Текст книги "Хаджи"

Автор книги: Леон Юрис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 39 страниц)

Из всех арабских деревень от Хеврона до Наблуса мужчины кинулись в Кастель на такси, автобусах, автомобилях и грузовиках. Половина крестьян Табы – кроме хаджи Иб-рагима – оказалась среди массы, пробиравшейся вверх по холму в нахлынувшей человече-ской волне.

Командир евреев растолкал своих усталых людей, бросил им ящики с боеприпасами, выстрелил из своей винтовки, выругался, выкрикнул команды. Они просто не могли дос-таточно быстро стрелять, чтобы остановить арабов, и отступили.

Чувства, вызвавшие ярость арабов, теперь вылились в чистое горе, когда они нашли тело своего павшего вождя. Стреляя в воздух, рыдая и выкрикивая клятвы, они отнесли мертвеца вниз и отправили в Иерусалим. В этом одном из самых странных эпизодов вой-ны арабы оставили лишь горстку людей для защиты Кастеля, ведь они на самом деле пришли сюда только для того, чтобы разыскать Абдул Кадара. Хагана быстро вернулась и на этот раз осталась.

Похороны Абдул Кадара, чей сосновый гроб плыл над головами десятков тысяч впавших в истерику арабов, стали крайним проявлением мусульманской ярости и горя. Они шли через Дамасские ворота, заполняя каждый дюйм узких улиц, и принесли ему са-мые высокие почести, похоронив на Гарам-эш-Шариф вблизи Наскального Купола.

Когда вспышка боли и гнева перешла в тихое кипение, жителей Табы постигло от-резвляющее потрясение. Они втянулись в драку, отказавшись от долгого мирного сосуще-ствования. Их внезапный боевой порыв сменился темным страхом.

Теперь Кастель надежно оказался в еврейских руках, а Таба, некогда нейтральная, стала враждебной деревней. Они больше не были неприкосновенными. То, что происхо-дило по всей Палестине, случилось и с ними. Они страшились и подумать о том, что анг-личане уйдут из Латруна. Они останутся голыми, с сильным еврейским поселением на расстоянии брошенного камня. Каждый день шли разговоры об оставленных арабских де-ревнях, городках и даже городах. В Табе семьи начали поддаваться панике и бежать.

Хаджи Ибрагим не мог больше просто размышлять. Люди уезжали; а нерегуляры да-вили на него, чтобы установить наблюдательные и снайперские точки. И никаких денег от Фавзи Кабира. Вот-вот наступит момент, когда он получит приказ оставить Табу. Тяжесть этого давила на него. Была ли возможность, хоть какая-нибудь возможность, что они пе-ренесут это, не будучи уничтожены одной или другой стороной?

Он нарядился в лучшее, спустился с холма, перешел шоссе, остановился перед сто-рожевым постом киббуца Шемеш и попросил разрешения повидаться с Гидеоном Ашем.

Глава одиннадцатая

Апрель 1948 года

Домик Гидеона Аша отличался от других. Как один из немногих оставшихся основа-телей киббуца, он был удостоен привилегии иметь собственный водонагреватель на кры-ше. Домик представлял собой двухкомнатную спартанскую штучку: маленькая спальня и чуть большая комната, служившая гостиной, столовой, кабинетом. Его отлучки из киббуца не позволяли ему пользоваться общей столовой, и киббуцники проголосовали за пре-доставление ему маленькой кухни. Пара личных телефонов на столе выглядела как заклю-чительный аккорд его особого положения.

На стук в дверь Гидеон поднял глаза от вечной стопки документов.

– Войдите.

Охранник придержал дверь открытой, пока входил хаджи Ибрагим. Он попросил Ибрагима развести руки в стороны и начал его обыскивать.

– В этом нет надобности, – сказал Гидеон.

Они не виделись почти три года, и вначале воцарилась неловкость. Гидеон поднялся и протянул руку. Ибрагим взял ее, они по-медвежьи обнялись и похлопали друг друга по плечам. Гидеон махнул рукой на стул напротив.

– Твои сыновья в порядке?

Ибрагим кивнул. Они помолчали. Ибрагим отметил отсутствие роскоши, а также книги, занимавшие все свободное место – сотни книг, грудами в каждом углу.

– Я часто думал, как ты живешь, – сказал Ибрагим. – Здесь полно книг. Я даже вижу книги на арабском. На скольких языках ты читаешь?

Гидеон пожал плечами. – На пяти... шести... семи.

– Это впечатляет. Ишмаель читает мне из палестинской "Пост".

Гидеон ощутил напряженность, но не показывал вида, пока араб старался поймать ускользающую ниточку беседы. Он открыл нижний ящик письменного стола, извлек бу-тылку шотландского виски и толкнул стакан по столу.

– Привет от наших британских защитников.

Ибрагим протестующе поднял руки.

– Ты же знаешь, мне от этого плохо.

– Вина?

Мухтар отказался. Гидеон открыл другой ящик, пошарил там, нашел палочку гаши-ша и бросил ее Ибрагиму.

– Ты покури. А я выпью, – сказал Гидеон.

– А охранники?

– Они не отличат гашиша от конского навоза.

Две затяжки, и напряженность смягчилась. Ибрагим вздохнул и опустил голову на руки.

– Все это – все равно, что пытаться замостить море.

– Что я могу сказать? Мы этой войны не хотим, Ибрагим.

– Я хотел бы быть бедуином. Они знают все приемы, как выжить. – Его ум затума-нился после новой затяжки. – Я видел Рош-Пину. Проезжал через нее.

– На пути в Дамаск, где ты встретился с Фавзи Кабиром и Каукджи, а также с Абдул Кадаром, которого, плохо ли, хорошо ли, больше нет с нами. Полагаю, они позвали тебя не для того, чтобы пожелать тебе хорошего урожая от твоих оливковых деревьев.

– Так унизительно видеть, как мои люди бегут. Может быть, для евреев унижение не так чувствительно. Вас ведь унижали много раз и во многих местах. А нас унижение уничтожает.

– В чем дело, Ибрагим?

– На меня жутко давят, чтобы эвакуировать Табу.

– Знаю.

– Если я выведу своих людей, пусть на короткое время, смогу ли я вернуть их обрат-но?

– Если мы оставим киббуц Шемеш, позволят ли нам арабы вернуться? – вопросом на вопрос ответил Гидеон.

– Нет, конечно нет. Гидеон, что ты можешь мне сказать?

– Мы не проводим такой политики, чтобы выгонять арабов из Палестины. Ни один ответственный человек среди нас не питает иллюзий, что мы можем создать государство без мира с нашими соседями. Видит Бог, мы не хотим приговорить себя и своих детей к поколениям кровопролития. Мы пытались дотянуться до каждого арабского лидера. Но все они решили воевать.

– Можешь ты мне сказать... договаривались ли вы с какими-нибудь арабскими де-ревнями? Останутся ли какие-нибудь из них?

– Мы договорились. Даже с деревнями в Иерусалимском коридоре.

– О чем?

– Не идите на нас войной, тогда и мы на вас не пойдем войной. Все просто. В один из этих дней вы узнаете, что евреи Палестины планируют для вас лучшее будущее, чем ваши знаменитые братья по ту сторону границы.

– А если, допустим, я попрошу о том же для Табы?

Гидеон встал и вздохнул.

– Она стала враждебной деревней. Около трех десятков твоих людей находятся в ополчении Джихада. Более пятидесяти участвовали в нападении на Кастель. В Табу нере-гуляры приходят и уходят, когда захотят. Другими словами, вы активно участвуете в по-пытке выморить голодом сто тысяч человек в Иерусалиме. Ибрагим, я не хочу предложить напасть на Табу, но стоит начаться войне, как верх берут неуправляемые силы.

– Я погиб, – сказал Ибрагим. – Как раз арабы-то меня и выживают.

– Знаю.

– Деревня на грани паники. Стоит кому-нибудь громко выстрелить в воздух, как все побегут.

Гидеон рассматривал обезумевшего человека, беспомощного перед нахлынувшими событиями. После мировой войны в Табе культивировалась ненависть к евреям. Многим не нравилась нейтральность, другие были слишком напуганы, чтобы ее придерживаться. Помоги им Бог, если они побегут.

Ибрагим с чувством взмахнул руками и встал, пошатываясь. Гидеон нацарапал не-сколько цифр на клочке бумаги и дал его Ибрагиму.

– По этим телефонам можно до меня добраться. Если у тебя будут личные трудно-сти, постараюсь помочь.

– Если бы только мы с тобой могли сесть и обо всем поговорить, – сказал Ибрагим монотонным, отсутствующим голосом. – Мы бы обо всем договорились. Мы могли бы ус-тановить мир.

– Мы к этому всегда готовы, как только будете готовы вы.

Зазвонил один из телефонов. Гидеон слушал взволнованный лепет на иврите. Он сказал, что сейчас же придет, и положил трубку. Он с ужасом взглянул на Ибрагима.

– Иргун напал на арабскую деревню около Иерусалима. Дейр-Ясин.

– Что произошло?

– Была резня.

Гидеон Аш прибыл в Дейр-Ясин через час, чтобы немедленно оценить ситуацию. Деревня была оцеплена, и полковник Бромптон был там. Он поверил сообщению англи-чанина, так как оно соответствовало тому, что ему самому уже было известно, и отправил адъютанта, молодого офицера Пальмаха, обратно в Иерусалим с первым донесением.

Затем Гидеон приступил к неприятному делу – личному осмотру трупов, разговари-вая с ранеными и восстанавливая события этого кошмара.

Запах горелого мяса и отвратительный дым сражения были невыносимы, невыноси-мы были сдавленные рыдания, прерываемые вспышками ярости и истериками. Он вяло предложил воспользоваться еврейскими средствами медицины, но раненые были слишком напуганы. Вой сирен, мчащихся туда и обратно, совсем доконал его. Он сделал все, что было в его возможностях.

По-видимому, что-нибудь в этом роде и должно было произойти. После того, как Хагана открыла дорогу на время, чтобы по ней смогли пройти три конвоя, арабы закрыли ее снова. В цепочке арабских деревень, используемых для подавления еврейского транс-порта, деревня Дейр-Ясин на окраине Западного Иерусалима была одной из самых враж-дебных. Стремясь одержать такую победу, которая сравнилась бы с успехами Хаганы, Ир-гун собрал сотню людей и бросил их на деревню, чтобы захватить ее.

Но разведка Иргуна ошиблась. Им казалось, что они смогут обратить население в бегство, как было в случае с Кастелем. Они не знали, что в это время в Дейр-Ясине был крупный контингент Милиции джихада. Сопротивление оказалось яростным. Податливая цель становилась все более твердой по мере того, как разгорался бой. В то время Иргун был силой городских партизан, не обученных и не умевших вести полевой бой. Они про-двигались медленно, и каждый захваченный дом взрывали.

Когда арабское ополчение отступило, они оказались лицом к лицу с обыкновенными крестьянами. Разразилась паника: деревенские пытались отделиться и сбежать, а Милиция использовала их как прикрытие. Гражданские попали под яростный перекрестный огонь. К этому моменту дисциплина иргунцев испарилась, они словно взбесились. Иргун нажи-мал, стреляя по всему, что двигалось.

Гидеон закончил свой осмотр и удалился в один из пустых домов; его тошнило. Полковник Бромптон вошел в комнату и закрыл за собой дверь, пока Гидеон приходил в себя.

– В итоге, кажется, более двухсот пятидесяти убитых, – сказал Бромптон. – Из них половина – женщины и дети.

Лицо Гидеона было мокро от пота. Он выдернул подол рубашки и вытерся им.

– Мы осуждаем это дело, – сказал он. – Хагана не имеет к нему отношения.

– О да, но все же ответственность на вас, не так ли?

Гидеон стиснул зубы и кивнул. Он знал, что евреи несут ответственность. Он поднял свою обрубленную руку.

– Багдадское гетто. Когда-нибудь слыхали о нем? Всю жизнь я живу с убийствами. Но только это – другое. Его совершили евреи. Уравновешивает ли оно сотню других, со-вершенных арабами?

– И это все, что вас беспокоит – равный счет?

– Нет, конечно. Защитный рефлекс. Я жил среди арабов. Я их любил. И хотя я утра-тил большую часть этой любви, я продолжал верить, что бок о бок мы могли бы сделать кое-что... прогресс... несомненное качество жизни... порядочность... уважение друг к дру-гу. Мы бы подали пример, и когда другие увидят... они придут, чтобы говорить с нами о мире. Я еврей, полковник, и мне мучительно думать, что нас заставляют делать такое, чтобы выжить. Я могу простить арабов, убивающих наших детей. Я не могу простить их за то, что они заставляют нас убивать их детей.

– Итак, чистота сионистской мечты запачкана уродливой действительностью, – ска-зал Бромптон. – Копание канав, осушение болот и песни у костра – не совсем то же, что объявление независимости. Пока вы были в ваших синагогах, молились и молча принима-ли преследования, вы могли требовать от себя возвышенного набора правил. Вы потребо-вали для себя своей судьбы, хорошей или плохой, а для этого надо запачкать руки.

– Согласен, мы сделали гадкое дело. Но арабы ответят вне всяких пропорций.

– И будут продолжать делать это еще сотню лет, – сказал Бромптон. – Первая резня мусульман евреями. Вы им подарили великолепную отправную точку и навеки – сноску в учебнике истории.

– Видит Бог, мы не хотели ничего подобного.

– Честная борьба и все такое? Если я не ошибаюсь, вы говорили, что раз начинается война, события ее перехлестывают. Вы могли помешать этому, Аш.

– Как!?

– Держа Иргун под контролем. Это ваши люди. Вы за них отвечаете.

Гидеон наклонился к окну и взглянул на ряды трупов на носилках, которые тащили солдаты в противогазах. Гидеон сжал зубы от физической боли.

– Так что все ваши годы страстного идеализма и праведных мечтаний подвергнутся суровым испытаниям. Вы надавали нам уйму ханжеских советов. А теперь я их вам дам, – сказал англичанин.

Гидеон повернулся и твердо взглянул на него.

– Увидите Бен-Гуриона – так скажите ему, что надо распустить Иргун. Если вы буде-те и дальше позволять, чтобы среди вас была маленькая частная армия, то кончите той же анархией, что царит в арабском мире. Позволите этому продолжаться, как ирландцы с ИРА, – приговорите себя к вечному хаосу.

– Мы это знаем. Это лишь одна из множества проблем.

– Но ни одна другая не имеет такой важности, – ответил Бромптон. – Должна быть только одна центральная власть.

Позже в тот же день адъютант Гидеона вернулся из Иерусалима, и он снова разыскал полковника Бромптона.

– Сейчас в Тель-Авиве созывается пресс-конференция, – сказал Гидеон. – Нападение на Дейр-Ясин осуждается. Была встреча с Иргуном. Они повторили свое обвинение, что деревня была главной базой для операций против еврейского транспорта. Они заявляют также, что шесть раз предупреждали мухтара и деревенских старейшин, чтобы они это прекратили. Они далее предупреждают, что если арабы используют в будущем деревни в качестве военных баз, то им лучше сначала удалить оттуда гражданское население.

– Так что же, восстанавливается старая линия сражения?

– Не странно ли, что евреи опять завязли в грязном деле, которым никто больше не хочет заниматься? Вы с вашими друзьями-мошенниками во всех этих форин-офисах в глубине души знаете обо всей этой жестокости и зле, которые исходят от мусульманского мира. Но вы боитесь вывести ислам на свет и сказать вашим людям: смотрите, вот с чем нам приходится жить. Нет, пусть этим занимаются евреи. Мы снова одни на баррикадах, и нас бранят наши чопорные так называемые союзники из западных демократий. Ислам со-бирается еще до конца столетия перевернуть все вверх дном, и вам лучше бы собраться с мужеством и заняться этим. Одиноко здесь, Бромптон. Одиноко.

Фредерик Бромптон избегал сердитого взгляда Гидеона Аша.

– Проводить вас обратно в Иерусалим?

– Пожалуйста.

– Да, Аш, первая резня всегда самая худшая.

– Если вы говорите о том, что это дело всегда будет приемлемо для еврейского наро-да, то вы ошибаетесь. Мы не боимся взглянуть на себя. Мы не прячем свою грязь.

– Пусть так, но боюсь, что арабы приговорили свои будущие поколения к мести.

К тому времени, когда хаджи Ибрагим вернулся из киббуца Шемеш, все население деревни собралось на площади, подходили и из соседних деревень. Раздался вздох облег-чения, когда они увидели своего мухтара.

– Хаджи Ибрагим! Совершено ужасное убийство!

– Евреи перебили всех в Дейр-Ясине!

– Тысячи зарезанных!

– Они отрубали младенцам руки и ноги!

– Бросали стариков в колодцы!

– Они разрезали животы беременным женщинам, а плод брали для упражнений в стрельбе!

– Теперь евреи нападут на Табу!

Ибрагим собрал в хане шейхов и старейшин. Собрание было беспорядочным. Все жаловались, но никто ничего не предлагал. Страх был слышим, обоняем и видим. Ибра-гим пришел к своему выводу. Он решился на последнее, что было в его силах, чтобы удержать деревню. Для этого надо было открыто выйти из повиновения Фавзи Кабиру, избавить Табу от джихадского ополчения и добыть у Гидеона обещание не нападать. Он велел всем разойтись по своим домам и участкам. Они нехотя подчинились.

Пока хаджи Ибрагим отчаянно искал способа изменить ход событий, арабы совер-шили отмщение за Дейр-Ясин. Конвой медицинского персонала выехал из Западного Ие-русалима, чтобы помочь госпиталю Хадасса на горе Скопус. Он должен был проехать че-рез арабский Восточный Иерусалим по дороге, находившейся под контролем англичан. Когда до расположения англичан оставалась сотня ярдов, арабы среди белого дня захва-тили в засаде безоружный конвой Красного Полумесяца и убили семьдесят семь врачей и медсестер. Англичане оставили нападение без ответа.

Но евреи не побежали ни из Иерусалима, ни еще откуда-нибудь.

На обезумевшее арабское население убийство Хадасского конвоя произвело эффект бумеранга. Совершив отмщение, они теперь боялись, что евреи отплатят им тем же, и их страх разрастался, как эпидемия.

Хотя хаджи Ибрагим велел своим людям оставаться по домам, они начали усколь-зать и убегать. Десяток семей одной ночью, десяток другой. Он утратил контроль над по-ложением.

На третий день утром он стал в мечети изучать оставшихся в лицо, зная, что больше не сможет удержать их вместе. Когда закончилась молитва, он поднялся на кафедру и ве-лел всем собраться на площади со своим имуществом и приготовиться к эвакуации Табы и Аялонской Долины.

Глава двенадцатая

Что может оставить в жизни двенадцатилетнего мальчика более глубокий шрам, чем память о феллахах родной деревни, складывающих свои орудия возле могилы пророка? Они оставляли их там, потому что могила находится на священной земле, и только самые подлые из негодяев украли бы их из такого места.

– Мы вернемся вовремя, чтобы собрать урожай. Каир заверяет нас в этом.

– Да, может быть, через неделю.

Что сохранить? Что бросить? И какая разница, если оставляешь свое поле и свой дом?

Мой отец сидел за своим столом возле кафе, спокойно отвечая на вопросы, отдавая распоряжения и стараясь составить план.

Он полагал, что двигаться мы будем очень медленно, и рассчитывал добраться до Яффо за три дня. Нескольким мужчинам из нашего клана он поручил найти около Рамле подходящее поле или лесок, где можно будет остановиться лагерем в первую ночь. Я си-дел с деревенскими записями рядом с отцом, подсчитывая людей. Оставшихся выходило больше шестисот тех, кто еще оставался.

Он приказал нагрузить едой на четыре дня тележки, запряженные осликами и быка-ми, и собрать их на деревенской площади. Забрать надо все, что имеет ценность, потому что может быть придется что-то продать, когда доберемся до Яффо. Каждой семье можно взять одну – две козы или барана, чтобы зарезать для еды либо продать на базаре в Яффо. В остальном отец разрешил брать только самое необходимое.

Кабир-эфенди все еще не прислал обещанные средства, поэтому каждому жителю деревни придется продать все до последней рубашки, чтобы заказать судно до Газы.

Женщины бегали туда-сюда между своими домами и тележками, нагружая их и ис-терично рыдая. Когда тележки наполнились, женщины стали собирать вещи в простыни и одеяла, завязывая их узлами, чтобы нести на голове.

– Да, – сказал отец, – все ружья и боеприпасы нужно забрать.

– Сколько воды, хаджи Ибрагим?

– По два кувшина на семью и сколько нужно для двух животных.

– Евреи захватят деревню? Они взорвут наши дома, после того как разграбят их?

– Этого мы не узнаем, пока не вернемся, – отвечал Ибрагим.

– Станут они вскрывать могилы?

– Не думаю.

– Что делать с этим украшением?

– Сможешь его продать – возьми.

– Куры? Сундуки с приданым? Фотографии? Семена?

– Одеяла... возьмите побольше одеял. Ночью будет холодно.

– Коран?

– По одному на семью.

– Наверно, евреи заберут все, что растет у нас на полях.

– Если только раньше не доберется до него Милиция джихада.

– У меня шесть дочерей. Кто их защитит?

– Каждый клан выделит свою охрану.

По мере того, как площадь заполнялась людьми и росли паника и отчаяние, мужчи-ны начали ругаться и драться друг с другом, а всю работу делали женщины. Пошли дикие рассказы о резне в Дейр-Ясине. Говорили, что стариков обезглавили, молодых мужчин ка-стрировали, а всех женщин изнасиловали. "Иргун идет!"

Кое у кого были родственники в Яффо, но большинство нуждалось в крове. У отца был близкий родственник, процветающий торговец, и мы сильно зависели от него. Ибра-гиму хотелось пойти вперед, найти прибежище и нанять судно, но он боялся оставить нас одних.

Английские джипы проносились от форта Латрун, то предлагая помощь, то говоря, что ничем не могут помочь. Они освободят дорогу до самой Рамле, но не смогут сопрово-ждать нас дальше. Мы с ужасом думали о том, что поблизости находится тысячная Мили-ция джихада.

– Не бойтесь. Не бойтесь. Будем держаться вместе, – говорил отец.

Мы с мамой обходили наш дом, кажется, уже в сотый раз, чтобы еще раз взглянуть на него и поплакать, и посмотреть, что бы еще положить на тележку. Я решил, что мой святой долг – смотреть за Надой. Нам уже давно не разрешали играть друг с другом и дот-рагиваться друг до друга, но я по-прежнему любил ее и она любила меня. Я буду защи-щать ее своим кинжалом.

Я видел, как отец вошел в лавку вместе с дядей Фаруком, они закрыли за собой дверь и что-то возбужденно обсуждали. Я проскользнул туда через заднюю дверь и стал слушать.

– Мы оставим две – три порожние тележки, – говорил Ибрагим. – А ты забери из шкафов самые нужные вещи. Остальное отдай любому, у кого есть место.

– Ты с ума сошел, Ибрагим, – спорил Фарук. – Мы смогли бы наполнить пятнадцать или двадцать тележек, будь они у нас. А как ты говоришь – это значит почти все оставить евреям. Если бы освободить все шкафы и забрать в Яффо товары да еще сорок – пятьдесят баранов, то это дало бы нам те деньги, которые нам так отчаянно нужны.

– Может быть, Магомет пошлет ангела, чтобы доставить все это в Яффо?

– Разве не мне поручалось двадцать лет организовывать транспорт для доставки на-шего урожая? – возразил Фарук. – Я знаю, где есть грузовики. Знаю, где есть автобусы. В Бейт-Джараше есть автобус. Я могу его забрать. Дай мне человек пятнадцать. Вечером сделаю набег на Бейт-Джараш. Мы выкинем сидения и загоним на освободившееся место наш скот. Завтра в полдень встретим вас на дороге.

– Не пройдет и пяти минут, как Джихад отберет автобус.

– Но не с пятнадцатью вооруженными мужиками на крыше.

План, казалось, вполне имел смысл, но отец с подозрением относился к моему дяде. В Яффо у отца была в банке почти тысяча фунтов. Частично это были его собственные деньги, остальные положены по поручению деревенских. Счет был на Фарука.

– Дай-ка мне банковскую книжку, – сказал Ибрагим.

– Конечно, – немножко с обидой ответил дядя.

Он открыл ящик кассы, порылся там и вручил отцу чековую книжку банка Барклая. Отец пролистал ее до последней страницы, прищурился и казался довольным тем, что на счету было верное число.

– Хотел бы я сам возглавить набег, – сказал отец. – Но если мы не отправимся отсю-да до полудня, боюсь, начнется всеобщая паника. Без меня они не доберутся дальше глав-ной дороги. Возьми по четыре человека из каждого клана, молодых мужчин без семейных уз. Пусть Амджаб из нашего клана возглавит набег. Нельзя, чтобы дело испортили.

– Ты умница, Ибрагим. В Яффо может случиться нужда. Мы сможем все распродать ради будущего.

Он ушел собирать свой отряд для набега. Отец, казалось, неожиданно пал духом. Он прислонился к стене, глубоко вздохнул и совсем тихо заплакал. Потом увидел меня и вы-шел.

– Это сумасшествие, – прошептал он. – Нам нельзя оставлять Табу, Ишмаель.

– Но почему, отец?

– Испуганную собаку не остановит и голос хозяина. Эти здесь – мои дети. Они не виновны. Их будут обманывать. Они не смогут принимать решения. Они будут умирать от голода и жажды. Их ограбят. Женщин будут насиловать. Я – это все, что у них осталось. Я обязан их защитить.

– Евреи, должно быть, дикари, – сказал я.

– Да не евреев я боюсь, – ответил он как-то странно.

– Даже после Дейр-Ясина?

– Даже после Дейр-Ясина. Уважающие себя люди не оставляют своих домов и полей без битвы. Аллах послал меня заботиться о них.

– Ты доверяешь дяде Фаруку?

– Пока у меня банковская книжка. – Вдруг запнувшись, он выпрямился и испустил глубокий вздох. – Оседлай-ка эль-Бурака, – велел он мне, – и приведи его на площадь.

Суета подняла облако пыли, смешавшейся со смятением и непрерывными причита-ниями и проклятиями. Один из шейхов стоял на невысокой каменной стенке около колод-ца и кричал:

– Неужели нет никого, чтобы остаться и драться!

– Нам нельзя оставаться, – кричал другой. – Если останемся, нас арабские военные повесят как предателей.

Никогда не забуду, как мой отец ходил среди них, как святой, спокойно проверяя все тележки и отвечая на вопросы. Он давал указания мужчинам, как править тележкой, а ма-леньким детям велел забираться наверх на кучу барахла. Женщины пойдут пешком, неся пожитки на голове, а младенцев – в шалях на бедре. Отец ставил охрану, когда я привел ему лошадь. Он уселся в седло.

– Не оглядывайтесь, – сказал он и велел двигаться.

На шоссе несколько джипов с английскими солдатами включили сирены и остано-вили движение. Никого и ничего не было видно на дороге, когда мы шли мимо киббуца Шемеш.

Скоро тележки начали ломаться, заставляя нас останавливаться. Те, что нельзя было быстро починить, мы сталкивали в кюветы, поклажу распределяли на остальные, а они едва ее выдерживали. Время от времени автобусы и грузовики сгоняли нас с шоссе на обочину. Вдалеке была слышна стрельба, и потом нас поглотила буря.

Когда деревенские скрылись из вида, Фарук покинул Табу, пересек шоссе, подошел к воротам киббуца Шемеш и спросил Гидеона Аша.

– Все сбежали, кроме меня и еще четырнадцати человек, согласившихся остаться, и полдюжины верных семей спрятались. Таба – наша земля. У меня нет сил остановить ни вас, ни джихад, если они захватят деревню. Сдаюсь на вашу милость.

Гидеон сразу же разгадал манипуляции Фарука. Хагана использует высокое положе-ние Табы для наблюдательного поста и станет защищать позицию. Поскольку жители ос-тались, евреи скорее всего их не тронут. Если евреи победят, Фаруку достанется вся Таба.

Если же Аялонскую Долину захватят регулярные арабские армии, Фарук будет там не только для того, чтобы их приветствовать, но и чтобы потребовать для себя киббуц Шемеш. Вот что значит арабское братство, подумал Гидеон.

– Я направляю в Табу взвод Пальмаха, – сказал Гидеон. – Скажи своим людям, что их не тронут. Немедленно докладывай мне обо всех передвижениях Джихада.

Фарук подобострастно кланялся и заверял Гидеона в лояльности.

– А твой брат догадывается о том, как красиво ты его уделал? – сказал Гидеон.

– Как вы можете такое говорить, когда у меня одного нашлось мужество остаться?

– Да... конечно... Теперь ты можешь отправиться в мечеть и молиться за ту сторону, которая даст тебе больше.

– Пока что, – ответил Фарук, – я буду действовать как мухтар и распоряжаться дере-венскими делами.