Текст книги "Во времена фараонов"

Автор книги: Леонард Котрелл

Когда перебранка немного стихает, я спрашиваю, что случилось.

– Гаффир, – отвечает инспектор, – говорит, что это сделал его враг, чтобы отомстить ему. И это не в первый раз. – Он тяжело вздыхает. – Мы увольняем человека, назначаем на его место другого, и тогда бывший гаффир старается повредить гробницу, чтобы напакостить новичку.

Он вновь обрушивает на незадачливого стража поток громких, сердитых слов по-арабски. Его помощник присоединяется к главному инспектору, и маленькую гробницу Меху заполняют гневные голоса. Тем временем я осматриваю, по счастью, уцелевшие рельефы.

Меху, владелец гробницы, был начальником полиции в Ахетатоне. Он отвечал за сохранность храма и дворца и за оборону города. На одном из рельефов он изображен коленопреклоненным перед вратами храма в окружении своих людей: они потрясают оружием и восхваляют «доброго правителя».

Стража Ахетатона поет и повторяет припев: «Он награждает многих и многих! Он будет жить вечно, подобно Атону!»

На другом рельефе царская семья на колеснице осматривает укрепления города. Это тот самый рельеф, главная часть которого уничтожена. Перед колесницей бежит сам Меху и пятнадцать его стражников, а вместе с ними – везир и его помощник. Тучный везир уже не молод, и ему трудно тягаться с более молодыми мужчинами. Художник, верный реалистическим традициям Амарны, не пощадил даже этого крупного чиновника.

В этой сцене вездесущий Меху не только шлет прощальный привет царской чете, покидающей дворец, но он же первым приветствует их по прибытии на место. Кроме того, он изображен в самом выгодном свете при исполнении своих обязанностей: мы видим, как он выходит из дома, по-видимому, ночью, и выслушивает донесения своих офицеров. Они напали на след неких злоумышленников. С вооруженным эскортом Меху выезжает на колеснице, чтобы схватить этих людей. И в последней сцене он с торжеством отдает их в руки судей, среди которых находится сам везир, и говорит: «Допроси, о князь, этих людей, которых подговорили чужеземцы!»

Надо полагать, эти люди были шпионами.

От древнего рельефа меня отвлекает вполне современная сцена: главный инспектор, нынешний Меху, сидит как судья у дальней стены гробницы, а перед ним стоит трепещущий гаффир и пытается ответить на град вопросов. Рядом, подобно писцу, помощник инспектора делает пометки в блокноте. Лица всех троих можно было бы изобразить на настенных рельефах. Ситуация такая же древняя, как сам Египет. Изменились только одежды и язык.

День уже клонится к вечеру, и я устал, одпако нужно осмотреть еще одну гробницу, гробницу Эйе, приближенного Эхнатона, который после смерти Тутанхамона взошел на трон. Первоначально главный зал его усыпальницы должны были поддерживать двадцать четыре колонны, но было вырублено только пятнадцать. Настенные рельефы помимо обычных торжественных церемоний изображают внутренние покои царского дворца, куда Эйе, наверное, часто приглашали, как близкого друга Эхнатона. Мы видим гарем, разделенный на множество комнат. В одной из них группа женщин танцует под звуки арфы и лютни. В другой девушки причесывают свою подругу. А снаружи в коридорах скучают на своих постах угрюмые евнухи.

На главной сцене Эхнатон с балкона своего дворца одаривает счастливого Эйе, который стоит внизу во дворе в окружении своих друзей. Царица тоже сидит на балконе и ласкает свою дочь, а сверху Атон простирает над фараоном и царицей благословляющие лучи-руки.

Надписи этой гробницы воздают Нефертити столь высокую хвалу, какой наверняка не удостаивалась ни одна царица, не говоря уже о простых смертных.

Наследница трона, великая в благодеяниях, воплощение красоты, сладость любви, Владычица Юга и Севера, прекрасная лицом, радостная под двумя перьями (царского убора), возлюбленная живого Атона, Первая жена фараона, любимая им, повелительница Обеих Земель, великая в любви Нефертити, живущая вечно…

Внизу, за пределами двора, Эйе показывает подарки фараона своим обрадованным друзьям, которые пляшут и в изумлении всплескивают руками. Даже один из угрюмых стражников вопрошает:

– Для кого сотворилось такое веселье? На это его товарищ отвечает:

– Сотворилось веселье для Эйе, отца бога, и для Тийи (речь идет о жене Эйе, а не о царице-матери). Они сделались подобными людям из золота!

– Ты узришь, – поддерживает его стражник, – ты узришь красоту их в веках.

Сам Эйе, по уже знакомой нам традиции египетских царедворцев, не скрывает своих достоинств. «Я возвышался над всеми, – рассказывает он нам, – обладал твердым характером, всегда все делал успешно, пребывал в добром расположении, преданно… следовал за его величеством, выполняя его повеления. А потому окончил жизнь в глубокой старости и в мире…»

Давно умершие голоса чуть слышным шепотом доносятся до меня со стен гробницы. Идеалист и интриган, верный слуга трона и предатель, хвастун и правдолюбец – все они сегодня одинаково достойны жалости. А снаружи горит, сверкает золотом закат, тот сахмый закат, который эти призраки любили так же, как и мы! Гаффиры начинают волноваться. Помощник инспектора, правоверный мусульманин, рассеянно шагает из угла в угол, бормоча про себя… «Аллах, Аллах…»

Значит, пора уходить и оставить Эйе с его друзьями во мраке и безмолвии. Главный инспектор подводит меня к выходу, где закатные лучи солнца озаряют прекрасные, чувственные рельефы Эйе и его жены в их сверкающих белизной одеяниях и тяжелых завитых париках. На их тонких лицах с печатью вырождения блуждает улыбка, а глаза устремлены на дверь; в молитвах своих они просили, чтобы им было дозволено выходить из нее каждый день:

 
Дай мне вдохнуть Северный ветер,
Благоуханный от ароматов бога моего…
 

Инспектор указывает на иероглифы под изображениями фараона и царицы:

– Это великий гимн, – говорит он.

И спокойно, не торопясь переводит заключительные строки:

 
Земля существует в твоей руке,
Когда ты восходишь, она живет,
Когда ты заходишь, она умирает,
Ибо ты сам – течение дня,
И тобою люди живут…
Мы сотворили все для сына своего…
Для владыки Верхнего и Нижнего Египта…
Нефер-хеперу-Ра, Ва-эн-Ра, сына Ра,
Живущего в праведности,
Для властелина корон, Эхнатона,
Да живет он вечно,
И для великой жены фараона, его возлюбленной,
Повелительницы Обеих Земель,
Нефер-Неферу-Атон, Нефертити,
Да живет она и остается юной во веки веков!
 

Глава XIV
БУДУЩЕЕ ЕГИПТОЛОГИИ

Наши друзья-египтологи, дойдя до этой, последней главы – если они вообще до нее доберутся, – наверняка выразят недовольство:

– И это все? А почему не упомянуто такое-то и такое-то открытие? Как насчет Мариетта и Серапеума? А Легрен и его находки в Карнаке? И если уж говорить о современности, почему нет ни слова о находках Монте в Танисе или Эмери в Саккара?

Ответ прост: наша книга и не претендует на то, чтобы охватить всю историю Египта или рассказать обо всех важнейших открытиях. Для этого понадобились бы десятки таких книг. Возможно, в других книгах мы сумеем побольше задержаться на том, о чем, к сожалению, здесь лишь упомянули. Нашей целью было описать некоторые выдающиеся открытия, объяснить их значение и заинтересовать читателя, чтобы ему самому захотелось отправиться в тот волшебный мир, который обнаружили египтологи, без чьего настойчивого, самоотверженного труда мы знали бы о мире Древнего Египта очень немного. Почитайте воспоминания исследователей XVIII и начала XIX века, и вы не найдете там почти ничего, кроме восторгов и длинных антинаучных рассуждений. Однако за последние сто лет наши знания о Древнем Египте неизмеримо расширились, а техника раскопок настолько возросла, что современные археологи содрогаются при чтении отчетов некоторых своих предшественников и оплакивают невосполнимые потери, причиненные их варварскими методами.

Главная цель современной археологии – это накопление свидетельств и знаний, а не розыски ценных предметов. О том, насколько эффективны современные методы, можно судить по последним двум главам. От Амарнского периода до нас не дошло полных документов. Его история долгое время воссоздавалась по крупицам из самых разных источников: один фрагмент находил филолог, изучая надпись на каком-нибудь черепке, другой – выкапывал археолог на месте, третий – был найден где-то за сотни миль от Амарны, но тем не менее давал ученым важные хронологические данные. Имепно таким образом работают современные египтологи.

В первых главах нашей книги описаны пирамиды Гизе и Саккара, – эти памятники настолько грандиозны сами по себе, что производят впечатление, даже если о них почти ничего пе знаешь. И все же именно Амарна, где и смотреть-то, казалось бы, не на что, кроме обрушенных стен и поврежденных гробниц, вписала в историю Египта одну из самых значительных страниц.

Но давайте посмотрим, как это произошло.

В 1887 г. местная крестьянка копалась в Амарне, отыскивая себах, азотистую землю для удобрений. Вдруг она натолкнулась на кучу маленьких табличек из обожженной глины. Никакой художественной ценности они не представляли и походили на собачьи галеты. Однако она подумала, что, может быть, торговцы в Луксоре дадут за них хоть несколько пиастров. Пока она дотащила их в мешке до Луксора, половина табличек искрошилась в пыль. Уцелевшие образчики были доставлены в Парюк, где какой-то французский ученый объявил их подделкой. Глава Службы древностей Гребо тоже отверг их. И лишь когда осталось всего 350 табличек, наконец спохватились, что они подлинные. Это был архив египетской иностранной канцелярии, и письма эти относились к одному из самых знаменательных периодов в истории Египта. Среди них были письма Риббади и других вассальных князей, о которых шла речь в предыдущих главах.

Это великое открытие, гораздо более важное с исторической точки зрения, чем находка гробницы Тутанхамона, привлекло в Амарну многих египтологов. Одним из первых был Питри. он начал раскопки в 1891 г. и нашел среди прочих предметов великолепную фреску – часть ее выставлена в Ашмолианском музее в Оксфорде. Затем, с 1907 по 1914 г., его работу продолжила немецкая экспедиция. Именно тогда были найдены статуи Эхнатона и других членов царской семьи, а главное, чудесная раскрашенная голова Нефертити из известнякового камня, ныне прославленная на весь мир. Кроме нее была найдена другая головка Нефертити из коричневого песчаника, и она (по моему мнению) еще прелестнее.

После первой мировой войны Общество по изучению Египта, которое так много сделало для египтологии, организовало экспедицию под руководством профессора Пита и Вулли, а позднее – профессоров Гриффиса, Ньютона, Уильмора и Френкфорта. Завершал их работу Дж. Д. С. Пендлбери.

Рельефы из гробниц, перерисованные Уилкинсом и Лепсиусом, самым тщательным образом изучил Норман де Гарис Дэвис. Благодаря этим перерисовкам ценнейшие надписи и сцены на рельефах уже не зависят целиком от вандалов и грабителей. Даже если они погибнут, как сцена с колесницей в гробнице Меху, в распоряжении ученых всегда будут репродукции в монографиях Дэвиса.

Если бы сеньор Бельцони появился в Амарне в 1817 г., он не нашел бы здесь ничего «стоящего», за исключением разве нескольких «голов», которые можно было продать как диковинку коллекционерам. Однако Питри и его преемники нашли здесь под щебнем ценнейший материал для одной из самых важных и волнующих, хотя и незавершенных глав в истории цивилизации, но строили свое здание на фундаменте своих предшественников: Шампольона и Юнга, которые подобрали ключи к иероглифам, и многих других пионеров египтологии, чьи имепа хранят пыльные тома на полках библиотек.

Среди пионеров немало англичан, ибо в эту поистине интернациональную науку Великобритания внесла значительный вклад в лице ряда блестящих ученых и археологов. Но когда мы сегодня оглядываемся вокруг в поисках новых Питри, Картеров и Карнарвонов, увы, мы мало кого можем назвать. Египтология переживает кризис, как почти все гуманитарные науки.

Давно миновали, и, возможно, навсегда, те дни, когда исследования и раскопки оплачивали меценаты вроде Карнарвона и Теодора Дэвиса. Теперь существуют лишь частные общества, типа Египетского исследовательского общества, которые поддерживаются отдельными лицами и музеями. Однако фонды этих обществ весьма скудны, а стоимость раскопок после войны все повышается. Не вызывает сомнения тот факт, что широкие изыскания в Нильской долине можно вести только при поддержке правительства. Но у пего и без того масса срочных расходов, и вряд ли кому-нибудь удастся убедить казначейство, что работы египтологов тоже важны.

Французское правительство до сих пор продолжает субсидировать работы своих ученых в Египте, в то время как раскопки англичан практически прекратились, если не считать недавних проб в Западной Амарне, в Судане, оплаченных Египетским исследовательским обществом при поддержке правительства. А это означает, что, если когда-нибудь будут изысканы фонды для новых раскопок в Египте, в Англии уже не останется знающих археологов, ибо лишь немногие выпускники университетов могут рассчитывать на участие в египетских изысканиях, а в самом Египте к тому времени не останется опытных рабочих. Сегодня изысканиями в Египте могут заниматься лишь те, у кого есть на это личные средства, но много ли таких людей?

Мне могут возразить, что у египетского правительства есть своя Служба древностей со штатом опытных египтологов. Бесспорно, египетские ученые и археологи делают большое и важное дело, однако не следует забывать, что египтология как наука возникла в Европе и основную сумму знаний о Древнем Египте собрали европейцы и американцы. Лишь сравнительно недавно появились знающие археологи среди самих египтян. Но главное не в этом. Египтология – интернациональная наука, и надо, чтобы семена, посеянные учеными всех стран и поколений, проросли, – только тогда мы соберем богатый урожай знаний. И чтобы собрать его без потерь, необходимы объединенные усилия лучших археологов Египта, Европы и Америки.

Ряд нынешних трудностей объясняется национализмом и ксенофобией египетских правителей. Доходит до того, что даже присутствие иностранных ученых на священной земле Египта считается нежелательным! Египетские археологи, получившие по большей части европейское образование, не разделяют подобных взглядов, но они широко распространены среди правительственных кругов. Впрочем, можно ли египтян за это порицать? История последних полутораста лет Египта – это не только история научных поисков, но и история бесстыдного грабежа. Тысячи драгоценных предметов были вывезены за эти годы в Европу и Америку, и нет ничего удивительного в том, что сегодня египтяне ревниво оберегают остатки своих сокровищ, чтобы они не уплыли за границу.

Правда, этот запрет нанес удар некоторым археологическим обществам, которые зависят от музеев. Естественно, им бы хотелось заполучить часть предметов из раскопок. Именно поэтому свои последние раскопы Египетское исследовательское общество провело не в Египте, а в Судане.

Со временем все эти трудпости, несомненно, будут преодолены, но для этого необходимо взаимное понимание и доброжелательство. Но что можно сделать сейчас?

Г. У. Фейермен, профессор египтологии Ливерпульского университета, выдвинул в письме к автору этой книги следующее предложение:

Учитывая широкий аспект нынешнего кризиса, я считаю, что необходимо предпринять координированные действия в международном масштабе для создания новой Международной Ассоциации египтологов. Я думаю, необходимо также составить список наиболее срочных исследований и сосредоточить все силы на самом важном. Мне кажется, не следует прекращать все раскопки. Но главное на ближайшие десять лет – это описать и снять копии с существующих памятников. Раскопки же следует вести прежде всего там, где памятникам древности грозит непосредственная опасность, в первую очередь в Дельте и в других местах, которым угрожает затопление. Результаты всех раскопок следует публиковать со всеми подробностями.

Вопрос о раскопках в Дельте – больное место европейских и американских археологов. Если в Верхнем и Среднем Египте за последнее столетие проведено достаточно много изысканий, то в Нижпем Египте не сделано почти ничего, а ведь именно там, по мнению многих ученых, очевидно, возникла египетская цивилизация.

Фейермен рассказывал мне:

«В 1945 году я некоторое время путешествовал по Восточной Дельте. Я посетил одиннадцать древних поселений, но только одно из них содержали в порядке и охраняли. Большую часть этих поселений еще можно раскопать и изучить, остальные же безнадежно утрачены для науки из-за разливов. Боюсь, что через десять лет мы потеряем всю Дельту, потому что уровень воды неуклонно поднимается, а грабители хозяйничают безнаказанно».

Из всех древних городов Дельты в относительной безопасности паходптся, пожалуй, только Тапнс, библейский Зоан, где, предполагают, жил Иосиф. Здесь в 1940 г. профессор Монте из Страсбургского университета нашел при раскопках великолепную гробницу фараона XXI династии Псусеннеса, чье тело покоилось в массивном серебряном саркофаге с пышными рельефами. Это был самый красивый предмет, найденный в Египте со времени открытия гробницы Тутанхамона. «Танисских» фараонов XXI и XXII династий, как правило, хоронили в каменных гробницах под степами ограды храмов.

Кроме Псусеннеса Монте откопал гробницы фараона Аменемопета и «нового» фараопа XXII династии по имени Шошенк-Хекахеперра, тоже в массивном серебряном саркофаге. Начало войны прервало раскопки, но позднее они были завершены.

Про другой древний город Дельты, Саис, мы знаем от Геродота: «саисцы хоронили всех своих царей из своей земли внутри своего храма, и там до сих пор есть могила Амасиса, а также Априя со всей его семьей…» Однако храм Саиса до сих пор не раскопан и не исследован.

Фейермен продолжает:

Среди городов, которые я видел, был также Бубаст. Здесь работал Навилль, но он лишь поскреб по поверхности. Это необычайно важный, огромный город, и хотя большая часть его полностью разрушена, там осталась масса древних предметов. То же самое и в Горбеите. Большая часть древнего города разрушена, однако храм, по-видимому, сохранился, и каменные плиты его кровли образуют подножие или находятся сразу под подножием современной деревни. Я все их нашел металлическим щупом. Что касается города Мендеса, то он, по-моему, потерян безвозвратно. Зато Тель-эль-Бирке и большой участок с милю, если не больше, вокруг него пока не тронут и потенциально очень интересен. Кантир почти потерян, но если покопаться на полях, кое-что можно еще найти. Баклиа, древний Гермополь Парва, центр почитания бога Тота в Дельте, никогда не изучался и не раскапывался. Его жестоко разграбили, но центральный холм все еще возвышается на много футов. Тель-эль-Баламун никогда не раскапывали… й еще есть Ксоис, Атрибис, Питом, Тель-эль-Яхудие, Небеше и другие места, где работали Навилль и Питри, но которые стоит тщательно раскопать повторно. Почти все они находятся в зоне Суэцкого канала.

Мы довольно подробно процитировали письмо Фейермена не только для того, чтобы показать, какие объекты в Египте нуждаются в немедленных раскопках, но еще потому, что это письмо рассказывает одновременно об энтузиазме и разочарованиях египтологов, которые пытаются заполучить в свои руки ваяшейшие древние города и извлечь из них максимум информации, пока природа или местные грабители не уничтожили ее навсегда.

«Даже Древний Гелиополь никогда как следует не раскапывали, – продолжает Фейермен. – Мемфис едва затронут на поверхности, и так можно перечислять и перечислять без конца…»

Почему же этими городами пренебрегли? Ответить на такой вопрос нелегко, однако мы попытаемся. Может быть, наше объяснение привлечет любителей туда, где в страхе отступают профессионалы.

Сегодня за большую часть раскопок в Египте отвечает правительственная Служба древностей. Она делает великое дело, в чем я сам убедился во время последней поездки, когда был гостем этого учреждения. Египетские археологи добились прекрасных результатов в изучении пирамид Дашура и Саккара, в Карнаке и в Фиванском некрополе. Они провели также кое-какие раскопки в Дельте, в частности в Бубасте и Элефантине, под руководством влюбленного в Дельту старшего инспектора Службы древностей Лабиба Хабаши. Но в основном вся их энергия сосредоточивается на пирамидах и древних центрах Среднего и Верхнего Египта. Например, образован особый Департамент исследования пирамид, который поставил перед собой грандиозную задачу изучить, измерить и по возможности определить принадлежность всех пирамид, существующих в Египте. Такую работу, конечно, со временем необходимо проделать, но ее можно без всякого ущерба и отлояшть. С пирамидами ничего не случится, по крайней мере два-три десятка лет, в то время как древние центры Дельты, если за них не приняться немедленно, погибнут навсегда, а вместе с ними и ценнейшая информация, которая в них содержится.

Вполне возможно, что повышенный интерес археологов к пирамидам объясняется, помимо всего прочего, их близостью к Каиру и удобным месторасположением, в то время как работа на отдаленных участках Дельты не только сопряжена со всякими трудностями, но еще и с тем, что работающий там молодой ученый может загубить свою карьеру, так как будет вдали от университетов и музеев, от которых она зависит.

Правительственная гостиница в Саккара удачно расположена на равнине пирамид. Так приятно сидеть на ее крыше прохладными вечерами: позади тебя возвышается большая дамба Унаса, а внизу простирается зеленая Нильская долина! Это археология по классу «люкс», в то время как в Дельте, где нет никакого комфорта, работать трудно, тяжело, но зато египтолога там ждут ценные открытия.

Все зависит от того, как взглянуть на египетскую археологию. Мояшо, конечно, считать ее приятным времяпрепровождением, но правильно ли это? Нет, это упорный, серьезный труд, бесконечные и настойчивые поиски. Те, кто придерживается последней точки зрения, требуют, чтобы Служба древностей уделяла больше внимания гибнущим памятникам Дельты и по возможности предоставляла концессии компетентным археологам, которые способны и хотят вести там раскопки.

Так, во всяком случае, кажется непосвященному автору.

Один мой знакомый археолог сказал: «Сейчас, когда финансовые трудности у нас и в Египте ограничивают дорогостоящие раскопки, по-моему, нужно все внимание сосредоточить на спасении и описании уже известных памятников Египта, а это предполагает совместную работу археологов и специалистов по эпиграфике. Существуют сотни наскальных надписей, множество уцелевших храмов, десятки и десятки, если не сотни, городов, отрытых и никем не охраняемых, практически беззащитных перед людьми и природой. И все необходимо изучить, скопировать, описать и опубликовать результаты в научных, но не слишком дорогих изданиях. Какой толк сейчас раскапывать полдюжины монументальных пирамид, когда храм в Филе уходит под воду и разваливается на куски, а о нем до сих пор нет ни одной приличной монографии? Или взять Эсну, погибающую от воздействия солей, коррозии и влаги, ведь почти ни одна надпись оттуда не опубликована! А когда подумаешь, что делается с гробницами!..»

Вот какая проблема должна быть срочно решена египтологами всего мира и египетским правительством. Непосвященный автор мало чем может тут помочь, разве что честно информировать широкую общественность, чтобы она вмешалась в эту борьбу отдельных энтузиастов против косности, предрассудков и невежества.

Но есть еще один способ, которым египтологи могут сами помочь себе. Для этого им надо время от времени выбираться из своих кабинетов и разговаривать с широкой публикой или писать для нее понятным, простым языком. Интерес к Древнему Египту существовал всегда и в последние годы все возрастает – это могут подтвердить многие ученые. Однако проблемы и нужды самой египтологии чужды непосвященным массам, потому что ученые в большинстве своем пишут о них только для своих коллег-специалистов.

Разумеется, кризис в египтологии всего лишь одна, и далеко не самая значительная, сторона общего кризиса, угрожающего человечеству. Пока мир не обретет устойчивость и спокойствие, изучение Древнего Египта, как и другие гуманитарные науки, будут неизбежно страдать. Грустно видеть смятение ученых, чьи работы приостанавливаются из-за международных неурядиц. После войны один выдающийся египтолог, чьи труды есть во всех больших библиотеках мира, вынужден был сам специально ехать в Брюссель, чтобы скопировать там выдержки из книги, опубликованной в Египте, потому что не мог послать за границу даже незначительной суммы денег.

Тем не менее международная цепь знаний, разорванная войной, снова восстанавливается, и ученые из Оксфорда, Парижа, Лейпцига, Чикаго и других городов мира печатают книги о своих находках, выдвигают свои теории или вонзают ученые шпильки в своих оппонентов.

А в это же время десятилетние мальчишки берут в библиотеках книги Питри и Брэстеда и пишут взволнованные письма выдающимся ученым, спрашивая, как им стать египтологами. Чары Древнего Египта бессмертны, и подпадают под них обычно в юном возрасте. Сам Питри начал заниматься Египтом тринадцати лет от роду. Сэр Алан Гардинер заразился этой болезнью в одиннадцать лет, так же как Говард Картер. Нам остается только надеяться, что будущие Питри, Ньюберри и Картеры получат возможность проявить свои таланты в мире, где египтология не будет частным делом немногих богачей, а сделается всеобщим достоянием.

В будущем только правительства при поддержке своих народов смогут финансировать исследования египтологов, и, наверное, будет не так-то просто в наш все более утилитарный век убедить их в необходимости таких работ. Ибо изучение Древнего Египта не имеет практической ценности. Оно не дает валюты, пе делает нас богаче или сильнее. Но оно дает нам глубокое эстетическое наслаждение, удовлетворяет нашу вечную жажду чуда. А главное, оно помогает нам понять самих себя, осветив историю древней цивилизации в Нильской долине, от которой так много взяла наша западная культура. Может быть, показав нам долгий путь, по которому прошел сам Древний Египет, он поможет нам отыскать дорогу в будущем.