Текст книги "Магический спецкурс. Второй семестр (СИ)"
Автор книги: Лена Летняя
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Глава 6
– Нас было трое наследников примерно одного возраста: я, Рона и Гордон. Мы знали друг друга с детства, потому что наши государства были самыми крупными в магическом мире и находились рядом. Из нас троих меньше всего шансов на престол имел я, поскольку передо мной в очереди шел старший брат, которому уже подобрали невесту. Да и наш отец был еще довольно молод и крепок. Однако по странной прихоти судьбы именно я первым стал королем. Моя… – он тяжело сглотнул. – Всю мою семью убили, когда мне было тринадцать лет. Я выжил случайно. Это был заговор среди приближенных отца, которые решили свергнуть наш род. Но когда выяснилось, что я остался жив, им пришлось посадить меня на престол. Никто бы не поверил во второй подряд несчастный случай, могли начаться волнения. Тот, кто возглавлял заговор, стал при мне регентом. Двоюродный брат моей матери – самый близкий из оставшихся родственников. Я понимал, что жить мне позволят максимум до совершеннолетия. Поэтому в пятнадцать добился самостоятельного правления, а заговорщиков вместе с дядей… впрочем, про это вам расскажут на Истории. Когда мне исполнилось двадцать, свой престол заняла Рона. Ее отец был немолод, она родилась в его втором браке, а других детей он не нажил. Ей самой тогда было девятнадцать. Еще через год внезапно заболел и сошел в могилу и отец Гордона. Тогда я не придал этой смерти значения, хотя стоило. Но вот мы втроем стали самыми влиятельными людьми в магическом мире. Другие государства так или иначе зависели от кого-то из нас.
Он замолчал, о чем-то задумавшись, а потом признался:
– Я никогда не хотел быть королем. Меня устраивал тот, факт, что это бремя будет нести брат. Но и оставить власть тем, кто уничтожил мою семью, я не мог. Я понимал из-за чего возник заговор. Мой отец был жестоким и своенравным. Его жестокость распространялась не только на подданных, но и на меня, и на мою мать. На брата нет, тот был таким же, как и он. Ни одного из них я не назвал бы достойным правителем, но они были моей семьей. Мне сложно оценить объективно, каким королем был я сам. Норд Сорроу остался в истории как довольно жестокий правитель, достойный своего отца. Уверен, мой отец очень удивился бы, услышав это. Он никогда не считал меня достойным.
Он сказал это довольно спокойно, как будто просто упоминал ничего не значащий факт, но мне почему-то показалось, что детская обида на отца все еще живет где-то внутри него. Может быть, очень глубоко, настолько, что он сам ее не осознает, но живет. Возможно, я придумывала на пустом месте, но мне отчаянно захотелось взять Нормана за руку, как-то выразить свою поддержку. Однако он сидел так, что мне было не дотянуться до его руки.
Норман тем временем продолжал:
– За те шесть лет, что я правил самостоятельно, бремя власти начало меня тяготить. Я делал, что мог, отдавал себя Рейвену без остатка, но я знал, что не смогу так всю жизнь. Однако Рейвен я любил и чувствовал ответственность за его судьбу. Я не мог просто отречься от престола и бросить страну на произвол судьбы. Я мог отдать власть только кому-то достойному. А помня о печальной судьбе своей семьи, я мечтал о менее кровавом способе менять власть…
– Республика была вашей идеей? – неожиданно догадалась я. – Не Роны Риддик.
– Да, – он кивнул. – Между мной и Роной с самого детства существовала определенная симпатия, но только в пятнадцать я взглянул на нее иначе. Не как на друга, а как на женщину. И почему-то с тех пор мне казалось, что со временем она предпочтет мне Гордона. Он был красивым, веселым, беззаботным, в то время как я становился все более угрюмым. Мне приходилось принимать тяжелые решения, к тому же я учился контролировать своего демона. Все это сказывалось на моем поведении и характере. Я видел, что Гордон тоже в нее влюблен. Когда он занял свой престол, я решил, что их свадьба – вопрос времени. Это неизбежно привело бы к объединению их государств. Собственно, три наших в свое время выросли в основном на подобных браках и лишь иногда – на войнах. Тогда я поделился с ними идеей объединения в федеративную республику. Фактически я предлагал присоединить к их будущему общему государству и мое, оставив себе только часть полномочий. Рона сразу горячо меня поддержала, а Гордон… полагаю, он просто не хотел ее разочаровывать, а потому тоже согласился. Вот только все пошло не так, как я рассчитывал. Согласившиеся присоединиться к нам менее крупные государства в основном входили в сферу моих экономических интересов. Благодаря им я и стал первым канцлером. Это обязало меня править еще пять лет государством, увеличившимся почти в четыре раза.
– И как к этому отнесся Гордон Геллерт? – поинтересовалась я. У меня уже голова шла кругом от того, как все переиначили в официальной истории. Это о многом заставляло задуматься.
– Тогда спокойно. Я поручил им с Роной проект Орты, что его вполне устраивало. Он полагал, что станет следующим канцлером, а пока наслаждался свежим воздухом и флиртом с Роной. О нашем начавшемся примерно тогда же романе он не знал.
– Почему вы его скрывали?
– Именно для того, чтобы он не ревновал. Я ставил благополучие Первой Республики выше личного счастья. Недостаточно высоко, чтобы отказаться от Роны и толкнуть ее в объятия Гордона, конечно. Но он имел достаточно влияния, чтобы на почве ревности развалить то, что я пытался создать. Роне не нравилась тайная внебрачная связь, такое в то время крайне порицалось в нашем обществе, но она согласилась на нее. Мы встречались редко. Здесь, в Орте. Я приезжал раз в несколько месяцев на два-три дня. Якобы посмотреть, как идет дело. Днем мы изображали вежливое равнодушие, а по ночам встречались в хорошо известной тебе тайной комнате.
Я немного смутилась, вспомнив записи в дневнике Роны, где она описывала эти встречи. А потом смутилась еще больше, когда поняла, что он наверняка знает о том, что я их читала. Однако сам Норман выглядел спокойным: то ли его это не смущало, то ли он уже давно смирился с этой мыслью.
– И так пять лет? – недоверчиво уточнила я. Мне бы такое не пришлось по душе. На месте Роны, я бы, наверное, закатывала ему истерики каждый раз. Или вообще послала бы куда подальше.
Он снова встретился со мной взглядом, и я поняла, что никуда бы его не послала. Если бы была Роной, конечно. Меня саму после нескольких месяцев знакомства тянуло к нему, как магнитом. Рона же знала его целую жизнь. И ей он наверняка успел дать куда больше поводов восхищаться собой. В конце концов, мы с ним пока что только целовались…
От этой мысли у меня моментально загорелись щеки, и я отвела взгляд.
– Поверь мне, я считал дни до конца срока своего правления. Я надеялся, что Гордон действительно станет новым канцлером и это как-то смягчит для него удар, когда я объявлю Рону своей невестой. Но все опять пошло не так. Он узнал о нас до того, как прошли перевыборы. И взбесился, конечно. Вся затея с республикой вдруг перестала ему нравиться. Он заявил, что выборов быть не должно. Требовал, чтобы я просто передал ему власть. Полагаю, после этого он попытался бы стать пожизненным канцлером. Произошло то, чего я так боялся: начались смута и разлад. Республика и так была нестабильна, а он начал расшатывать ее еще больше.
– Забавно, что в учебниках все написано с точностью до наоборот, – нахмурилась я. – Почему так?
– Историю пишут победители, – по губам Нормана скользнула печальная улыбка.
– А Гордон, как мне ни горько это признавать, меня обыграл. По всем пунктам. Он спровоцировал меня на дуэль… То есть, я позволил себя спровоцировать. Меня подвела моя самоуверенность. Ведь светлый маг – а Гордон всегда был светлым – не может победить темного. Мы по определению сильнее, потому что демоны сильнее людей. Но Гордон оказался хитер. Понимая, что не может меня убить, он решил избавиться от меня другим способом. Расставил ловушку и сбросил меня во временной поток.
– Во временной поток? – я не представляла, что это такое.
– Сложно объяснить, – Норман виновато пожал плечами. – Сначала маги научились пронзать пространство, чтобы экономить время на перемещении. Так у нас появились порталы. Потом мы захотели большего: пронзать еще и время. И даже нашли способ, его назвали погружением во временной поток. Однако оказалось, что с его помощью можно путешествовать во времени только вперед. Движение назад невозможно, прошлое… выбито в камне, оно неизменно. Поэтому временной поток как открыли, так и забыли. А Гордон вспомнил, открыл временной портал и сбросил меня в него. Выбраться я смог уже только в этом времени. Все, что я знал о мире, в одно мгновение устарело. Все, кого я знал, перестали существовать. Я даже не успел попрощаться с Роной. Она не знала о нашей дуэли и так никогда и не узнала, куда я делся. А я в одно мгновение из главы государства превратился в пустое место. Та, кого я любил больше всего на свете, – в давно истлевшие останки. Вот так это и произошло.
Он замолчал, и я тоже не знала, что сказать. Норман был прав как минимум в одном: история показалась мне очень грустной. Мне было отчаянно жаль его. По его рассказу выходило, что у него не было ни одного по-настоящему светлого периода в жизни. Детство отравил отец, в юности пришлось быстро взрослеть и бороться за свою жизнь. Даже роман с любимой женщиной складывался не так, как им обоим хотелось. А потом его и вовсе лишили всего и оболгали, перевернув события тех лет с ног на голову. Ректор говорил мне, что в тот момент он был сломлен. Я не могла себе представить, как это выглядело, да и не хотела представлять, но теперь верила.
Я села на кровати, придвинулась ближе, провела рукой по его лицу и осторожно поцеловала в лоб, пытаясь разгладить залегшую между бровей складку.
– Мне очень жаль, – прошептала я. – То есть… Мне жаль, что вы прошли через все это, но… – я не знала, как сформулировать. – Но я сейчас эгоистично счастлива от того, что вы здесь.
– Все это было уже давно, – отмахнулся он. Складка между бровей разгладилась, и улыбка перестала быть печальной. – Прошло почти одиннадцать лет. Я смирился со своей судьбой, научился жить в новом для меня мире. И жизнь эта мне даже нравится. Ректор Ред, каким бы странным он ни был, очень мне помог. Дал мне новое место и новый смысл жизни. Орта, – он поднял глаза к потолку, а потом обвел взглядом помещение лазарета, – стала мне домом. Когда-то это был наш с Роной проект: моя задумка, ее воплощение. Совместное детище. Единственное хорошо знакомое мне место, что осталось с тех времен. И единственное, что мне осталось от нее.
Что-то больно кольнуло в груди, настала моя очередь хмуриться. Во рту появился горький привкус и к горлу подкатил ком. Черт побери, с кем я собралась тягаться? С королевой, героиней, великой женщиной и магом, святой и непогрешимой великолепной Роной Риддик? Той, которую он знал с детства, рядом с которой вырос, которую любил большую часть жизни? Смешно. Что я, Таня Ларина, могла ему предложить? Странно, что он вообще обратил внимание на мое существование. И то, видимо, только потому, что я за полгода обучения в Орте уже три раза чуть не погибла.
– Вы ее очень сильно любили, да? – я с неожиданным интересом смотрела на собственные колени и нервно мяла руками край одеяла.
– Очень, – не стал спорить он, но после небольшой паузы добавил: – Но она умерла. Очень давно. Я смирился с этим. Тоже уже давно.
Он коснулся пальцами моего подбородка и приподнял лицо, так чтобы я посмотрела на него. Я упрямо смотрела вниз, не желая встречаться с ним взглядом. Не хватает только, чтобы он понял сейчас, как я завидую Роне Риддик, будь она трижды проклята. Норман ничего не стал говорить, просто еще раз наклонился к моим губам, едва касаясь их в поверхностном поцелуе. Словно предлагая мне самой решить, чего я сейчас хочу больше: дуться и ревновать к женщине, чей прах давно истлел, или целоваться с ним. Надо ли упоминать, что именно я выбрала? Может быть, я уступала Роне Риддик во всем и никогда не смогу значить для него столько же, сколько значила она, но у меня перед ней имелось одно большое и важное преимущество: я пока была жива.
Его поцелуи распаляли меня все больше, я уже забыла о том, что мы вообще-то находимся в общедоступном месте и вовсю тут нарушаем закон. Мне отчаянно хотелось нарушить его уже целиком и полностью, но Норман, как и следовало ожидать, настолько сильно голову не терял.
– Тебе нужен отдых. Ложись-ка ты спать. Завтра будет непростой день: Ротт жаждет допросить тебя. Он внял твоим словам насчет Нота и приставил к нему охрану, но пока не арестовал его. Нот будет отпираться. Тебе потребуются силы. Нам всем они потребуются.
Я тяжело вздохнула, признавая его правоту. Не хотелось, чтобы он уходил. Я боялась, что завтра при свете дня все это окажется сном или моей больной фантазией. Я еще раз жадно прижалась к его губам, хотя понимала, что нацеловаться впрок все равно не получится, и покорно легла обратно. Он снова заботливо укрыл меня одеялом. Как ребенка, честное слово! Однако уходить он как будто не собирался.
– Вы останетесь здесь? – недоверчиво поинтересовалась я.
– А ты хочешь, чтобы я ушел?
– Нет! Конечно, нет. Мне здесь одной страшно до ужаса…
– Вот я и побуду здесь, чтобы ты не боялась. Не для того я тебя спасал, чтобы снова подвергать твою жизнь опасности.
Я улыбнулась и закрыла глаза. Не знаю, сидел ли он со мной всю ночь или ушел, как только я провалилась в сон, но уснула я быстро и проспала до самого утра безмятежно.
Утром в лазарете я снова оказалась одна, гадая, действительно ли он приходил или все это было только сном.
Глава 7
Когда родители объявили мне, что Геллерт Ротт желает устроить общее разбирательство с участием Нота, Нормана, ректора и меня с моим официальным представителем, я твердо потребовала, чтобы мне дали сначала привести себя в порядок. Не хотелось опять показываться перед Норманом не пойми в чем и с бардаком на голове, хотя эту причину я вслух озвучивать не стала. Папа и так недовольно поинтересовался, почему на мне до сих пор перстень Нормана. Я объяснила как есть: пыталась отдать, но Норман не взял. Папа недовольно поджал губы, но ничего не ответил.
Поскольку к моему состоянию претензий ни у кого не было, мне разрешили вернуться в комнату в общежитии и привести себя в божеский вид. Я быстро приняла душ и почти так же быстро уложила волосы заклинанием, которое осваивала с самого Бала Развоплощенных. Немного застопорилась, выбирая одежду. Хотелось выглядеть хорошо, но в то же время я понимала, что иду не на свидание. А на разбирательство, касающееся попытки меня убить, между прочим. В итоге я решила, что узкие джинсы и свободный длинный свитер с высоким воротом будут уместнее всего: в них я смотрелась хорошо, но при этом не выглядела нарядной. С макияжем тоже не стала усердствовать.
Когда мы с папой подходили к кабинету, который ректор выделил для разбирательства, сердце мое колотилось так быстро, что я за него испугалась. В последнее время оно испытывало все большие перегрузки. Меня била заметная дрожь, но, к счастью, момент был достаточно нервным, чтобы это не выглядело подозрительным. Хотя Нот и грядущее разбирательство меня уже мало волновали. Я боялась первой встречи с Норманом. Как мне себя вести? Как поведет себя он? Понятно, что афишировать ничего нельзя, но он хотя бы даст мне какой-то знак? Крошечный намек на то, что я ничего не выдумала, а он с наступлением утра не пожалел о том, что сделал.
Норман и ректор подошли к кабинету через пару минут после того, как у его двери остановились мы. Ректор сразу поздоровался с папой, потом со мной. Я проворчала в ответ что-то невразумительное, с удивлением обнаружив, что злюсь на него. За те слова, что подслушала случайно. За то, что он пытался убедить папу в моей смерти. И за то, что он на какое-то время убедил в ней меня.
Только переварив эту бурю эмоций, я осмелилась посмотреть на Нормана. Он выглядел как обычно. Ни следа недосыпа на лице, гримаса недовольства, как будто ему не очень нравится то, где он находится и с кем. Они холодно, но вежливо поздоровались с папой, потом он как обычно поприветствовал меня. Я снова только кивнула, промычав что-то невразумительное, и тут же отвела взгляд в сторону. Сердце билось уже так, что становилось почти больно.
– Дорогая, ты, кажется, накануне хотела что-то сказать профессору Норману, – неожиданно напомнил папа. Когда я удивленно посмотрела на него, он уточнил: – Хотела поблагодарить.
– А… да, – я с трудом сглотнула и посмотрела на Нормана исподлобья. Со стороны, должно быть, казалось, что я его боюсь. – Спасибо, профессор Норман. Вы спасли меня. Опять.
– Да не за что, госпожа Ларина, – со вздохом ответил он. – Безопасность студентов Орты – мой долг.
По его губам скользнула улыбка, но в этот момент дверь кабинета распахнулась, и помощник Ротта пригласил нас внутрь. Первым вошел ректор, мой отец последовал за ним. Я замешкалась, но Норман деликатным жестом предложил мне войти перед ним. Я сделала шаг вперед и неожиданно почувствовала прикосновение руки к плечу. Это выглядело абсолютно невинно и уместно, как будто он просто подталкивал меня вперед, навстречу своему обидчику, но я поняла, что это и есть тот самый знак. За весь первый семестр я ни разу не видела, чтобы он касался кого-то из студенток. Он никогда не шел на физический контакт, а руки и вовсе предпочитал держать за спиной. Исключения составляли наш танец на балу и передвижения по подземельям, когда он держал меня за руку.
Я улыбнулась, чувствуя, как успокаивается сердце и выравнивается дыхание. Дрожь отпустила, и теперь я была готова к любому разбирательству. Потому что знала: Норман рядом.
Нот выглядел спокойным и уверенным. Настолько спокойным, что даже улыбнулся мне и доброжелательно кивнул, как ни в чем не бывало. Я проигнорировала его приветствие и села рядом с папой.
В кабинете квадратом поставили четыре стола. За одним сидели Ротт и его помощник, который собирался вести записи. За столом напротив них расположился Нот, за его спиной стоял охранник. Мы с отцом заняли стол по правую руку от старшего легионера столицы, а за столом напротив нас сели ректор и Норман.
Первой версию событий предложили изложить мне. Я, конечно, с первых же предложений запуталась в показаниях, начав не с того места. Ротт как будто специально сбивал меня с мысли, задавая провокационные вопросы вроде: «Как часто вы по-дружески беседуете с профессором Нотом?» или «Вы раньше бывали в личных комнатах профессора Нормана?» У меня создалось впечатление, что он изо всех сил пытается выставить меня не в лучшем свете. Я видела, что папа хмурится и злится все сильнее, но не могла понять, вызваны ли эти эмоции поведением Ротта или он недоволен мной.
После того, как я с горем пополам рассказала свою историю, Ротт обратился к Норману:
– Господин Норман, как все это выглядело с вашей стороны? – его тон прозвучал неожиданно вежливо.
– Студентка Ларина появилась в моей гостиной вскоре после полудня. Предвосхищая ваш вопрос: нет, ранее она никогда не была в моих личных комнатах, не считая личного кабинета. Поэтому я был очень удивлен ее появлением, а когда она показала мне, что бесплотна, – шокирован. Вскоре после этого появилась профессор Карр, и от нее я узнал, что студентка Ларина пропала…
– С какой целью профессор Карр решила сообщить вам об этом? – невинно поинтересовался Ротт. – Ведь студентка Ларина – не ваша забота.
– Профессор Карр, как я понял, опрашивала всех преподавателей, пытаясь понять, куда Ларина делась. Студенты к тому времени уже разбежались из Орты.
Я в который раз восхитилась его выдержкой: даже на секунду его лицо не выдало, что вопрос Ротта мог его смутить, хотя профессор Карр пришла искать меня в его постели.
– Хорошо, продолжайте. Вы сказали профессору Карр, что видите студентку Ларину?
– Нет.
– Почему?
– Мне не хотелось тратить время на объяснения. Я попытался найти Ларину, используя наложенное на ее перстень заклятие…
– Перстень, который подарили ей вы? – снова перебил Ротт.
– Все верно, – Норман вновь не продемонстрировал и капли смущения.
– Вы многим студенткам делаете подобные подарки?
– Нет, до сих пор не возникало такой необходимости, – в этот раз Норман бросил быстрый взгляд на моего отца. – Но я не понимаю, какое отношение это имеет к делу?
– Простое любопытство, – Ротт улыбнулся. – Продолжайте.
Норман быстро пересказал, что ему не удалось найти перстень, как мы вместе отправились к ректору, как потом я вспомнила, что столкнулась во время вечеринки с Нотом.
– И вы пошли его допрашивать? – уточнил Ротт, опираясь на мой рассказ.
– Я пошел его спросить, – поправил Норман. – Профессор Нот признал, что видел студентку Ларину вечером. Далее он заявил, что пригласил ее на кофе, а потом она… осталась у него и ушла только посреди ночи. Сама Ларина утверждала, что ничего такого не было. Пока она пыталась вспомнить, что произошло на самом деле, у нее на короткое время установилась связь с ее физическим телом. По совокупности ощущений, которые она мне описала, я догадался, где ее искать.
– В процессе разговора с господином Нотом всплывали какие-то факты, которые натолкнули бы вас на мысль, что это он опоил Ларину снотворным и бросил в лесу умирать?
– Вы имеете в виду, кроме его гнусного оговора госпожи Лариной? – едко уточнил Норман.
– Послушай, да я просто тебя дразнил, – внезапно вклинился Нот, усмехаясь. – Господин Ротт, я каюсь, это было неуместно и недостойно с моей стороны, но я не понимал серьезности ситуации. Ни для кого не секрет, что мы с Яном не ладим. Я просто хотел его позлить.
– Вы считали, его разозлит тот факт, что госпожа Ларина… – Ротт замялся, подбирая слова, – ночевала у вас?
– О, они его разозлили, – Нот снова усмехнулся. Господи, как я могла считать его приятным? – Он меня даже ударил.
– Это так? – поинтересовался Ротт у Нормана.
– Да, это так, – спокойно подтвердил тот.
– Почему? – Ротт изобразил удивление. – У вас какие-то… особые чувства в отношении госпожи Лариной?
Нот презрительно фыркнул, папа непроизвольно сжал кулаки, я забыла, как дышать. А Норман только едва заметно приподнял бровь.
– Мои чувства Легион никак не касаются. Но в данном контексте поясню: любой уважающий себя мужчина разозлится, когда в его присутствии в столь оскорбительном ключе отзываются о женщине. Я не сдержался, я это признаю. Но поскольку все его слова оказались ложью, я считаю это подтверждением обвинений госпожи Лариной.
– Почему?
– Полагаю, профессор Нот считал, что госпожи Лариной или уже нет в живых, или скоро не будет, то есть она не сможет опровергнуть его клевету. Или предъявить претензии.
– Это смешно, – фыркнул Нот. – Зачем мне ее убивать? Она мне нравится. Славная девушка, вам любой скажет, что у меня к ней никогда не было претензий.
Это было правдой. Настолько правдой, что я сама на мгновение засомневалась. Вдруг я зря его оговариваю? Вдруг в тот вечер произошло что-то еще? Может быть, мы расстались с Нотом, а напали на меня уже потом, но воспоминания об этом почему-то стерлись?
– Хорошо. Господин Нот, какова ваша версия?
– Я действительно встретил Таню на лестнице в общежитии. Она была такой грустной, как будто у нее умер вупи… ну или как это у них называется? Котенок, вот! Я пытался ее развеселить, действительно приглашал на кофе. Мы немного пофлиртовали, а потом я ушел. На следующий день ко мне пристала Ирида… профессор Карр. Спрашивала, не видел ли я Таню… – он осекся. – Я сказал, что не видел. Просто побоялся, что наше… общение будет выглядеть двусмысленно. К тому же это едва ли могло помочь в поисках, ведь она после этого вернулась на вечеринку.
– Вы видели, как она туда вернулась? – строго уточнил Ротт.
– Эм… Нет, но я полагаю, что она туда вернулась.
– И вы не допускали мысли, что информация о том, где вы на самом деле видели ее в последний раз, может помочь в поисках?
– Я же говорю, я тогда не понимал серьезности ситуации, – Нот пожал плечами.
Я посмотрела на него, потом перевела взгляд на Нормана. Тот тоже смотрел на Нота, и в глазах его была заметна молчаливая угроза.
Ротт молчал, глядя на всех нас по очереди. В конце концов его взгляд остановился на мне.
– Госпожа Ларина, вы ничего не хотите изменить в своих показаниях? Может быть, что-то добавить?
Я неуверенно пожала плечами, не зная, что могу еще сказать.
– Моей дочери нечего добавить, – озвучил за меня папа.
Рот еще с минуту задумчиво молчал, а потом вдруг резко встал и заявил:
– Что ж, я услышал достаточно. Вильям Нот, вы арестованы до дальнейшего выяснения обстоятельств и будете доставлены в Легион.
Судя по выражению лица Нота, он никак не ожидал такого поворота событий. Честно говоря, я и сама не ожидала. Я снова посмотрела на Нормана и поняла: для него это тоже сюрприз.
Охранник заставил Нота встать и повел к выходу. Нам Ротт тоже разрешил идти, поэтому мы с папой поднялись со своих мест. Он придерживал меня за плечи, дожидаясь, пока Нота выведут.
– Что вы делаете? У вас нет никаких доказательств. Она же сама ничего толком не помнит! – возмущался тот. – Ротт, это беспредел!
– Легион разберется, – холодно пообещал ему старший легионер столицы, тоже поднимаясь со своего места.
Дальше все произошло стремительно. Нот оттолкнул охранника и выбросил в мою сторону руку. Я не поняла, какое заклятие сорвалось с его ладони, но Норман и папа среагировали одновременно. Пока я в ужасе таращила глаза, папа заслонил меня собой и закрыл нас обоих щитом, а Норман в ту же секунду бросил ударный импульс. Нот повалился на пол, а Ротт бросился на него сверху и придавил к земле.
– Джед, браслеты! – крикнул он.
Его помощник извлек из воздуха два широких серых металлических браслета и по очереди застегнул их на запястьях Нота. После чего они со старшим легионером подняли Нота с пола.
У меня душа ушла в пятки, когда я снова увидела лицо теперь уже бывшего преподавателя: оно было искажено злобой, глаза горели безумием.
– Мы все равно достанем тебя! – крикнул он мне. – Все равно достанем! Истинный король вернется – и Объединенное королевство ждет возрождение! Ты не помешаешь этому! Никто из вас этому не помешает!
– Уведите его! – рявкнул Ротт помощнику и растерянному охраннику.
Те с трудом вытащили озверевшего Нота из кабинета, а Ротт, ректор и Норман почти одновременно подошли ближе, глядя на меня с тревогой.
– С вами все в порядке? – озвучил общий вопрос Ротт.
Норман только стискивал челюсти и кулаки, как будто с трудом сдерживал себя. Мне отчаянно захотелось снова оказаться в его объятиях, в которых я всегда чувствовала себя в безопасности, но такую роскошь я сейчас позволить себе не могла. Зато папа продолжал обнимать меня за плечи, а этого я хотела ничуть не меньше. Потому что я совершенно точно была не в порядке.
– Что я ему сделала? – мой голос противно дрожал, когда я озвучила мучавший меня вопрос. – О чем он говорил? Какой еще король?
– Это девиз монархистов, – поморщившись, объяснил Ротт.
– Существует довольно старое предсказание, – более развернуто объяснил ректор. – Когда вернется истинный король, Республику ждет новый расцвет. Монархисты немного переиначили его. Надо же, я никогда бы не подумал, что Вилл один из них…
– Я-то здесь при чем? Чем я могу помешать? – меня продолжало колотить крупной дрожью, перекошенное лицо Нота все еще стояло у меня перед глазами. Откуда в нем взялось столько ненависти ко мне?
– Монархисты – сумасшедшие фанатики, – вставил Норман тихо. – В их действиях не стоит искать смысл. Они могут убедить себя и друг друга в чем угодно.
– Не бойтесь, госпожа Ларина, – Ротт ободряюще улыбнулся мне. – Теперь вы в безопасности. Нот сюда уже не вернется. И я сомневаюсь, что в Орте есть другие внедренные монархисты.
Я кивнула, хотя его слова меня совершенно не успокоили. После этого Ротт откланялся, выразив надежду, что больше он Орте в ближайшее время не понадобится.
– Что ж, теперь вы, госпожа Ларина, наконец можете отправиться на каникулы, – ректор улыбнулся мне. – Надеюсь, эти события не отвратят вас от продолжения обучения, и мы увидим вас во втором семестре.
– Об этом мы еще подумаем, – угрюмо заявил папа.
– Не слушайте его, – отмахнулась я, пытаясь взять себя в руки и перестать дрожать. – Конечно, я вернусь. Я ведь теперь… в безопасности.
– Рад слышать, – ректор едва заметно нам поклонился и направился к двери.
Норман повторил эти движения, но едва он сделал несколько шагов, как папа его окликнул:
– Профессор Норман, постойте! У нас к вам еще одно крошечное дело.
Норман снова повернулся к нам, глядя на папу с вежливым любопытством. А тот чуть сжал мои плечи и мягко велел:
– Таня, верни перстень своему преподавателю.
Я на мгновение замерла, не зная, что делать. Растерянно посмотрела на перстень, потом на Нормана. Тот попытался прийти мне на помощь:
– Господин Ларин, ваша дочь уже пыталась его вернуть, но это был подарок. Этот перстень мне не нужен, а ей он очень подходит…
– Моя дочь не может принять от вас такой подарок, – невежливо перебил папа. Я видела, что он снова начинает злиться. Вообще-то он у меня замечательный: добрый, щедрый, понимающий. Если его не злить. Тогда он может встать в позу и, чего доброго, действительно не пустить меня в Орту во втором семестре.
Я коснулась его плеча, пока он не сказал что-нибудь еще и, снимая перстень с пальца, подошла к Норману.
– Спасибо вам за все, профессор Норман, – поблагодарила я, стараясь взглядом сказать ему, что это временное решение. Просто чтобы не обострять. – Но мне действительно лучше его вернуть.
Я взяла его руку и вложила перстень в ладонь, на мгновение сжав ее в своих руках. Я надеялась, что папа этого не увидит, а Норман все поймет правильно. Однако тот выглядел таким растерянным. Я не могла поручиться, что мое «послание» дошло до него.
– Увидимся с вами через месяц, – пообещала я, улыбнувшись.
Он посмотрел на перстень на своей ладони, потом сжал руку в кулак и по привычке спрятал обе руки за спиной. Довольно отстраненно произнес:
– Хороших вам каникул, госпожа Ларина.
