказала она. – Но только я не буду брать у тебя деньги даже, когда стану твоей женой. Потому что я хочу всего добиться в жизни сама. Во мне полно творческих сил! А если я стану жить в твоем особняке и разделю твои миллионы, которых ты добился сам, то это развратит меня и я, во-первых, перестану быть творческой личностью, а во-вторых, мне не за что будет в жизни бороться и нечего достигать, и тогда...

Миллионер грустно развел руками.

– Значит, ты не согласна разделить со мной мою жизнь? – спросил он. – Но ведь ты сказала, что любишь меня.

– Ты ведь тоже сказал, что меня любишь.

– О да! – воскликнул миллионер и горячо поцеловал возлюбленную.

А это было прямо на тротуаре, где она сидела, окруженная букетами цветов и зажженными какими-то богомольными старухами свечками, завернутая по самые волосы в оренбургский пуховый платок, который был весь в дырьях от зубов бультерьера... Проходившие мимо прохожие недоумевали, глядя, как одетый в белый костюм миллионер целует нищенку, на которой ничего нет, кроме рваного платка...

– Ну если ты меня любишь, почему же ты не хочешь разделить со мноймоюжизнь? – серьезно спросила она.

– Хочу, – прошептал он и в своем белом костюме сел прямо в грязную лужу на тротуаре.

– Нельзя! – крикнула она и стала выгонять его из лужи. – Мы будем мужем и женой, но карьеру каждый будет делать самостоятельно. И финансы у нас будут раздельные.

– Но как же... ведь муж и жена делят друг с другом... ложе...

– Ах, ты об этом... я тоже хочу. А чтобы было справедливо, мы можем делать по очереди.

– По очереди?!

У миллионера глаза на лоб полезли, и он подумал, что либо ослышался, либо его возлюбленная – от любви – сошла с ума. Но он ее так любил, что готов был простить даже это.

– По очереди, – повторила она. – Раз у тебя, раз у меня.

– Но где же у тебя?! – воскликнул он.

– А где у тебя?

– В моем особняке.

– Там, наверно, красиво, – вздохнула Евгения. – Люблю все красивое.

У миллионера отлегло от сердца.

– Сегодня у меня, – сказал он.

Некоторым можем показаться, что у этой нищенки нет логики. Если она хочет сделать карьеру, скажем, стать студенткой, то можно взять некоторое количество денег у мужа-миллионера. Ну, на худой конец, не взять, а отдолжить, а потом, выучившись и найдя работу, отдать. Тогда выйдет, что она сделала карьеру собственными руками. Но дело тут в том, что Евгения была страшно упрямая. Раз уж она решила накопить деньги на учебу попрошайничеством, то никто – даже собственный муж – не сможет ее отговорить!

Жоржу, как многим мужчинам, все время казалось, что жена все делает неправильно.

– Можно я тебе хоть мобильный телефон куплю? Я бы тебе любовные СМСки посылал...

– Что ты, милый! Разве бывают у нищих мобильные телефоны, сам подумай?

– А как же, любимая! – заверил миллионер. – Что же нищие не люди? Я ведь нищим часто подаю, сам видел столько раз, как они с протянутой рукой сидят, а другой – телефон к уху прижимают и разговаривают. Сейчас нищие продвинутые и совсем не такие, как во времена Достоевского!

Это Жорж заметил, что возле Евгении на тротуаре лежит обложкой кверху раскрытая на середине книга Федора Михайловича Достоевского "Бедные люди".