Текст книги "Так все и было..., или рассказы бывалого одессита"

Автор книги: Леонид Яровенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

Слесарь Василий сказал, что, прежде всего, нужно снять крышку капота. Еще кто-то высказался в том смысле, что это совсем не обязательно, и, что если все снимать, то некогда будет работать. Проблема бурно обсуждалась минут, наверно, двадцать, после чего крышку капота благополучно сняли, но при этом умудрились поломать один из гаечных ключей, самый нужный, как объяснил Василий. Казавшуюся безвыходной ситуацию разрядил Петрович, заявивший, что к вечеру должен подъехать один его приятель, у которого есть старая «Победа». Он, конечно, специалист никакой, но инструмент имеет, так что причин для беспокойства нет, и мы можем не переживать.

Закурив и усевшись на корточках в кружок, «народ» стал обсуждать технологию предстоящего водружения двигателя на предназначенное для него место. Григорич заявил, что поставит двигатель сам, без чьей либо помощи. В подтверждение этого он подошел к двигателю, обхватил его обеими руками, приподнял над полом и, подержав на весу несколько секунд, опустил.

Удивительной силой обладал этот человек. Вчетвером мы, в  общем-то не слабые ребята, с большим трудом затаскивали двигатель в микроавтобус и вытаскивали его оттуда, а здесь... Тем не менее, всем нам, да и Григоричу тоже, стало ясно, что одному ему не справиться с этой задачей. Даже если он выпьет еще...

Петрович, как всегда, нашел выход из положения. Он послал Колю-снабженца за неким Федором, который не только умеет «прикручивать мотор к коробке скоростей», но и разбирается в электричестве, поскольку неоднократно навешивал гирлянды на елки.

Федор пришел со своим братом. Оба были пьяны. При их появлении Григорич высказался в том смысле, что пришли новые люди, и это следует отметить, для чего Коле-снабженцу нужно срочно выдать десять долларов...

Когда принесенный от бабы Дуси самогон был выпит, оказалось, что куда-то исчез Петрович, вследствие чего руководство работами принял на себя плотник.

Мы с Сережей смотрели, как бригада поднимает мотор, и понимали, что, в лучшем случае, «Волга» останется без облицовки, крыльев и лобового стекла, а в худшем – кто-то из облепивших двигатель людей пострадает. Подождав, когда разгоряченная бригада в очередной раз опустит двигатель на пол и устроит перекур, я предложил плотнику соорудить какой-нибудь подъемник. Эта мысль пришлась ему по вкусу, и он, попросив не мешать, подобно Архимеду, стал что-то вычерчивать прутиком на запыленном полу. Минут через десять плотник заявил, что подъемник сделать можно, только для этого нужны деревянные брусья и трос. Ничего похожего на брусья на СТО не было, да и троса не было тоже.

Федор вспомнил, что знает одного человека, у которого есть трос, и сказал, что сейчас же приведет его. Вскоре наши ряды пополнились владельцем троса, грузным и совершенно лысым пожилым дядькой, и несколькими его приятелями. Хозяин троса осмотрел машину, двигатель, нас с Сережей и сказал, что готов дать трос в аренду. Его заявление было встречено радостными возгласами и традиционным требованием десяти долларов. Как и прежде, «угощались» самогоном от бабы Дуси, которая присоединилась к общей трапезе.

Итак, в наличии были люди, был трос, но не было брусьев. Неожиданное решение нашел Сережа. Он предложил разобрать стену между боксами, благо, она вся была покрыта трещинами, а из камней составить пирамиду, на которую можно будет опереть рычаг с подвешенным к нему на тросе двигателем.

Плотник с непритворным уважением посмотрел на Сережу и что-то сказал Григоричу. С одобрения последнего все дружно бросились разбирать стену. В пылу азарта хотели вообще снести ее, но подоспевший Петрович сказал, что стена – не жена, а потому нужно будет вернуть ее на место...

Вскоре пирамида была готова. Вот только поднять мотор было нечем – ни какой-нибудь балки для рычага, ни чего-либо другого, подходящего к случаю, найти не удалось...

Начинало темнеть, и Григорич заявил, что утро вечера мудренее...

Мы с Сережей отметили положительные сдвиги в работе очередной бутылкой самогона, купленной у бабы Дуси, и, усталые, крепко заснули.

Утром, мы обнаружили, что из машины пропало запасное колесо, но по сравнению с общим положением, нам это показалось не заслуживающей внимания мелочью, и мы не стали расстраиваться: хорошо, что пропала только запаска, а не весь кузов или двигатель...

Часам к девяти утра вся вчерашняя команда была в сборе. Для начала Григорич потребовал у нас десять долларов, и все «позавтракали», после чего началось коллективное обсуждение проблемы рычага. Галдеж стоял невыносимый. Внезапно плотник, остававшийся все время трезвым (нам потом рассказали, что он закодировался, так как по пьяному делу недавно сжег свою мастерскую, да и сам едва не погиб в огне), вскочил, что-то сказал Григоричу, на что тот отреагировал возгласом «Точно!», и все  куда-то убежали. Прошло около получаса. Где-то в глубине сознания у меня начала созревать мысль о том, что нас вместе с нашими проблемами бросили на произвол судьбы. Но минут через сорок послышались топот, шум и крики. Это возвращалась наша бригада, тащившая длинную металлическую трубу, раскрашенную, подобно зебре, белыми и черными полосами. Как мы потом узнали, неподалеку находился железнодорожный переезд, на котором железнодорожники, вместо украденного кем-то шлагбаума, приспособили эту самую трубу. Ее-то бригада и притащила. Гордый своей находчивостью, плотник организовал водружение трубы на пирамиду из камня. Затем к концу трубы прикрепили тросом двигатель.

– Все отвали! Я сейчас его одной рукой... – закричал Григорич, и, орудуя трубой как рычагом, поднял двигатель. При этом второй рукой он отталкивал Федора, хотевшего ему помочь, из-за чего двигатель сильно раскачивался.

И тут вперед вышел Петрович. На нем опять был черный костюм и белая рубаха с галстуком. Глаза его светились решительностью. Обведя руководящим взглядом присутствующих, он поднял над головой правую руку.

– Пр-р-риготовиться! – в голосе Петровича звенел металл.

Все, кто находились в боксе, притихли, отдавая дань уважения торжественности момента. Даже Федор, что-то бурча в адрес Григорича, отошел в сторону. Все смотрели на двигатель, амплитуда колебаний которого понемногу уменьшалась...

Наконец Петрович рубанул сверху вниз рукой воздух и тем же металлическим голосом скомандовал:

– Толкай!

Мы медленно подкатили машину под висящий двигатель. Григорич готов уже был опустить двигатель, но для этого нужно было его соответствующим образом направить. За это взялись плотник и Петрович. Под крики зрителей «Майна!» и «Вира!» направляли двигатель около получаса, причем Григорич принципиально продолжал держать трубу-зебру одной рукой, а другой отгонять Федора, снова порывавшегося ему помочь.

Вскоре двигатель сел на место. Нашу радость не могло омрачить даже помятое левое крыло. Мелочь! Главное, что мы скоро сможем убраться отсюда. Петрович был тоже очень доволен.

– Я говорил, я говорил, что все будет в порядке! – возбужденно повторял он, обращаясь то к нам с Сережей, то к Григоричу, то ко всем сразу...

На этот раз у нас потребовали двадцать долларов. Угощение состояло из водки и какого-то мяса. Пригласили к «столу» и баяниста. Играл он преимущественно по «заказам» Григорича или Петровича, а пожелания остальных исполнял только за деньги. Если же «заказов» не было, по собственной инициативе, «для души», как он говорил, замечательно исполнял старинные украинские мелодии...

Когда есть водка, мясо и музыка, чего не хватает? Правильно, девушек! Вот и Петрович предложил нам с Сережей познакомиться с местными девушками, но мы отказались...

К вечеру, когда все было выпито и съедено, гости бокса № 5 понемногу разбрелись.

Утром следующего дня нас с Сережей разбудили громкие голоса и музыка. К «Волге», под звуки баяна, подходила процессия человек в двадцать мужчин и женщин. Впереди шагал баянист, а рядом с ним – его жена, широкая в плечах и нижнем бюсте дама ростом под метр девяносто и с размером ноги не меньше сорок третьего. На голове у нее был венок с разноцветными лентами, а в руках – блюдо с пирогом... Кто-то из пришедших подпевал баянисту, кто-то пытался на ходу танцевать, а кто-то – оторвать кусок от пирога...

Выйдя из машины, мы обнаружили, что ночью у нас украли задние фонари. Но мы не расстроились. Сейчас главное – закрепить двигатель, соединить его с коробкой передач, подключить к нему бензопровод, электропитание и т. д. За эту работу приня-лись Василий и Федор. Во все время работы они, не переставая, спорили, в каком порядке затягивать крепежные болты, какой шланг к какому штуцеру подсоединять, куда подкладывать шайбы... Каждый старался, с помощью цензурных и нецензурных выражений, доказать другому, что тот ничего не умеет и, более того, ничего не понимает. Наконец Григорич не выдержал и, заглушая баян, поющих и спорящих, высказался в том смысле, что оба они ничего не умеют и не понимают, а потому должны заткнуться. Неожиданно для всех, за Василия и Федора вступился плотник, заявивший, что это Григорич ничего не умеет и не понимает, только знает глотку драть. Закончить свою тираду он не успел, так как тут же получил удар в челюсть, упал, затем вскочил и бросился наутек. «Еще раз увижу – убью!», кричал ему вслед Григорич...

Обстановку разрядил Петрович. Он взял у нас очередные десять долларов, на которые Коля-снабженец купил у бабы Дуси водку и закуску. Снова пили, закусывали и молчали, только Григорич все время вздыхал и хрипел, что плотнику пришел конец, что уж теперь-то он с ним за все посчитается, скрутит его в бараний рог и забьет ему в голову большой гвоздь. Последнее утверждение Григорич сопровождал мощнейшими ударами кулака правой руки о ладонь левой...

Постепенно страсти улеглись, и все разошлись...

Утром следующего дня мы обнаружили, что исчезли гаечные ключи...

На этот раз «народ» собирался неорганизованно. Сначала пришел слесарь Василий с товарищами. Немного покрутившись, они исчезли. Потом пришел Коля-снабженец, спросил, где Василий, и отправился его искать. Затем пришли и ушли жена баяниста и ее сестра, – иссиня бледное и закутанное в белый плащ до пят плоскогрудое существо без двух верхних передних зубов. Выглядела она лет на сорок – сорок пять, хотя, как сказал баянист, ей только-только исполнилось двадцать четыре. Этой сестре, как мне по секрету сообщил все тот же баянист, я очень понравился.

Еще он добавил, что я, если захочу, могу на ней жениться. Тогда мы с ним породнимся, и он будет играть по моим «заказам» бесплатно, так же, как играет для Григорича и Петровича... Ничему уже не удивляясь, я тогда ответил, что предложение, конечно, очень заманчивое, и что его непременно стоит обсудить подробнее, но, разумеется, после того, как «Волга» будет приведена в порядок, и у меня появится свободное время...

А потом пришел Петрович и принес пропавшие ключи. Как он объяснил, мы их «не там оставили», и человеку, который их «нашел», нужно дать десять долларов. Обрадованный тем, что ключи нашлись, я отдал деньги, после чего мы с Сережей опять остались у машины вдвоем...

Незадолго до обеда снова пришли жена баяниста и ее сестра. Нас познакомили, и, как джентльмен, поставленный в известность о том, что он нравится женщине, я пообещал сестре жены баяниста, что лично покатаю ее на нашей машине, как только она, в смысле, машина, заведется.

Следует отметить, что в этот день, в отличие от предыдущих, все, кто приходил в бокс № 5, с нами очень вежливо здоровались... Сказывалось, вероятно, то, что Григорич, почему-то, заявил вчера, что свернет шею каждому, кто обидит «волгачей». Что касается краж, то здесь они, по-видимому, за обиду не считались. И, все равно, такое покровительство было нам очень кстати, поскольку никакой другой реальной власти мы здесь не встретили...

Перед самым обедом подключили электропроводку, и мы попытались запустить двигатель.

К этому времени в боксе собралось не менее полусотни местных жителей. Большинство из них мы видели впервые. У входа несколько человек играли на ящике в карты, рядом, на другом ящике, играли в домино, в стоявшей у стены группе обсуждали, насколько я смог расслышать, последние политические события и цены на скот.

А еще пели под баян... Пели хором, пели соло. Пели кто во что горазд, не слушая ни баяниста, ни друг друга... Но иногда, особенно, когда пелись старые украинские песни, их звучание оказывалось настолько прочувствованным, настолько глубоко проникало в душу, что все, кто не пел под баян, умолкали, да и мы с Сережей, забыв на время, где и в каком положении очутились, тоже начинали негромко подпевать.

Особенно мне запомнилось, как лысый хозяин троса, закрыв глаза и расставив, словно для объятий, руки, выводил неожиданно приятным, чуть надтреснутым баритоном:

«Чычери-чычери, чычери-чычери,

 Розчешы мэни, Маруся, кучэри-кучэри...»

И все, затаив дыхание, слушали песню, не обращая внимания на полнейшее несоответствие слов песни и внешности певца. Потом хором, от души пели «Ты ж мэнэ пидманула, ты ж мэнэ пидвэла...».

Когда песня закончилась, вперед вышла баба Дуся. Она впервые при нас сняла с головы свой платок и оказалась очень миловидной молодой женщиной с уложенной вокруг головы толстой косой. Сейчас даже черная железнодорожная шинель не портила ее. Она топнула ногой, ударила ладонью о ладонь и приказала баянисту:

– Мою давай! С выходом!

Баянист растянул меха, и «баба Дуся» пустилась в пляс, припевая:

Сплю, сплю, мэни сныться – Биля мэнэ молодыця...

Я – лап, вона е, А у мэнэ нэ встае...

Кто-то из сильно выпивших мужиков завел было «Иванко, Иванко, чорнявый та стрункый...», но на него гаркнул Григорич, и он смолк. Как мне рассказал потом все тот же баянист, несколько лет назад девушка из их поселка, на которую Григорич имел виды, уехала в город на учебу, а там вышла замуж за студента-африканца. С той поры любая песня, в которой упоминался «черный » парень, приводила Григорича в бешенство.

Вдруг, желая, вероятно, продемонстрировать свое пренебрежение к «черным», Григорич тоже запел. Правда, известная песня «По дорози жук, жук, по дорози чорный» в его исполнении звучала несколько иначе: «По дорози жлоб, жлоб...». И, хотя не было у Григорича ни слуха, ни голоса, слушали его молча и внимательно, даже, как мне показалось, сочувственно...

Человек со стороны, пожалуй, мог бы подумать, будто бокс №5 – место культурного отдыха жителей поселка. Этакий себе клуб встреч по интересам, что ли...

После обеда двигатель, наконец, завелся. Мы с Сережей почувствовали себя необыкновенно счастливыми и, естественно, стали ездить по территории бокса, проверяя работу всех систем. Каждый поворот, торможение, включение и выключение фар сопровождались восторженными криками присутствующих и бурными аплодисментами. Иногда двигатель глох, и стартером не сразу удавалось его запустить. Тогда толпа весело, с криками и улюлюканьем, толкала машину до тех пор, пока двигатель снова не начинал работать.

Кто-то из гостей, как мне показалось, с подачи баяниста, предложил вообще нас никуда не отпускать. Есть мы – есть праздник, самогон и музыка. Что еще нужно для полного счастья? А тут еще «баба Дуся» сказала, что Сережа «очень миленький», и послала ему воздушный поцелуй... Предложение оставить нас было встречено восторженными криками «народа». Мы пытались возражать, отшучивались, как могли, но тут поднялся молчавший до этого Григорич и заявил, что удерживать нас насильно никто, конечно, не станет, но если мы останемся еще хотя бы на месяц, то он, так и быть, простит плотника...

Мы с Сережей слушали этот пьяный бред и время от времени поглядывали на закрытые ворота. Можно было, конечно, с разгона, снести их, но не хотелось еще больше калечить машину...

Веселье было в самом разгаре, когда к нам подошли Петрович с Григоричем и сказали, что пора рассчитаться за работу. Я согласился и сказал, что у меня все подсчитано, и что мы должны им еще тридцать долларов. Услышав это, Петрович с Григоричем удивленно переглянулись, отошли, о чем-то пошептались, после чего Петрович что-то сказал в толпу и ушел.

Прошло минут двадцать. В боксе висела угрожающая тишина... Наконец ее нарушил Григорич:

– Так, это... Когда деньги отдадите? – прохрипел он, сжимая и разжимая свои огромные кулачищи.

– Да хоть сейчас. Осталось тридцать долларов. Мы ведь давали все время, – попытался я объясниться.

– Чего давали?

– Доллары давали! На аванс. И на водку!..

– Аванс – да. А остальное – не в счет... Это было угощение... И вы тоже пили... А за работу вы должны... Ты, это...

Тут вернулся Петрович. Он был явно выпивши, но снова в черном костюме и в белой рубашке с галстуком.

– Некрасиво, ребята, – произнес он укоризненно. – Люди, что ни говори, неделю работали. За неделю с людьми надо рассчитаться. Мы думали, что вы нормальные мужики, потому и пустили вас к себе...

В толпе нарастал глухой ропот, и я четко понял, что, пока не поздно, нужно брать инициативу в свои руки.

– Постойте, мужики! – Я поднял вверх обе руки. – Без бутылки все равно не разберемся... Давайте мы с Сережей съездим в магазин и купим казенной водки, настоящей, закуски, конфеты для женщин, а потом вернемся сюда для разговора и окончательного расчета. А вы нас тут подождете... Не возражаете?

– Ты что, за дураков нас держишь? – возмущенно взвизгнул Петрович. – Без нас? – ни-ни... Мы, – он положил руки на плечи Григорича и баяниста, не выпускавшего из рук баян, – поедем с вами. Ишь, чего удумали...

Баянист согласно закивал головой, а Григорич, не переставая сжимать и разжимать кулаки, откашлялся и прохрипел:

– Деньги мне! Я сам куплю...

В какой-то момент эта троица чем-то напомнила мне скульптурную группу «Лаокоон» родосских мастеров, копия которой установлена в начале Пушкинской, у музея... Но вот эта группа распалась и вместе с баяном оказалась на заднем сиденье нашей «Волги».

– Поехали! – скомандовал Петрович.

Магазин стоял в центре селения. К нему вела довольно крутая дорога, но наша «Волга» одолела подъем легко, на прямой передаче. И это – с полной загрузкой салона!.. Сережа даже зацокал языком от восхищения.

– Стой! – вдруг закричал у меня за спиной Петрович. – Стой! Здесь не проедем! Пешком надо...

Дорога перед магазином была основательно разбита, и было ясно, что на «Волге» здесь не проехать...

– Ладно, – согласился Григорич. – Тут метров тридцать... Прогуляемся... Деньги давай!

Я выключил двигатель, поставил машину на ручной тормоз и отдал Григоричу тридцать долларов. Посмотрев зачем-то деньги на свет, Григорич с баянистом (тот оставил баян в машине) пошли по направлению к магазину, а Петрович остался в машине. Вид его отражающейся в зеркале заднего вида раскрасневшейся самодовольной физиономии стал раздражать меня.

– Скажите, – спросил я у него, – ваш костюм, рубашка, галстук – это только по праздникам, или на каждый день?

Я думал, что Петрович адекватно отреагирует на шутку, в общем-то, довольно старую, но он принял вопрос всерьез.

– Я надеваю костюм только по праздникам. Вот, например, когда вы приехали, был день 30-летия «Сельхозтехники». Потом ужены был день рождения. А сегодня я в костюме не потому, что закончили с вашей машиной, это для нас – семечки, тьфу, а потому что сегодня 7 марта, а при советской власти в этот день всегда проводилось торжественное собрание, на котором женщин поздравляли и премировали...

Ударившись в воспоминания, Петрович еще более раскраснелся и движениями руки акцентировал наиболее значимые моменты своего выступления. Видимо, давно ему не попадались такие благодарные слушатели, как мы с Сережей.

Чтобы не слушать, о чем говорит Петрович, я наблюдал за тем, как Григорич и баянист перепрыгивают с кочки на кочку. Когда они вошли в магазин, я незаметно отпустил ручной тормоз, и наша машина «внезапно» стала катиться по спуску назад.

– Прыгайте! Разобьемся! – закричал я что было силы, открывая свою дверцу и направляя машину, чтобы она не съехала в кювет. – Прыгайте! Я ни за что не отвечаю!

– Дверь не открывается! – завопил Сережа, дергая за рукоятку стеклоподъемника. – Заклинило!..

Побледневший Петрович закрыл глаза и сидел, как окаменевший .

– Прыгайте! – заорал я на него. – Разобьемся! Вы что не понимаете?

Петрович не шевелился.

– Тормоза отказали!.. Прыгай, мать твою!.. Разобьемся же! – закричал Сережка, развернулся и двинул Петровича ребром ладони по шее.

И лишь тогда Петрович, не открывая глаз, на ощупь, открыл заднюю дверцу и с диким криком вывалился из машины. Крик этот был настолько сильным, что был услышан Григоричем и баянистом. Я это понял, увидев, как они выскочили из магазина и побежали в нашу сторону.

Все дальнейшее было делом техники. Отъехав метров на сто, я развернулся в направлении спуска и остановил машину. Сережа аккуратно поставил на обочину дороги баян, помахал рукой бегущей за нами и изрыгающей проклятия грозной троице, и мы тронулись в путь.

Здесь я должен отметить, что мы с Сережей ни о чем подобном не сговаривались, и никакого совместного плана действий у нас, разумеется, не было. Что касается меня, я действовал, практически, на подсознательном уровне, используя любое стечение благоприятных для побега обстоятельств. А Сережа, уже потом, сказал мне, что, совершенно не раздумывая, следовал моим командам, которые «слышал у себя в голове». Вот только я-то знаю, что никаких команд ему не подавал... Я просто «видел», что он должен делать, и он это делал...

Когда я, впоследствии, поведал об этом случае знакомому психиатру, он сказал, что такое вполне возможно между людьми, которые много лет тесно общаются между собой... Как мы с Сережей...

...Мы ехали без запаски и стоп-сигналов, но, несмотря на это, были бесконечно счастливы. На заправочной станции, пока Сережка занимался бензином, я сделал в декларации на кузов необходимые исправления, а именно: перед словом «Кузов» дописал от руки «Автомобиль ГАЗ-24» и поставил запятую, а после слова «Кузов» поставил тире и написал «седан». Теперь нам не страшны были никакие автоинспектора, и мы с Сережей, вновь обретя способность к общению, весело ехали, обсуждая события последних двух недель нашей жизни...

Ближе к вечеру температура наружного воздуха упала ниже нуля, но в салоне было тепло и уютно. Вскоре пошел небольшой дождь со снегом. Начиналась гололедица. И хоть скорость была около восьмидесяти, машина шла спокойно, не скользила. Чуть слышно щелкали «дворники», а противотуманные фары хорошо освещали дорогу. Сережка, сидящий рядом со мной, разглагольствовал о своих планах на будущее лето, о покупке лодки, о предстоящем ремонте квартиры и еще о чем-то. Я плохо помню, о чем он говорил, потому что больше прислушивался к работе двигателя – похоже, нам залили разбавленный бензин... Впрочем, движок работает без перебоев, только звук немного другой... Может, скинуть скорость?.. Пожалуй, не стоит, хочется скорее домой... Да и на дороге никого, ни впереди, ни сзади... И встречных тоже нет... Как там Сережка?.. Заснул, бродяга... Устал... Еще бы, не устать... Это щелканье «дворников» его усыпило... Пусть поспит, пока я за рулем... Я еще совсем не хочу спать... Хотя, конечно, тоже устал... Как суслик... Надо пожалеть суслика... Он маленький... Серенький... Глазки круглые... И волосы торчат из-под фуражки... Господи... Откуда он здесь?..

Впереди на дороге в свете фар выросла фигура суслика-таможенника... Он стоял в своей форменной фуражке в полный рост, улыбался и посылал воздушные поцелуи... Но чем ближе я подъезжал к нему, тем он становился меньше... Вот он уже стал совсем маленький... Сейчас собью... Нужно тормозить...

Машину «закрутило». Почувствовав это, я сразу же отпустил педаль тормоза и воткнул первую передачу... Не помогло... Машину продолжало «крутить»... До чего же дорога скользкая... Страха не было... Было ощущение, что я наблюдаю за всем происходящим откуда-то со стороны, даже немного сверху... В мыслях почему-то проносились цены [оборот) на крыло, (еще оборот) лобовое стекло, (еще оборот) дверцы, (еще оборот) облицовку... Наконец, сделав не менее дюжины оборотов, машина уткнулась задними колесами в куски лежавшего на обочине старого асфальта, оставшегося здесь после ремонта дорожного покрытия. И тут же, откуда он только взялся, буквально в сантиметре от нас, на бешеной скорости прогрохотал «КАМАЗ» с выключенными фарами. Проснувшийся от толчка и шума Сережка никак не мог понять, где мы находимся, почему не работает двигатель и отчего у него перед глазами все плывет... Я, в общих чертах, рассказал ему о суслике, о таможеннике, о том, как нас «крутило» и о «КАМАЗЕ»...

– Я так думаю, что ты уже приехал, – сочувственно глядя на меня сказал Сережа. Он сел за руль, а я лег на заднем сиденье и провалился в сон.

Проснулся я оттого, что машина остановилась. Светало. Сережи в машине не было. Я выглянул в окно. Он стоял возле автоинспектора, державшего в руках наши документы, и что-то доказывал ему, а справа от дороги, вверх колесами, в кювете лежал «КАМАЗ», по-моему, тот самый, что едва в нас не врезался...

Дальше мы ехали без приключений, и когда, наконец, увидели, надпись «Вы въезжаете в город-герой Одессу», радости нашей не было предела. Грязные и обросшие щетиной, мы попали в объятия родных, которые очень поволновались из-за нашего долгого отсутствия, ведь мобильных телефонов у нас тогда еще не было...

Что было дальше? В первый же день мы поставили «Волгу» на СТО к нашему приятелю. Там ее за несколько часов доукомплектовали всем необходимым, помыли и отполировали, после чего мы передали машину и документы нашему заказчику и получили заработанные деньги.

Ну, а 8-е марта мы с Сережей встретили, как обычно, со своими семьями...

Кстати, «Волгу» эту я недавно видел... Такая же красавица... Правда, хозяин у нее, вроде бы, уже другой...