Текст книги "Мост в белое безмолвие"

Автор книги: Леннарт Мери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

"Малорослый чукча, лет шестидесяти, закутанный в мохнатую кухлянку, безбоязненно подошел к нам, объявляя, что он камакай (что означает старшину или начальника) чукотских племен, обитающих по берегам Чаунского залива. Его смелые и быстрые движения обнаруживали сильное телосложение, а маленькие блестящие глаза вырожали мужество и самонадеянность... Я привел его в нашу палатку, угощал табаком, рыбой и прочим, и он вел себя так непринужденно и спокойно, как будто бы мы были с ним старые знакомцы. Через переводчика разговаривал я с ним и с удовольствием слушал его замечания.

Всего более желательно ему было узнать, что нас побудило в такое холодное время года предпринять столь дальнюю поездку? Потом спрашивал он: много ли нас и вооружены ли мы? Отвечая ему на вопросы, всячески старался я объяснить, что наше посещение совершенно мирное. Несмотря на то, казалось, что внезапное появление наше возбудило в нем недоверчивость, и проницательные взоры его следили за каждым движением нашим... Старик выдавал себя за потомка древних шелагов, или, как чукчи обыкновенно называют, чаванов, много лет тому назад двинувшихся на запад по морскому берегу и более не возвращавшихся. От имени сего народа реки и залив получили название Чаванских или Чаунских... Камакай был в своем роде довольно образованный человек. Узнавши цель нашей поездки и уверившись, по-видимому, что мы не имеем намерений, опасных свободе народа его, он описал нам подробно не только границы земли своей от Большой Баранихи до Северного мыса, но даже нарисовал углем на доске положение Шелагского {214} мыса, называя его Ерри. В Чаунском заливе обозначил он острова Араутан 1, совершенно правильно по форме и положению, а к востоку от мыса Шелагского другой маленький остров, который впоследствии и нашли мы; он утверждал убедительно, что, кроме сих двух, на всем протяжении нет никаких более островов. На вопрос наш, не существует ли какая-нибудь земля на море к северу от Чукотских берегов, подумав несколько, рассказал он следующее: "Между мысом Ерри (Шелагским) и Ир-Кайпио (Северным), близ устья одной реки, с невысоких прибрежных скал в ясные летние дни бывают видны на севере, за морем, высокие, снегом покрытые горы, но зимой, однако ж, их не видно. В прежние годы приходили с моря, вероятно, оттуда, большие стада оленей, но, преследуемые и истребляемые чукчами и волками, теперь они не показываются. Сам он однажды преследовал в апреле месяце целый день стадо оленей на своих санях, запряженных двумя оленями, но в некотором отдалении от берега морской лед сделался столь неровен, что он принужден был возвратиться. По мнению камакая, виденные с берегов горы находились не на острове, а на такой же пространной земле, как его родина. От отца своего слышал он, что в давние времена один чукотский старшина со своими домочадцами поехал туда на большой кожаной байдарке, но что он там нашел и вообще возвратился ли он оттуда – неизвестно. Он полагал, что отдаленная северная страна заселена, и доказывал мнение свое тем, что за несколько лет на берега острова Араутана, в Чаунском заливе, выбросило мертвого кита, раненного дротиками с острием из шифера, а как чукчи не имеют такого оружия, то должно предполагать, что такие дротики употребляются жителями неизвестной страны. Основываясь на том, что с высоты даже Шелагских гор не видно на севере никакой земли, камакай полагал, что она против того места, где видны высокие, снегом покрытые горы, которые образуют мыс, далеко выдающийся в море".

Конечно же речь идет об острове, который теперь носит имя Врангеля. Он в три раза больше Сааремаа, и горы там действительно поднимаются на высоту более тысячи метров. Но в одном дотошный чаунский старшина все-таки ошибся: этот остров никогда в прошлом не был заселен. Постоянные обитатели появились там лишь в {215} 1926 году, и их привезли туда первые краснокрылые летчики полярных просторов Отто Кальвиц, Леонхард, имени которого мы пока не знаем, и Эдуард Лухт.

ТОЛЯ ЖЕНИЛСЯ НА ЭТОЙ РЫЖЕЙ

"Такую и английской королеве не каждый день на стол подают". Вечером я слышу эти слова из уст самой госпожи капитанши, и все здесь истинная правда, кроме титула "госпожа капитанша". Разрумянившаяся, дородная, степенная Анна Алексеевна восседает во главе стола, половник лежит рядом с ней, как гетманская булава, потому что в руках ее сосредоточена вся полнота власти; но не власть "госпожи капитанши" и даже не могущество кока, а авторитет заботливой хозяйки дома придает ее слову вес беспрекословно исполняемого приказа, которому радостно подчиняются и капитан, и радист костлявый грек с неизбывной мукой в глазах, кажется, больше думающий об Афонском монастыре, чем о главном двигателе, – а также автор этих строк, заключающий вместе с находящимся на вахте старпомом совершеннолетнюю мужскую линию на корабле. Довольно пестрый ряд сидящих напротив сорванцов тоже совсем по-мужски сосредоточился на добавочной порции ухи. Здесь, на границе Восточно-Сибирского и Чукотского морей, он представляет Пеледуйскую школу.

После того как убрали со стола, на нем появляются шахматы.

– А как дела у Толи? – спрашиваю я парнишку, сидящего напротив, того самого, который играл в шахматы с капитаном в вечер моего прибытия.

– У какого Толи?

– Как у какого? У Силаева Толи,– разъясняю я терпеливо. – Ты что, не знаешь вашего охотника, который любит фотографировать зверей?

Парнишка удивленно сдвигает брови.

– Вы знаете нашего Толю Силаева?

– А почему бы и нет? Толю все знают.

– Он о Толе даже книгу написал, – вставляет Юрий Иванович.

Это, конечно, преувеличение. Мы встретились с Толей в верховье Пеледуя и в одном чудесном месте, на быстрине, ловили линьков. Года за два до этого с ним случилось несчастье. Преследуя косулю, он упал, ружье, ка-{216}тившееся следом за ним по склону горы, выстрелило. Толя лишился руки. Этот парень нам очень нравился, потому что со своей одной рукой он был куда ловчее, чем мы с двумя городскими. Чтобы ловить линьков из каноэ, поставленного на якорь посреди стремнины, нужна четкость виртуоза. В тот миг, когда рыба от его резкого рывка летела в сторону каноэ. Толя выпускал из руки удочку, наступал на нее ногой, освободившейся рукой хватал на лету леску, а если рыба была большой, падал на нее всей своей тяжестью. Для него не существовало неудобной позы или положения. Мы провели с ним полтора дня, и позднее я написал об этом несколько страниц.

– Он первый научил нас охотиться на медведей.

– Вот это здорово! А книга у вас с собой?

Книга была у меня с собой. Больше того – она лежала в каюте на столе, раскрытая на странице, где говорилось о Толе. Через несколько дней – так я легкомысленно рассчитал в Таллине – должна была состояться моя встреча с пеледуйскими читателями. Из Певека я послал телеграмму, что она не состоится. И вдруг – все-таки, здесь?! Книга переходит из рук в руки. Вежливое недоверие уступает место сдержанному удивлению.

– Глянь-ка, здесь тоже написано про Толю, – водит кто-то пальцем по странице. Школьный товарищ ребятишек сходит к ним со страниц книги, и мне самое время удалиться.

– Передайте Толе от меня привет.

– А знаете, что он выкинул?! – азартно воскликнул самый юный, веснушчатый паренек. – Он женился на этой рыжей!

Да, что говорить, в лесах Якутии за это время произошли немаловажные события.

– Толя ни за что не поверит, что о нем написано в книге.

– Как же не поверит, если ты ему расскажешь? Как тебя зовут?

– Толя Никитенко.

– А я Петр Каппес, мы соседи, а в школе сидим за одной партой.

– Мы будем вместе читать.

Все мы соседи в этом огромном мире и встречаемся иногда даже в Ледовитом океане. {217}

БОЦМАН

Нас страхует сейнер – веселая замызганная ореховая скорлупка. Что-то в его повадке кажется мне знакомым. Когда он опять проносится мимо нас, оглашая воздух отрывистыми гудками, я замечаю в окно капитанского мостика величиной со спичечный коробок пышноволосого капитана, знакомого мне по совещанию у Немчинова. И кораблик, и его хозяин преисполнены благородной обиды, сквозь которую время от времени прорывается нетерпеливое сознание того, что сегодняшний мир, да и погода совсем не подходят для этой трудной роли. Солнце пылает, на море штиль, и редкие айсберги кажутся слишком старательно выполненной декорацией. Летящая на юг птичья стая приковывает взгляд и мысли. Ты свободен и веришь в свободу. Но свобода проявляется в поступках, ей недостаточно полета мысли, утверждал Бенхуфер в Тегельском каземате. Об этом стоит подумать.

Солнце уже садится, когда мы проходим мыс Биллингса и становимся на якорь. Сейнер пришвартовывается к кораблю, берет нас на борт, а шлюпку на буксир. Берег представляет собой узкую полосу пустынного, унылого песка. Наконец мы оставляем сейнер на якоре и перебираемся в шлюпку. Душой операции является боцман сейнера Бибиков. С пылающим лицом, окруженный парами самогона, он садится рядом со мной, попеременно командуя рулевым и гребцами.

– Я здесь вырос, здесь создавал колхоз, – бахвалится он. А младший Толя подталкивает Петра и азартно подмигивает мне из-за своего весла, Меня тут все знают. Что я тут делал? Как что? Занимался перевоспитанием... – Сверхсерьезная мина на лице Петра расплывается, с трудом сдерживаемый смех прорывается странным писком, и он поспешно отворачивается. – Один такой говорит: "Если ты отберешь моих оленей, я тебя убью". – "Шиш ты меня убьешь", – сказал я... А раз мне пришлось быть судьей из-за аркана, чаад по-ихнему. Ну, так вот, приходит как-то ко мне один, жалуется, что другой, мол, попросил у него аркан на время, а теперь вот не отдает. Я и судил. Вызвал обоих и как прикрикну: "Ты, говорю, верни ему аркан, а ты ему его нож – и марш восвояси! И не мешайте мне спать, так вас растак!"

Шлюпка с шорохом врезается в берег, где нас ожидает ватага смуглых черноволосых ребятишек. Все скопом {218} отправляемся в деревню. Дома выстроились в пять рядов, крайний ряд всего в метрах двадцати от кромки воды; на восточной окраине ветряк, метеостанция, школа и магазин. Голубая лагуна обступает деревню с другой стороны, а в пяти-шести километрах от побережья в сторону материка поднимаются синеющие вершины гор, некоторые из них под влиянием воды и ветра так выветрились, что стали похожи на исполинские каменные грибы. На Дальнем Востоке такие горные образования называют кекурами. Над низкими дюнами и низкими крышами из висящего на почтовой конторе динамика гремит лекция о лжепророке капиталистического общества Маршалле Маклюэне. Ноги проваливаются в серовато-коричневый крупнозернистый песок, стоптанный в рытвинах в грязь. Кажется, что это место еще по-домашнему не обжито. На крыше сбитого из упаковочных ящиков сарая обнаруживаю несколько опрокинутых красивых каноэ. Спрашиваю у детей, не знают ли они, у кого из жителей есть барабан. Из-за угла впопыхах выскакивает разыскивающий продавца Бибиков с пустой авоськой в руках. Он тут же набрасывается на меня:

– Ты чего тут вынюхиваешь! Все это я давно своими ногами растоптал и в землю закопал!

– Зачем ты здесь, если так люто ненавидишь эти края?

– Зачем?! Отец здесь жил, да не по доброй воле! – Но вдруг начинает откровенничать: – Я даже золото здесь нашел! Шаман богу душу отдавал, тайну открыл, теперь я знаю, но шиш кому скажу. Когда-нибудь, может, Сашке скажу. Сашке сейчас пять годков, пусть разбогатеет. – И уже он торопится дальше, могучий и жалкий в своем уродливом мире.

– Спросите у него,– советует мне девчушка, показывая на юношу в оранжевом джемпере, который, прислонившись к косяку двери, безучастно слушал исповедь Бибикова.

– Скажите, "Брат мой, враг мой" написан в ваших краях? – спрашивает он меня с ходу.

Без особого сожаления объясняю, как обстоит дело.

– Ах, значит, неподалеку отсюда? Заходи!

Комната с нишей, плита, за перегородкой кровать, перед кроватью оленья шкура. Парень берет с полки бутылку одеколона и обрызгивает пол, кровать, табуретку.

– От плиты воняет.

Запас одеколона у него, видимо, изрядный. {219}

Появляется дряхлый старик, по-русски он говорит с трудом. Парень переводит. Вместо барабана дед приносит роскошную шапку из лосенка малахай.

– Старик согласен отдать.

– Сколько он за нее хочет?

– За деньги не продает.

– А водки у меня нет.

– Так чего ты ходишь? Будь здоров.

Может быть, это след, оставленный Бибиковым?

Едва успеваем вернуться на корабль, как Юрий Иванович отдает приказ сняться с якоря. Вечером, в половине одиннадцатого, проходим маяк Биллингса. Берег здесь круто поворачивает на юго-восток, и перед нами оказывается лед.

ВРАНГЕЛЬ ВЫНУЖДЕН ПОКОРИТЬСЯ

В четверг, когда разразился шторм, Врангель находился на широте своего острова, но на сто двадцать пять километров западнее его. Он слишком рано покинул материк и продвигался прямо на север, вместо того чтобы держаться северо-востока. Если бы ему удалось углубиться в избранном направлении, то в районе Абердина он достиг бы Шотландского побережья. Но это известно нам. Врангель же знал только, что проник в Ледовитый океан на нартах дальше, чем кто-либо до него.

Ледовое поле трещало и крошилось, ветер, как щепку, швырял пятидесятисаженную льдину по вьюжному и штормовому морю. Вместе со штурманом Врангель вскарабкался на самый высокий торос: "Величественно-ужасный и грустный для нас вид!" На пенных гребнях дыбящихся волн с грохотом сшибались и разбивались огромные льдины, открытая вода разлилась от горизонта до горизонта. К тому времени они собрали у чукчей такое количество достоверных, совпадающих доказательств о земле, которая будто бы расположена против мыса Биллингса, на языке чукчей – мыса Яккан, что у Врангеля уже не было никаких сомнений в ее существовании. Земля должна была находиться совсем близко, на расстоянии вытянутой руки, по ту сторону непроницаемой завесы из пурги и дождя.

Врангель держался до последней возможности и – покорился. Это произошло 23 марта 1823 года. "В мучительном бездействии смотрели мы на борьбу стихий, еже-{220}минутно ожидая гибели", – сообщает нам 302-я страница дневника. Означает ли это, что он покорно сложил оружие? Бесстрастно перечисляет Врангель причины, вынудившие экспедицию повернуть обратно. Мы можем лишь догадываться о том, как умел владеть своими чувствами и страстями этот малорослый человек, и только на миг из-под забрала мелькнуло его подлинное лицо, лицо ранимого человека: "С горестным удостоверением в невозможности преодолеть поставленные природой препятствия исчезла и последняя надежда открыть предполагаемую нами землю, в существовании которой мы уже не могли сомневаться. Должно было отказаться от цели, достигнуть которой постоянно стремились мы в течение трех лет, презирая все лишения, трудности и опасности. Мы сделали все, чего требовали от нас долг и честь. Бороться с силой стихии и явной невозможностью было безрассудно и еще более – бесполезно. Я решился возвратиться.

Положение места, откуда принуждены мы были возвратиться, было под 70° 51? северной широты и 175°27? восточной долготы, в 150 верстах по прямой линии от берега, скрытого от нас туманом. Глубина моря была 22,5 сажени на илистом грунте".

История открытия Ледовитого океана – трагические экспедиции Де-Лонга, В. Русанова и многих других – дает достаточно примеров безрассудной смелости, романтического склада ума, способности идти ва-банк, обаяния риска, манящего и смертоносного. Этих людей, чья личная храбрость может служить примером, окружают восхищение и сочувствие, и это последнее берет верх. Но всегда где-то есть грань, за которой храбрость предводителя может обернуться эгоизмом, а средство превратиться в цель. Можно подумать, что этот рубеж возникает перед человеком неожиданно. Но это не так. Он подстерегает каждого изо дня в день, и только среди тех, кто выдержит это испытание, судьба избирает кандидатов в герои, ниспровергатели и первооткрыватели. Экзаменом служит решение этой дилеммы в чрезвычайных обстоятельствах и в полном одиночестве – на плавучей льдине, на баррикадах или в тиши кабинета. Ничто не требует такой моральной закалки, как необходимость отличать цель от средства. Врангель покорился обстоятельствам – это была победа героя трагедии над самим собой.

Как видим, шторм разразился вовремя: он спас Врангеля и миф о существовании неизвестного острова. {221}

ПОЛЮС ИСТОРИИ

К Северному полюсу, полюсу холода и к магнитному полюсу я имею здесь честь добавить полюс истории с координатами 71°12? северной широты и 179°20?55? западной долготы. Приблизительно в этой точке находится центр острова Врангеля. На протяжении ста лет он был средоточием силовых линий исследования Ледовитого океана, дал беспримерные доказательства человеческой верности и преемственности процесса познания.

Девятнадцатого мая 1845 года "Эребус" и "Террор" снялись с якоря в Саутгемптоне и под руководством Джона Франклина отправились в знаменитую экспедицию на поиски Северо-Западного прохода. Все сто шестьдесят человек, участвовавших в походе, исчезли бесследно. Их стали искать. Одно из пятнадцати спасательных судов, отправившихся на поиски, патрульная шхуна Соединенных Штатов "Геральд" под управлением капитана Келлетта достигла места, где 17 августа 1849 года члены спасательной экспедиции обнаружили маленький скалистый остров (71°17?45? северной широты, 175°24? западной долготы), а несколько позже увидели на юго-западе мощное нагорье. Скалистый островок был назван по имени шхуны островом Геральд, а нагорье – по имени другого спасательного судна – землей Плоуэра. На самом деле это был остров Врангеля. Восемнадцать лет спустя это доказал капитан китобоя "Ниле" Т. Лонг: "Я дал острову имя Врангеля потому, что хотел отдать должное человеку, который сорок пять лет назад доказал, что Северное море открытое море". Человек, считающий себя носителем прогресса, в каждом открытии умеет найти подтверждение всем своим предубеждениям и заблуждениям. В следующем, 1868 году заслуженный немецкий географ А. Петерманн настойчиво требовал, чтобы остров назвали именем Андреева или Келлетта, поскольку Врангель якобы сделал все возможное, чтобы вызвать сомнения в его существовании. И не кто иной, как сам Бэр, должен был из города Тарту бросить на чашу весов свое веское слово. Врангель в то время жил на мызе Йоозу. Когда через несколько лет он умер в Тарту, у своего брата, на косе Яккан стоял уже другой уроженец этого города – будущий куратор Кундаской учительской семинарии Герхард Майдель, но и он не остался последним.

Потом бесследно исчезла "Вега" Норденшельда, и {222} владелец газеты "Нью-Йорк геральд" Дж. Беннетт, за несколько лет до этого посылавший своего репортера Стэнли в Центральную Африку на сенсационные поиски пропавшего Ливингстона, почуял, что спасение Норденшельда может оказаться сенсацией ничуть не меньшей. С этой целью он завербовал молодого полярного исследователя Джорджа Вашингтона Де-Лонга и приобрел плохонькую парусно-паровую шхуну "Жаннетта", которую приказал снабдить очень эффектной по тем временам телефонной связью. В Беринговом проливе Де-Лонг услышал о счастливом освобождении Норденшельда из ледового плена, но решил продолжать путь, перезимовать поблизости от острова Врангеля, а затем попытаться первым покорить Северный полюс со стороны Чукотского моря ("Северное море открытое море"). Его судно вмерзло в лед уже у острова Геральд и на протяжении двадцати одного месяца дрейфовало на запад; Де-Лонг с большой вероятностью доказал островной характер Земли Врангеля, открыл острова Жаннетты и Генриетты, 13 июня 1881 года потерял свое судно, во время рокового ледового перехода открыл большой остров Беннетта, который вместе с двумя предыдущими составляет теперь архипелаг его имени, и погиб в дельте Лены. Последние строки дневника Де-Лонга потрясают не меньше, чем последние слова Роберта Скотта. Как и Скотт, Де-Лонг был свидетелем агонии своих товарищей – он умер последним.

Два из многочисленных спасательных судов, "Корвин" и "Роджерс", в 1881 году достигли острова Врангеля, и капитану Берри принадлежит первая топографическая карта острова с экзотическими названиями целого ряда точек: мыс Блоссома, залив Роджерса и пик Гилдерс Хид (1097 метров). 12 августа того же года капитан Купер, переименовав остров Врангеля в Новую Колумбию, объявил его собственностью Соединенных Штатов. К международному конфликту эти события на краю света тогда не привели, но дали возможность неплохо заработать доцентам международного права, которые с рвением, достойным лучшего применения, занимались истолкованием сущности Ледовитого океана, целыми школами блуждая в дебрях таких понятий, как материк, свободное от льдов море, покрытая морским льдом земля.

Обломки "Жаннетты" течением прибило к берегам Гренландии, и это навело Нансена на мысль возвести неизбежность в достоинство: отдать себя вместе с "Фра-{223}мом" на волю течения и, вмерзнув в лед, дрейфовать через полярный бассейн – революционная идея, которая была высмеяна учеными авторитетами, иными – сочувственно, другими – язвительно. Однако Нансен нашел поддержку у Толля, получившего полярное крещение под руководством Бунге, а сам Толль в свою очередь помог стать полярным исследователем Т. Матисену. Бунге и Матисен в свой черед стали соавторами исследовательской программы, в соответствии с которой в 1911 году "Вайгач" взял курс на остров Врангеля, чтобы уточнить географические координаты залива Роджерса. Через два года на острове Врангеля разыгралась первая трагедия. "Карлук" знаменитого канадского полярного исследователя Вильялмура Стефансона, сжатый льдами, пошел ко дну, а большинство членов команды, перебравшихся на остров, позднее погибло от голода и холода. Наконец, в сентябре 1916 года царское правительство объявило об административной принадлежности острова Врангеля к России, но в водовороте империалистической войны этот циркуляр так и не пошел дальше Петербурга. Летом 1921 года капитан И. Хаммерс на исследовательском судне Стефансона "Сильвер Уэйв" привез на остров Врангеля новый исследовательский отряд. Канадскому правительству этого факта показалось достаточным, чтобы объявить остров принадлежащей ему территорией. Тяжелая ледовая обстановка не позволила Стефансону в ранее обусловленный срок вывезти исследователей с острова. Аугуст Маазик, с которым мы все еще не знакомы, вспоминает: "Я жил в то время на мысе Биллингса, как раз напротив острова, но, конечно, на расстоянии многих миль от него. Позднее выяснилось, что в то время, когда я сидел в своей охотничьей хижине, все трое, двинувшиеся в сторону чукотского побережья, это происходило в 1923 году – погибли во льдах. Эскимоску Аду Блэкджэк они оставили на острове Врангеля ухаживать за четвертым членом исследовательской группы – Найтом, который так тяжело болел цингой, что не мог уйти вместе с остальными. Если бы я знал, что они нуждаются в помощи, я, наверное, нашел бы какую-нибудь возможность прийти к ним на помощь, позднее же я не видел на побережье никаких следов их пребывания там, так что, пожалуй, все они погибли на морском льду". Когда Стефансон летом того же 1923 года привез новый, хорошо оснащенный отряд зимовщиков, состоявший из четырнадцати человек, {224} их встретила там только Ада Блэкджэк. Этот последний отряд Стефансона сменила канонерская лодка "Красный Октябрь", водрузившая на острове флаг Советского Союза, после чего 20 августа 1924 года последовало официальное заявление Советского правительства о причислении острова к советским полярным владениям. Постоянное поселение на острове возникло в 1926 году, когда там была построена полярная станция и обосновались эскимосские семейства. Вместе с будущим видным полярным исследователем Г. Ушаковым, который какое-то время в качестве уполномоченного исполнительного комитета Дальневосточного края носил титул "правителя островов Врангеля и Геральда", сюда прибыли летчик Отто Кальвиц и его бортмеханик Леонхард, и жизнь стала входить в обычную колею. Эдуард Лухт на своем "юнкерсе" привез с материка пятнадцать племенных оленей, тем самым была заложена основа стада, которое к настоящему времени, согласно оценке ботаника В. Мазинга, так выросло, что представляет угрозу для гнездовий пернатого мира: любимое лакомство оленей – утиные яйца. Географ Лембит Китсинг, многолетний исследователь острова Врангеля, считает, что его следует объявить заповедником. "Разве вы не знакомы с Рейном Мянником с Врангеля? – спросит меня через несколько недель мать Димы. – Его все знают, ведь он из Вильянди". – "Эта земля как белый лист бумаги. Никто не знает, что будет на ней написано". Метко сказано. Принадлежат эти слова выдающемуся эстонскому революционеру, основателю газеты "Уус ильм" в Нью-Йорке, народному комиссару водного транспорта СССР Николаю Янсону.

ЗЛОВЕЩИЙ 180-й

Нас ведут, словно старушку через шумную проезжую улицу. Дорогу прокладывает ледокольное транспортное судно, за ним озабоченно и настороженно следует маленький сейнер. Плавучие льды на минуту-две раздвигаются, освобождая узкий проход, в который, кряхтя, втискивается "903". Это совсем не похоже на беспечное спокойствие "Вилян".

– Откуда он вдруг взялся?

– По-моему, он дежурит у ледяной перемычки, проводит суда поменьше через лед, – отвечает старший помощник. {225}

Изучаю в бинокль корму идущего впереди судна. "Сула", Таллин!

– Да, это ваш корабль.

– А вдруг там есть знакомые?

– У нас нет радиосвязи.

Жду, когда расстояние между нами сократится. Натягиваю на плечи полушубок и бегу на нос корабля. С капитанского мостика "Сулы" кто-то выходит на крыло.

– Когда вы вышли из Таллина?

– ...из Владивостока... – ловлю я слова сквозь свист ветра, с каждой минутой набирающего силу, и потом еще: – ...Привет Таллину...

Вот и все. Передаю эти приветы, правда, с некоторым опозданием. Мы направляемся к северо-востоку, чтобы кратчайшим путем выбраться из льдов. Остров Врангеля всего в нескольких километрах от нас, но из-за низкой облачности его совсем не видно. Пролив, по которому мы идем, носит имя Лонга – в честь капитана "Ниле". В тринадцать часов пересекаем 180-й меридиан и переходим в Западное полушарие. Несколько раз судно с такой силой ударяется о лед, что мы задерживаем дыхание и вздыхаем только вместе с двигателем. После обеда завариваю кофе, вода оказывается соленой. В воздухе что-то чувствуется, что-то порочное и зловещее окружает 180-й меридиан, который разрезает остров Врангеля надвое и касается материка у мыса Рыркайпыян. На языке чукчей это название означает "Где-кончается-проход-моржей". Полтора века он носил имя Нордкап – мыс Северный.

ТРУД, НАЧАТЫЙ ЛЕЙФОМ*, ЗАВЕРШЕН

Кук:

"29 августа (1778) мы подошли к побережью Азии, которое во всех отношениях похоже на расположенное напротив побережье Америки и представляет собой низкую, покрытую коричневым мхом сушу, отлого поднимающуюся в сторону внутренней области страны, и лишенную не только лесного, но и снежного покрова. В низине, расположенной между морем и холмами, находится озеро 1, которое, насколько различает глаз, тянется на юго-восток. Крутой скалистый мыс на этом побережье, с коорди-{226}натами 68°56? северной широты и 180° 51? восточной долготы, получил название Кап Норд"2.

Вот эта скалистая коса и служила для моржей пограничным столбом, западнее которого они не заплывали. Так она стала пограничной вехой и для береговых чукчей, которые, в отличие от оленных, не занимаются скотоводством, а живут оседло и охотятся на морских животных. В защищенной от ветра впадине, среди высоких скал, расположилась последняя деревня охотников на моржей или, наоборот, первая, если смотреть на нее не со стороны Кука, а с противоположной – с запада. "Резолюшн" и "Дисковери" чукчи заметили издали. Извращенная фантазия современного европейца нарисует, пожалуй, эффектную картину этой встречи, полную суеверного страха, экстатических выкриков шамана, воинов, застывших, как соляной столп, и оправдание для создания подобной картины он нашел бы в предположении, что впервые увиденные парусники должны были потрясти чукчей не меньше, чем потрясло бы его, европейца, появление маленьких зеленых космических пришельцев на его обеденном столе. Но сила сопротивления неискушенной человеческой психики страху и ужасу на самом деле куда больше, чем это принято считать. У меня нет сведений о том, как вели себя жители Рыркайпыяна в тот памятный день, которым оказалась среда. Можно только предположить, что они поступили так же, как и их соплеменники несколько раньше в Беринговом проливе, – то есть хладнокровно и решительно. Огонь в очагах был погашен, чтобы дым над хижинами не выдал их присутствия, женщины и дети были отосланы в укрытия в скалах, все, кто мог держать в руках оружие, заняли линию обороны; но и в самом здоровом обществе всегда найдется белая ворона, которая со временем становится поэтом, философом или кибернетиком. Так и тогда один молодой, лет двадцати, чукча подкрался к самой кромке воды, оперся о длинный, многослойный лук, наращенный с помощью рыбьего клея, и стал внимательно следить за этими диковинными, надутыми ветром химерами, о чем он через сорок четыре года, уже дряхлым стариком, в этих суровых краях человек стареет быстро, – подробно расскажет деревенскому {227} парню из Эрла, обладателю диплома медицинского факультета Тартуского университета, Эриху Киберу, когда тот, сопровождая Врангеля, прибудет сюда 10 апреля 1823 года.

Врангель:

"...мы заметили на востоке скалу, далеко вдававшуюся в море. Она соединялась с берегом длинным низменным перешейком и с расстояния 14 верст казалась отдельным островом. На перешейке находилось несколько чукотских хижин.

Не было сомнения, что мы достигли места, которое капитан Кук в 1777 году 1 назвал Кап Норд. Два холма. соединенные с запада на восток перешейком, море на юге и все другие местные признаки согласовались вполне с рассказом Кука, а определенное впоследствии положение места совершенно удостоверило нас, что мы достигли Северного мыса".

Шрам на правой щеке Врангеля появился от секстанта. Он то и дело примерзал к щеке, и Врангель отрывал его вместе с кожей. Кук был в море уже третий год и очень тревожился за свой хронометр, который на четвертом году экспедиции в Петропавловске все-таки отказал окончательно. Тем удивительнее точность обоих моряков при определении координат Северного мыса:

Кук, 1778: 68°56? сев. широты, 180°51?, т. е. 179°09? зап. долготы

Врангель, 1823: 68°55?16? " 180°00? "

В действительности 68°5б? " 179°28? "

Десятого апреля 1823 года в этом географическом пункте круг, опоясав Азию, замкнулся, не оставив уже сомнений, что Америка – самостоятельный континент. Труд Лейфа и Колумба был завершен в том месте, "Где-кончается-проход-моржей".