Текст книги "Предпоследняя передряга"

Автор книги: Лемони Сникет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

– Мы счастливы предложить вам обширное меню из индийских блюд, – сказал он. – Кулинарная история этой страны весьма примечательна. Когда Британия…

– Мне, пожалуйста, десять граммов риса, – перебила его миссис Басс, – одну десятую гектаграмма виндалу с креветками, декаграмм чана алу масала, тысячу сантиграммов лосося, жаренного на тандуре, четыре самосы с общей поверхностью в девятнадцать квадратных сантиметров, пять децилитров мангового ласси и сада рава досай длиной ровно в девять сантиметров.

Солнышко надеялась, что Хэл начнёт рассказывать о тех блюдах, которые заказала миссис Басс, и у младшей Бодлер будет больше времени на фланёрские наблюдения, но старичок просто молча записал заказ и посмотрел на мистера Ремору, который хмуро изучал меню.

– Сорок восемь порций жареных бананов, – сказал мистер Ремора по долгом размышлении.

– Интересный выбор, – заметил Хэл. – А вы, сэр?

– Кулёк карамелей! – заявил завуч Ниро.

Солнышко уже забыла, насколько её бывший начальник обожал требовать у всех подряд карамель.

– Карамель – это не национальное индийское блюдо, – сказал Хэл. – Если вы затрудняетесь с выбором, позвольте порекомендовать вам ассорти.

–  Позвольте порекомендовать вам ассорти! – передразнил его Ниро. – Ну и ладно! Тогда я вообще ничего есть не буду! Наверное, это опасно – брать конфеты у иностранцев!

На этот приступ ксенофобии – это слово, которому когда-то научил детей Джером Скволор, означает страх или отвращение к чужим культурам – Хэл ничего не ответил, только кивнул.

– Ваш обед, господа, будет готов очень скоро, – сказал он. – Если вам что-то понадобится, я в кухне.

–  Ваш обед, господа, будет готов очень скоро! – немедленно передразнил Ниро Хэла, который скрылся за дверями кухни. Завуч со вздохом переставил бокал с водой с подставки на деревянный столик, где от воды наверняка останется кружок, и повернулся к учителям. – Голова этого иностранца напомнила мне об этом душке Учителе Чингизе.

– Чингиз – душка? – удивился мистер Ремора. – Если я правильно помню, он оказался знаменитым негодяем!

Миссис Басс нервно подняла руку и поправила парик.

– Если человек преступник, – сказала она, – это ещё не значит, что он необаятельный! К тому же, когда скрываешься от закона, волей-неволей становишься слегка раздражительным!

– Кстати о том, как скрываются от закона… – начал мистер Ремора, но завуч свирепым взглядом оборвал его.

– Потом поговорим, – быстро сказал он и повернулся к Солнышку. – Посыльная, пойдите принесите нам салфетки, – велел он, явно изобретая повод отослать младшую Бодлер и не дать ей подслушать их разговор. – Даже если я ничего не ем, это ещё не значит, что я стану разгуливать с подбородком, вымазанным соусом!

Солнышко немногословно кивнула и направилась к дверям кухни. Как фланёру, ей было жаль прерывать наблюдение, особенно сейчас, когда постояльцы из 372-го номера как раз собирались поговорить о чем-то важном. Но как прирождённый гурме – здесь это изысканное слово означает «Маленькая девочка, наделённая недюжинными кулинарными способностями», – она очень хотела взглянуть на ресторанную кухню. Солнышко увлекалась искусством кулинарии с тех самых пор, когда судья Штраус отвела Бодлеров на рынок купить ингредиенты для соуса «путтанеска», хотя лишь недавно младшая Бодлер подросла настолько, чтобы иметь возможность развивать своё увлечение. Если вам никогда не доводилось заглядывать в ресторанную кухню, советую попробовать, ведь там столько интересных принадлежностей, а забраться туда так просто, если, конечно, вы не обижаетесь, когда на вас сердито смотрят, обнаружив, что вы пролезли куда не следует. Но когда Солнышко вошла в кухню, она не заметила там никаких интересных принадлежностей. Во-первых, кухня была полна пара, который поднимался из десятков кастрюль, кипевших в каждом углу. Из-за пара Солнышко почти ничего не видела, но она не обратила внимания на кухонные принадлежности не только поэтому. В кухне беседовали два непостижимых человека, и то, что они говорили, было куда интереснее любых ингредиентов и приспособлений, которые используются для приготовления индийских национальных блюд.

– У меня новости от Ж. С., – шептал Хэлу то ли Франк, то ли Эрнест. Оба они стояли к Солнышку спиной, склонившись друг к другу, чтобы говорить как можно тише.

Солнышко попятилась в середину особенно густого облака пара, чтобы её не заметили.

– Ж. С.? – переспросил Хэл. – Разве она здесь?

– Она пришла к нам на помощь, – сказал управляющий. – Она наблюдала за небом при помощи Глазного Подкрепителя Видения, и, к сожалению, её наблюдения показали, что всем нам придётся в ближайшем будущем сесть в лужу.

– Жаль, – заметил Хэл. – В луже мокро, и вода грязная.

Солнышко в недоумении почесала в затылке рукой, обтянутой перчаткой. Выражение «сесть в лужу» означает просто «оказаться в унизительном положении», и младшая Бодлер слышала его от родителей, когда они подшучивали друг над другом, играя в нарды. «Бертран, – говорила мама Солнышка, победно бросая кости, – я опять выиграла. Сейчас ты сядешь в лужу!» И тут, сверкнув глазами, она бросалась на папу Солнышка и принималась его щекотать, а дети хохочущей кучей прыгали сверху. Но Хэл, судя по всему, отнёсся к сидению в луже как к реальному будущему, а не фигуре речи, и Солнышко начала думать, что в этом индийском ресторане все не так просто, как кажется.

– Это позор, – согласился не то Франк, не то Эрнест. – Но эту пилюлю можно и подсластить. Я слышал, можно достать кое-какие грибы…

– Сластить лучше сахаром, а не грибами, – с непостижимым выражением заметил Хэл.

– По нашим подсчётам, сахар подвезут ближе к ночи, – с не менее непостижимым выражением ответил управляющий.

– Вот и хорошо, – сказал Хэл. – И так работать не дают. Знаете, сколько листьев салата мне пришлось отправить на крышу?

То ли Франк, то ли Эрнест нахмурился.

– Скажите, – произнёс он ещё тише, – вы тот, кто я думаю?

– А вы – вы тот, кто я думаю? – так же тихо отозвался Хэл.

Солнышко подкралась поближе, надеясь побольше подслушать и выяснить, имеет ли в виду Франк или Эрнест медузообразный мицелий, а Хэл – сахарницу. Но тут, к досаде младшей Бодлер, пол негромко скрипнул, облако пара унеслось прочь, а Хэл и Франк или, возможно, Эрнест обернулись и уставились на неё.

– Та ли вы, кто я думаю? – хором спросили оба.

У тактики немногословной вежливости есть то преимущество, что язык твой реже становится врагом твоим. Например, когда немногословный писатель публикует одно четверостишие в десять лет, это вряд ли кого-то раздражает, а если кто-то за довольно короткое время напишет двенадцать-тринадцать книг, он с большей вероятностью обнаружит, что сидит под кофейным столиком знаменитого негодяя, не дыша и боясь, как бы кто-нибудь из приглашённых на вечеринку с коктейлями не заметил, что доска для игры в нарды отчаянно трепещет, и, глядя на растекающиеся по коврам чернила, задаётся вопросом, стоят ли некоторые литературные занятия подобных жертв. Если бы Солнышко прибегла к тактике словоохотливой вежливости, ей бы пришлось придумывать развёрнутый ответ на поставленный вопрос, и она и представить себе не могла, каков был бы этот ответ. Если бы она была уверена, что управляющий в кухне – это Франк, она сказала бы, например: «Солнышко Бодлер, помогите, пожалуйста», а это в её устах означало бы «Да, я Солнышко Бодлер, и нам с братом и сестрой нужна ваша помощь, а ещё ваша помощь нам нужна, чтобы разоблачить загадочную интригу, которую негодяи плетут в отеле „Развязка“, и сообщить о наших открытиях членам Г. П. В.». Если бы она была уверена, что на неё смотрит Эрнест, она бы сказала, например: «Но хабла эсперанто», а это в её устах значило бы «Извините, я не понимаю, о чем вы говорите». Разумеется, присутствие Хэла все только усложняло, ведь дети прекратили работу в Хранилище Документов по обоюдному согласию сторон, поскольку Хэл полагал, будто это они виновны в поджоге Хранилища Документов, а Бодлеры были вынуждены поскорее бежать из больницы, и Солнышко не знала, точит ли Хэл на них зуб, – здесь это образное выражение означает «Продолжает ли он считать себя врагом Бодлеров», или же он работает в отеле в качестве волонтёра. Однако Солнышко избрала тактику немногословной вежливости, и от неё требовался лишь немногословный ответ.

– Посыльная, – сказала она, и этого было достаточно. Хэл поглядел на Франка, хотя, возможно, это был Эрнест, – а Эрнест, хотя, возможно, это был Франк, поглядел на Хэла. Оба кивнули, а затем отправились к сверкающему буфету в дальнем конце кухни. Хэл открыл буфет и вручил Франку либо Эрнесту большой странный предмет, а тот оглядел его и вручил Солнышку. Предмет был похож на большого металлического паука, из которого во все стороны торчали витые провода, а там, где должна была бы быть голова паука, помещалась пишущая машинка.

– Вы знаете, что это? – спросил то ли негодяй, то ли волонтёр.

– Да, – ответила младшая Бодлер.

Сама Солнышко ничего подобного не видела, но брат и сестра рассказали ей о том, какой странный замок они обнаружили в тайном подземном ходе в глубине Мёртвых Гор. Если бы не научные познания Вайолет и не поразительная способность Клауса запоминать сюжеты русских романов, открыть замок не удалось бы и Солнышко навсегда осталась бы пленницей Графа Олафа.

– Будьте осторожны, – сказал Франк или Эрнест. – Стоит вам прикрепить это устройство на обычную дверную ручку и нажать Г, П и В, дверь превратится в Глагольно Перекрытый Вход. Прошу вас спуститься на лифте в подвал и глагольно перекрыть дверь в номер 025.

– Между прочим, это прачечная, – сказал Хэл, прищурившись на Солнышко из-под очков. – Поэтому там есть вентиляционная шахта, которая выводит наружу пар из стиральных машин, и помещение не перегревается.

– Но если что-то случайно упадёт с неба под нужным углом, – сказал не то Франк, не то Эрнест, – оно пролетит по трубе и окажется в прачечной. А если это что-то – вещь весьма ценная, то комнату нужно как следует запереть, дабы драгоценность не попала в руки врага.

Солнышко Бодлер никак не могла понять, о чем говорят эти взрослые, и ужасно жалела, что ей не удалось остаться незамеченной в облаке пара и подслушать конец разговора. Но она сжала руками в перчатках таинственный замок, понимая, что сейчас не время быть фланёром.

– Благодарю за помощь, посыльная, – сказал Франк, хотя, вероятно, это был Эрнест, а может быть, и ни тот ни другой. – Немногим достанет храбрости помогать в организации подобной интриги.

Солнышко ещё раз немногословно кивнула и направилась к выходу. Она молча прошла в двери и пересекла ресторанный зал, не остановившись даже послушать, о чем шепчется завуч Ниро с мистером Реморой и миссис Басс, молча открыла дверь в 954-й номер и направилась по коридору к лифту. И лишь когда она уже ехала в подвал, её молчаливые размышления прервал ужасный звон.

Часы в вестибюле отеля «Развязка» давно стали легендарными – в данном случае это слово означает «Прославились необыкновенно громким боем». Расположены часы в самом центре потолка, под куполом, и когда часы бьют, звон разносится по всему зданию – он гулок, глубок и звучит как будто некие слова, которые повторяются каждый час. В эту секунду пробило три, и все в отеле слышали рокот колоссальных колоколов, трижды повторивших: «Не так! Не так! Не так!»

Когда Солнышко Бодлер вышла из кабинки и зашагала по подвальному коридору мимо расписных ваз и пронумерованных дверей, у неё возникло такое чувство, словно часы укоряют её за неудачные попытки раскрыть тайны отеля «Развязка». «Не так!»

Она изо всех сил старалась быть хорошим фланёром, но не смогла выяснить, зачем прибыли в отель завуч и два учителя из Пруфрокской подготовительной школы. «Не так!» Она попыталась наладить связь с одним из управляющих отелем, но не сумела разобраться, кто он – Франк или Эрнест, и кто такой Хэл – волонтёр или враг. А главное «Не так!» – она исполняет поручение, данное посыльной, и превращает дверь прачечной в Глагольно Перекрытый Вход, который послужит неведомой зловещей цели. С каждым ударом часов Солнышко преисполнялась уверенности, что все кругом идёт «не так», но вот наконец она добралась до 025-го номера, дверь которого как раз закрывала за собой вышедшая оттуда прачка с длинными светлыми волосами и в мятом форменном платье. Торопливо кивнув, прачка удалилась по коридору. Солнышко отчаянно надеялась, что брату и сестре удастся лучше справиться со своими задачами, поскольку, прикрепляя замок на ручку двери и нажимая на машинке клавиши Г, П и В, она думала лишь о том, что все идёт не так, не так, не так.

И снова не глава

С этого момента история бодлеровских сирот возвращается к прежнему последовательному изложению, и если вы заинтересованы в том, чтобы узнать, какой у неё конец, вам придётся читать главы в том порядке, в котором они помещены в книге, хотя я от души надеюсь, что вы не заинтересованы в том, чтобы узнать, какой конец у этой истории, – по крайней мере, не больше, чем история заинтересована в том, чтобы узнать, какой конец ждёт вас.

Глава седьмая

В этот день с той минуты, как часы пробили три и каждое «Не так!» гулко раскатилось по огромному неверному миру отеля «Развязка», произошло очень многое. На девятом этаже одна женщина внезапно узнала одного химика, и оба расхохотались. В подвале человек с равнодействующими руками доложил по рации, что сию секунду заметил одну странную вещь. На шестом этаже одна экономка сбросила маскировку и просверлила дрелью дырочку за расписной вазой, собираясь исследовать тросы, на которых был подвешен один из лифтов, и все это время прислушивалась к тихим звукам необычайно противной песенки, которая доносилась из номера прямо у экономки над головой. В 296-м номере одного волонтёра осенило, что читать текст на иврите нужно не слева направо, а справа налево и, соответственно, в зеркале – не справа налево, а слева направо, а в кофейне, расположенной в 178-м номере, негодяя, заказавшего кофе с сахаром, немедленно повалили на пол, чтобы официантка могла посмотреть, нет ли у него на щиколотке татуировки, а затем принесли ему за это искренние извинения и бесплатный кусок пирога с ревенем. В 174-м номере банкир снял телефонную трубку – но никто ему не ответил, а в 594-м номере никем не замеченное семейство сидело в компании чемодана с грязным бельём и в окружении аквариумов с тропическими рыбками, не подозревая, что под диванной подушкой в вестибюле лежит салфеточка, за которой оно, семейство, охотится вот уже девять лет. У самого отеля таксист глядел на пар, валивший из трубы, не зная, вернётся ли тот человек со спиной странной формы и потребует ли свои чемоданы, которые так и остались лежать в багажнике, а по другую сторону отеля женщина в водолазном шлеме и сверкающем костюме аквалангиста светила фонариком в воду, стараясь разглядеть сумрачное морское дно. На другом конце города длинный чёрный автомобиль увёз одну женщину от человека, которого она любила, а в другом городе, за много миль от Бодлера, четверо детей играли на пляже, не зная, что им вот-вот предстоит узнать ужасную новость, а ещё в одном городе, не в том, где жили Бодлеры, и не в том, о котором я говорил несколькими строчками выше, некто узнал нечто и поднял некоторый шум, или, по крайней мере, меня в этом убедили. С каждым «Не так!» день катился к вечеру, и происходили самые разные события – не только в огромном неверном мире отеля «Развязка», но и в том огромном неверном мире, который раскинулся за его кирпичными стенами, – однако бодлеровские сироты о них не думали. Как ни странно, обязанности посыльных удерживали их до самого вечера в вестибюле, и поэтому им не представилось случая покататься в кабинках лифта и сделать новые фланёрские наблюдения, а пришлось целые часы напролёт таскать по вестибюлю разные вещи, но Бодлеры не думали ни о вещах, которые они таскали, ни о постояльцах, которые их дожидались, ни о высокой костлявой фигуре не то Франка, не то Эрнеста, который время от времени давал им свои личные поручения. Приближался вечер, звоночки звонили все реже, а Вайолет, Клаус и Солнышко думали только о том, что с ними случилось. Они думали только о том, что удалось увидеть и услышать каждому из них, совершенно не понимая, как же это можно истолковать.

И вот наконец, как и предсказывал то ли Франк, то ли Эрнест, наступила ночь, и в отеле стало очень тихо, и тогда сестры и брат устроились на полу за большой деревянной стойкой, прислонившись спиной к стене и вытянув усталые ноги почти до самых звоночков. Вайолет рассказала об Эсме Скволор, Кармелите Спатс и Джеральдине Жюльен, которых она видела в солярии на крыше, и о своей беседе либо с Франком, либо с Эрнестом в вестибюле. Клаус рассказал о Сэре и Чарльзе в 674-м номере и о своей беседе не то с Франком, не то с Эрнестом в сауне. А Солнышко рассказала о завуче Ниро, мистере Реморе и миссис Басс в 372-м номере и о своей беседе с Хэлом и Франком или Эрнестом в кухне индийского ресторана в 954-м номере. Клаус педантично записывал все в свою записную книжку, а когда настала его очередь рассказывать, передал книжку Вайолет, и три Бодлера перебивали друг друга вопросами и соображениями, но когда все было сказано, и дети посмотрели на бесчисленные пометки чернилами на бумаге, они поняли, что все происходящее осталось для них такой же тайной, как и утром.

– Полнейшая бессмыслица, – сказала Вайолет. – Зачем Эсме устраивает вечеринку? Для чего Кармелите Спатс потребовалось гарпунное ружье?

– Как здесь оказались Сэр и Чарльз? – спросил Клаус. – Для чего из окна сауны вывешена липучка для птиц?

– Для чего Ниро? – спросила Солнышко. – Почему Ремора? Зачем Басс? Отчего Хэл?

– Кто такой Ж. С.? – спросила Вайолет. – Кто он – мужчина, который шныряет в подвале, или женщина, которая наблюдает за небом?

– Где Граф Олаф? – спросил Клаус. – Зачем он созвал в отель столько наших бывших опекунов?

– Франкэрнест, – сказала Солнышко, и это, наверное, был самый сложный вопрос.

И Вайолет, и Клаус, и Солнышко видели кого-то из управляющих буквально за несколько секунд до того, как часы пробили три. Кит Сникет говорила, что если они постараются освидетельствовать всех, кого увидят, то сумеют отличить негодяев от волонтёров, но Бодлеры не знали, кто из них кого видел, и попросту не могли понять, как это двум людям удалось быть в трёх местах одновременно. Вайолет, Клаус и Солнышко молча обдумывали сложившееся положение, прислушиваясь к тишине, которую нарушал лишь странный повторяющийся звук, доносившийся, судя по всему, снаружи. Некоторое время этот звук казался бодлеровским сиротам ещё одной нераскрытой тайной, но вскоре они поняли – это квакают лягушки. В глубинах пруда наверняка обитали тысячи лягушек, и когда настала ночь, лягушки всплыли на поверхность и переговаривались друг с другом гортанными кличами, свойственными их виду. Это был непостижимый звук, наводивший на мысль о том, что и мир природы тоже изъясняется шифром, который Бодлеры не могут разгадать.

– Кит сказала, что ничего не будет хорошо, – вспомнила Вайолет. – Она сказала, что, хотя поступки наши и благородны, ничего у нас не выйдет.

– Это правда, – кивнул Клаус. – Ещё она сказала, что наши надежды растают как дым, и, возможно, была права. Каждый из нас стал свидетелем истории, и все они как одна лишены смысла.

– Слон, – сказала Солнышко.

Вайолет и Клаус удивлённо посмотрели на сестру.

– Стихи, – сказала та. – Папа.

Вайолет и Клаус в недоумении переглянулись.

– Слон! – повторила Солнышко, но это был один из редких случаев, когда Вайолет и Клаус не понимали, что говорит их сестра. На лобике Солнышка появилась глубокая морщина: малышка пыталась придумать, как бы объяснить брату и сестре, что она имеет в виду. Наконец она поглядела на Вайолет и Клауса и воскликнула: – Джон Годфри Сакс!

Бодлеры просияли.

Скорее всего имя Джон Годфри Сакс ничего вам не говорит, если, конечно, вы не горячий поклонник американских поэтов-юмористов девятнадцатого века. Таких людей в мире немного, однако отец Бодлеров был одним из них и знал наизусть несколько стихотворений. Время от времени на него находило – как вы, наверное, понимаете, здесь это выражение означает «Он впадал в странное и импульсивное настроение», – и тогда он хватал ближайшего маленького Бодлера, начинал качать его на коленях и читал ему стихотворение Джона Годфри Сакса про слона. В этом стихотворении рассказывается о том, как шестеро слепцов впервые в жизни повстречали слона и не могли договориться друг с другом, как выглядит это животное. Первый слепец ощупал просторный гладкий бок слона и решил, будто слон похож на стену. Второй ощупал бивень и сделал вывод, что слон похож на копье. Третий ощупал хобот, четвёртый – ногу и так далее и так далее, и вот все слепцы принялись спорить, как выглядит слон. Когда Вайолет и Клаус немного подросли, они, как и многие дети, стали считать, что когда на папу находит, это не совсем удобно, поэтому главным слушателем декламаций мистера Бодлера стала Солнышко, потому-то она и помнила стихи лучше всех.

– Это стихи прямо про нас, – заметила Вайолет. – Каждый из нас ощупал крошечный кусочек мозаики, но целую картинку никто не видел.

– Целую картинку никто не видел, – подтвердил Клаус. – За каждой дверью в отеле «Развязка» скрывается тайна, и никто не может быть сразу везде и наблюдать сразу за всеми волонтёрами и сразу за всеми негодяями.

– А нам придётся, – вздохнула Вайолет. – Кит сказала, что сахарницу уже везут в отель. Нельзя допустить, чтобы она попала в руки самозванца.

– Но ведь сахарницу можно спрятать где угодно, – сказал Клаус. – И самозванцем может оказаться кто угодно. Все, кого мы видели, говорили о Ж. С., но мы даже не знаем, мужчина это или женщина!

– Хоть каждый был отчасти прав… – процитировала Солнышко предпоследнюю строчку стихотворения про слона.

Ею брат и сестра улыбнулись и закончили стихотворение:

– Но было все не так! [1]1
  Здесь и далее стихи в пер. С. Степанова.


[Закрыть]– хором сказали они, но их слова потонули в оглушительном звоне. «Не так! – возвестили часы отеля „Развязка“. – Не так! Не так! Не так! Не так! Не так! Не так! Не так! Не так! Не так! Не так! Не так!»

– Уже поздно, – сказал Клаус, когда затихло двенадцатое «Не так!». – Я и не заметил, как мы засиделись.

Они встали, потянулись и обнаружили, что в вестибюле пусто и тихо. Крышку рояля опустили. Фонтан выключили. Даже за конторкой портье никого не было, как будто отель «Развязка» не ожидал новых постояльцев до завтра. Единственным признаком жизни под громадной куполообразной кровлей был только свет лампы в форме лягушки и, разумеется, сами Бодлеры.

– Наверное, все постояльцы спят, – сказала Вайолет, – или читают до утра, как говорил Франк.

– Или Эрнест, – уточнила Солнышко.

– Может быть, и нам попробовать поспать? – предложил Клаус. – Остался ещё целый день на разгадку этих тайн, и когда он наступит, у нас должны быть ясные головы.

– Наверное, в темноте ничего пронаблюдать не получится, – сказала Вайолет.

– Устала, – зевнула Солнышко.

Ею брат и сестра кивнули, но трое сирот так и остались стоять. Ложиться спать, когда в отеле так и шныряют враги, строя зловещие козни, было неразумно. Но ведь козни строятся каждую ночь, и не только в отеле «Развязка», но и во всем мире, и даже самые благородные из волонтёров должны время от времени смыкать глаза – здесь это образное выражение значит «Ложиться на пол за большой деревянной стойкой и надеяться, что никто не вызовет посыльного до самого утра». Дети, конечно, предпочли бы спать в более удобной обстановке, но с тех пор, как у них в распоряжении была более удобная обстановка, прошло столько времени, что они без долгих разговоров пожелали друг другу спокойной ночи, а Клаус протянул руку и выключил лампу в виде лягушки. Несколько минут дети лежали в темноте, прислушиваясь к лягушачьему кваканью, доносившемуся из пруда.

– Темно, – сказала Солнышко. Младшая Бодлер не очень боялась темноты, но сочла этот факт достойным упоминания.

– Да уж, темно, – зевнув, согласилась Вайолет. – Ещё и в темных очках. Как там сказала Кит Сникет? Словно ворон, одиноко парящий в беспросветной ночи.

– Точно! – воскликнул Клаус.

Сестры услышали, как он встаёт в темноте, а затем снова включает лягушачью лампу, из-за чего обе девочки зажмурились, несмотря на тёмные очки.

– Что случилось? – спросила Вайолет. – Я думала, мы собираемся поспать.

– Разве можно спать, когда этой самой ночью в отель доставят сахарницу?! – спросил Клаус.

– Что? – спросила Солнышко. – Как?

Клаус вытащил из кармана записную книжку и пролистал странички, на которых записывал все наблюдения Бодлеров.

– Ею принесут вороны, – сказал он.

– Вороны? – удивилась Вайолет.

– Воронам не впервые приходится переносить важные грузы, – сказал Клаус, напомнив сёстрам о воронах из Города Почитателей Ворон, которые приносили Бодлерам весточки от Квегмайров. – Потому– то Эсме Скволор и высматривает их Глазным Подкрепителем Видения.

– Ж. С. тоже, – сказала Солнышко, вспомнив, что говорил то ли Франк, то ли Эрнест о наблюдении за небом.

– Поэтому Кармелита Спатс и потребовала принести ей гарпунное ружье, – задумчиво сказала Вайолет. – Она собирается стрелять из него по воронам – тогда Г. П. В. никогда не получит сахарницу.

– И поэтому не то Франк, не то Эрнест велел мне вывесить из окна сауны липучку для птиц, – сказал Клаус. – Если сбить ворон из гарпунного ружья, они упадут на липучку, и он поймёт, что доставить сахарницу не удалось.

– Но кто именно велел тебе вывесить липучку – Франк или Эрнест? – спросила Вайолет. – Ведь если это был Франк, то липучка станет для волонтёров сигналом о поражении. А если Эрнест – она станет для негодяев сигналом о победе!

– А как же сахарница? – спросил Клаус. – Если гарпун попадёт в ворону, она же выронит сахарницу. – Он с хмурым видом перевернул страницу в записной книжке. – Если вороны уронят такой тяжёлый предмет, он упадёт прямо в пруд.

– Нет, наверное, – сказала Солнышко.

– А куда ему ещё падать? – спросила Вайолет.

– Постирка, – сказала Солнышко, что означало «В прачечную».

– А как же она попадёт в прачечную? – спросил Клаус.

– В трубу, – ответила Солнышко. – Франк сказал. Или Эрнест.

– Потому-то тебе и велели повесить замок на дверь прачечной, – сказала Вайолет. – Тогда никто не сможет забрать сахарницу.

– Но кто же велел тебе это сделать – Франк или Эрнест? – спросил Клаус. – Ведь если это был Франк, сахарница окажется надёжно спрятана от негодяев, которые стремятся её заполучить. А если Эрнест – сахарница окажется надёжно спрятана от волонтёров, которые обязательно должны её получить!

– Ж. С., – сказала Солнышко.

– Ж. С. – ключ к разгадке этой тайны, – согласилась Вайолет. – Эсме Скволор считает, будто Ж. С. испортит ей вечеринку. Сэр считает, будто Ж. С. сам устраивает эту вечеринку. Хэл думает, будто Ж. С. здесь, чтобы прийти на помощь. Кит думает, будто Ж. С. может оказаться врагом. А мы даже не знаем, мужчина это или женщина!

– Как слепцы, – сказала Солнышко. – И слон.

– Нужно разыскать Ж. С., – согласился Клаус. – Только как? Найти постояльца в огромном отеле – это как разыскать книгу в библиотеке.

– В библиотеке без каталога, – тихо добавила Вайолет, и трое Бодлеров при свете лягушачьей лампы обменялись печальными взглядами.

Детям уже приходилось в самых отчаянных обстоятельствах отыскивать ответы на свои вопросы во множестве библиотек. Они расшифровали сообщение в библиотеке, за стенами которой бушевал ураган, и разыскали важные сведения, когда их выслеживала в библиотеке зловещая особа в жутких туфлях. Они обнаружили жизненно важную информацию в библиотеке, которая состояла всего из трёх книг, и раздобыли нужнейшую карту в библиотеке, которая представляла собой всего-навсего кипу бумаг под столом. Бодлеры умудрились найти разгадки некоторых тайн даже в полностью сгоревшей библиотеке, от которой осталось всего несколько обрывков горелой бумаги и девиз на железной арке. Вайолет, Клаус и Солнышко на мгновение задержались у стойки посыльных и вспомнили все библиотеки, которые им доводилось видеть, не зная, поможет ли им то, что они уже сумели узнать, в поисках одной-единственной книги в этой непостижимой библиотеке – в отеле «Развязка».

– «Здесь царит покой», – повторила Солнышко девиз, который обнаружили её брат и сестра, и когда эхо её слов затихло под сводами вестибюля, над головой у детей послышался шорох – легчайший шелест, еле различимый из-за кваканья лягушек.

Шорох становился все громче, но в сумраке под куполом ничего не было видно, поскольку тьма была черна, словно ворон, одиноко парящий в беспросветной ночи. Наконец Вайолет подняла над головой лампу в виде лягушки, насколько хватило провода, и дети сняли тёмные очки. И вот они разглядели тёмную фигурку, которая спускалась из механизма часов на чем-то вроде толстой верёвки. Зрелище было странное и даже зловещее – словно паук спускался из паутины, – но Бодлеры не могли не восхититься ловкости, с которой это делалось. С легчайшим шорохом фигура все приближалась, и наконец дети увидели, что это человек, высокий и тощий, а руки и ноги у него торчат под странными углами, словно он сделан не из плоти и крови, а из коктейльных соломинок. Он спускался по верёвке, которую сам же и разматывал, – я вам не рекомендую проделывать подобные упражнения без должной тренировки, а лучший тренер, к несчастью, вынужден скрываться после того, как некий штаб в горах подожгли негодяи, и теперь он зарабатывает себе на жизнь, выступая с номером «Паук» в бродячем цирке. Почти достигнув пола, фигура проделала элегантный пируэт, отпустила верёвку и бесшумно приземлилась. Человек зашагал к Бодлерам, остановившись лишь затем, чтобы снять пылинку со слова «УПРАВЛЯЮЩИЙ», затейливо вышитого на кармане куртки.

– Добрый вечер, Бодлеры, – сказал он. – Простите, что я раньше не сказал вам, кто я такой, но мне надо было убедиться – вы те, кто я думаю. Наверное, было очень трудно блуждать по отелю без каталога.

– Так значит, каталог существует?! – спросил Клаус.

– Разумеется, существует! – ответил человек. – Думаете, стал бы я организовывать работу всего этого здания согласно Десятичной Системе Дьюи, забыв при этом снабдить его каталогом?

– Но где же этот каталог? – спросила Вайолет.

Человек улыбнулся.

– Пойдёмте покажу, – сказал он.

– Капкан, – шепнула Солнышко брату и сестре, и старшие Бодлеры кивнули.

– Мы никуда не пойдём, пока вы нам не докажете, что вам можно доверять, – сказала Вайолет.

Человек снова улыбнулся.