Текст книги "Предпоследняя передряга"

Автор книги: Лемони Сникет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Глава десятая

– Что это было? – послышался чей-то голос.

– Как будто стреляли из гарпунного ружья! – воскликнул другой голос.

– Из гарпунного ружья? – третий голос. – Здесь отель, а не тир!

– Я слышал всплеск! – крикнул кто-то.

– И я! – крикнул ещё кто– то. – Как будто кто-то упал в пруд!

Бодлеровские сироты посмотрели на почти уже успокоившуюся гладь пруда и увидели отражения ставней и окон, которые распахивались на каждом этаже отеля «Развязка». Загорались огни, появлялись силуэты людей, которые вывешивались из окон и показывали на плачущих детей, но сироты от горя не обращали внимания на весь этот гвалт.

– Что за гвалт? – спросил ещё один голос. – Только я заснула!

– Прямо посреди ночи! – возмутился ещё кто-то. – Почему все вопят?

– А я вам скажу, почему все вопят! – завопил кто-то в ответ. – Кого-то застрелили из гарпунного ружья и сбросили в пруд!

– Ложился бы ты спать, Брюс, – сказал ещё кто-то.

– Какой может быть сон, когда убийцы разгуливают на свободе? – воскликнул другой постоялец.

– Аминь, брат! – сказал кто-то третий. – Совершено преступление, так что теперь наш долг оцепить эту местность прямо в пижамах – во имя справедливости!

– Мне все равно не уснуть! – пожаловался ещё один голос. – Из-за этой паршивой индийской кухни я даже лечь и то не смог!

– Эй, кто-нибудь, расскажите мне, что происходит! – послышался другой голос. – Читатели «Дейли пунктилио» хотят быть в курсе последних новостей!

При звуке голоса Джеральдины Жюльен и воспоминании о её лживых публикациях дети даже перестали плакать, хоть и ненадолго. Они понимали: сейчас следует отложить скорбь на потом – здесь эти слова означают «Оплакать смерть Дьюи Денумана в более подходящий момент» – и позаботиться, чтобы в газете напечатали правду.

– Произошёл несчастный случай! – крикнула Вайолет, не отводя глаз от поверхности пруда. – Ужасная трагедия.

– Погиб один из управляющих отелем, – сказал Клаус.

– Который? – спросил кто-то с верхнего этажа. – Франк или Эрнест?

– Дьюи, – сказала Солнышко.

– Никакого Дьюи не существует, – сказал Другой постоялец. – Это мифический персонаж.

– Он не мифический персонаж! – возмутилась Вайолет. – Он биб…

Клаус дотронулся до руки сестры, и Вайолет умолкла.

– Каталог Дьюи – это тайна, – шепнул средний Бодлер. – Нельзя, чтобы о нем написали в «Дейли пунктилио».

– Но как же истина? – шепнула Солнышко.

– Клаус прав, – сказала Вайолет. – Дьюи просил нас сохранить тайну, и нельзя его подводить. – Она печально поглядела на пруд и вытерла слезы. – Хоть это мы можем сделать.

– Какое, оказывается, печальное событие! – сказал ещё кто-то. – Мы должны тщательно изучить обстановку, вмешиваясь в ход событий лишь тогда, когда это совершенно необходимо.

– Я против! – скрипуче проревел кто-то другой. – Мы должны немедленно вмешаться, а изучать обстановку будем лишь тогда, когда это станет совершенно необходимо!

– Надо вызвать полицию! – воскликнул кто-то ещё.

– Надо вызвать управляющего!

– Надо вызвать посыльного!

– Надо вызвать мою мамочку!

– Надо поискать улики!

– Надо поискать оружие!

– Надо поискать мою мамочку!

– Надо поискать подозрительных типов!

– Подозрительных типов? – переспросил другой голос. – Но мы же в приличном отеле!

– Подозрительные типы в приличных отелях просто кишмя кишат, – заметил кто-то другой. – Я видел прачку в подозрительном парике!

– Я видел посыльного с подозрительным предметом в руках!

– Я видел такси с подозрительным пассажиром

– Я видел повара, который готовил подозрительную пищу!

– Я видел служителя, который держал огромную подозрительную лопатку!

– Я видел человека с подозрительным облаком дыма!

– Я видел младенца с подозрительным замком!

– Я видел управляющего в подозрительной форме!

– Я видел женщину в подозрительных листьях салата!

– Я видела мою мамочку!

– А я вообще ничего не вижу! – завопил кто-то. – Словно ворон, одиноко парящий в беспросветной ночи!

– А я кое-что вижу прямо сейчас! – воскликнул другой голос. – На краю пруда стоят трое подозрительных типов!

– Это они разговаривали с журналисткой! – закричал третий голос. – Они прячут свои лица!

– Наверное, они убийцы! – завизжал четвёртый голос. – Разве честные люди стали бы вести себя так подозрительно?

– Побежали-ка вниз, пока они не улизнули! – предложил ещё один гость.

– Ух ты! – заверещал другой голос. – Погодите, вот прочтут читатели «Дейли пунктилио» заголовок «ЖЕСТОКОЕ УБИЙСТВО В ОТЕЛЕ „РАЗВЯЗКА“»! Это гораздо увлекательнее, чем просто несчастный случай!

– Психология толпы, – сказала Солнышко, вспомнив термин, которому её научил Клаус незадолго до того, как младшая Бодлер сделала свои первые шаги.

– Солнышко права, – сказал Клаус, вытирая слезы. – Толпа становится все разъярённые и разъярённые. Ещё немного – и они поверят, будто мы действительно убийцы.

– А может быть, так оно и есть, – тихо сказала Вайолет.

– Реникса! – решительно возразила Солнышко, что приблизительно означало «ерунда». – Несчастный случай!

– Да, несчастный случай, – сказал Клаус, – но по нашей вине.

– Отчасти, – поправила его Солнышко.

– Это не нам решать, – сказала Вайолет. – Мы должны вернуться в вестибюль и поговорить с судьёй Штраус и прочими. Они знают, как нам быть.

– Возможно, – сказал Клаус. – А возможно, пора бежать.

– Бежать? – спросила Солнышко.

– Бежать нельзя, – сказала Вайолет. – Если мы убежим, все решат, будто мы убийцы.

– А может быть, так оно и есть, – напомнил ей Клаус. – Все благородные люди, которые остались в вестибюле, уже нас подводили. Откуда мы знаем, что на этот раз все будет иначе?

Вайолет тяжело вздохнула, и вздох её прервался от слез.

– И куда нам бежать? – прошептала она.

– Куда угодно, – просто ответил Клаус. – Туда, где никто никогда не слышал ни про Графа Олафа, ни про Г. П. В. На свете наверняка есть и другие благородные люди, и мы их разыщем.

– На свете действительно есть и другие благородные люди, и они едут сюда, – сказала Вайолет. – Дьюи велел нам подождать до завтра. По-моему, нужно остаться здесь.

– Завтра будет поздно, – возразил Клаус. – По-моему, надо бежать.

– О двух концах, – заметила Солнышко. Это означало «У обоих планов, насколько я понимаю, есть свои преимущества и недостатки». Но не успели её брат и сестра ничего ответить, как почувствовали, как над ними нависла тень, и, подняв глаза, увидели высокую тощую фигуру. Лица её дети в темноте не разглядели – лишь изо рта торчала тоненькая тлеющая сигарета.

– Такси не желаете? – спросил незнакомец, указывая на автомобиль, который привёз ко входу в отель судью Штраус и Джерома Скволора.

Дети переглянулись, а затем прищурились на таксиста. Им померещилось, что у него знакомый голос, – хотя, может быть, дело было в непостижимом тоне, который они с момента прибытия в отель слышали столько раз, что все казалось им одновременно и знакомым, и непостижимым.

– Пока не знаем, – немного помедлив, ответила Вайолет.

– Не знаете? – спросил таксист. – Когда вы видите человека в такси, то знаете, что он, скорее всего, едет по важному делу. У вас наверняка есть дела, которые нужно делать, и места, в которые нужно отправиться. Одна великая американская романистка написала, что в наши дни человек научился путешествовать быстрее, чем раньше, хотя она сомневается, научился ли он чему-то ещё. Может быть, если бы вы в эту минуту путешествовали, вы бы научились ещё чему-нибудь.

– У нас нет денег, – сказал Клаус.

– Вам не нужно тревожиться о деньгах, если вы те, кто я думаю, – сказал таксист и нагнулся поближе к Бодлерам. – Те ли вы, кто я думаю?

Дети снова переглянулись. Конечно, они не знали и знать не могли, кто этот таксист – волонтёр или враг, злодей или человек честный и благородный. Вообще говоря, незнакомец, который пытается заманить вас в автомобиль, может быть, разумеется, кем угодно, только не честным и благородным человеком, и, вообще говоря, человек, который цитирует великих американских романистов, может быть кем угодно, только не злодеем, и, вообще говоря, человек, который говорит, будто вам не нужно тревожиться о деньгах, или курит сигареты, это скорее всего нечто среднее. Но выражение «вообще говоря» было не для Бодлеров. Бодлеры в нерешительности стояли у входа в отель «Развязка», на краю пруда, скрывавшего великую тайну, а толпа постояльцев преисполнялась все более и более серьёзными подозрениями касательно ужасной трагедии, которая произошла всего несколько минут назад. Дети подумали о Дьюи и вспомнили, как невыносимо страшно было смотреть, как он медленно тонет в пруду, и вдруг поняли, что не знают и знать не могут, кто же они сами – люди злые или добрые, – не говоря уж о загадочном незнакомце, который навис над ними.

– Не знаем, – сказала наконец Солнышко.

– Бодлеры! – послышался с лестницы резкий голос, за которым последовал приступ кашля, и сироты обернулись и увидели мистера По, который глядел на них, прикрывая рот белым платком.

– Что случилось? – спросил мистер По. – Где тот человек, которого вы загарпунили?

Бодлеры были так измучены и расстроены, что не стали даже оспаривать точку зрения мистера По.

– Он погиб, – сказала Вайолет, чувствуя, как на глаза опять наворачиваются слезы.

Мистер По снова закашлялся от изумления, а затем спустился со ступеней и встал перед детьми, за благополучие которых должен был отвечать.

– Погиб? – спросил он. – Как это случилось?

– Трудно сказать, – ответил Клаус.

– Трудно сказать? – нахмурился мистер По. – Но я же видел вас, Бодлеры. Вы держали оружие. Кто же, если не вы, может сказать, как это случилось?

– Анрибергсон, – сказала Солнышко, имея в виду «все не так просто, как кажется», но мистер По лишь покачал головой, словно с него было довольно.

– Идите-ка в отель, дети, – проговорил он с усталым вздохом. – Вынужден сказать, что я очень в вас разочарован. Когда я заведовал вашими делами, то сколько бы домов я для вас ни находил, всегда происходили ужасные вещи. А затем, когда вы решили сами заниматься своими делами, в «Дейли пунктилио» ежедневно стали печатать все новые и новые репортажи о ваших злодействах. И стоило мне снова вас найти, как я выясняю, что произошёл ещё один скверный инцидент – и опять погиб ваш опекун. Постыдились бы!

Бодлеры не ответили. Разумеется, Дьюи Денуман не был их официальным опекуном в отеле «Развязка», но он заботился о них даже тогда, когда они об этом не подозревали, и он изо всех сил старался защитить их от негодяев, которые шныряли вокруг их дома. И даже хотя он не был настоящим опекуном, но он был хорошим опекуном, и детям действительно было стыдно, ведь они были косвенно виновны в его нелепой смерти. Сироты молча ждали, пока мистер По справится с очередным приступом кашля, а затем банкир положил им руки на плечи и подтолкнул детей ко входу в отель.

– Иногда говорят, что дети из разрушенных семей самой судьбой обречены на преступное будущее, – сказал мистер По. – Возможно, они правы.

– Наша судьба совсем не такая, – возразил Клаус, но возразил не очень-то уверенно, и мистер По лишь смерил его суровым и печальным взглядом и подтолкнул дальше.

Если когда-нибудь вас пытался подталкивать за плечо человек, который гораздо выше вас, то вы сами знаете, что это не самый приятный способ путешествовать, но Бодлерам было уже всё равно – так они расстроились и запутались. Они побрели вверх по ступеням, а банкир в своей уродливой пижаме плелся сзади, и лишь когда сироты дошли до облака пара, который по-прежнему застилал вход, им пришло в голову обернуться и посмотреть на загадочного незнакомца, который предложил их подвезти. К этому времени незнакомец уже скрылся в автомобиле, и дети, не зная, хороший он человек или нет, не знали и того, рады ли они его уходу или, наоборот, огорчены, и далее после долгих месяцев, посвящённых всякого рода исследованиям, и после долгих бессонных ночей, и после множества страшных дней, проведённых перед огромным прудом за бросанием в него камней в тщетной надежде, что кто-то заметит бегущие по воде круги, я так и не додумался, стоило ли Бодлерам радоваться его уходу или, наоборот, огорчаться. Я-то знаю, кто был этот человек, и я знаю, куда он отправился потом, и я знаю имя женщины, прятавшейся в багажнике, и название музыкального инструмента, аккуратно положенного на заднее сиденье, и ингредиенты бутерброда, засунутого в перчаточный ящик, и даже какой небольшой предмет лежал на переднем сиденье, ещё не успев просохнуть после того, как его вынули из тайника, но я не могу сказать вам, стали бы Бодлеры счастливее в обществе этого человека или даже лучше, что он уехал от двух сестёр и брата, поглядывая на них в зеркало заднего вида и стиснув в дрожащей руке салфетку с монограммой. Я-то знаю, что если бы Бодлеры сели в его такси, то горести, постигшие их в отеле «Развязка», не стали бы предпоследней передрягой в их жизни, так как впереди их ожидало бы множество новых горестных событий, для описания которых, вероятно, потребовалось бы ещё тринадцать книг, но я совсем не знаю, было бы это лучше для сирот, как и не знаю, было ли бы лучше для меня, если бы я решил закончить дело своей жизни, а не брался за расследование бодлеровской истории, и было ли бы лучше для моей сестры, если бы она решила остаться с детьми в отеле «Развязка», а не ехала на водных лыжах к капитану Уиддершинсу, а впоследствии – на тех же водных лыжах – от него, и было ли бы лучше для вас, если бы вы сели в то такси, которое проехало мимо вас не так давно, и встретили собственные тридцать три несчастья, а не продолжали вести привычный образ жизни. Ничего нельзя знать наверняка. А если нельзя знать наверняка, приходится давать волю воображению, и я, дав волю воображению, предполагаю, что бодлеровские сироты были и в самом деле очень напуганы, когда вошли в отель и увидели целую толпу, поджидавшую их в вестибюле.

– Вот они! – взревел кто-то в дальнем конце зала.

Кто это был, дети не видели, поскольку в вестибюле было так же многолюдно, как и тогда, когда они впервые вошли в непостижимый отель. Но утром Бодлерам было даже странно идти по огромному залу под куполом и чувствовать, что в форме посыльных их никто не замечает, а на этот раз все до единого взгляда были нацелены прямо на них. Дети были потрясены, увидев великое множество знакомых лиц из каждой главы их жизни и много-много людей, которых они то ли знали, то ли нет. Все были в пижамах, ночных рубашках и другой подобной одежде, и все смотрели на Бодлеров, прищурясь из-за того, что пришлось встать посреди ночи. Наблюдать, как одеты люди по ночам, всегда интересно, однако можно найти и более приятные способы делать подобные наблюдения, нежели оказаться обвинёнными в убийстве.

– Это убийцы!

– Это не просто убийцы! – закричала Джеральдина Жюльен, одетая в жёлтую ночную сорочку и с шапочкой для душа на голове. – Это бодлеровские сироты!

По ночной толпе пробежала волна изумления, и дети пожалели, что не подумали надеть тёмные очки.

– Бодлеровские сироты? – закричал Сэр, на кармане пижамы которого были намалёваны краской буквы «С.З.», которые, по всей видимости, означали «Счастливые Запахи». – Помню-помню! Из-за них у меня на лесопилке произошло несколько несчастных случаев!

– Они не виноваты! – воскликнул Чарльз, который был одет в такую же пижаму, как и его компаньон. – Это все Граф Олаф!

– Граф Олаф – одна из их жертв! – воскликнула женщина, закутанная в ярко-розовый халат. Бодлеры узнали миссис Морроу, жительницу Города Почитателей Ворон. – Его убили в нашем городке!

– Это был Граф Омар! – напомнил другой житель этого города, мужчина по имени мистер Леско, который, судя по всему, спал в тех же клетчатых брюках, в которых ходил днём.

– Я уверен, Бодлеры вовсе не убийцы! – сказал Джером Скволор. – Я был их опекуном и не сомневаюсь, что они дети вежливые и добрые!

– Если я правильно помню, они прекрасно учились, – добавил мистер Ремора, на голове которого был ночной колпак в виде банана.

–  Если я правильно помню, они прекрасно учились! – передразнил его завуч Ниро. – Ничего подобного. Вайолет и Клаус завалили все контрольные, а Солнышко была худшей секретаршей в моей жизни!

– Я бы сказала, что они преступники, – сказала миссис Басс, поправляя паричок, – а преступников следует наказывать.

– Да! – сказал Хьюго. – Преступники – такие уроды, что их нельзя оставлять на свободе!

– Они не преступники, – твёрдо сказал Хэл. – Уж я-то знаю!

– И я знаю! – возразила Эсме Скволор. – Я должна сказать, что на них просто клейма негде ставить! – Её пальцы с длинными серебряными ногтями легли на плечо Кармелите Спатс, которая свирепо глядела на Бодлеров, когда мистер По провёл их мимо.

– По-моему, они даже хуже! – заявил какой-то коридорный.

– По-моему, они даже хуже, чем по– твоему! – воскликнул другой коридорный.

– По-моему, с виду они славные ребята! – сказал кто-то, кого дети не узнали.

– По-моему, с виду они отпетые мошенники! – сказал кто-то ещё.

– По-моему, с виду они благородные волонтёры! – сказал кто-то третий.

– По-моему, с виду они коварные негодяи!

– По-моему, с виду они посыльные!

– Одна из них с виду совсем как моя мамочка!

«Не так! Не так! Не так!»

Часы пробили три часа ночи, и вестибюль содрогнулся. Когда отзвуки последнего «Не так!» в огромном зале затихли, мистер По уже провёл детей через весь вестибюль к двери, помеченной цифрами 121, у которой их поджидал Франк или Эрнест с угрюмым выражением лица.

– Дамы и господа!

Дети обернулись и увидели судью Штраус – она встала на деревянную скамью, чтобы все ее видели, и захлопала в ладоши, призывая к вниманию.

– Прошу вас, успокойтесь! Не вам решать, виновны Бодлеры или нет!

– Сдаётся мне, это нечестно, – заметил человек в пижаме, расписанной изображениями лосося, плывущего против течения. – В конце концов, они разбудили нас среди ночи!

– Это дело будет рассмотрено в Верховном Суде, – продолжала судья Штраус. – Власти уже оповещены, и сюда едут другие судьи Верховного Суда. Заседание может начаться уже через несколько часов!

– А я думала, суд назначен на четверг, – сказала женщина в пеньюаре, украшенном танцующими клоунами.

– Благородным людям свойственно всегда прибывать заранее, – сказала судья Штраус. – Как только прибудут остальные благородные судьи, мы вынесем по этому делу – и по другим, не менее важным, – окончательный и бесповоротный вердикт.

По толпе пронёсся заинтересованный ропот.

– Правильно, – пробормотал кто-то.

– Правильно? – воскликнула Джеральдина Жюльен. – Да это просто восхитительно! Так и вижу заголовок: «Верховный Суд счёл Бодлеров виновными!»

– Никого нельзя считать виновным до окончания суда, – сказала судья Штраус и впервые поглядела сверху вниз на детей и ласково им улыбнулась. Эта улыбка была для них не более чем ложкой мёда в бочке дёгтя, но перепуганные Бодлеры улыбнулись в ответ.

Судья Штраус спустилась со скамейки и направилась к ним сквозь взволнованную толпу, а Джером Скволор шёл за ней.

– Не беспокойтесь, Бодлеры, – сказал Джером. – Судя по всему, вам не придётся дожидаться справедливого решения до завтра.

– Надеюсь, – сказала Вайолет.

– А я думал, судьям не разрешают судить знакомых, – сказал Клаус.

– В обычных обстоятельствах так оно и есть, – сказала судья Штраус. – Закон должен быть честным и беспристрастным. Но мне кажется, я способна быть честной и беспристрастной во всём, что касается Графа Олафа.

– Кроме того, в Верховном Суде есть ещё двое судей, – сказал Джером. – Мнение судьи Штраус – не единственное.

– Я доверяю моим коллегам, – сказала судья Штраус. – Я знаю их вот уже много лет, и всякий раз, когда я докладывала им о вашем деле, они выражали озабоченность. Но на время, пока мы их дожидаемся, я попросила управляющих выделить вам номер 121, чтобы укрыть от гнева толпы.

Франк или Эрнест без единого слова отпер дверь, а за ним оказалась та самая крошечная пустая кладовка, откуда Вайолет взяла гарпунное ружье.

– Нас запрут? – испуганно спросил Клаус.

– Ради вашей же безопасности, – ответила судья Штраус, – и только до суда.

– Да-да! – воскликнул голос, который дети не могли забыть. Толпа расступилась и пропустила Графа Олафа, который шагал к Бодлерам, победно сверкая глазами. – Заприте их! – сказал он. – Нельзя, чтобы по отелю разгуливали негодяи! Здесь собрались честные и благородные люди!

– Да что вы говорите! – воскликнула Колетт.

– Ха! – сказал Граф Олаф. – То есть конечно! Верховный Суд разберётся, кто тут благородный, а кто злодей. А пока запрём сирот в кладовку!

– Правильно! Правильно! – воскликнул Кевин, подняв в равнодействующем приветствии сначала одну руку, а потом другую.

– Они не единственные обвиняемые, – сурово сказала судья Штраус. – Вы, сэр, обвинялись во всякого рода кознях, и Верховный Суд интересует и ваше дело. Вас до начала суда запрут в номере 165.

Человек, который был не Франк, а Эрнест – или наоборот, – с суровым видом вышел из толпы и взял Олафа под локоть.

– Отлично, все по справедливости, – сказал Олаф. – С нетерпением ожидаю вердикта Верховного Суда. Ха!

Брат и сестры посмотрели друг на друга, а потом на толпу в вестибюле, встретив её ответный яростный многоликий взгляд.

Бодлерам не хотелось сидеть под замком в тесной каморке, под каким бы предлогом их туда ни заперли, и к тому же они не понимали, почему Граф Олаф рассмеялся при известии о том, что его будет судить Верховный Суд. Но сироты понимали, что спорить с толпой напрасно (здесь это слово означает «может навлечь на них новые бедствия»), и молча шагнули в кладовку. Джером и судья Штраус помахали им на прощание, а мистер По кашлянул, и то ли Франк, то ли Эрнест подошёл к двери запереть её. При виде управляющего дети вдруг подумали не о Дьюи, а об оставшихся его родственниках, вспомнив, как сами Вайолет, Клаус и Солнышко получили ужасное известие на Брайни-Бич и превратились в оставшихся родственников своих родителей.

– Простите нас, – сказала Солнышко, и управляющий поглядел на младшую Бодлер сверху вниз и моргнул.

Возможно, это был Франк, и он решил, будто Бодлеры совершили что-то скверное, а возможно, это был Эрнест, и он решил, будто Бодлеры совершили что-то благородное, но так или иначе сиротам показалось, что управляющий удивился, услышав, как они просят прощения. На миг он замер, а затем еле заметно кивнул, но потом он запер дверь, и Бодлеры остались одни. Дверь 121-го номера оказалась на удивление толстой, и хотя под дверью отчётливо виднелась полоса света из вестибюля, гул толпы превратился в еле различимое жужжание, как будто поблизости вился пчелиный рой или работала какая-то машина. Сироты рухнули на пол, окончательно вымотавшись после тяжёлого дня и ужасной, ужасной ночи. Они сняли обувь и прижались друг к другу, стараясь устроиться поудобнее и послушать, как жужжит в вестибюле возбуждённая толпа.

– Что с нами будет? – спросила Вайолет.

– Не знаю, – ответил Клаус.

– Наверное, Клаус, надо было послушаться тебя и бежать, – сказала Вайолет.

– Наверное, теперь негодяев наконец отдадут в руки закона, – сказал средний Бодлер.

– Олафа или нас? – спросила Солнышко.

Разумеется, Солнышко хотела спросить, кто будет тот негодяй, которого отдадут в руки закона – Олаф или три Бодлера, – однако брат и сестра ничего не сказали. Вместо ответа старшая Бодлер наклонилась и поцеловала сестру в макушку, а Клаус наклонился и поцеловал в макушку Вайолет, а Солнышко повернулась сначала направо, а потом налево и поцеловала обоих. Если бы вы находились в вестибюле отеля «Развязка», вы бы не расслышали ни звука из-за толстой двери 121-го номера, но Бодлеры закончили разговор тяжким прерывистым вздохом и ещё теснее прижались друг к другу в крошечной каморке. А вот если бы вы были по другую сторону двери и сами прижались к ней, вы бы услышали тихие-тихие всхлипы – это бодлеровские сироты плакали, пока не уснули, не зная, что ответить на Солнышкин вопрос.