Текст книги "Беркут
(Рассказы)"

Автор книги: Латиф Махмудов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Это надо выяснить

Газета валялась на полу. Изорванная на кусочки, смятая и истоптанная грязными башмаками. Три дня мы её писали и раскрашивали. Только вчера вывесили рядом с доской. А теперь она валялась на полу.

Ребята столпились у дверей, где раньше висела газета.

– Надо же, а! – удивлялись одни. – Изорвать на мелкие-мелкие кусочки! Кто же это, интересно?

– Ни стыда, ни совести! – возмущались другие. – Кто мог это сделать?

– Кто мог! – воскликнул вдруг Рахмат. – Конечно же, те, кого критиковали.

Все притихли.

А критиковали в газете Аскара, который вечно жуёт на уроках, и Тургуна за то, что всегда опаздывает да ещё в чехарду играет в классе. Конечно же, газету изорвал один из них. Но кто?

Вопрос повис в воздухе. И опять все принялись гадать.

– Аскар не мог, – сказала Насиба. – Ведь он такой коротыш!

– А может, он на стул забрался?

– Куда ему, всё равно не достанет!

– Подпрыгнул и достал!

– Подождите! – вскричал Рахмат. – Не спорьте. Я знаю, это сделал Тургун. Он выше всех в классе – это раз. – Рахмат загнул мизинец. – А когда мы оформляли газету, он заглядывал в дверь и строил нам рожи – это два. – Он загнул второй палец.

– И его критиковали – три! – сказала Насиба. – Надо дать ему взбучку! – решительно махнула она кулачком. – До каких пор будем терпеть его выходки?

– Правильно! – обрадовалась Джамиля. – Вы только посмотрите на его парту.

Ребята окружили обшарпанную, изрезанную парту. Она была облита чернилами, откидная крышка пестрела буквами «К» и «Т». И чего только на ней не было вырезано: якорь, самолёт, пароход и ракеты.

– Ты тоже хороша! – возмутилась Насиба. – Сидишь с ним вместе и молчишь!

– Легко сказать! – протянула Джамиля. – Попробуй только пикни, а домой будешь идти… Ой!..

Джамиля проворно юркнула в сторону и спряталась за спинами подруг. В распахнутое окно медленно лезла нога в узконосом ботинке. Затем появилась вторая нога, затем туловище и, наконец, ухмыляющаяся, довольная физиономия Тургуна. Он спрыгнул в класс и верхом уселся на парту. Все смотрели на него, хмурые, молчаливые.

– Ты не можешь через двери ходить, да? – крикнула из своего укрытия Джамиля.

Тургун лениво повернулся в сторону, откуда доносился её голос. Он сделал такое удивлённое лицо, будто это заговорила парта или тряпка, которой вытирают доску. Затем Тургун как бы нехотя поднялся, обошёл девочек и потянулся к косичке Джамили. Насиба ловко поймала его за руку.

– А ну скажи, почему ты сорвал газету? – крикнула она.

Мы молча подошли и плотным кольцом окружили его. Тургун побледнел и не стал вырываться.

– Тебя спрашивают! – встряхнула его Насиба.

– А чего вы там пишете? – огрызнулся Тургун.

– Сам виноват. Не будешь убегать с уроков.

– Убегать! Я всего-навсего три раза сбежал, а вы написали, что всегда бегаю.

– А то, что курил, это разве неправда?

– Конечно, неправда. Я просто фокус показывал.

– Не ври, пожалуйста. Знаем мы твои фокусы!

Прозвенел звонок. Все стали рассаживаться. Проходя мимо Насибы, Тургун прошипел:

– Погоди, колючая ежиха…

В класс вошла Салима Усмановна. Она подождала, пока все усядутся, потом положила журнал и стопку тетрадей на стол, отодвинула стул, но не села.

– У вас что-то стряслось, я вижу.

Она посмотрела на обрывки стенгазеты, которые валялись на полу.

Все молчали.

– Насиба, что случилось? – спросила Салима Усмановна.

Насиба встала и всё рассказала.

– Нехорошо ты поступил, Тургун, – покачала головой Салима Усмановна. – Не думала, что ты такой.

Помолчав, она спросила, что мы собираемся делать.

– Завтра сбор отряда. Вот и обсудим поведение Тургуна.

– Отлично. И я приду. У меня тоже есть что сказать. И не только о Тургуне…

На другой день Насиба не пришла в школу.

После уроков все собрались в красном уголке и столпились вокруг шахматистов. Шёл последний тур на первенство школы. Джамиля побежала к Насибе – проведать подругу и, если возможно, привести её на сбор отряда. А то какой же сбор, если нет самого председателя совета отряда? Тургун возился у верстака, стучал молотком.

– Девчачья игра это – фигурки передвигать, – сказал он небрежно.

Тургуну, конечно, ужасно хотелось сыграть партию-другую, но он знал, что после вчерашнего его никто не примет.

Джамиля влетела в зал как ветер.

– Насиба в больнице! – крикнула она.

Все повскакали с мест и окружили её.

– Как? Она же была здорова!

– Даже в волейбол играла!

– Погодите, дайте человеку сказать, – замахал рукой Рахмат.

– Вчера Насиба вернулась после уроков, повесила над кроватью портфель и решила немного отдохнуть, – затараторила Джамиля. – Она прилегла и только было задремала, как тут над ней что-то зашуршало. Она проснулась. Из портфеля выползла, извиваясь, змея. Насиба и закричать не успела – змея шлёпнулась рядом. Насиба в ужасе выбежала из комнаты, хотела позвать маму, а из горла – ни звука. Это от испуга у неё отнялся язык. Теперь Насиба лежит в больнице…

– Как же так? – пробормотал Рахмат растерянно. – Как же в портфеле змея очутилась?

Все, поражённые, молчали. И вдруг в тишине что-то с грохотом упало. Мы оглянулись. В углу, у верстака, на коленях стоял Тургун и дрожащими руками пытался поднять молоток. Заметив, что все смотрят на него, он вскочил и выбежал из зала. Молоток остался сиротливо лежать на полу.

Вечером Джамиля и я пришли в больницу.

Медсестра дала нам два халата, указала дверь палаты.

– Не заставляйте её говорить, – сказала она, – и не задерживайтесь долго.

Мы прошли по длинному коридору, остановились у палаты. Джамиля с волнением открыла дверь. Насиба увидела нас и поднялась навстречу. Обнявшись с подругой, она протянула мне руку.

– Как себя чувствуешь, Насиба? – спросил я.

Джамиля толкнула меня в бок. «Ты очумел, что ли? – говорил её взгляд. – Просили ведь не заставлять говорить!» Меня бросило в жар. Я протянул Насибе книгу, которую принёс ей почитать.

– Это тебе, – сказал я и тут же прикусил язык.

Вот всегда так. Когда нельзя смеяться – страшно хочется смеяться, когда нельзя говорить – обязательно будешь говорить.

Насиба взяла книгу, прочла название. Потом вынула из кармашка полосатого халата карандаш и блокнотик. Нацарапав что-то, вырвала листок и передала его мне с книгой. Я прочёл записку: «Недавно приходил Тургун, он тоже принёс книгу „Пятнадцатилетний капитан“. И ещё, я давно уже её прочла».

Я оглянулся на Джамилю, которая из-за моего плеча тоже прочла записку. У неё глаза стали большими-пребольшими от удивления. Наверное, и у меня глаза были такие же: ведь то, что мы узнали, так не походило на обычные поступки Тургуна.

Тургуна словно подменили. Он редко стал выходить в школьный двор, а если выходил, то не носился словно угорелый и, как бывало раньше, не дёргал девочек за косички. Он больше сидел в классе, задумчивый и грустный. Если кто-нибудь подбегал к нему и звал играть, он улыбался и отказывался.

– Что-то ты стал примерным учеником, Тургун, – сказала как-то Джамиля и, смеясь, толкнула его в бок. – Не сглазить бы!

Тургун поднял на неё глаза и ничего не ответил. Джамиля больше не подшучивала над ним.

…Насиба лежала в больнице уже вторую неделю. В школе всё шло по-обычному. Вот и сегодня урок начался как всегда. Салима Усмановна раскрыла журнал и начала перекличку:

– Рахмат Мирзакаримов?

– Я.

– Мурад Одилов?

– Здесь, – ответил я.

– Тургун Камбаров?

– …

– Тургун!.. Опять нет Камбарова?

Да, Тургуна опять не было на уроке. А ведь за последние две недели он ни разу не опоздал и не сбежал, а вот сегодня…

Дверь с грохотом распахнулась. В класс ворвался Тургун, потный, красный, радостно улыбающийся.

– Насиба… Насиба… – только крикнул он и бессильно прислонился к дверному косяку. – Я сейчас из больницы, – сказал он потом, когда немного отдышался. – Её сейчас уже выписывают. Насиба сказала… сказала, что завтра придёт в школу!

Класс радостно загудел. Салима Усмановна подошла к Тургуну, положила руку ему на плечо.

– Спасибо за радостную весть, Тургун, – сказала она и улыбнулась. – Но нам придётся выяснить, каким всё же образом наш единственный уж перебрался из живого уголка в портфель Насибы.

– Я не думал, что Насиба простого ужа примет за змею, – опустил голову Тургун.

И всё стало ясно. И теперь ничего не надо было выяснять.

Жеребёнок

Из репродуктора льётся музыка. Машин видимо-невидимо. А людей и того больше. Со всех колхозов съехались.

Сегодня начало праздника. Один день скачки будут на первенство района, и ещё три дня улак – это состязания такие, конно-спортивные, спортсмены друг у друга тушу козла отнимают.

Мы пробираемся сквозь толпу. Спешим. Рахмат волнуется. В руке он держит плётку и бьёт ею по голенищу сапога.

– Ты не волнуйся, – говорю я, – главное, не торопиться. Звёздка дистанцию хорошо берёт, тогда и наверстаешь. А на препятствиях не торопись.

– Ладно, – отвечает Рахмат.

– Звёздка – очень горячий скакун, сам знаешь. – Я волнуюсь не меньше, чем Рахмат, и поэтому мне всё кажется, что я чего-то не досказал, упустил.

– Я знаю, – говорит Рахмат и поправляет кепку, надетую козырьком назад.

Сейчас он похож на настоящего наездника. Независимо и гордо посматривает по сторонам. Я ему завидую, но ничего не поделаешь: для соревнований я ещё не совсем подготовлен.

«Внимание, внимание! – разносится по полю. – Через пять минут будет дан сигнал о начале скачек. В соревнованиях участвуют учащиеся шестнадцати школ района…»

Рахмат жмёт мне руку и убегает. Я забираюсь на нашу машину. Кабул-ата смотрит на меня, задумчиво щиплет бороду и отворачивается. Он тоже волнуется. Из репродуктора опять льётся музыка. Вытянув шею, я смотрю на поле. Кроме Звёздки, пританцовывающей на месте, ничего не вижу. Вдруг радио умолкает, наступает глубокая тишина, и глухо раздаётся выстрел. Это сигнал. Скакуны срываются с места. Я вытягиваю шею насколько могу, но Звёздки не вижу. Сзади глухо дышит Кабул-ата. Он волнуется больше всех.

Теперь кое-кто ушёл вперёд, кое-кто поотстал. Рахмат скачет в середине. Звёздка берёт препятствия легко, упруго кинув вверх подобранное тело, чутко прижав уши.

Рахмат весь сросся с конём, подался вперёд. Иногда он оглядывается, а когда опять приближается препятствие, весь сжимается и чуть отрывается от седла, когда лошадь прыгает.

Звёздка идёт восьмой. Кабул-ата вздыхает:

– Если не наверстает на дистанции, всё пропало.

Пошёл второй круг. Теперь препятствий нет.

– Звёздка, милая, не подкачай, милая, – шепчет сзади Кабул-ата.

– Звёздка, Звёздка… – повторяю и я. – Ну же, Рахмат, давай же!

Кругом все кричат, волнуются. Звёздка идёт теперь шестой. Она скачет плавно, словно стелется над землёй, в ней совсем не чувствуется напряжения. Рахмат быстро оглянулся, припал к шее скакуна. Звёздка будто прыгнула вперёд – две лошади остались позади. Все кругом заревели.

Звёздка летела, стремительная и удлинённая, как ракета. Ещё одна лошадь отстала. Теперь впереди только трое. Трое!

– Рахмат! Друг! Жми! – кричу я во всю силу.

– Сынок, давай! – кричит сзади Кабул-ата.

Рахмат оглядывается. Сейчас Звёздка опять должна прыгнуть вперёд. От волнения я закрываю глаза. Слышу топот копыт и шум зрителей. Проходит секунда, минута. Шум на миг стихает, потом будто раскалывается воздух. Над всем этим шумом прорезывается восторженный голос диктора:

«Внимание! Первой пришла к финишу Звёздка! Победитель состязаний – Рахмат Мирзакаримов…»

– Наш жеребёнок победил! Победил! – кричу я, соскакиваю на землю и через всё поле бегу к Звёздке.

Эта победа была потом, а вначале было вот что.

Рахмат лежал на диване. Глаза его были закрыты, а на животе – книга. От его дыхания книга то поднималась, то опускалась.

– Подъём! – крикнул я. – Вставай!..

Рахмат испуганно вскочил на ноги.

– Сумасшедший! – сказал он. – Я не спал. Просто размечтался. Вот, думаю, творить бы такие дела, как барон Мюнхаузен.

– Такие дела будешь творить потом, – ответил я, – а сейчас ответь: пойдём мы или не пойдём?

– Конечно, пойдём.

– Почему же тогда не оделся? Ты ведь сам говорил, что в два часа будешь ждать.

– Ну, это быстро! – Рахмат кинулся к вешалке. – Ты иди, я догоню. Только верёвочку прихвачу.

Я вышел на улицу. Тополя, выстроившиеся вдоль реки, словно солдаты, были белы от снега, будто одетые в больничные халаты. Рахмат выбежал минут через пять, натягивая на ходу шапку.

– Поехали! – крикнул он.

– Верёвку взял?

– А как же. – Рахмат распахнул пальто, показал верёвку. Он намотал её себе на пояс. – Бельевая. Дома она всё равно сейчас не нужна.

– Послушай, Рахмат, – сказал я, когда совсем мало осталось до конюшни, – а как же мы будем приучать его к себе?

– Потом увидишь, – ответил Рахмат. – На этом деле я собаку съел. Ослы упрямее бывают, я и то справлялся. Помнишь, прошлым летом…

Кабул-ата задавал лошадям корм. Мы помогли ему насыпать ячмень в торбы, изредка оглядываясь на жеребёнка, который стоял в самом конце конюшни. На лбу у него белела звёздочка. Рахмат взял торбу и хотел пойти к нему, но Кабул-ата остановил его.

– Дай-ка лучше я сам, – сказал он. – Норовистый уж очень. От одного шороха до облаков подпрыгивает. Вы подальше от него держитесь.

Мы молча кивнули, наблюдая за нервничающим жеребёнком. Он пронзительно ржал, брыкался и вставал на дыбы.

– Огонь, а не жеребёнок! – вздохнул Рахмат. – Знаешь, вчера председатель приказал отправить его в табун.

– Такого-то жеребёнка? Это же будет первоклассный скакун! Ты погляди на его тонкие, длинные ноги, а голова, голова-то вся вперёд стремится. Масть такая!

Мы вышли из конюшни следом за Кабул-ата.

– Удивительный жеребёнок, – сказал я. – Если приучить его к себе да объездить, был бы мировой скакун.

Кабул-ата скомкал бороду в кулак, глянул на нас из-под густых бровей.

– Вчера мне говорили, что вы, сорванцы, ему сахар давали.

– Да нет, что вы… – сказал я.

– «Да нет»! – передразнил меня дед. – Матковул это своими глазами видел.

Я прикусил язык. Потому что мы и правда брали у Матковула-чайханщика сахар. «Берите побольше, – сказал тогда чайханщик, – я с вашими родителями рассчитаюсь».

А Рахмат ещё взял да ляпнул:

«Мы не домой берём, а для жеребёнка Звёздки».

Кабул-ата молча смотрел на нас.

– Это мы ему просто сказали, что сахар для жеребёнка берём, а съели сами, – пробормотал Рахмат.

Кабул-ата ничего не ответил. Он, наверное, нас только проверить хотел. Потому что Матковул не мог видеть, давали мы сахару жеребёнку или не давали.

– Смотрите, не суйтесь к нему, – сказал дед.

– Да нужен он нам! – воскликнул Рахмат. – Чего с ним связываться-то?

– А вообще, жеребёнок благородной породы, – вздохнул Кабул-ата. Наверное, он вспомнил, что Звёздку скоро погонят в табун. – Ну, да что ж делать! Пойду я, – сказал дед, – оставайтесь, ребятки.

Как только он ушёл, Рахмат отвязал верёвку.

– Чуть не влипли, – усмехнулся он. – Давай начнём, что ли?

На одном конце верёвки он сделал петлю. Другой конец передал мне.

– Ты держи крепко, а я накину петлю.

Рахмат исчез в конюшне. Из темноты доносились неясные шорохи, что-то позванивало и похрустывало.

– Как там дела, Рахмат? – крикнул я.

Ответа не последовало. В конюшне стало тихо-тихо. Потом что-то скрипнуло, затопало.

– Это не жеребёнок, а обжора, – буркнул он недовольно. – Целый карман сахару слопал, пока дал накинуть петлю. Ну, давай обвяжи меня.

– Зачем обвязывать? Лучше к колу привяжем.

– Какой же ты объездчик, если привяжешь коня к колу? Придумает тоже. Давай обвязывай… Вот так. Эй-эй, не очень, дышать ведь нечем!.. Порядок! Теперь хорошо… Иди выводи его. Я подожду здесь, приготовлюсь.

Я подошёл к стойлу. Жеребёнок протянул мордочку ко мне, будто прося сахару. Я отогнал его и распахнул решётчатую дверь. Он и не подумал выходить. Тогда я боком прошёл в угол и стеганул его прутом по крупу. Жеребёнок заржал и кинулся к выходу. Во дворе остановился, ослеплённый ярким зимним солнцем, сверкающим снегом и свободой. Свободу свою он ещё не почувствовал, но ему, наверное, странно было видеть такой простор после тесного стойла. Он мог скакать в любую сторону, и ничто не смогло бы удержать его.

– Мурад, ну чего смотришь? – крикнул Рахмат, волнуясь. – Дай ему прутиком, чего он стоит-то!

– Ты с ума сошёл. Уволочёт ведь!

– Ты за меня не беспокойся, понятно? – крикнул Рахмат. – Говорят, стегани – значит, стегани. Побегает, побегает да и остынет. Потом заведём на место.

Стегать Звёздку не пришлось. Жеребёнок радостно заржал, туго натянув верёвку, дал стремительный круг по двору, потом задрал хвост и устремился в поле. Рахмат побежал за ним. Быстро бежал, только пятки сверкали, да разве долго пробежишь за эдаким-то дикарём! Рахмат упал, и жеребёнок весело поволок его за собой.

– Мурад! Эй, Мурад! Да помоги же! – заорал Рахмат.

Его голос словно подхлестнул меня. Я бросился вперёд по глубокому следу, который пробороздил своим телом мой друг. Полы пальто путались в ногах, я то и дело падал и зарывался носом в снег. Никогда бы мне не догнать жеребёнка, если бы ему вдруг самому не захотелось остановиться. Наверное, он решил немного отдохнуть, осмотреться. Тут я подбежал и уцепился за верёвку. Он опять понёсся и теперь уже волочил нас обоих. Вначале он скакал здорово, потом стал бежать тише, тише. А потом и вовсе остановился. Видно, всё же тяжело ему было нас с Рахматом тащить.

Вот если бы у нас были колёса, тогда другое дело – унёс бы куда-нибудь в другой колхоз…

– Послушай, Рахмат, отвяжи верёвку, – сказал я. – Может, он сам вернётся в конюшню.

– А если не вернётся?

Вдруг туго натянутая верёвка ослабла. Низко опустив голову, жеребёнок шёл прямо на нас. От страха сердце моё подпрыгнуло и покатилось куда-то вниз. Я крепче обнял Рахмата.

– Сейчас он покажет нам, как объезжать жеребят, – прошептал Рахмат.

– Не бойся: если съест, то первым съест меня! – ответил я сердито. – Сам придумал всё это, и сам же ноет!

Жеребёнок остановился. Звонко заржал.

– Вставай, побежим, – предложил я.

– Хорошо, только первым вставай ты. У меня что-то ноги… отказываются.

Мы лежали очень долго – может быть, целый год. Рахмат носом в снегу, я на нём. И вдруг жеребёнок задышал мне в затылок тёплым воздухом. Даже щекотно стало. Я тихонько открыл один глаз. Жеребёнок, видно, ничего плохого и не думал, просто с удивлением смотрел на нас.

– Давай, Рахмат, встанем вместе, разом?

– Давай.

Мы медленно поднялись, Жеребёнок помотал головой и отступил на шаг. Рахмат осмелел, достал из кармана кусочки сахару и протянул ему.

– На, Звёздка, полакомься.

Увидев сахар, жеребёнок подался вперёд и, вытянув шею, слизнул белые подушечки.

Рахмат опять полез в карман. Протянул руку и попятился. Жеребёнок послушно пошёл за ним. Видно, очень уж понравился ему сахар, даже не понял нашей хитрости. Зашли в конюшню. Он не задумался и перед решёткой. Я захлопнул дверь. Словно гора с плеч свалилась.

– Подожди, верёвку-то мы не сняли, – спохватился уже на улице Рахмат и побежал обратно…

– Не получается, – сказал он упавшим голосом, появляясь в дверях. – Снова, будь он проклят, и близко не подпускает. Лягается.

Рахмат помолчал.

– Попробуй ты, Мурад, – сказал он робко.

И тут же его глаза-пиалки стали ещё больше: недалеко от конюшни появился Кабул-ата.

– Всё! Попались! Теперь прогонит и близко к лошадям не подпустит! – Рахмат решительно забросил верёвку в сарай. Закрыл дверь и уселся на пороге.

– Садись тоже, – сказал он тихо. – Семь бед – один ответ.

– Ие, Рахмат, что это ты весь в снегу? – спросил Кабул-ата.

– Это… это мы в снежки играли…

– Г-мм… в снежки… Ну-ка, дай мне пройти…

Рахмат отошёл в сторону. Дед вошёл в конюшню и сразу увидел верёвку. Он потянул её – жеребёнок заржал.

– Это ещё что такое?

– Мы хотели… хотели, чтобы он свежим воздухом подышал, – ответил я.

Дед метнул на меня сердитый взгляд, подошёл к Звёздке. Снял верёвку и кинул в дверь.

– Убирайтесь отсюда.

Мы, как говорит Рахмат, «дали ходу». Только у дома остановились.

– Нехорошо вышло, – вздохнул Рахмат. – Пойдём извинимся, может, не будет сердиться.

– По-моему, лучше завтра пойти. Тогда у него злости будет поменьше.

– Пожалуй, правильно, – сказал Рахмат. Подумал и добавил: – Только вот не до конца довели дело. А жеребёнок уже привык было к нам…

– Если дед не будет сердиться, может, и доведём дело до конца. А вообще, мой папа говорит, что начатое дело всегда надо доводить до конца.

– Мой тоже…

На другой день мы опять пришли. И Кабул-ата встретил нас, как будто ничего и не случилось. Уходя на обед, он погрозил пальцем:

– Без меня не выводите. Вот вернусь, вместе выведем его «подышать свежим воздухом».

Мы дождались деда. И Звёздку вывели гулять. Жеребёнок теперь не убегал. А скоро совсем привык к нам.

– Его пока нельзя объезжать, – сказал однажды дед Кабул. – У него ещё кости не окрепли. Ну, а председатель… Председатель согласился оставить жеребёнка здесь, под вашу ответственность. Теперь смотрите у меня…

И вот настал тот день, о котором я рассказал в самом начале…