Текст книги "Прорыв из Сталинграда"
Автор книги: Лео Кесслер
Жанр:
Военная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)
Лео Кесслер.
Прорыв из Сталинграда.
Роман
Труби в рог, бей в барабан!
С улиц прочь – идет «Вотан»!
Наше оружие – сталь,
Кости врагов сокрушить не жаль,
Мы жаждем крови врагов,
«Вотан», шагай в монолите рядов!
Ибо наша судьба – это смерть…
От автора
– Да уж, гребаная Сталинградская эпопея! – обычно восклицал бывший гауптшарфюрер Шульце, как только его послевоенные закадычные дружки, насосавшись пива, заводили речь о великой битве. – Кусок дерьма на рождественской елке… Сталинград был одним огромным куском дерьма!
Потом он делал гигантский глоток из кружки – обычно пол-литра единым духом – и разражался своей привычной тирадой:
– Сначала эта, типа, главная шишка, этот говенный Адольф, посылает свою Шестую армию под Сталинград… чисто для престижу… хочет захватить город, носящий имя этого главного русского засранца, Сталина. А потом, трали-вали, фон Паулюс засовывает себя и своих солдат в окружение. Генералишка хренов!
Горький вкус этого ненавидимого имени смывается еще одним мощным глотком пива; затем Шульце продолжает:
– И что сделал Адольф? Позволил ли он Шестой армии отступить, когда ребят по-настоящему прижало? А вот те хрена с два! Он приказал этим бедолагам, этим подыхающим от голода солдатикам сражаться до последнего человека и до последнего гребаного патрона! Ага! В конце концов у них даже по последнему патрону не осталось. Потому что Жирный Герман, – Шульце имел в виду тучного шефа люфтваффе Германа Геринга, – не сдержал своего обещания обеспечить Шестую армию всем необходимым по воздуху. Наверное, обдолбался, засранец, – он же по полдня нюхал кокаин своей жирной ноздрей через обсыпанную бриллиантами трубочку… А однажды один из его пилотов сбросил нам целый мешок презервативов! Он что, думал, что с их помощью Шестая армия затрахает иванов [2]2
Собирательное название русских, принятое в странах Запада. – Прим. ред.
[Закрыть]до смерти?!
Здесь Шульце всегда дико ржал, допивал пиво, посылал ему вдогонку порцию корна [3]3
Корн – разновидность шнапса. – Прим. ред.
[Закрыть], – и только потом продолжал свой обвинительный акт.
– Наш шеф, этот колченогий торговец цыплятами Гиммлер, был ничуть не лучше, заставляя «Вотан» сражаться на руинах, а сам в это время драл свою жирную секретаршу в своем берлинском кабинете! – Широкое честное лицо Шульце искажалось презрением. – Теперь-то все эти шишки попадали с самого верха на самый низ. Лидеры-то наши, мать их!… Какие у нас были ребята в «Вотане»! А что, на хрен, толку? Четыреста тысяч несчастных пацанов попали в плен к иванам в тот год – и до самого конца войны видели лишь небо в клеточку…
– Да, но сам-то ты вернулся из Сталинграда, причем целехонький, – обычно возражал кто-нибудь из окружения отставного гауптшарфюрера, одновременно заказывая вкруговую свежее пиво.
– Да-а-а, – медленно тянул Шульце, явно уносясь мыслями в те далекие времена. Постепенно его голубые глаза, которые давно уже бывали или тусклыми, или красными от выпивки, загорались былым огнем.
– Но ведь мы же были «Вотаном»! – восклицал он.
…Шульце уже несколько лет как умер – той смертью, о какой всегда желал: забавляясь с восемнадцатилетней девицей (это в его-то семьдесят с гаком!). Но у нас сохранились материалы о нем, а также бесценные записи штандартенфюрера Куно фон Доденбурга; все они хранятся в Университете немецкой армии в Гамбурге, и по ним можно восстановить реальную историю событий, происходивших в этом русском городе в 1942 году. Как всегда утверждал Шульце, никаким «эпосом» это не было. Скорее, это была история о трусости и взаимных предательствах. Весьма неприятная история. Но в том году, полвека назад, приятных историй и не происходило…
Я.К. Блейальф, Германия, 1994
Часть I.
ЛОВУШКА
Нас запихнули в ночной горшок – а теперь мочатся в него с огромной высоты.
Обершарфюрер Шульце роттенфюреру Матцу,ноябрь 1942 г.
Глава первая
Фельдмаршал [4]4
В действительности звание генерал-фельдмаршала было присвоено Ф. Паулюсу несколько позже – 30 января 1943 г. – Прим. ред.
[Закрыть]Паулюс вздрагивал всем телом, его небритое лицо выглядело изможденным. За последние три месяца он постарел, казалось, на целых десять лет. И сейчас, когда Паулюс стоял в центре своего промерзшего подземного бетонного бункера, готовясь обратиться к своим офицерам, артиллерийские орудия русских – не менее пяти тысяч стволов – в очередной раз прогрохотали, обрушивая снаряд за снарядом на немецкие позиции. Под воздействием этих чудовищных взрывов все бетонное сооружение сотряслось снизу доверху.
Однако командующий Шестой армией вермахта Паулюс, казалось, даже не заметил этого. Он поднес к глазам лист бумаги, который держал в своей слегка подрагивающей правой руке, затянутой в кожаную перчатку, и произнес:
– Господа, 23 ноября 1942 года я направил фюреру следующее донесение.
Он прочистил свое горло и начал читать:
– «Мой фюрер, после получения от вас последнего приказа по радио от 22 ноября обстановка стремительно изменилась. Вверенные мне войска испытывают нарастающую нехватку боеприпасов и топлива. В этой связи я должен вывести все дивизии из самого Сталинграда, а также отвести значительные силы с северного участка Сталинградского выступа. В свете складывающейся чрезвычайной ситуации я прошу у вас разрешения предоставить мне полную свободу действий».
Медленно, очень медленно, точно человек, который бесконечно устал, Паулюс поднял голову и уставился на своих офицеров. Пар от их дыхания клубился в морозном воздухе. Офицеры напряженно смотрели на Паулюса. Они все прекрасно понимали, что группировка немецких войск вместе с приданными им союзными частями – всего 8 около четверти миллиона человек – не сможет долго продержаться в районе Сталинградского выступа, где они фактически оказались в ловушке среди разрушенных зданий города и заснеженной пустыни вокруг него. Одобрил ли фюрер план, согласно которому они могли попытаться вырваться из этого котла, пока у них еще было на это время?
Паулюс не торопился продолжать. Артобстрел русских снаружи продолжался. Но теперь к нему присоединились еще и леденящие душу залпы «сталинских органов» – русских реактивных минометов «Катюша».
После паузы, которая, казалось, продолжалась целую вечность, фельдмаршал заговорил снова:
– Ответ из ставки фюрера пришел сегодня в восемь утра.
Он перебрал бумаги, которые сжимал в своей правой руке, и поднес к глазам новый листок:
– Командующему Шестой немецкой армией, район Сталинграда, – прочитал он хриплым голосом. – Вам следует держаться до последнего солдата и до последнего патрона. Подпись: Адольф Гитлер.
Голос Паулюса дрогнул. Несколько секунд казалось, что листки бумаги выскользнут из его вздрагивающих рук и упадут на пол. Однако фельдмаршал сумел совладать с собой.
– Таково, господа, наше положение на данный момент, – объявил он. – Мы обязаны удерживать выступ вплоть до поступления иных приказов.
Командир 94-й пехотной дивизии генерал фон Зейдлиц-Курцбах – высокий мужчина с красивым породистым лицом аристократа, на шее которого был намотан женский шерстяной шарф, для того чтобы хоть как-то защититься от нестерпимого холода, – смахнул каплю, которая образовалась на кончике его носа, и фыркнул:
– Но это же чистое безумие, фельдмаршал! Мы же заперты здесь в котле шириной восемьдесят километров. Ближайшие немецкие войска отделяют от нас целых двести километров. А наши так называемые союзнички, которые удерживают южные рубежи выступа – все эти проклятые венгры и румыны, а также итальянские сосатели спагетти, – немедленно побегут, как только русские по-настоящему ударят по ним. И тогда всей Шестой армии придет конец. Капут!
Со стороны остальных офицеров, собравшихся в бункере главнокомандующего, послышался шепоток одобрения. Но грохот канонады, проникший в бункер снаружи, заглушил их невнятные голоса. Судя по всему, русские под прикрытием мощной артподготовки перешли в очередное наступление на германские позиции.
Генерал фон Зейдлиц-Курцбах умоляюще посмотрел на Паулюса:
– Прошу вас, ослушайтесь этого приказа. Надо сделать попытку вырваться из грозящего нам полного окружения, пока еще есть время!
– Правильно, правильно! – поддержали его другие офицеры. Стены бункера буквально ходили ходуном от ракетных разрывов, которые сотрясали мерзлую землю в каких-то метрах от этого места.
– Кому-то из нас наверняка удастся пробиться в расположение армии фон Манштейна. Ведь у нас по-прежнему имеются танки. – Фон Зейдлиц-Курцбах махнул рукой в сторону штандартенфюрера Хорста Гейера, который, стоя в дальнем углу бункера, машинально почесывал свой длинный крючковатый нос, благодаря которому, собственно, и заслужил свое прозвище «Стервятник» [5]5
Гейер (нем.) – стервятник. – Прим. ред.
[Закрыть]. – На острие прорыва мог бы пойти штурмовой батальон СС «Вотан» под командованием штандартенфюрера Гейера. Я убежден, что его бойцы сумели бы пробить заслоны русских, а за ними последовали бы и мы. Если… – Фон Зейдлиц-Курцбах замолчал, заметив, что Паулюс не слушает его.
Фельдмаршал медленно покачал головой – так, как это сделал бы очень старый человек.
– Мы не имеем права ослушаться приказов, которые исходят от нашего дорогого фюрера, – произнес он. Тон Паулюса говорил о том, что он уже принял окончательное решение. – Итак, вы все должны вернуться в свои части и подразделения, которыми командуете. По нашим разведданным, русские могут предпринять полномасштабное наступление незадолго перед наступлением полной темноты – то есть примерно в пятнадцать ноль-ноль. Все должны быть готовы отразить эту атаку.
Генерал фон Зейдлиц-Курцбах открыл было рот, точно собираясь выразить свой протест против этого решения, однако не сказал ничего. Вместо этого он с готовностью прищелкнул каблуками – точно так же, как и все остальные офицеры.
Паулюс приложил правую руку к околышу своей фуражки, показывая, что офицеры могут разойтись.
Подавленные и бледные от волнения, те вышли из бункера. Каблуки их сапог простучали сначала по мерзлым ступенькам, а затем по осколкам камня и льда, которые покрывали все пространство снаружи. Вокруг стояли мрачные остовы полуразрушенных домов. Снова шел густой снег. Крупные снежинки беспрерывно сыпались с серо-свинцового неба – и, казалось, они будут так падать вечно. Однако транспортный самолет, прилетевший из тылового аэродрома, все-таки пытался зайти на посадку даже в этих небывало сложных метеоусловиях, чтобы доставить драгоценные припасы, столь необходимые для запертой в котле Шестой армии. Без этих припасов и вещей, которые доставляли трехмоторные «Юнкерсы-52», ласково прозванные солдатами «тетушки Ю», запертые в котле войска не продержались бы и суток.
Стервятник поднял повыше меховой воротник своей шинели и поправил монокль в правом глазу. «Этот идиот-пилот не должен бесконечно кружить над взлетно-посадочной полосой, – подумал он, – иначе русские рано или поздно просто собьют его». Истребители «Як», а также зенитные орудия русских постоянно выискивали в небе плохо защищенные немецкие цели – и тут же пытались их уничтожить. Неприятель отлично знал, что если даже ему и не удастся сокрушить немецкие войска, запертые в Сталинградском котле, при помощи решительной атаки, то он в любом случае сумеет обезвредить их, заставив голодать. В конце концов, немцам не останется никакого иного выхода, кроме как сдаться. Солдаты и так уже давно получали лишь одну треть от обычного продовольственного рациона, и их основным питанием все чаще становилось мясо их собственных лошадей, которое они варили и съедали. А в буханках хлеба, выпекаемого походными пекарнями, содержалось уже больше пыли и опилок, чем настоящей муки.
Из снежной пелены метели появилась фигура второго по рангу офицера батальона СС «Вотан» – штурмбаннфюрера Куно фон Доденбурга. Фуражка молодого офицера, как обычно, была лихо заломлена, несмотря на ужасную непогоду. Он отдал Стервятнику честь и без всякой паузы спросил:
– Каковы будут приказания, господин штандартенфюрер [6]6
Здесь и далее: в действительности в СС было широко принято правило обращаться к соратникам по организации (в том числе и к старшим по званию) без приставки «господин», при этом «на ты». – Прим. ред.
[Закрыть]? – Серьезное лицо фон Доденбурга выглядело сосредоточенным и выражало предельную озабоченность.
Гейер даже не потрудился отдать честь в ответ – это потребовало бы от него слишком больших усилий, а сейчас он предпочитал беречь буквально каждую крупицу своих сил.
– Никаких приказаний не поступало, – произнес он со своим ярко выраженным прусским акцентом. – По крайней мере, с самого верха. Фюрер просто распорядился, чтобы мы продолжали сражаться до последнего солдата и до последнего патрона.
Кончик его огромного носа презрительно дернулся:
– Все это было очень похоже на напыщенную тираду из какой-то трехгрошовой бульварной книжонки. А Паулюс безропотно кинулся выполнять его вердикт.
Штандартенфюрер замолчал и стал вглядываться в снежную завесу.
Пилот «Юнкерса», все круживший над аэродромом, наконец-то решил приземлиться. Он направил свою машину вниз, и колеса самолета коснулись заснеженной поверхности степи. Несколько раз подпрыгнув, «Юнкерс» начал постепенно тормозить, снижая скорость. К нему тут же кинулась толпа раненых, которые стояли возле ограждения аэродрома и сторожили каждый прилетавший и улетавший самолет. Фельджандармерия пыталась сдерживать их, но тщетно – раненые неудержимо рвались к самолету, несмотря на бушующую снежную бурю и наставленные прямо на них дула ружей и пистолетов фельджандармов. Все мечтали лишь об одном: унести ноги из Сталинградского ада. Взоры всех этих людей были прикованы к самолету.
– Несчастные калеки, – сочувственно проронил фон Доденбург, заметив, как к самолету устремился солдат, лишившийся обеих ног. Он еле полз, кое-как устроившись на самодельной тележке на колесиках. Вслед за ним по снегу тянулся кровавый след.
– Еще неделя в таких условиях – и бойцы нашего собственного «Вотана» будут выглядеть не намного лучше, – мрачно заметил Стервятник. С выражением глубочайшего презрения он смотрел на офицера, который совсем не выглядел раненым, но при этом без всякого стеснения попытался сунуть целый ворох банкнот фельдфебелю из фельджандармерии, заведовавшему доступом на борт самолета, чтобы тот пропустил его на взлетное поле.
Самолет проехал по снегу последние метры и, наконец, остановился, замерев посреди взлетно-посадочной полосы. Толпа раненых тут же бросилась к нему. Люди отбрасывали в сторону свои костыли, толкали друг друга, только бы побыстрее пробиться к заветному борту. Экипаж самолета между тем выгружал доставленные из тыла припасы, швыряя ящики прямо на снег. Фельджандармы держались в стороне. Они прекрасно понимали, что пытаться отогнать толпу раненых от самолета в этот момент – чистое безумие. Их просто растоптали бы, если бы они попытались вмешаться в происходящее.
Пилот, который так и не выходил из кабины, принялся снова прогревать двигатели «Юнкерса», готовясь к взлету.
– Они хотят улететь! – пронесся крик среди толпы. – Хотят улететь без нас!!!
Отчаявшиеся люди опять бросились к самолету. Солдат, потерявший обе ноги, не удержался и свалился со своей самодельной тележки. Толпа раненых тут же растоптала его.
– Вот как ведет себя великая германская армия в России зимой 1942 года, – презрительно процедил сквозь зубы Стервятник, протирая стеклышко своего монокля.
– Несчастные идиоты, – бросил фон Доденбург. Он смотрел, как самолет начинает свой разбег по взлетной полосе, готовясь взлететь. Раненые хватались за его крылья и фюзеляж, отчаянно пытаясь хоть каким-то путем проникнуть вовнутрь. – Они думают, что это их последняя возможность спастись и уцелеть, и…
Он замолчал. Из-за пелены пурги неожиданно выскочил советский «Як». Он пикировал прямо по направлению к транспортному самолету на скорости 400 километров в час. Из его четырех пулеметов, установленных в крыльях и начавших одновременно бить по «Юнкерсу», вырвались языки алого пламени. Пули тут же пробили фюзеляж немецкого транспортника сразу во многих местах. Раненые с воплями повалились в снег. Многие из них оказались ранеными снова – или уже убитыми. Пилот «Ю-52» пытался уклониться в сторону, чтобы избежать смертоносного огня, но безуспешно. Наконец, его самолет поднялся в воздух – но буквально в ту же секунду загорелся мотор на правом крыле. Пилот пытался удержать в воздухе свою машину с ярко пылающим двигателем, но это ему плохо удавалось. «Юнкерс» вдруг резко клюнул носом вниз, и в следующую секунду с ужасающим грохотом врезался в землю. В следующее мгновение он взорвался. Языки пламени охватили искореженный фюзеляж. Во все стороны от обезображенного самолета отползали люди. Одежда на них горела, и они практически безуспешно пытались сбить пламя.
Фон Доденбург сделал движение, точно собирался броситься на помощь пострадавшим от крушения. Гейер едва успел схватить его за руку.
– Слишком поздно! – прокричал в ухо Куно штандартенфюрер.
В следующий миг взорвались баки с горючим, находившиеся в «Юнкерсе», и тот превратился в огромный пылающий костер. Мгновенно погибло все живое, что находилось внутри самолета и рядом с ним.
Фон Доденбург издал болезненный стон. Но Стервятник, казалось, был ничуть не тронут видом умирающих и раненных людей; даже зрелище обугленных и обезображенных яростным пламенем мертвых тел не произвело на него особого впечатления. Вместо этого он медленно и раздельно произнес:
– А ведь это могло быть нашей последней возможностью вырваться отсюда.
И Стервятник еще выше поднял теплый воротник шинели.
– Ну что ж, фон Доденбург, давайте возвратимся в расположение нашего «Вотана». Нам надо спланировать кое-какие действия на будущее, мой дорогой друг…
Глава вторая
Прятавшийся в окопе обершарфюрер Шульце очень медленно – и очень, очень осторожно – стал поднимать вверх палку, на конце которой была надета грязная белая рукавица. В нескольких метрах за его спиной повар разделывал топором мерзлую буханку хлеба с отрубями. С десяток бойцов «Вотана» завороженно замерли вокруг повара, с замиранием сердца следя за его движениями и за тем, как он разделывал хлеб. Один кусочек хлеба и тонкий ломтик конины составлял весь их суточный рацион в этот жутко холодный ноябрьский день.
– Я лучше насру себе в сапоги, нежели стану есть какую-то ослятину, – недовольно пробурчал обершарфюрер. – Красавчику-сыну фрау Шульце требуется иная пища! И в гораздо больших количествах! А эти ломтики мяса, мне кажется, все размером с те, которые получаются, когда еврейские раввины делают младенцам обрезание! Неужели кто-то всерьез полагает, что я буду пихать эту дрянь в свои драгоценные кишки?!
Давний приятель Шульце, роттенфюрер Матц, с деревяшкой вместо одной ноги, хмыкнул:
– Спокойно, парень. Тебе еще повезло. Рассказывают, что макаронники вынуждены сейчас питаться трупами своих собственных товарищей.
Бывший докер из Гамбурга небрежно пожал своими здоровенными плечами:
– А чего еще, собственно, можно ожидать от этих чертовых иностранцев? Разве они видели в жизни что-нибудь по-настоящему хорошее? Возьми, к примеру, тех же гребаных французов. Им приходится есть лягушек, которых они достают из грязного пруда, и заниматься любовью при помощи собственных языков. – Он сплюнул на мерзлый, плотно слежавшийся снег. – Ну что ж, Матц, смотри в оба. Я готов.
Роттенфюрер стиснул в руках бинокль и приготовился к тому, чтобы внимательно осматривать раскинувшуюся перед ним безмолвную снежную панораму переднего края, не обнаруживая при этом свое собственное местоположение. Для этого он специально скорчился в самом дальнем углу траншеи. Затаив дыхание, Шульце приподнял палку с рукавицей повыше – до тех пор, пока та не показалась над верхним обрезом траншеи. Шульце облизал потрескавшиеся губы, ожидая, что за этим последует.
Бам! Пробитая пулей рукавица упала на дно траншеи. Обершарфюрер встряхнул правой рукой. Она все еще чувствовала силу удара пули, которая пробила рукавицу и едва не выбила палку у него из пальцев.
– Я заметил ублюдка! – радостно закричал Матц. – Заметил его! – Он опустил бинокль. – Впервые засек его в этих местах, черт побери!
Шульце растолкал бойцов, которые сгрудились вокруг повара, раздававшего пищу, не в силах оторвать от него голодных взглядов, и подбежал к Матцу.
– Где же он сидит? – нетерпеливо спросил он.
– В полуразрушенном кирпичном сарае в направлении на три часа. Передняя стена в этом сарае отсутствует. Вся обрушилась. Но русские, похоже, прикрыли место расположения снайпера куском металлического листа. И он прячется под ним. А для стрельбы он использует патроны, начиненные бездымным порохом. Чтобы быть как можно более незаметным. Но я все-таки засек его. Я заметил движение.
– Если ты облажался, я тебе такое движение в задницу обеспечу! – угрожающе бросил Шульце. Но в глубине души он был уверен, что Матц не ошибся и ничего не перепутал – не зря же он имел заслуженную репутацию самого наблюдательного бойца во всем «Вотане». У Матца был самый острый глаз среди всех них.
– Ну что ж, – задумчиво произнес обершарфюрер, потирая массивный небритый подбородок пальцами, похожими на сосиски. – Теперь нам надо подумать, как обезвредить этого снайпера без того, чтобы нам самим прострелили головы.
На лице Матца появилось встревоженное выражение.
– Может, лучше отказаться от этой мысли, а, Шульци? – завел он. – Ты же знаешь, какие хитрые и безжалостные бестии эти русские снайперы!
Шульце ткнул пальцем в свою мускулистую грудь.
– Это же очень просто, ты, дурень. Мы просто должны вести себя чуть-чуть похитрее, чем они. И обвести их самих вокруг пальца. – Он ласково похлопал ладонью по стальному шлему роттенфюрера, точно мать, которая желала приласкать своего непутевого глупенького сынка. – К тому же, Матц, дружище, ты же знаешь, как здорово оснащены русские снайперы, когда находятся на переднем крае для выполнения задания. Им дают с собой вдоволь еды – самой лучшей, самой аппетитной жратвы. – Он потер свой покрасневший нос, из которого почти непрерывно капало. – И к тому же, дурень, у них всегда с собой имеется… ты знаешь что. – Он беззвучно и медленно, по буквам, произнес губами слово «водка».
Теперь уже Матц жадно облизал губы в нетерпеливом предвкушении.
– А, ты имеешь в виду огненную воду, парень!
– Вот именно, мой маленький дружок-недоумок. Все иваны перед тем, как пойти в атаку, получают вдоволь водки. А снайперы, как я полагаю, получают самую лучшую водку. И больше всех. – Глаза Шульце сверкнули. – И весь вопрос, насколько я понимаю, заключается в том, как именно мы можем прибрать к своим рукам всю эту замечательную жратву и все это восхитительное пойло русского снайпера!
Повар между тем закончил делить продуктовые пайки. Кто-то, глядя на него, простонал:
– Черт побери, парни, я где-то посеял свою вставную челюсть. Как я смогу пережевать все это без них?!
– Да, ты здорово влип, бедолага, – расхохотался повар. – Потерять свою вставную челюсть – это все равно, что стать самострелом и нанести самому себе серьезное увечье. Мне, наверное, следовало бы доложить об этом нашему Крадущемуся Иисусику.
Говоря о Крадущемся Иисусике, повар имел в виду адъютанта штандартенфюрера Гейера, которого все называли так, потому что тот специально носил ботинки с подошвами на толстой резине, чтобы бесшумно подкрадываться к ничего не подозревающим бойцам в тот момент, когда они совершали что-то неположенное, и ловить их на месте преступления. Потерявший искусственные зубы солдат, нахохлившись, принялся сосать замерзший ломоть хлеба, пытаясь как-то размять его голыми деснами.
Шульце, который все это время упорно размышлял над тем, как бы обезвредить русского снайпера и поживиться его запасами еды и водки, наконец-то ответил на свой собственный вопрос:
– Чтобы успешно решить эту задачу, нам нужно проделать отвлекающий маневр. Нам нужна для этого приманка. И этой приманкой станешь ты, дружище Матц!
– Я? Но почему я? Какого черта, Шульце?!
– Потому что, Матци, ты – всего лишь какой-то там роттенфюрер. В то время как я – полноценный обершарфюрер. Тебе ясно?
– Ясно, – фыркнул Матц. На его лице было явственно написано недовольство, но делать было нечего. – Ладно, давай возьмемся за это грязное дело.
Шульце от души хлопнул его по плечу, едва не послав на противоположной конец траншеи:
– Вот этот разговор мне нравится! Так и надо разговаривать, дружище! Так и должны говорить мужчины, у которых присутствует боевой дух! Давай, Матц, вперед. Надо шевелиться. Мне уже не терпится овладеть всеми божественными запасами этого проклятого ивана! – Он посмотрел на приятеля и процедил сквозь зубы: – Ну же Матц, сделай это!
Крайне медленно, осторожно и с явной неохотой роттенфюрер принялся распрямляться, постепенно поднимая свою голову над бруствером траншеи. Шульце ободряюще скалился на него. Сам он находился на противоположном краю траншеи, а в руках у него была снайперская винтовка. Обершарфюрер ждал того момента, когда русский снайпер выстрелит в Матца и обнаружит себя, – и тогда он сможет ответным выстрелом поразить его самого.
– Слушай, Шульце, – не выдержал наконец Матц, – хватит скалиться! Мне надоел блеск твоих поганых клыков. Лучше следи за иваном. И будь повнимательнее – сейчас я окончательно высуну свою башку наружу.
Последним решительным движением Матц еще чуть-чуть приподнял голову, защищенную стальным шлемом.
Бац! Матц рухнул на спину. На его лице застыли крупинки мерзлого снега и земли. Пуле русского снайпера не хватило буквально каких-то миллиметров, чтобы поразить его насмерть.
Но Шульце, в отличие от русского стрелка, был значительно более точен. Его пуля пробила металлический лист, прикрывавший снайпера с боку, и вонзилась в его тело. До слуха немцев донесся жалобный крик русского бойца, и они увидели, как из его внезапно похолодевших пальцев вывалилась ставшая ему теперь совершенно ненужной винтовка.
– Я сделал его! Сделал этого ублюдка! – возбужденно крикнул Шульце. – Ну все, Матц, пошли!
Он выпрыгнул из траншеи, в которой все это время прятался, и, сжав в правой руке винтовку, которая казалась в его огромной сильной лапе чем-то вроде детской игрушки, помчался по заснеженному полю по направлению к полуразрушенному кирпичному зданию. Добежав до него, он одним ударом ноги отбросил в сторону железный лист и бросился к мертвому телу снайпера. Жадные пальцы Шульце уже обшаривали его шинель в поисках вожделенной добычи. Вдруг эсэсовец застыл, точно обжегшись.
– В чем дело, парень? – удивленно спросил Матц.
– У него сиськи, – выдохнул Шульце. – У этого снайпера – бабьи сиськи. Ничего не понимаю…
– Какого черта! – протянул роттенфюрер. И уставился на пышную грудь, которая показалась в прорези рубашки красноармейского образца. – Ты прав, Шульце, черт бы тебя побрал, – у этого паренька самые что ни на есть сисястые бабские сиськи!
– У этой девушки, – поправил его Шульце, который начал постепенно приходить в себя, оправляясь от первоначального шока.
– Какая же это потеря, – задумчиво протянул Матц, в то время как его напарник вновь стал деловито обшаривать тело убитой русской снайперши в поисках еды и водки. – Бабы предназначены самой природой для того, чтобы ублажать мужчин в постели, а не стрелять в них, как в зайцев. А ты только взгляни на это проклятое ружье, Шульце! – Он указал на снайперскую винтовку, приклад которой был украшен далеко не одной зарубкой. – Ты только представь себе, скольких несчастных идиотов она успела отправить на тот свет!
Шульце кивнул. Затем, откупорив бутылку водки, обнаруженную в заднем кармане ватных штанов женщины, обершарфюрер сделал мощный глоток. Матц с жадным нетерпением следил за ним, едва дожидаясь своей очереди.
* * *
Куно фон Доденбург проводил в этот момент свой обычный утренний осмотр бойцов «Вотана». Глядя на Шульце с Матцем, на остальных сильно похудевших и обмороженных бойцов, штурмбаннфюрер подумал про себя, что если так все будет продолжаться и дальше, то очень скоро его люди просто не выдержат. Никто не мог выдержать такие испытания, когда им не было видно конца. Погруженный в эти невеселые раздумья, офицер отправился обратно. Под его подошвами хрустко скрипел слежавшийся наст. Позади артиллерийские орудия русских начали ежедневный обстрел немецких позиций. Начался очередной день пребывания Шестой армии на Сталинградском фронте – день, отмеченный голодом и гибелью многих бойцов.
«Вотан» уже целый месяц был заперт в Сталинградском котле. Правда, в отличие от пехоты вермахта, батальон не понес заметных потерь в бою, поскольку Паулюс воздерживался от использования эсэсовской бронетехники при ведении боевых действий. К тому же Шестая армия не располагала значительными запасами горючего, которые позволяли бы вести обширные боевые действия с применением танков. Но, несмотря на то что бойцы «Вотана» практически не были задействованы в боевых действиях, они все равно то и дело гибли – но только по иным причинам.
Поутру, при обходе караульных постов, частенько находили замерзших за ночь насмерть часовых. Эти люди погибали от ужасного мороза. Механики, которые по неосторожности дотрагивались на морозе до металла бронетехники голыми руками, оставляли на нем свою кожу. Кто-то попадал в западню прямо в походной уборной, когда его яйца примерзали к металлическому стульчаку. В этой связи старый ветеран Шульце не удерживался и восклицал с мелодраматическими интонациями: «Я готов всем пожертвовать ради фюрера, но только не своими яйцами!» А Крадущийся Иисусик, которого все яростно ненавидели, уже потребовал применения смертной казни к двум бойцам, которые, доведенные до отчаяния, выстрелили себе в ноги, чтобы только добиться отправки в тыл.
– Нет, – сказал себе самому фон Доденбург, забираясь в военный джип-вездеход «Кюбельваген» [7]7
«Кюбельваген» – полноприводный легковой армейский автомобиль фирмы «Фольксваген». – Прим. ред.
[Закрыть], – «Вотан» еще может сражаться!
Но при этом было совершенно неизвестно, сколько еще батальон сможет сохранять хотя бы относительную боеспособность…
– Водитель, – громко приказал фон Доденбург шоферу, который то и дело прогревал мотор «Кюбельвагена», чтобы тот не застыл на морозе, – отвези меня в штаб. В девять утра командир созывает офицерское собрание.
Куно постарался улыбнуться шоферу, чтобы хоть чуть-чуть приободрить его. Лица водителя почти не было видно – как и остальные, он до самых бровей укутался во всевозможные теплые вещи, чтобы только уберечь свою плоть от обжигающего мороза. Случайное сочетание военной формы и отдельных предметов гражданской одежды смотрелось очень курьезно.
– Ты же знаешь, как командир выходит из себя, стоит только кому-то опоздать?
Водитель улыбнулся фон Доденбургу в ответ – или, скорее, Куно хотелось в это верить, потому что он не мог по-настоящему разглядеть лицо шофера за таким слоем одежды и теплых вещей.
– Да, я знаю, господин офицер, – прохрипел тот. – Я не раз слышал, как он сам открыто заявлял, что любому отрежет яйца – тупой бритвой, – если парень хотя бы на одну секунду посмеет опоздать на совещания, которые созывает командир!
