Текст книги "Тридцатник, и только"

Автор книги: Лайза Джуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)

Глава двадцать шестая

Наконец у этого урода, водителя «порше-911», кончилась вода. Дигу казалось, что он уже целую вечность стоит в очереди, наблюдая, как «порше»-владелец вылизывает каждый дюйм этого символа своей мужественности, бегает вокруг, картинно приседает на корточки, словно ему первому в истории человечества выпало счастье обладать такой машиной.

Поршеист, поморщившись, вытер руки о бумажное полотенце, висевшее на стене. Диг решил, что сейчас он сядет в машину и укатит, но тот опять принялся ходить кругами вокруг своего сокровища с тряпкой в руке, орлиным взором высматривая пятнышки на корпусе.

Он не торопился. Он видел, что Диг ждет, но это обстоятельство его нисколько не волновало. Ибо он сидел за рулем «порше», а значит, согласно эволюционной теории, был человеком, Диг же на серебристой «хонде» – мартышкой, низшей формой органической жизни.

В конце концов малый уселся в автомобиль, повозился немного со стереосистемой, выставил зеркала на крыльях и уехал, весьма довольный собой. Диг вздохнул и поставил машину под струю воды.

По дороге с работы в компании с Дигби, нервно вибрировавшим на сиденье рядом, Диг остановился заправиться и вдруг испытал абсолютно несвойственное ему желание помыть машину. Прежде с ним ничего подобного не случалось, по крайней мере, в ручную мойку, где нужно вылезать из автомобиля, он никогда не заезжал.

Несмотря на привередливую чистоплотность в быту, по отношению к машине Диг откровенно придерживался двойного стандарта. Внутренность его автомобиля напоминала Нотинг Хилл на утро после карнавала: рваные обертки и пустые жестяные банки. Снаружи корпус украшали крапинки птичьих какашек и застывшие капельки красной смолы.

Причина, по которой он держал в идеальной чистоте квартиру и в полном запустении машину, была проста. Диг любил квартиру и ненавидел машину. В понедельник ему в очередной раз пришлось выложить 150 фунтов за обслуживание – в пятый раз за шесть лет потребовался серьезный ремонт. Дешевле было бы купить новую. Впрочем, машина ему с самого начала не нравилась. Он никогда не мечтал о «хонде». Просто так получилось. Но сегодня, как ни странно, он проникся к своему автомобилю расположением. Сегодня Диг решил, что если он станет относиться к машине чуть лучше, то и она поведет себя чуть более благородно.

Диг направил струю на боковую панель, с удовлетворением наблюдая, как отваливаются слои грязи и жира, а из-под них проглядывает новенькая сверкающая серебристая поверхность. Это символизирует мои собственные переживания, подумал Диг, пребывавший в нехарактерном для него философском настроении.

Утром на работе Дига посетило откровение, а точнее, целая серия откровений. Помывка машины была лишь началом, нынче вечером Диг намеревался родиться заново.

После катастрофического старта незапланированного сожительства с Дилайлой, после ужасной сцены с Дигби позапрошлым утром, рвоты, грязи и порушенного полотенцоворота, Диг захотел придать своей жизни лоск и размах.

В своем честерском дворце Дилайла, вероятно, привыкла ужинать за обеденным столом. Там она пользовалась преимуществами больших комнат и открытых пространств, свежего воздуха и уединения. Возможно, у нее даже имелась личная ванная. Ведь экономка у нее была! И она не привыкла обитать в тесных жилищах, есть с колен и убирать за собой.

Несмотря на убожество родительского дома, Дилайла всегда отличалась звездной статью; Дигу было легче представить ее в шикарном георгианском особняке, нежели в трущобе Госпел Оук среди грязных пеленок, пустых пивных банок, орущей сопливой детворы и переполненных пепельниц. Дилайла принадлежала огромному дому с шестью спальнями, рюшами и воланчиками, оранжереей и водными каскадами в саду, и вся эта роскошь, разумеется была осенена мудростью фэн-шуй. Дилайла была рождена для того, чтобы ее нежили и баловали. А не для того, чтобы ютиться в гостиной на софе.

Потому сегодня вечером Диг намеревался сделать все, что в его силах, дабы его жизнь не казалась убожеством в сравнении с жизнью в Честере. Зачем? А затем, что несмотря на неудобство и неуют совместного существования, несмотря на бардачность Дилайлы и переменчивость ее настроения, несмотря на китайские шары и собаку, Диг желал, чтобы Дилайла осталась.

Необязательно в его квартире, но в Лондоне.

Он не хотел, чтобы она бросила ему в лицо:

– Лондон – дерьмо, твоя квартира – дерьмо, я еду домой.

Ибо Диг подозревал, что влюбляется в Дилайлу.

Да, он знал, он отлично знал, что скажет Надин; он понимал что, вероятно, совершает большую ошибку, но не мог ничего поделать. Дилайла была… слов нет, как хороша. Аромат свежей травы, исходивший от ее белья, ее кожа на ощупь – словно гладишь зефир или бархат, ее необыкновенные волосы, в которых отражаешься, как в зеркале, ее губы, ноги, синие глаза величиной с утиное яйцо…

Но умопомрачительная внешность была для Дига не главным. Уязвимость Дилайлы – вот что более всего подталкивало его к любви… или к желанию любить. Со своими тайнами и болью она была маленькой девочкой, одинокой и потеряной, заблудившейся в этом мире. Он рвался помочь ей, защитить ее, позаботиться о ней. Письмо психиатра настроило Дига на абсолютно новый эмоциональный лад. На работе он пошарил в Интернете, чтобы выяснить, чем же занимаются психологи-клиницисты, и оказалось, что это серьезные ребята. С ерундой, вроде «папы, который никогда меня не обнимал», к ним не ходят. Ибо психологи-клиницисты чинят сломанных людей.

Отмеренная Дигу вода закончилась, и он воткнул шланг в кольцо. Сел в машину, пощекотал Дигби под подбородком, чтобы успокоить перепуганного насмерть пса, и подъехал к пылесосу.

Чокнутость Дилайлы не оттолкнула Дига, напротив, лишь усилила его нежность. Письмо психиатра сделало Дилайлу более реальной, более доступной. Он вспомнил юные годы: тогда он по уши влюбился в Дилайлу потому, что эта самая крутая девочка в школе открыла ему свои уязвимые места. Со слабыми людьми Диг чувствовал себя сильным, как с маленькими женщинами – крупным мужчиной.

Письмо психиатра разбудило в Диге жажду глубокой и подлинной привязанности. Он скучал по юности, по тем временам, когда был беззаботен и безогляден в своих чувствах, когда умел влюбляться безумно и безнадежно. В юности он был нежным романтиком, доверчивым, как ребенок, и предельно искренним. И с той минуты, когда он в парке увидел Дилайлу, полузабытые ощущения нахлынули вновь. И открытие, что он не разучился чувствовать, невероятно радовало его.

Впервые с восемнадцати лет, впервые с тех жутких выходных в Манчестере Диг мечтал – без малейшего намека на панику или тошноту – о жизни вдвоем. Он представлял, как, просыпаясь каждое утро, видит на своей подушке одно и то же лицо, представлял, как произносит «мы» вместо «я». Воображал себя добытчиком и опекуном. Он уже внутренне не шарахался от прекрасного мира, обрисованного Надин, мира, заполненного детьми-подростками, шумом, гамом и счастливыми ритуалами взросления.

Диг был готов вновь открыться любви. Он был готов ко всему, включая боль и разочарование.

Он залез на заднее сиденье машины (просто поразительно, насколько неизведанной может быть территория заднего сиденья собственной машины!) и принялся сгребать мусор в пакет.

Он и Дилайла.

Дилайла и он.

А почему бы и нет?

Надо лишь уговорить ее остаться. Раскрыть ей глаза на отношения с Алексом: какими бы они ни были, это не то, что ей нужно. Разве Алекс может быть мечтой всей жизни, если он спит с ней не более двух раз в году? Не говоря уж о том, что Дилайла сбежала из Честера, не предупредив мужа, не посвятив его в свои планы. Вряд ли она любит его без памяти, если бросила в пустой постели, оставив вместо себя записку.

Правда, Алекс обладал кое-какими неоспоримыми преимуществами: особняком с шестью спальнями, гектарами земли, лошадьми, автомобилями и достаточным запасом наличных, чтобы отправлять Дилайлу за покупками в любую точку земного шара.

Но переживший откровение Диг и это обстоятельство истолковал в свою пользу, он воспринял его как знак свыше, как стимул энергично заняться своей карьерой. Когда-то в юности он был уверен, что к тридцати годам станет миллионером и владельцем собственной звукозаписывающей компании. Будет разъезжать на «мерседесе» и проводить полгода за границей, в налоговом раю Монако. А его имя войдет в список 1000 самых богатых людей Британии. Невзрачная квартирка на Кэмден-роуд и дребезжащая «хонда» в планы юного Дига не входили, а 27 000 фунтов в год показались бы издевательством.

Но где-то между окончанием школы и тридцатым днем рождения Диг потерял кураж. Стал равнодушным, безразличным, удовольствовался минимумом. Когда он только начинал работать в «Электрограмм Рекордс», музыка была для него всем. Ему приходилось щипать себя: неужто это не сон и ему платят за то, что он ходит на концерты. Крутясь в музыкальном бизнесе, он искренне полагал себя принадлежащим к элите. Куда же подевались его амбиции, жажда успеха, стремление оставить след? Удовлетворение – опасная вещь.

А сколько на свете парней, которым не исполнилось и тридцати, но которые зарабатывают вдвое, втрое и вдесятеро больше него. Эти парни добились своего, прорвались, преуспели – и все они моложе Дига.

Он вспомнил Ника Джеффриса – двадцати четырех лет от роду, гиперактивен, всегда в движении, всегда вынюхивает и прет напролом. Ник – законченный урод, но можно смело поставить последний доллар на то, что через год-полтора он покинет «Джонни-бой Рекордс»и взберется на следующую ступеньку лестницы успеха. К двадцати восьми Ник обзаведется собственной фирмой, а еще через два года будет купаться в деньгах.

В тридцать лет Ник Джеффрис в «хонду» ни за что не сядет.

Влюбленность разожгла в Диге пламя. Он чувствовал, как огонек потихоньку разгорается; ощущал, как кровь приливает к анемично-бледному лицу.

27 000 фунтов в год. Мало.

«Хонды» мало.

Семнадцатилетних школьниц мало.

Одного большого контракта за всю карьеру мало.

Дилайла рассчитывала на большее, и он тоже хочет большего.

Диг выдернул шланг пылесоса из держателя и принялся обрабатывать заросшие грязью углы и закоулки машины, высасывая многолетнюю пыль, сигаретный пепел и тонкие полоски целлофана, упавших с сигаретных пачек.

До чего фаллические места эти автозаправки, размышлял Диг. Шланги, форсунки, насосы, машины, указатели уровня и все те штуковины, которые вставляют в дырки, а потом из них бьет струей бензин, воздух, вода или масло. Даже невинный с виду пылесос вел себя, как похотливый старый развратник, жадно лапавший сиденья машины под чехлами.

Важнейшим орудием Дига в битве с Алексом была его богемная «отвязная» лондонская жизнь. Пусть у Алекса есть бабки, и недвижимость, и бизнес, но он не в силах порадовать Дилайлу клубами, где знаменитости трутся бок о бок с простыми смертными, премьерами модных групп и поездками на такси по славному городу Лондону, где воздух «пахнет жизнью» и заражает энергией.

Второе орудие – его либидо. У Дига оно есть. У Алекса нет. Точка.

Третье орудие – его кулинарное искусство. Диг очень гордился своим вниманием к деталям и эстетическим вкусом. Ничто не доставляло ему большего удовольствия, чем простейшее блюдо из высококачественных продуктов, незатейливо приготовленное и красиво сервированное. Его всегда слегка огорчало, что ему не для кого устраивать роскошные трапезы. Абы для кого – приятелей, матери, случайной девушки, – стараться не станешь.

Дилайла предоставляла ему отличную возможность показать себя.

Итак, решено: сегодняшний вечер станет для Дилайлы и Дига незабываемым. Сначала они поклубятся в «Форуме», где выступает девичья группа «Дрянные девчонки». Диг их не выносил, но Дилайле понравится, потому что они свежие, модные и попсовые, а именно это привлекает Дилайлу.

После концерта обязательная вечеринка с кучей знаменитостей, чтобы у Дилайлы окончательно голова пошла кругом. Они выпьют по паре стаканчиков, пообщаются и рванут домой, где Диг поразит Дилайлу полуночным пиршеством.

В обеденный перерыв он заехал в рыбный магазин и купил фунт необыкновенно крупных креветок, настоящих монстров, увесистый кусок копченого лосося и баночку черной икры. В супермаркете на Парквэй он отоварился упаковкой блинов и большую банкой сметаны; кроме того, Диг собирался сварить крошечный молодой картофель и подать его размятым с растаявшим маслом и каменной солью. Просто и со вкусом. Эти продукты можно вытащить из холодильника в последнюю минуту и приготовить, не суетясь, с минимальными затратами времени. А эффект будет потрясающим.

За ужином при свечах он поговорит с ней по душам, участливо и нежно расспросит о планах, о письме психиатра и «разборках» с прошлым. Как же он ей поможет, если не выведает ее тайн.

Диг поморщился, отдирая половинку батончика «Харвест Кранч» от пола. Он в жизни не ел «Харвест Кранч» и, следовательно, в машине эту сладость мог оставить лишь тот, кого он по доброте душевной подвозил. Одно дело бросать мусор в собственном автомобиле, и совсем другое – в чужом. Что за нахальство!..

Диг в последний раз протер приборную панель и вылез из машины, чтобы полюбоваться проделанной работой. Не плохо, совсем не плохо.

– Ну, что скажешь, маленький гремлин? – спросил он у Дигби, сиротливо дрожавшего в сторонке. – Хорошо получилось? – Машина выглядела так, словно она и впрямь нравилась своему владельцу.

Диг открыл дверцу и похлопал по сиденью:

– Залезай, дурачок, едем домой. – Дигби не двинулся с места. – Давай, приятель, шевелись. – Пес испуганно глянул на Дига, потом на сиденье, и его затрясло еще сильнее. – Ну что ты за пес? Твоими предками были волки, ты это знаешь? Вперед!.. Где твое мужество? – Дигби слабо пискнул и умоляюще посмотрел на Дига. – Можешь сколько угодно на меня пялиться и хныкать, но я тебя в машину не посажу. Будем стоять, пока сам не заберешься. – Дигби заскулил громче. – Послушай, ты, паршивое недоразумение, я не стану тебе помогать. Ты, возможно, привык сибаритствовать, в Честере за тобой, наверное, камердинер за тобой ходит по пятам, но в стране Дига тебе придется управляться самому. Влезай!

Он опять похлопал по сиденью. Дигби, похоже, решил рискнуть. Собравшись с духом, он изготовился и с решительным выражением на морде прыгнул, напрягая силенки, на сиденье. Прыжок почти удался, маленькие лапы пса отчаянно цеплялись за край сиденья, глаза вылезали из орбит, когти рвали чехлы, и он яростно сучил задними лапами, чтобы не рухнуть, но все же упал, покатившись по выездной площадке.

Диг не смог удержаться: он рассмеялся. Пес бросил на него обиженный взгляд.

– Первая попытка, приятель. У тебя их в запасе много осталось.

Диг снова разогнался и снова упал, и лишь с третьей попытки запрыгнул на сиденье.

– Ура! – Диг погладил торжествующего пса по голове. – Каков паршивец! – Он пожал псу лапу: – Молодец, справился!

Диг сел за руль, глянул на пса, пес глянул на него, и Диг мог бы поклясться, что тот улыбнулся.

– Ладно, парень, едем домой. Пусть твоя мамочка посмотрит, как мы оба изменились. – Он включил зажигание и выехал из гаража.

Глава двадцать седьмая

В пятницу вечером по дороге домой Надин заглянула в ближайший магазинчик, где купила свежего хлеба и бекона. Она намеревалась сожрать много-много бутербродов с беконом. Она не помнила, когда в последний раз позволяла себе такую безответственную роскошь, но днем в студию заходил курьер, жевавший на ходу такой бутерброд, и с тех пор запах стоял в ноздрях Надин, а перед глазами маячил бекон с хлебом. И разве она не заслужила жирный сочный бекон после изматывающих занятий в спортзале с Дилайлой? Наверняка, сожгла в два раза больше калорий, чем обычно, когда занимается одна.

День она провела большей частью, размышляя над тем, что услышала от Дилайлы. Ее слова прозвучали откровением. Дилайла Лилли завидовала ей в школьные годы! Но теперь все встало на свои места, и два самых жутких года в ее жизни виделись в ином свете. Она корила себя за тупость: стоило ли так страдать, и уважала Дилайлу за честность. И, конечно, Дилайла не питает интереса к Дигу. Зачем ей Диг с его тощими ногами и мизерной квартиркой, когда у нее есть особняк и любящий красавец-муж? Впервые, с тех пор как Надин исполнилось четырнадцать, злость на Дилайлу начала потихоньку улетучиваться.

Надин также много думала о том, что произошло между ней и Филом, то и дело содрогаясь: как она могла?! Как?! Но прошло уже двое суток, а от Фила не было ни слуху, ни духу, и, возможно, – только бы не сглазить! – он исчезнет из ее жизни, погрузится в темную вонючую заводь, из которой возник, и она больше его не увидит.

Раздевшись, она занялась ванной: заткнула сток, включила горячую воду, щедро плеснула пены с шиповником, после чего потопала в гостиную.

Проходя мимо телефона, Надин заметила мигающую лампочку и охнула: на автоответчике было восемнадцать сообщений!

Должно быть, дисплей испортился. Либо случилось что-то ужасное. Неужто с матерью?… Или же… возможно, Диг решил помириться и хочет увидеться с ней сегодня вечером. С бьющимся сердцем она нажала кнопку.

– Э-э… привет. – Так начиналось первое сообщение. – Надин, это я, Фил. – Радостное возбуждение Надин с шипением сдулось, как проколотая шина. – Сейчас… м-м… восемь пятнадцать. Пятница, утро. Наверное, ты уже ушла. Просто звоню, чтобы пожелать тебе хорошо провести время в Барселоне и поскорей вернуться.

Выходит, ее упования на короткую память Фила не сбылись. Надин нетерпеливо постукивала пальцами по автоответчику в ожидании второго сообщения, надеясь услышать голос Дига.

– Привет. Это опять я. Сейчас… половина девятого. Знаю, тебя нет, но все время думаю о тебе… Я перезвоню. Пока.

Черт, Надин было некогда выслушивать эту чушь. Она еще не поела бутербродов с беконом, не собралась, не посмотрела комедийное шоу по каналу-4. Сигнал возвестил о следующем сообщении.

– Опять я. Сейчас половина десятого. Я тут подумал: не проводить ли тебя в аэропорт? Если не возражаешь, конечно. Мне просто необходимо, позарез необходимо увидеть тебя, Дин. Позвони, ладно?

Надин торопливо перемотала пленку.

– Надин Кайт, это опять я. Э-э… десять часов. Все еще думаю о тебе, о нашей встрече в среду. Я… просто обалдел от тебя… и от того, что между нами случилось.

Надин снова перемотала.

– Половина одиннадцатого. Вспоминаю вечер в среду. Не могу дождаться, когда мы увидимся, Надин Кайт. Я не доживу до следующей недели, правда! Мы должны увидеться, как можно скорее… Прежде, чем ты уедешь… Позвони!

– Привет. Снова я. Без четверти одиннадцать. Да, нам точно надо встретиться до твоего отъезда в Барселону…

– Привет. Без десяти одиннадцать. Мне надо бежать… Перезвоню попозже.

– Надин Кайт, я вернулся. Потрясающе, но все кажется теперь иным. Ты изменила мою жизнь. Все кажется таким черным и хрупким, и я снова живу.

Да сколько можно! Надин перематывала сообщения все быстрее и быстрее:

– Привет, опять я…

– Надин, это я…

– Четверть четвертого, думаю о тебе…

– Когда ты приходишь домой? Блин… жаль, что у меня нет твоего рабочего телефона. Мне необходимо с тобой поговорить…

– Привет, это снова Фил…

– Двадцать минут шестого…

– Это я. Без пятнадцати шесть…

С тяжелым сердцем Надин включила последнее сообщение:

– Ты будешь дома с минуты на минуту. Сколько я тебе оставил сообщений? Много. Послушай, мне нужно с тобой увидеться. Сегодня вечером, ладно? Я перезвоню. Прошу тебя, Надин Кайт, мне необходимо тебя увидеть. Пока.

«Пи-ип, – пропищала машина, – больше сообщений нет».

Холодок пробежал по спине Надин. Что же делать?

Она запаниковала. Квартира вдруг показалась чужой и угнетающе гулкой. Телефон зловеще поблескивал, в его молчании чудилась угроза нового звонка Фила, зарившегося на ее покой и свободу.

Сердце билось так громко, что стук отдавался в ушах, пока Надин силилась осознать печальную реальность: случившееся в среду вечером еще не закончилось, оно только сейчас по-настоящему начиналось. Звук льющейся воды стал почти не слышен, это означало, что ванна налилась. Надин встала и поволоклась в ванную. Но когда она добралась до двери, раздался телефонный звонок, от неожиданности она подпрыгнула.

От двери Надин наблюдала, как включился автоответчик:

– Э-э, привет. Подумал, что ты уже вернулась… Сейчас без четверти семь. Где ты? Застряла на работе? Перезвоню позже. Пока.

Со вздохом Надин выключила воду.

Господи, думала она, за что мне все это?

Нужно убираться отсюда.

Сейчас же!

Она схватила сумочку и выбежала из дома, громко хлопнув дверью.

Надин направлялась в единственное место на свете, где она чувствовала себя в безопасности. Она направлялась к Дигу. Попросит прощения за отвратительное поведение, и не успеет опуститься ночь, как между ними снова все будет нормально.