Текст книги "Тридцатник, и только"

Автор книги: Лайза Джуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)

Час спустя от его энтузиазма остались жалкие крохи.

Тело, разогретое ходьбой, зябло, руки и нос коченели, а задница онемела. Диг отччаянно хотел есть и столь же отчаянно томился от скуки.

За целый час на подступах к живописному островку ничего не произошло – ровным счетом. Откуда-то примчалась собака, наверное, учуяла добычу, дрожавшую на коленях у Дига. Флюгер на крыше дома дрогнул несколько раз. Машина свернула на тропку, чтобы развернуться. Все.

Дилайла по-прежнему сидела на скамье – в очках, с лиицом, занавешенным волосами.

Еще пять минут, сказал себе Диг, еще пять минут, и я возвращаюсь домой.

И вдруг он услыхал шум: щелчок, за ним еще один, раздался смех. Средний дом наконец пробудился от спячки. Диг сунул пса под пальто и устроился поудобнее, чтобы без помех наблюдать за происходящим.

Дверь дома распахнулась, и Диг разглядел в сумраке силуэты людей, занятых сборами. Люди бесперрывно переругивались, жаловались и покрикивали друг на друга. Дилайла слегка развернулась на скамье и, слегка спутив очки, уставилась на открытую дверь.

– Мэдди, прекрати! – раздался женский голос с суррейским акцентом. – Оставь собаку в покое!

На гравиевую дорожку выскочил крупный ньюфаундленд, на его спине подскакивала маленькая девочка, легонько погонявшая пса линейкой.

– Ну, Монти! Ну! – верещала хорошенькая темноволосая погонщица.

– Слезь со собаки, Мэдди! – на пороге возникла высокая, худая женщина в вытертой офицерской шинели с меховым воротником, на ногах у нее были зеленые резиновые сапоги, в руках она держала большое одеяло и скороварку. В молодости женщина явно была настоящей красвицей. Взъерошенные волосы, черные, как вороное крыло, были подстрижены клином, что ей очень шло.

За женщиной, уткнувшись в книжку, брел мальчик лет десяти. Даже на таком расстоянии Диг разглядел яркую обложку книги о Гарри Поттере. Не отрывая глаз от книги, мальчик ловко пинал мяч.

Женщина достала из потертой сумки связку ключей и открыла багажник серебристого «мерседеса». Дверца взлетела вверх, собака, одеяло, и скороварка приземлились на багажном пространстве.

Теперь Мэдди играла в лошадки: она скакала галопом по кругу, разбрасывала подошвами гравий, ржала и цокала языком.

– Мэдди, перестань! Садись в машину!

Темноволосый мальчик пинком загнал мяч в гараж и скользнул на заднее сиденье, так и не оторвавшись от книги. Мэдди продолжала игнорировать мать.

– Мэдди! Немедленно в машину, не то можешь забыть про «Макдональдс»! Останешься здесь одна!

Мэдди тут же бросила линейку, подбежала к «мерседесу», запрыгнула на заднее сиденье рядом с братом и привязала себя чем-то вроде упряжи. Ньюфаундленд засопел над головой Мэдди, она обернулась и просияла.

Что ж, думал Диг, очень мило: симпатичная собака, симпатичная девочка, этакая домашняя идиллия, – но нам-то что за дело? Где смуглый незнакомец в плаще, где загадочный пакет, где приключение?

Женщина засигналила, и Диг от неожиданности схватился за сердце. Приоткрыв окно, она высунула голову.

– Софи! – заорала она, раздраженно сигналя. – Сейчас же спускайся!

Дигу подумал, что она принадлежит к той породе женщин, которые из любого пустятка сделают драму.

Через несколько секунд дверь со скрипом отворилась. Диг увидел, как Дилайла замерла на скамье, прикрывая ладонью лицо (она определенно старалась остаться не узнанной, догадался Диг), когда очень высокая и стройная девочка ступила на крыльцо.

– Честное слово, мама, – крикнула она, запирая дверь, – ты так орешь, что соседи могут подумать, будто ты нас истязаешь. – Она фыркнула и сунула ключ в рюкзак.

На вид ей было лет двенадцать – черные ботинки, свободные спортивные зеленые штаны и серая шубка не по размеру. Длинные волосы распадались посередине на пробор, они были теплого золотистого оттенка, резко контрастируя с темными гшевелюрами остальных членов семейства. Нежная кожа, гибкая фигура, правильные черты лица – на таких девушек, полагал Диг, и охотятся в торговых центрах представители модельных агентств. И хотя ей было всего лишь двенадцать или тринадцать лет, девочка выглядела настоящей принцессой, рядом с ней хотелось расправить плечи, выпятить грудь и пружинить шаг.

Завязывай, педофил хренов, обругал себя Диг, хватит.

Пока девочка обходила машину, Диг смог получше разглядеть ее. Пухлые, атласные губы, большие голубые глаза с темным ресницами, кремовая кожа и надутое выражение лица. Мать что-то сказала ей, и девочка неохотно улыбнулась. Улыбаясь, она повернулась в сторону Дига, и, словно кирпич, брошенный в окно, мысль вонзилась в его мозг.

О черт, подумал он, она похожа на Лесли Эш из «Квадрофении».

Диг обернулся на Дилайлу; та не пошевелила ни мускулом, с тех пор как из дома вышла девочка. Он снова перевел на нее взгляд, девочка пристегивала ремень безопасности. С ума сойти, до чего они похожи: выражение лица, губы, улыбка, та же потрясающая фигура, покачивающиеся бедра, персиково-сливочная кожа. Все одинаково… в точности. Ему вдруг стало трудно дышать. Диг вспомнил игровую площадку в школе Святой Троице: вот он сидит, скрестив ноги, на траве, на коленях новое расписание, а в душе зарождается потрясение, которое сформирует его характер – он впервые увидел Дилайлу. Странно, думал Диг, эта девушка – вылитая Дилайла, но как?..

Он оглянулся на Дилайлу; вцепившись побелевшими пальцами в спинку скамьи, она беспомощно смотрела, как «мерседес» выезжает на дорогу. Ветер сдул волосы ее лица, и вид у нее был потереянный. Когда машина покатила прочь, Дилайла машинально сдвинула очки на макушку, и Диг увидел, что на ее щеках блестят слезы. Он чувствовал себя паршиво. Он был напуган и ошарашен.

Диг посмотрел вслед машине: девочка переругивалась с младшим братом, сидевшим позади. Неужто, думал он, неужто эта девочка, эта красивая, сердитая и удивительная девочка – его дочь?

Глава тридцать четвертая

Надин некогда было думать ни о Диге с Дилайлой, ни о Филе, оставшимся в пустой квартире, – ни о чем, кроме выдержки, диафрагмы и освещении. Что ее только радовало. Четыре часа кряду она таскала свое оборудование по улицам Барселоны, улещивала полицейских и подкупала лавочников, чтобы завладеть приглянувшейся съемочной площадкой. А еще приходилось сдерживать толпу облизывающихся мужиков, норовивших погладить взглядами Фабиану, восемнадцатилетнюю звезду рекламной компании «Рено». Но через четыре часа пошел дождь. Хлынул как из ведра. И съемки пришлось отложить.

Надин сидела в отеле, слушала, как капли дождя рикошетом отскакивают от черепичной крыши над головой, складывала в столбики желтые коробочки с пленкой и старательно боролась с искушением позвонить домой. Голос Фила, со скоростью звука преодолевший несколько сотен миль, не поднимет ей настроения. Наоборот, ухудшит. Лучше не знать, что он там делает. Но стоило ей выбросить из головы Филипа Рича, в лимонно-подштанниковом великолепии развалившегося на ее кровати, как его место заступил образ Дилайлы – вот она, сияя свежестью и чистотой, разгуливает по квартире Дига, готовая к сексуальным забавам. А-а-а…. Надин затрясла головой.

Боже, думала Надин, кошмарный вчера выдался вечерок.

Она посмотрела на часы. Было всего три, но из-за черных туч, нависших над Барселоной, казалось, что на улице вечер. Надин зевнула, вытянулась на шелковом гостиничном ложе и закрыла глаза. Хорошо бы вздремнуть ненадолго, прикорнуть в роскошном заграничном номере. В конце концов она на ногах с половины шестого утра.

Звуки, доносившиеся из окна, убаюкивали. Сердитые автомобили, нетерпеливые грузовики, гостиничный привратник, свистком подзывавший такси, песня дождя, дискантом звучавшая на крыше и басом на холщовой маркизе, прикрывающей вход в отель. За дверью то и дело раздавался приглушенный иностранный говор, напоминавший, что сейчас день и кругом полно занятых людей, которым некогда валяться в постели.

Надин натянула на себя шелковое покрывало. Устраиваясь поуютнее, она полусонно думала о завтрашних съемках, о сегодняшнем ужине, о том, что надо не забыть купить пленку, о прочих обычных, приятных и скучных вещах.

И вдруг – оп! – вот оно. Бах! – и в приятную дрему ворвалась Дилайла. В проклятом полотенце. В квартире Дига, черт бы ее побрал. Готовая наброситься на дурачка Дига. Бум! – и вот вам пожалуйста, ее силуэт на заднем сиденье черного такси в два часа утра, она обнимает Дига, ее губы прижаты к его губам. Трах! – и Дилайла на игровой площадке в школе Святой Троица, сидит на коленях у Дига, взгляд мечет холодные голубые молнии в сторону Надин, и та чувствует себя толстой уродиной, тупой и нелепой.

Надин отбросила покрывало и вскочила. Дилайла крадет у нее даже сон. Господи, как хочется завопить от такой несправедливости.

Дилайла заполонила собой все.

Надин рывком открыла мини-бар и свирепо оглядела его содержимое, словно бросая вызов: сможет ли это жалкое подобие холодильника предложить ей настоящую выпивку, которая хоть чуть-чуть ослабит боль, и горечь, и оголтелую, рвущую на куски ревность? Ну, что там у тебя имеется?

Она углядела четвертушку «Луи Редерера» и маленькую бутылочку «Хосе Куэрво». Грустно пить текилу в одиночестве, посреди бела дня, но в нынешнем состоянии такая перспектива ей даже понравилась. Да пошли они все! За окном лил дождь, небо потемнело еще сильнее, она сидит в иностранном отеле, и настроение у нее паршивей некуда. Лучшего повода для визита в алко-страну и не придумаешь.

Надин заскочила в ванную за стаканом для полоскания зубов, вытряхнула в нее текилу, долила доверху холодного пенистого шампанского, встряхнула как следует и опрокинула в рот.

От газированной смеси ее передернуло. Гадость. Она громко рыгнула и слизнула шампанское с ладони.

Алкоголь подействовал мгновенно, комната, вид из окна и настроение Надин тотчас заиграли мягкими красками. Теперь Надин хотелось курить. Не просто хотелось, до смерти хотелось. В номере курение возбранялось. Окно было наглухо забито.

Надин вылила остатки шампанского в стакан, залпом выпила, надела туфли, накинула на плечи кардиган, взяла ключ от номера и направилась вниз, в бар.

Останавливаясь в отелях, особенно в таких шикарных, как этот, Надин словно попадала в другой мир. Она могла бы всю жизнь провести в гостинице, устранившись от скучных бытовых обязанностей вроде уборки, готовки, общения с сантехниками, оплаты счетов, вызова такси, закупок кукурузных хлопьев, глажки, полирования ногтей, подписки на газеты и поисков, где бы перекусить.

Но больше всего в шикарных отелях ей нравилось то, что все они были одинаковы. На любом континенте, в первом или в третьем мире, вы всегда могли рассчитывать на сваренное в крутую яйцо и бутылку приличного шампанского, на сейф для хранения ценностей и мини-бар. Куда бы вы ни приезжали, стоило вам переступить порог дорогого отеля, как вы оказывались в другой стране, абсолютно не связанной с той, где отель построили. Страна эта называлась Отель и была одной из самых уютных на свете.

А эти симпатичные изящные штуковинки! Например, у бумажной подставки, которую Надин выдали под коктейль с шампанским, края вырезаны зубчиками. И газеты, куда ни глянь, лежат себе на полированных стойках из красного дерева. И великолепный ковер с эмблемой отеля. Хорошо бы завести дома именной ковер, думала Надин, с вытканными инициалами НК, да и прочие завитушки и украшеньица тоже не помешают.

Надин уютно устроилась в уголке бара на мягком, как губка, диванче и в стратегической близости от бармена, чтобы подолгу не ловить его взгляда. Голова у нее приятно плыла, а последние новости в газете, которые она пыталась расшифровать с помощью школьного испанского, начали терять внятность. Бизилось шесть часов, за окном по-прежнему лил дождь. Надин была пьяна.

– Вот ты где! Слава богу! – Невысокая девушка с личиком эльфа, коротко стрижеными черными волосами, перетняутыми на лбц банданой, рухнула рядом с Надин. – Мы тебя повсюду ищем. – То была Пиа. – Фабиана прочесывает киоски в холле, Сара тралит коридоры в поисках твоего обезглавленного тела. Мы звонили в твой номер весь день. Я уже собралась вызывать полицию.

Она сморщила крошечный носик, дабы подчеркнуть драматичность событий, и сердито ударила Надин по руке – в наказание за пустые хлопоты.

– Ну прости. – Надин вдруг осознала, что ее губы зажили отдельной от языка жизнью, и если она не сосредоточится, то скоро начнет растягивать слова. – Я не подумала. Прости. Ударь меня еще.

Пиа скорчила гримаску и воспользовалась предложением Надин.

– Плохой фотограф, – шутливо выговаривала она. – Повтори, кто ты?

– Плохой фотограф, – Надин понурилась.

– Да ты еще и пьяный фотограф! Ну-ка дыхни, – приказала Пиа, подставляя миниатюрные ноздри к рту Надин. – Точно! Напилась! Черт, Дин, еще шести нет, а ты уже в стельку! Деваться некуда, – она встала на ноги, обутые в платформы, – придется найти Сару и Фабиану. А когда я вернусь, на столе должно стоять то, что ты пьешь, на нашу долю и за твой счет. О'кей?

– О'кей.

Надин наблюдала за Пиа, удалявшейся по ковру в направлении мерцающего холла, ее крошечные бедра, обтянутые черными велосипедными шортами, виляли из стороны в сторону, лодыжки, казалось, вот-вот треснут под тяжестью пристегнутых к ним туфель на платформе. Все мужчины в баре смотрели Пиа вслед.

Она вернулась через пятнадцать минут с Сарой – худой, как спичка, блондинкой, выпускницей престижной школы, в группе Сара работала стилистом, и на язык ей лучше было не попадаться; следом шла Фабиана – новоиспеченное лицо «Рено», девушка с роскошными формами. Надин подумала, что в такой компании она выглядит рыжим клоуном. Но подобное сравнение ее ничуть не обеспокоило. Она обожала пить в компании красивых женщин. Это было забавно, все равно что гулять в парке с породистой собакой: все на тебя смотрят и пытаются завести разговор.

– Лахудра старая, – Сара сняла кашемировый жакет, обнажив точеные руки и плечи, – сколько ты уже вылакала? – Надин хихикнула, пожала плечами и икнула. – Все, больше ни слова, – предупредила Сара.

У столика возник официант с четырьмя коктейлями – каждый на зубчатой подставочке – и блюдцем фисташек. Осмелев в компании красвиц Надин, одарила его обворожительной улыбкой и сказала «gracias» со всей испанистостью, какую только могла изобразить. Официант улыбнулся в ответ, и Надин покраснела. Девушки многозначительно загомонили. Так начался девичник, обещавший несколько часов неподдельного веселья.

К восьми часам вечера солидная умеренность бара трансформировалась в субботний разгул, и квартет ярких голосистых англичанок, глушивших шампанское в уголке, уже не пользовался всеобщим вниманием. Пиа, как обычно, потешала приятельниц повестью о своих мужиках, приперчивая истории замысловатыми ругательствами и для наглядности разыгрывая сценки; в исполнении тощей ломкой Пиа представление достигало мощного комического эффекта. Изрядно пьяная Надин не могла нарадоваться разгулявшейся Пиа, поскольку от нее самой ничего не требовалось, кроме как сидеть и глупо улыбаться, не тратя силы на сочинение мало-мальски интеллектуальных реплик.

Мочевой пузырь предрекал, что поход в Seтoritas[12]12
  Дамская комната ( исп.)


[Закрыть] неизбежен, но разум напоминал, что она чересчур набралась, и каблуки у нее слишком высокие. К тому же Надин не знала, где находится дамская комната, и ей придется искать туалет целую вечность, шатаясь и тыкаясь в разные двери, а когда найдет, то непременно столкнется там с убогой анемичной испанкой, у которой работа такая – сидеть день-деньской в туалете перед тарелочкой с тремя песетами, и Надин почувствует себя дико виноватой за то, что не оставит ей ни гроша, и слишком все это хлопотно, поэтому лучше скрестить ноги и ничего не пить… до поры до времени… Надин доплыла почти до конца потока сознания, когда сообразила, что Сара ее о чем-то спрашивает.

– Извини, – пробормотала Надин, включаясь в разговор.

– Говорю, ты все еще встречаешься с тем очень симпатичным парнем, с которым я тебя видела последний раз? – допытывалась Сара.

Надин порылась в памяти. Последний раз они с Сарой были вместе в компании примерно полгода назад, когда она встречалась с… с кем же? Ах, с Джимми, конечно, тридцатидевятилетний педикюрщик, такой же рыжий, как она сама, Надин это обстоятельство немного досаждало. В те два месяца, что они провели вместе, их принимали за брата и сестру; Надин находила это оскорбительным: во-первых, разница в возрасте, а во-вторых, Джимми был… не то что уродом, но и «очень симпатичным парнем» его тоже не назовешь. Вряд ли Сара имела в виду его.

– Ну тот парень, – продолжила Сара, заметив растерянность Надин, – лохматый такой, с большими бровями, у него еще странное имя, и он музыкой занимается.

Надин поперхнулась коктейлем.

– Что! – она утерла подбородок тыльной стороной ладони и неестественно громко расхохоталась. – Ты спрашиваешь о Диге?

– Точно, – подхватила Сара. – Диг! Я же говорю: дурацкое имя! Так что с ним случилось? Вы по-прежнему вместе?

Надин опять театрально расхохоталась и затрясла головой:

– Мы с Дигом друзья, а не любовники.

– Не может быть! – удивилась Сара. – На вас посмотреть, идеальная пара, каких поискать. – Надин всё надрывалась от смеха. – Нет, правда, – глаза Сары блестели от предвкушения интимных откровений, – что между вами происходит? Вы двое прямо светились. А как он тебя обнимал!

– Ну, мы знакомы сто лет и очень нежно друг к другу относимся.

– Нет, – недоверчиво протянула Сара, – тут что-то не так. Когда мы вернулись домой в тот вечер, я сказала Нейлу, что никогда не могла понять, почему ты никак не найдешь себе нормального мужика, и вот наконец-то свершилось. И за тебя ужасно радовалась: он производил такое приятное впечатление, и вы отлично смотрелись вместе. Ты его знаешь? – обратилась она к Пиа.

Пиа размашисто кивнула.

– Диг классный! – объявила она, и Надин не в первый раз подивилась способности ассистентки подгонять свои мнения под текущую ситуацию. Прежде она неизменно поддакивала Надин, когда та сожалела о тощих ногах, невысоком росте и шевелюре Дига, похожей на парик.

– Ей-богу, – Сара повернулась к Фабиенне, – он очень симпатичный, и отлично держится, и ты бы видела, как он на нее смотрит!.. Нейл сроду так на меня не смотрел, а еще замуж зовет!

Надин снова расхохоталась. Ей уже не в первый раз говорили, что они с Дигом составляют замечательную пару; многие до Сары совершали ту же ошибку, но сегодня, пребывая в растерзанном состоянии и неотвязно вспоминая Дилайлу, Надин не хотела закрывать тему. В животе у нее странно забулькало, и она вдруг ощутила слабость во всем теле.

– И как же он на меня смотрел? – спросила она.

– Ну… – Сара на секунду задумалась, – он как бы гордился тобой. Как бы хвастался: смотрите, мол, какая у меня девушка. И так бережно тебя обнимал, и охотно смеялся твоим шуткам. Честное слово, я подумала, что это твой новый бойфренд, абсолютно на тебе помешанный.

– Ха, – ухмыльнулась Надин и с деланной небрежность пояснила: – все не так. Диг – мой одноклассник и друг.

Ей хотелось слушать и слушать про то, как Диг на нее смотрит, и как они выглядят вместе, и какая они завидная пара. Сейчас ей это было необходимо.

– Так почему ты не наложишь на него лапу? – поинтересовалось Сара. – Он что, голубой?

– Диг? – Надин хлопнула себя по ляжкам. – Да ты в уме? Он глубоко гетеросексуален. Даже чересчур, если на то пошло.

– Тогда в чем дело? Только не говори, что он увяз в длительных отношениях с женщиной, которая ему совершенно не подходит!

– Ничего подобного! Диг – серийный однолюб, как и я.. разве что его связи еще короче моих.

– Значит так, – подытожила Сапа, – вы оба свободны, хорошо друг к другу относитесь, вы – лучшие друзья и знакомы тысячу лет? – Надин кивнула. – Тогда почему, черт возьми, вы не любовники? Немногие пары могут похвастаться столь тесными отношениями. – Надин почувствовала, как на нее накатывает истерика.

– Он что, тебя не возбуждает, ни капли? – Пиа игриво ткнула Надин в бок.

Надин собиралась по привычке уничижительно фыркнуть, как она это делала много раз в ответ на подобный вопрос: «Ростом не вышел». Она всегда ссылалась на низкорослость Дига и вдобавок отпускала шутку по поводу его тощих ног, большой брови, торчащих волос, и все смеялись, и предмет разговора казался исчерпанным. Но сегодня… сегодня ей хотелось быть честной. Ей требовалось облегчить душу, перевалить на кого-нибудь тяжесть ужасного открытия: она влюблена в своего лучшего друга. А Диг и вправду классный. Кто бы сомневался. И какой у него глубокий взгляд, и как изгибаются губы, когда он улыбается! Он не высок, но выше Надин. И у него длинные густые ресницы, и классная задница. Он сексуален, как черт. И всегда таким был.

Надин взглянула на Пиа с проказливой улыбкой.

– Ну-у, – протянула она, и все три девушки завизжали от удовольствия, – в общем, он милый. – Кровь прилила к лицу Надин, стоило ей закончить эту фразу. Она вдруг почувствовала странную легкость и присоединилась к довольному смеху подружек. И резко оборвала смех, когда сообразила, что едва не обмочилась, по крайней мере, была очень к тому близка. – Ой, – она заткнула себе рот рукой, – простите, девочки, природа громко требует своего.

– О нет! – огорчилась Пиа. – Только не сейчас. Не уходи. Ты ведь только что призналась, что тащишься от своего лучшего друга!

Надин встала, прямая, как доска, крепко сжав каждый мускул:

– Надо, девочки, правда. – Она переминалась с ноги на ногу, пока Пиа отодвигалась от столика, уступая ей дорогу, а потом рванула по ковровым эмблемам отеля в просторный мраморный холл, стараясь не слишком бросаться в глаза.

Ноги Надин слегка подкашивались, когда она огибала столики и кресла с многолюдном баре. Она была пьянее, чем думала, и чувствовала себя обрюзгшей и растрепанной. Ступала она тяжело, словно на ногах были не туфли, а кирпичи, а прохладный холл с высоким потолком показался громадным, как каток. Пробираясь к туалетам, Надин не сомневалась, что снующие по холлу бизнесмены с щегольскими портфелями и неулыбчивыми лицами пялятся на нее – раскрасневшуюся, слегка испуганную девушку с рыжими волосами и в странном платье, неуверенно ступающую по мраморному полу. Надин словно попала в иной мир, словно сошла с экрана прямо на улицу в солнечный день.

Она толкнула плечом дверь туалета и обрадовалась, обнаружив зеркальную комнату пустой. Анемичных испанок в бумажными салфетками в руках и в помине не было. Надин ринулась в ближайшую кабинку, подняла подол и принялась бороться с трусиками, не в состоянии нащупать запропастившуюся куда-то резинку. Она запаниковала, чувствуя, как ослабевает мочевой пузырь, готовый взорваться прежде, чем она сядет. Наконец сдернула трусики и плюхнулась на сиденье, с невыразимым облегчением отпустив мускулы на волю.

– А-а-а, – радовалась Надин, – а-а…

Выйдя из кабинки, она столкнулась со своим отражением в зеркале и захихикала. Сама не зная, почему: то ли оттого, как жутко она выглядит (встрепанная, с затуманеным взглядом) то ли оттого, как крепко набралась (если собственное отражение в зеркале вызывает у тебя смех – верный признак сильного опьянения).

Но хихиканье было также и нервной реакцией на то, что произошло в баре: ее комментарий по поводу Дига, внезапный всплеск эмоций. Она призналась едва знакомым девушкам, что считает Дига «милым», самой себе она не признавалась в этом с восемнадцати лет.

– Так это правда? Ты запала на Диге? – спросила она свое отражение, пытаясь скорчить серьезную мину, но опять закатилась от смеха. – Правда? Ты его хочешь? Хочешь увидеть его голым? хочешь увидеть его член? – Она ударила по мраморной поверхности и громко расхохоталась. – Как ты относишься к члену Дига, Надин? Хочешь взять его в руку? И поцеловать? Поцеловать его блестящую головку? – Она чуть не свалилась от смеха и ухватилась за мраморную полочку. – Так как?… А хочешь, чтобы он тебя поцеловал? Тебе понравится, если Диг возьмет в ладони твое лицо и поцелует в губы?

Надин глянула исподлобья на свое затуманившееся отражение: красные пятна на физиономии, расплывшиеся черты, всклокоченные волосы, разъехавшиеся глаза – женщина в зеркале выглядела ее старшей, растолстевшей и не очень изысканной сестрой.

– Я хотчу тьебя, Диг, – произнесла она, подражая акценту Греты Гарбо, – хотчу тьебя. – Она снова захохотала, а потом уронила голову на грудь. – Боже, – простонала она, – Диг, это правда. Я хочу тебя. О чтоб тебя! – Ее голова была слишком мала, чтобы вместить все, что на нее свалилось.

Память услужливо подсовывала открытки с видами из прошлого. Одна открытка помечена 12 сентябрем 1987 года: на сумеречной Бартоломью-роуд Диг вскакивает на ограду, молотит кулаками воздух, не ведая, что за ним наблюдают. А вот овалы и росчерки, которые она рисовала в своем старом дневнике, будучи подростком: Надин Райан Надин Райан Надин Райан. И старый воздушный змей Дига, тот, что он подарил ей после пикника на Цветочном холме: Диг и Дин, 13 сентября 1987 г. (сердечко, рис) навеки.

Виды сменяли друг друга. Вот они запускают змеев на пляже с Дигом и его отцом. Ждут автобуса дождливым субботним утром, чтобы ехать в Ноттинг Хилл на музыкальную толкучку. Стоят в очереди в «Электрозал», зачесанные назад волосы слиплись от геля. Прощаются на закате в день окончания школы, а за Каледонским парком горит автомобиль, с тех пор неразрывно связанный с воспоминаниями о выпускном вечере – разбитое сердце и сгоревшая машина.

Надин припомнила квартиру Дига, расставленные с маниакальной аккуратностью безделушки, сверкающую чистотой кухоньку, взбитые диванные подушки и проветренные одеяла. Она представила, как он внезапно вскакивает с дивана посреди фильма, чтобы подобрать с пола пушинку. Вспомнила, как трогательно он радовался, когда в двадцать семь лет оставил родительский дом и купил собственную квартиру; вспомнила кошмарные выходные, проведенные в «Икеа», многочасовые дискуссии о сравнительных достоинствах коврового покрытия и деревянных полов и бесконечные, изматывающие поиски определенного оттенка бежевого.

Она вообразила их, сидящих рядом на диване, обтянутом синим вельветом, попивающих перед телевизором пиво из больших бутылок, с сигаретами в руках; припомнила тепло соприкоснувшихся бедер, тяжесть его головы на ее плече, сладковатый пивной запах изо рта, когда Диг поворачивается к ней с каким-нибудь шутливым замечанием. Десять лет она воспринимала, как должное, тепло, покой, близость.

Все то, что теперь Дилайла своими ухоженными коготками пытается у нее выцарапать.

Раздумья укрепили Надин, исполнили решительности и мужества. Она не позволит Дилайле снова одержать победу; нет, больше такое не повторится.

Прищурившись, Надин глянула на часы: четверть девятого. Следовательно, в Лондоне четверть восьмого. Порывшись в кармане, нашла ключ от номера, толкнула дверь туалета и твердым шагом направилась к лифтам. Она больше не стеснялась стука своих каблуков по твердому мрамору. Улыбка витала на губах, пока бесшумный лифт поднимал ее наверх.

Надин, слегка пошатываясь, двигалась по коридорам четвертого этажа, каблуки утопали в мягких коврах, букеты цветов расплывались перед глазами, медные бра с плетеными абажурами указывали путь. Бродить в пьяном одиночестве по отелю доставляло ей удовольствие. Надин хотелось пуститься вскачь, промчаться по коридору, как расшалившиеся дитя. Хотелось кричать, визжать, играть в прятки.

И еще ей хотелось поговорить с Дигом. Немедленно. Сейчас же.

Она намеревалась ему сказать, что любит его. Почему она должна опять отдавать победу Дилайле?

В номере Надин сбросила туфли и с разбегу приземлилась на заправленную горничной кровать. Нашла цветную пластиковую табличку с инструкциями, как звонить по межгороду, и набрала номер.

Сердце бешено колотилось, пока она ждала соединения.

– Давай же, – шептала она, – давай, Дигги, миленький, откликнись. – Пятый гудок, шестой, седьмой, Надин уже собралась повесить трубку, как раздался щелчок и на мгновение воцарилась тишина. Надин уловила, как чья-то щека трется о микрофон. Она затаила дыхание.

– Алло? – послышался запыхавшийся женский голос.

Надин с грохотом швырнула трубку. Дилайла. Дилайла Лилли отвечает на звонок в доме Дига. В субботу вечером. Слегка безумная улыбка, не сходившая с лица Надин последнюю четверть часа, истаяла. Ее сменили едкие соленые слезы.

Надин выдернула из пачки бумажный носовой платок и утерла мокрое лицо. Истерическая радость обернулась истерическим горем, не успевала она вытереть слезы, как они снова наворачивались. Место на вельветом диване Дига теперь навеки занято, и ходу в его дом ей больше нет. Она опять проиграла вчистую Дилайле Лилли. У нее было десять лет, чтобы любить Дига, владеть им, принадлежать ему – десять лет! А она на неделю опоздала.

Она уже не смеялась, глядя на себя в зеркало, висевшее напротив кровати. Что смешного в распухшей красной физиономии, и что смешного в любви к старому другу, и уж тем более в зацикленности Дига на Дилайле?. Ничего даже мало-мальски забавного тут нет.

Надин медленно подняла руку, приставила два пальца горизонтально к виску и нажала на курок большим пальцем.

– Пиф-паф, – уныло произнесла она, безвольно роняя руку.