Текст книги "Конан-изгнанник"

Автор книги: Леонард Карпентер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

Глава II
ОГНЕННАЯ ДОЛИНА

Верховный жрец Куманос шел по каменистой пустыне, и душа его содрогалась от страха. Сторонний наблюдатель, скорее всего, ничего бы не заметил, но самого себя жрец обмануть не мог. Одна лишь жара не могла наполнить такой тяжестью руки и ноги молодого, выносливого уроженца этих пустынных мест. Не одно лишь солнце выдавливало струйки пота, стекавшие по затылку за воротник туники. И не от многодневной жажды пересохло во рту. Куманос шел и шел вперед, не обращая внимания на жару и неприветливый пейзаж. Все физические страдания были лишь слабым отражением мучений, которые испытывала его душа.

Задыхаясь в тисках страха, Куманос пытался осмыслить то, что с ним произошло. Выходило, что лишь один человек мог помочь ему разрешить сомнения, указать нужный путь. Солон. Старый, старше любого из живущих, мудрее самой мудрости, святой отшельник. Он ушел в пустыню еще до того, как родился отец Куманоса. Не бог, конечно, но и не простой смертный. С давних пор жрецы Сарка спрашивали его совета в самых трудных делах. Его мнение приравнивалось к пророчеству, к слову бога, произнесенному устами человека.

Куманос остановился, чтобы передохнуть в узкой полоске тени, тянущейся вдоль северного обрывистого склона высохшего русла реки. Он не знал, правильный ли путь был избран, чтобы найти Солона. Не знал даже, есть ли вообще такой путь, да и жив ли сам Солон. Но предания говорили, что если идти вверх по руслу, берущему свое начало где-то в безымянных горах, то можно найти убежище старого отшельника.

Похоже, что направление было избрано верно: предания гласили, что Солон живет в Долине Огня, а та территория, по которой пробирался сейчас Куманос, больше всего напоминала застывшие языки пламени. Столбы и стены старого песчаника поднимались справа и слева, извиваясь и сгибаясь, словно пламя гигантского костра. Желтый песок под ногами сменялся красными булыжниками. И то и другое словно раскаленные угли, жгло ноги сквозь подошвы сандалий. Жалкая растительность – колючие кустики и пучки травы – лишь робко выглядывала из узких трещин по склонам русла, словно боясь подставить лишний стебель испепеляющему солнцу.

Ничто вокруг не напоминало о присутствии человека. Оставалось лишь надеяться на удачу и продолжать этот путь, словно внутри гончарной печи для обжига.

Неожиданно для себя Куманос обнаружил, что русло преграждает некое подобие дамбы. Видимо, когда-то во время наводнения река подмыла один из склонов и оползень перекрыл ее течение. Теперь же перед путником стояла дилемма: повернуть назад или карабкаться по бесформенным глыбам на высоту пяти-шести человеческих ростов. Не так высоко, чтобы, сорвавшись, погибнуть, но достаточно, чтобы переломать кости и остаться лежать в этом пекле без всякой надежды на помощь, что, в общем-то, тоже было равносильно смерти, только более долгой и мучительной.

Но для воодушевленного жреца это препятствие, эта опасность была лишь вызовом, проверкой крепости веры. Потуже затянув ремни, удерживающие за спиной кожаный бурдюк с водой, Куманос легким прыжком вскочил на ближайшую глыбу. Подошвы сандалий прочно встали на каменную твердь, ладони крепко вцепились в горячие, неровные грани обломков скалы, и Верховный жрец начал свое восхождение

Уже почти на самом верху Куманоса подстерегало настоящее испытание. На какой-то миг он даже подумал, что Вотанта решил прибрать его душу, посчитав испытания достаточными. Под рукой послышался треск и шуршание рассыпавшегося выступа песчаника. Куманос прижался к раскаленной глыбе крепче, чем младенец прижимается к матери. Таким образом он надеялся сохранить равновесие, пока не найдется более надежная опора. В следующий миг звонкое постукивание одинокого камня по склону послышалось снизу, и нога, на которую жрец опирался почти всем своим весом, повисла в воздухе. Спуститься? Об этом нечего было и мечтать. Не имея возможности опустить глаза и рассмотреть склон под собой, человек не смог бы нащупать нужную опору. Куманос понял, что он или сорвется, или, с помощью великого Вотанты, сможет выбраться на гребень этого обрыва.

Надежды на это было мало. Единственное, на чем остановился взгляд Куманоса, – это на небольшом выступе размером чуть меньше кулака, подтянувшись на котором можно было бы перевалиться через гребень. Все было бы просто замечательно, если бы этот выступ оказался в досягаемости свободной руки. Но, к сожалению, чтобы схватиться за него, нужно было отпустить вторую руку, которой Куманос еле-еле удерживал равновесие. Не схвати он в тот же миг спасительный выступ или обломись тот так же, как предыдущий, – и падение неизбежно.

Что ж, еще одно испытание веры… Поколебавшись и прочитав еще одну страстную молитву Вотанте, Куманос резко выбросил вверх руку…

Источенный ветрами песчаник в пыль рассыпался под пальцами, но в последней отчаянной хватке кулак сомкнулся на корне куста, росшего в трещине обрыва. Жесткие, сильные корни, способные пробивать трещины в скалах, оказались надежнее камня. Грязь и мелкие камни посыпались на голову Куманосу, засыпая ему рот и глаза. Но жрец, словно не чувствуя их, упорно продолжал подтягивать на одной руке свое тело, обдирая грудь и живот о шершавую поверхность камня. Вот уже вторая рука нашла себе опору, ноги согнулись в коленях, и последним усилием Куманос перевалился через край глыбы, оказавшись на вершине этой созданной самой природой плотины.

Перед ним лежал небольшой, сравнительно ровный участок сухого солонцового песка. Дальше русло продолжало уходить в горы, все более глубоко врезаясь в склоны. Но все это уже не интересовало Куманоса.

Невдалеке, на одном из склонов каньона, виднелось темное пятно – вход в пещеру. Перед ним небольшая ровная площадка, от которой в разные стороны следы человеческой деятельности – работы по углублению пещеры. Тут и там виднелись горки свежевырытой земли с кусками костей и обломками кустов, торчащими из них. А перед входом сидел скрестив ноги неопрятный, нечесаный человек в грязной, бывшей когда-то белой тунике.

Несомненно, это был Солон. Куманос, чувствуя себя дважды благословенным своим богом (за чудесное спасение и за удачное завершение поисков), упал на колени и некоторое время простоял так, воздавая благодарные молитвы великому Вотанте. Когда он наконец вновь поднял взгляд, то увидел, что человек у пещеры встал и нетерпеливо показывает руками в одну сторону. Куманос догадался, что тот имеет в виду тропу, вившуюся по гребню и заканчивающуюся у входа в пещеру.

Куманос поспешил исполнить повеление отшельника. Следовало признать, что тропой явно пользовались не часто. Путнику пришлось прыгать с камня на камень и продираться сквозь почти загородившие ее кусты. Ближе к пещере по бокам тропы стали попадаться огрызки кактусовых шишек, шкуры и кости змей и ящериц и всякие другие объедки. Кое-где валялись и более крупные кости совершенно незнакомой формы. Эта странная тропа шла от подножия до середины монолитной скалы, взметнувшейся в небо, словно яркий язык пламени.

У самой площадки перед входом в пещеру Куманос, встретившись лицом к лицу с ее обитателем, остановился в нерешительности. Слишком уж гротескное зрелище представлял вблизи старый отшельник: сгорбленный, высохший, с неизвестно сколько не стриженными ногтями, с потрескавшимися, изборожденными морщинами руками и ногами. Его череп был абсолютно лыс, не считая нескольких прядей на затылке. Улыбка открывала взгляду почти беззубую полость с несколькими гнилыми обломками, похожими на сточенные клыки. Но при всем этом движения мудреца были по-прежнему ловки и быстры, что заставляло отбросить всякую мысль о старческой немощи. На лице отшельника, бронзовом от загара, отражалось жизнелюбие, никак не вяжущееся с его возрастом.

– О Старейший, – начал Куманос, – я пришел к твоей обители в поисках мудреца, ушедшего в пустыню…

– Солон – это я, – оборвал его старик, кивая и ухмыляясь. – Я уже с полудня наблюдаю за твоим приближением. Можно было бы подсказать тебе безопасный путь в обход обрыва, но я давно уже дал зарок не помогать тем, кто приходит ко мне. То, что ты смог попасть сюда, не сорвавшись, доказывает крепость твоей веры в Вотанту.

Старик говорил много и с удовольствием, явно радуясь человеческому обществу.

– Давно, давно уже высшие жрецы покидали город, чтобы навестить меня. Ладно, посмотрим, что ты мне принес в подарок.

– О Приближенный к Вотанте! – начал Куманос, падая на колени и кланяясь отшельнику до земли. Затем, увидев нетерпение старца, достал из заплечного мешка сверток, завернутый в кусок золотистой парчи. Я предлагаю тебе отведать вкуснейшие дары наших лучших мастеров – засахаренные яйца соловьев, фаршированные зеленые финики, медовую халву и многое другое.

Не успел закончить, как старик выхватил из его порток и быстро направился к пещере. Куманос хотел было последовать за ним в тень сводчатого входа, но отшельник не удостоил его своим приглашением. Жрецу ничего не оставалось делать, как стоять на солнцепеке в ожидании. Немного помедлив, он собрался с силами и заговорил:

– О совершенный, я был бы счастлив, если бы мог с уверенностью сказать, что моя вера крепка. Но греховные страхи и сомнения не дают мне покоя…

– Тогда ты правильно поступил, отправившись в путь по пустыне. – Слова Солона были едва различимы, так как рот его был забит деликатесами, которые он перетирал беззубыми деснами, помогая себе костлявыми пальцами. Проглотив очередной кусок, старый мудрец продолжил: – Знаешь ли ты, что эта труднопроходимая территория – место, где собрано все таинственное и даже священное? Пилигримы приходят сюда, чтобы найти жесткую, неприкрашенную реальность, а обнаруживают, что у реальности больше одеяний и масок, чем у группы коринфийских комедиантов. Эта пустыня – страна миражей, галлюцинаций, призраков и бредовых видений. Здесь мало съедобных растений, а те, что можно съесть, не отравив тело, отравляют душу и разум. Все эти грибы, кактусовые соки, все они открывают новое, внутреннее зрение.

Старик снова начала жевать, и опять его слова превратились в непонятную кашу.

– К тому же настоящий мистик знает, что нет лучшего наркотика для вызова демонов и духов, чем боль, страдания, усталость, голод и жажда. А уж Вотанта постарался, чтобы этого добра здесь хватало. Это место само провоцирует в человеке все то, что может помочь вызвать призрак или демона.

Поглотив все принесенное до крошки, не предложив ничего гостю, Солон вытер губы парчой.

– Здесь, где не бывает ненужных соглядатаев, сама земля обнажает себя. Да что там – она раскрывается до самых костей и внутренностей. – Махнув рукой, Солон нырнул в тень пещеры.

Поняв жест старика как приглашение, Куманос последовал за ним. После яркого солнечного света его глаза долго не могли привыкнуть к темноте. Несколько раз жрец довольно больно ударялся головой о какие-то выступы, спускавшиеся с и без того невысокого потолка туннеля. Когда зрение вновь вернулось к Куманосу, он различил, что эти странные штуковины светлее, чем остальная часть потолка. При ближайшем рассмотрении они оказались гигантскими костями – твердыми и массивными, будто гранитными. По крайней мере, они были прочнее окружавшего их песчаника, словно выкопанного вокруг них, чтобы дать возможность увидеть весь скелет.

Продвигаясь вслед за Солоном, Куманос добрался до сравнительно просторного помещения, где можно было стоять в полный рост. Из всех стен торчали фрагменты скелетов, в которых угадывались похожие на змей рыбы, ящероподобные птицы и другие создания, о которых Куманос не слышал. Пещера имела какой-то зловещий вид, словно порождение кошмара, особенно в кроваво-красном свете садящегося солнца, пробивающемся через туннель от входа. Привыкнув к полумраку, Верховный жрец смог различить множество деталей. Например, он заметил, что старик повязал себе парчовую тряпицу вокруг шеи, на манер шарфа, дополнив таким образом свой скудный гардероб. При этом отшельник не переставал говорить:

– Как видишь, некогда это место было чем-то вроде кладбища драконов. Хотя, возможно, все эти кости принесло сюда каким-нибудь оползнем или наводнением.

Он с гордостью показал на огромный позвоночник, распластанный под потолком пещеры, на ребра, спускавшиеся от него вниз наподобие колонн. Шея неведомого исполина спускалась к дальнему концу пещеры, где из стены торчал шипастый череп с усеянным острыми зубами челюстями. Один из шипов торчал прямо из тела, словно длинный кинжал. В общем, это чудовище напоминало гигантскую длиннохвостую и длинношеюю рыбу, в желудке которой, могли запросто поместиться несколько человек.

– Такие существа населяли эту пустыню многие годы назад, – произнес старик, – и кто знает, быть придет тот день, когда волей богов они снова оживут. Смотри, – показал он на плоские и острые осколки костей, прислоненные к стене, – при помощи этих инструментов я расширил пещеру, заодно облегчая будущую работу богов. А здесь, в самом дальнем конце моего убежища, – источник моих сил и награда за работу.

Подведя Куманоса к нише в дальней стене, отшельник откинул грязную тряпку, служившую занавеской. За ней в глубине ниши оказался источник. Капли воды стекали по свисавшей с потолка широкой кости и звонко падали в подставленный перевернутый череп одного из чудовищных пещерных созданий. Солон опустил в воду сложенные ладони и одним большим глотком осушил почти весь сосуд. Затем он кивнул на оставшуюся воду, предлагая Куманосу освежить горло. Жрец скромно отказался, повернувшись спиной к источнику.

– О Совершенный, – сказал он, – я пришел не для того, чтобы утолить жажду, осушив скудные запасы влаги, но утолить жажду мудрости. Наш великий Вотанта, устами короля Анаксимандра, поставил передо мной трудную задачу… а я не уверен, что нахожусь на истинном пути к ее решению.

– Я понимаю твои страхи и сомнения. Сами небеса сейчас вступили в войну. Знамения говорят, что близится тот час, когда сам Вотанта вновь спустится к нам на землю. Не каждому из поколений выпадает такая честь – встретиться своими смертными глазами со взглядом спустившегося с небес божества. Конечно, такая встреча будет означать смерть для каждого, удостоившегося такого лицезрения.

Опустившись на четвереньки, отшельник заполз в дальний угол, где сел, поджав ноги, на засаленную грязную циновку.

– Не смерть, как таковая, страшит меня, – сказал Куманос, падая перед старцем на колени. – После встречи с Великим я вряд ли буду цепляться за свою бренную жизнь. Но… как он будет выглядеть во плоти, смогу ли я, ничтожный, достойно встретить его? И главное… – он опустил бритую голову к ногам отшельника, – а что будет с теми смертными, чья вера в Вотанту не столь сильна, кто цепляется за земную жизнь? А ведь есть еще и чужеземцы, которые, не ведая, что творят, верят в своих собственных, ничтожных божков. – Лицо молодого жреца исказилось в страдании. – Ведь они ни за что не смогут оценить величия и славы того, что они оказались…

– Принесенными в жертву? – скорее утвердительно, чем вопросительно закончил фразу Солон. – Ты имеешь в виду жителей того города, который должен быть принесен богу как искупительная жертва?

– Да, – признал Куманос, не поднимая взгляда, – Оджара. Город, волею Вотанты запрошенный ему в жертву. Быть может, приняв ее, Вотанта снова напоит дождями нашу землю и направит к нам караваны.

– Город неверующих, – пробормотал Солон.

– Да, это верно, – кивнул Куманос. – Я мало знаю о том городе, но почему-то представляю его похожим на Сарк; селяне и торговцы, мужчины, женщины, дети…

– Этот город – лишь часть пустыни. Думаю, я понял твои сомнения. Ты не хочешь, чтобы они умерли, не приняв веру в Вотанту, не осознав того величия, которое будет сопутствовать их гибели. Похвальные размышления, дитя мое, – отшельник глухо рассмеялся, – но думаю, ответ прост. Странно, что ты сам не пришел к нему. Предложи этим людям перейти в нашу веру, пошли к ним храмовых миссионеров. Надо дать им шанс перед смертью.

Куманос покачал головой:

– Многие не поменяют веру. По крайней мере, это делается не в один день. Большинство городов Шемитского союза имеет собственных богов, в данном случае – богиню. По неведению жители Оджары будут упорствовать в своей вере…

– Это уже не имеет значения, – грубо оборвал его Солон, ковыряясь пальцами в остатках зубов. – С того момента, как ты им предложишь выбор, вся ответственность ляжет на их головы. И если упрямство окажется сильнее, то эти безумцы вполне заслужат мучительные пытки в загробной жизни.

– Но, Совершенный! Разве ты не понимаешь? Они же невиновны! – В голосе Куманоса слышались истинные мучения. Слезы выступили на его глазах. – Здоровые, благородные мужи, молодые девушки, матери с младенцами! Имею ли я право отдавать их под карающий меч ярости Воплощенного Бога? Неужели нельзя отпустить их с миром и задобрить Вотанту по-другому?

– Я тебя понял, Куманос, – не отрывая от жреца взгляда, сказал Солон. – Твой грех действительно страшен. В глубине твоей души нет достаточной для Верховного жреца веры. Понятно, ты еще молод, и в тебе нет нужного почтения к огню и мечу. Ты слишком привязан к земной жизни, к ее радостям – красоте природы, наградам за хорошую работу, плотской любви. Ты еще не прожил столько, чтобы быть сжигаемым только яростным огнем веры.

Отшельник отвернулся и стал копаться в груде каких-то явно магических таинственных предметов, лежавших под дальним углом его циновки.

– Да, тяжкий грех. Серьезное падение! Но впрочем, вполне объяснимое. Здесь у меня есть средство, которое облегчит твои страдания.

– Правда? Это возможно? – взмолился Куманос, глядя на старика полными слез глазами

– Конечно.

Откуда-то из-за спины Солон извлек древнюю реликвию – издали этот предмет напоминал обломанный короткий нож.

– Эта штука разрежет болезненные путы юности и разрубит цепи, приковывающие тебя к ненужным ценностям.

Когда старик вылез из темного угла и встал около стены на фоне скелета длиннохвостой птицы, Куманос рассмотрел, что за талисман держал в руках отшельник. Когда-то это был меч или длинный тяжелый кинжал, обломанный почти у самой бронзовой рукоятки. Обрубок клинка потемнел и покрылся ржавчиной. Он явно не мог быть очень острым, однако Солон держал его так, словно у него в руке было полновесное оружие.

– Что ты собираешься делать этой штукой? – забеспокоился Куманос.

– Что? – переспросил, приближаясь к нему, Солон. – Ты разве не знаешь, что это такое? Это Меч Онотимантоса. Известно ли тебе его могущество?

– Нет.

Чувствуя неосознанный панический ужас, Куманос начал отходить назад шаг за шагом. – В чем оно заключается?

– Ничего особенного. Он убьет твою юную душу, освободив ее от ненужных мучений. – Солон не торопясь занял позицию между Куманосом и выходом из пещеры. – Не бойся. Это будет огромным облегчением для тебя. Твой разум и твое тело будут свободны. Свободны для великой работы, предстоящей тебе.

– Ты… ты хочешь убить лишь часть меня. Но разве это возможно? – Верховный жрец, явно не желая становиться участником колдовского ритуала, нервно задвигался, пытаясь избежать приближения старого отшельника.

– Все возможно, если крепка вера в Вотанту, – сказал Солон и, улучив момент, нанес удар. – А все стоящее бывает болезненно.

Куманос, ожидавший тычка коротким обрубком, не успел отскочить или уклониться от энергичного укола, достойного дворцового фехтовальщика. Отшельник не стал дотягиваться до тела жреца коротким куском лезвия. Удар был нанесен издалека.

Невидимый клинок пронзил тело выпучившего глаза Куманоса, заставив его забиться в агонии.

Клинок-призрак вошел точно в сердце. На мгновения после удара лицо жреца было искажено невыносимой болью. Но к тому времени, как невидимое острие вышло из тела (не оставив, кстати, никакой раны), лицо Куманоса ничем не отличалось от посмертной маски. Душа Верховного жреца была убита.

– Я понял. – Верховный жрец заговорил холодно и четко, обращаясь к убийце его души, глядя при этом на свою не разрезанную на груди тунику: – Ты был прав. Теперь мне все ясно. – Он опустился перед Соло ном на колени и протянул к отшельнику руки. – А сейчас ты должен объяснить кое-какие детали предстоящего дела

Солон, отложив магическое оружие, сел скрестив ноги. Он подробно объяснил Куманосу, что тот должен будет сделать для выполнения божественной воли. Рассказ был долог. Солнце спустилось совсем низко, заливая долину золотом и багрянцем. В пещере сгустились сумерки, и Солону даже пришлось зажечь факел, чтобы его ученик мог рассмотреть рисунки, начертанные отшельником на полу углем. Дрожащий свет факела заставил прыгать по стенам тени свисавших с потолка костей, отчего скелеты задвигались, как живые.

– Это нужно сделать так, и только так, – говорил Солон. – Малейшая ошибка – и божественный гнев обрушится на твою голову. Запомни: идол – вот ключ ко всему делу.

– Я понял, – сказал Куманос, вставая. – Скажи, Солон, как ты стал хранителем такого тайного знания?

– Я был одним из жрецов в Сарке, едва ли не моложе тебя, когда наш бог спустился на город Иб. Я не был верховным жрецом, тот погиб вместе с принесенными в жертву. Но я был его помощником и наблюдал за городом издалека, чтобы быстрее принести в Сарк весть о пришествии Вотанты. И весь ритуал я запомнил наизусть.

– Город Иб был разрушен семь веков назад, Солон.

– Может быть. Что мне до этого? Принеся новость в Сарк, я, обезумев, долго бродил по пустыне, пока не набрел на эту пещеру, где и лег, истощенный до смерти. Знай, что и во мне была слабость веры, такая же, как и в тебе. Меня спас Меч Онотиманоса

– Ты тоже бездушен благодаря его силе?

– Наверное. Мне пришлось это сделать самому. Может быть, я чуть ошибся, и сейчас я подозреваю, что часть души вернулась в меня, как плохо выполотые сорняки возвращаются на поле. Как видишь, отсутствие души ничем не повредило мне. Скорее наоборот. Милостью Вотанты я прожил долгую жизнь.

– Достаточно долгую. Даже слишком.

Неожиданно бросившись вперед, Куманос схватил старика за горло и за плечо, подняв легкое тело на высоту своих глаз.

– Теперь, когда ты перелил мне чашу своей мудрости, придется покончить с твоей бесполезной жизнью.

Повернувшись, Верховный жрец размахнулся и бросил сопротивляющегося отшельника на оскалившийся череп у стены. Один из острых шипов глубоко вошел в голову Солона, налетевшего на него

Отвернувшись от дергающегося в агонии тела, Куманос собрал нужные предметы из наследия учителя и вышел в ночную тьму. Теперь, обретя за прошедший день столь многое, Верховный жрец не видел никаких трудностей на пути к достижению своей цели – служению великому богу Вотанте.