Текст книги "Беркут
(Рассказы)"

Автор книги: Латиф Махмудов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

Сели в галошу

– Эй, Мурад, ты дома?

Я уже битый час сидел над задачкой, и она никак не получалась. Чем больше я ломал голову, тем больше запутывался.

Услышав голос Рахмата, я облегчённо подумал: «Пойду погуляю немного».

Я подошёл к окну и выглянул на улицу. Рахмат стоял, засунув руки в карманы, и рот его разъехался в улыбке.

Увидев, что я дома, он перемахнул через клумбу и взобрался на подоконник.

– Ну как вчерашнее дело? – спросил он.

– Как договорились, так и будет.

– Дай руку! Вот так. Ой-ой, не жми слишком, у меня на пальце болячка. – Рахмат выдернул руку. – Знаешь, что я придумал? Закачаешься! Как это мы вчера не догадались? На базар надо идти. На базар, понимаешь? Все старые люди вечно ходят на рынок, так они любят это дело.

– Ве-ерно! И что мы об этом раньше не подумали?

– То-то, – произнёс Рахмат, очень довольный, и начал рыться в карманах. – Вот тебе ключи. Возьми их. Мама говорила, что сегодня рано вернётся. Отдашь ей. Я слетаю на базар. А ты жди меня, никуда не уходи, ладно?

– Ладно.

Рахмат соскочил с подоконника и вылетел на улицу. Я вернулся к столу. Проклятая задачка опять не выходит. Потому что в голове вертится и базар, и задачка, и то, что мы решили посадить Максуду в галошу. «Решу эту задачку вечером», – подумал я и захлопнул задачник.

Подвинув стул к окну, стал смотреть на улицу.

Солнце жжёт вовсю. И ни ветерочка. Тополя бессильно повесили привядшие листья. От жары попрятались даже воробьи. Только какая-то девочка сидит у арыка, болтает ногой и брызгает сама на себя.

Мимо, отворотив нос, прошла Максуда. Я ей погрозил кулаком:

– Мы с тобой поговорим ещё!

Скоро перестанет нос воротить эта вредная девчонка!.. Когда впервые появилась здесь, была тише воды, ниже травы.

Но Рахмат сразу раскусил её. «Вот пообвыкнет она немного, – сказал он тогда, – и ещё выкинет номер». И угадал. Да первым сам же попался.

А было это так: Максуда стояла у дверей. Рахмат, волоча сумку на ремне, протопал в класс.

– Погоди, – остановила она. – Сегодня я дежурная. Покажи руки.

У Рахмата глаза на лоб полезли.

– При чём тут мои руки? Займись своим делом, вытирай доску.

– В школе, где я училась, без проверки никого не пускали в класс.

– Да, но здесь этого не делают, – бросил сердито Рахмат. – Можешь вернуться в эту свою школу. Никто тебя здесь не держит. Отстань и дай пройти, а то знаешь…

Максуда и не подумала отстать. Она глядела ему прямо в глаза, выжидающе выгнув брови.

– Нет, в класс не попадёшь, пока руки не покажешь.

Рахмат поднял сумку, чтобы треснуть эту упрямую девчонку по голове, но раздумал. Потому что Максуда вплотную подошла к нему и сказала:

– Ударь, ну-ка, попробуй ударь, я тебе все глаза выцарапаю. Лучше бы когти остриг, чем в драку лезть! Гляди – вырастил, как ложки…

Если бы в конце коридора не показалась учительница, Рахмат бы не удержался.

Он выхватил из рук Максуды ножницы и ушёл.

Начали рассаживаться. Проходя мимо доски, я незаметно стянул тряпку и засунул её в карман. Рахмат вернулся после переклички. Я показал ему оттопырившийся карман.

– Посмотри, что сейчас будет, – прошептал я. – «Де-жур-ная»!

– Молодец, Мурад!

Учительница подошла к доске и, не найдя тряпку на обычном месте, стала искать на полу.

Красная от стыда, поднялась Максуда.

– Я же недавно мочила тряпку…

– В той твоей хвалёной школе, видно, пишут пальцами и руками вытирают! – крикнул Рахмат с места и тут же притих: учительница укоризненно взглянула на него.

Максуда принесла другую тряпку. Мы торжествовали. Ведь здорово проучили эту «де-жур-ную»!

А что было на переменке! Она чуть не плакала, так мы доводили её. Сами, правда, тоже взмокли, словно в бане сидели целый час. И тут неважно получилось. Я вытащил платок и вытер лицо. И эта Максудка вдруг подскочила ко мне:

– Как бы ни было, но в нашей школе никто не носил в кармане вместо платка тряпку, которой доску вытирают.

Страшный хохот поднялся.

А мы-то думали, что посадили эту девчонку в галошу.

– Осёл! – сказал мне Рахмат и выбежал из класса.

– Ты сам осёл! – крикнул я вслед, хотя знал, что неважно у меня вышло.

Но кто мог запомнить, что вместе с платком и тряпка лежит в кармане!

Рахмата я догнал у дома.

– Подожди же! Ну, виноват я, забыл! Что ж теперь делать?

Рахмат остановился.

– Стенную газету видел?

– Нет. – У меня ёкнуло сердце и покатилось вниз, а потом подскочило, словно мячик, который ударился об пол. – А что?

– Да изобразили нас…

– Это её рук дело! – вскрикнул я. – Этой… этой выскочки. Я ей покажу ещё…

– А что ты сделаешь?

– Сам знаю, – сказал я. – Побью, да так побью…

– Не побьёшь, – уверенно проговорил Рахмат. – Я тоже вначале так думал. И не смог. Она так глянула в глаза, что ноги ослабели.

Я промолчал. Потому что знал: Рахмат прав.

– А что там написано? – спросил я потом. – И карикатура есть?

– А как же! – Рахмат снял сумку и повесил на другое плечо. – Мы с тобой лежим на парте. Ниже – объявление: «У кого есть дед или бабушка, пусть они придут помогать Рахмату и Мураду. Бедняжки очень нуждаются в помощи престарелых людей».

Помолчав, Рахмат добавил:

– Если бы ты тогда согласился, этого могло не быть.

Я вздохнул. Правильно, не надо было отговаривать Рахмата.

– Как приехала – всех переполошила, – продолжал Рахмат обиженно. – Захожу вчера к Сали, в мячик поиграть. А он: «Не могу, говорит, надо задание Максуды выполнять».

– Это Сали-то, курносый Сали?

– Ну да.

– Большая бы беда случилась, если б этот «мужчина» не стал тимуровцем.

– Я тоже говорю! – засмеялся Рахмат. – Максуда всех прибрала к рукам. Знаешь, как она недавно хвасталась? «Я, говорит, когда в своей школе училась, девяностошестилетнюю тётушку Рузван грамоте обучила». Ты веришь в такую басню?

– Она просто хвасталась, чтобы командиром тимуровской команды стать. И стала ведь. И никто не хотел слушать меня, хотя я говорил, что Тимур не был девчонкой. А ты, Рахмат, зря тогда сказал, что у нас нет времени на всякие пустяки, и если нужно, так пусть пенсионеры сами нам помогают. Вот они и обрадовались! Не знали, наверное, что написать в своей газете.

– Я это сказал потому, что тебя никто не слушал. И потом, мы бы всё равно не пошли в эту команду, где командиром – девчонка.

– Да они и не просили. Хотели сказать, что мы всё равно ничего не умеем. Нам вообще-то надо было показать, на что мы способны.

– Правильно. Давай сами команду составим, – сказал я. – Командиром могу быть я.

– Ты? – Рахмат остановился, снял сумку и повесил на другое плечо. – Нет, ты не подойдёшь. У тебя нет на это способностей. Командир всё должен знать, а ты ничего не знаешь.

– Врёшь!

– Не ори. Чего орёшь? Скажи лучше, хоть одну пуговицу пришивал своими руками или, скажем, сумеешь нарезать моркови для плова?

– А ты, ты сам?

– Что я сам, что я!.. – Рахмат хотел снять с плеча сумку, но она шлёпнулась на землю, в пыль. Он нагнулся и почему-то очень долго поднимал её. И, выпрямляясь, проговорил: – Верно, мы оба ничего не умеем делать. Как говорит мой папа, мы – ветки одного и того же дерева. Поэтому давай сделаем так: один день ты будешь командиром, один день я, без обиды.

– Вот теперь дело говоришь! – обрадовался я. – Вот что я придумал: надо найти подходящую старую женщину. Что вообще старухи могут делать, а что не могут? Приготовить себе обед, пришить пуговицу они, конечно, могут. А колоть дрова, выковырять пенёк они могут?

– Куда там! Ты здорово придумал, Мурад, для них это мы будем делать! – Рахмат высоко подкинул сумку и поймал её на лету. – Дай пять.

Мы крепко пожали друг другу руки и начали размышлять: где бы найти подходящего старого человека? Такого в нашей и в соседней махалле[2]2
  Махалля – квартал города.


[Закрыть] не было.

А какие есть, ого-о, те ещё тебя самого научат, как дрова колоть.

Всё же мы отыскали двух старух, но у них внучек, правнучек да невесток – человек десять. Вы думаете, они дают своим бабкам делать что-нибудь по хозяйству?! Как бы не так!

Нам и тут не повезло.

По улице прогромыхал груженный углём самосвал и остановился у зелёной калитки. Из кабины вышли шофёр в надвинутой на самые брови кепке и мама Рахмата. Она толкнулась в калитку и потом кликнула сына. Я взял ключи, оставленные Рахматом, и вышел на улицу. Самосвал уже высыпал уголь, а мать Рахмата всё стучала кулаком в дверь. Я отдал ей ключи, и в это время у поворота показался Рахмат. Мама посмотрела на него и ушла в дом. Рахмат подошёл ко мне. Он тяжело дышал – видно, ему пришлось бежать всю дорогу.

– Мама когда вернулась? Сейчас? Отлично. – Рахмат взглянул в приоткрытую калитку. – Мурад, я разыскал одну старуху. Пойду отпрошусь у мамы, потом побежим к ней. Скажу: «В школу надо». А ты подожди.

Не успел он войти, как во дворе послышался голос его мамы:

– Я очень устала, сынок. Целый день на ногах. Помог бы хоть уголь перетаскать…

– Бу-бу-бу-бу… – что-то ответил Рахмат.

Он, наверное, отказывался, говорил, что в школу обязательно надо.

– Иди, иди, ради бога! Когда наконец ты будешь полезным дома?

– Пошли! – тут же выбежал Рахмат.

– А это? – Я с сомнением посмотрел на Рахмата и на чёрную кучу угля.

– Э, странный ты человек, Мурад! Убежит, что ли, этот уголь? Вернусь – тогда и помогу.

Рахмат остановился недалеко от базара.

– Подождём здесь, – сказал он, присаживаясь на полуобвалившуюся супу. – Эта старуха – то, что нам надо. Такую трудно нынче найти. Два часа носился по базару, осматривая каждую женщину. И хотя бы одна из них была с клюкой! Два часа потерял и ни с чем ушёл с базара. Только подошёл к остановке, а из троллейбуса выходит старушка. Спина согнута, обеими руками опирается на свой посох, стёкла очков толстые-претолстые. И сама еле ноги волочит. Ну почему, думаю, пришёл я без Мурада? Сейчас всё было бы отлично. Всё же подбежал к ней и помог перейти через дорогу. Старуха поблагодарила и пошла на базар. А я побежал за тобой.

Я думал, Рахмат привирает. Но оказалось, всё правда. Она даже была старше, чем описал Рахмат, и на глазах её были не одни очки, а сразу двое. Она остановилась перевести дух и, увидев Рахмата, приветливо улыбнулась. Рахмат подскочил к ней, взял под руку и подвёл к супе.

– Садитесь, бабушка, отдохните немного.

– Спасибо, сынок, и верно – не мешает посидеть немного. Да и куда торопиться! – Старуха села, всё ещё обеими руками опираясь на палку. – А кто этот мальчик, твой друг? Да продлится ваша жизнь, дети мои. А твой товарищ похож на тебя. Вы кого-нибудь ждёте?

– Да, мы вас ждали, бабушка.

– Меня? А чего меня ждать-то, дети мои?

Рахмат подмигнул мне, чтобы я объяснил.

– Вам не надо дров наколоть? – выпалил я, не зная, что говорить.

– Мы можем и крышу обмазать, если она протекает у вас.

– Ни дров у меня, голубчики, ни глиняной крыши нет. – Старуха поочерёдно посмотрела на нас и улыбнулась. – Государство дало мне такой дом, внутри которого всё есть. Не нужно стало ни дров, ни воды таскать, ни крышу мазать. Хорошие очень, оказывается, бывают квартиры такие. А про соседей и не говори – все такие милые, сердечные люди. Они говорят мне: «Вы не подумайте, что вы одиноки. Все женщины, которые здесь живут, – это ваши дочери, и мужчины – сыновья». А я смеюсь от радости: ведь не всякая счастливая мать имеет столько детей.

Старуха, оказывается, любила поговорить, и мне показалось, конца её разговору не будет. Я взглянул на Рахмата: он слушал её с раскрытым ртом. А мне скучно стало. Тоже мне, нашёл старуху. Узнай, расспроси и, если человек нуждается в помощи, тогда уж поднимай шум! Чего же зря трезвонить!

Я толкнул его в бок.

– Бабуся, – сказал Рахмат, когда старушка умолкла, чтобы перевести дух, – мы ищем старушку…

– Э, сынок, мало ли на свете старух?

– Да я говорю не про обыкновенных старух. Нам нужна одинокая старушка, и чтобы она нуждалась в помощи.

– Нам нужна одинокая старушка, и чтобы она нуждалась в помощи.

– Ой, не говори таких неприятных вещей, сынок, – такие старухи встречались, когда я ещё девчонкой была.

– Нет, бабушка, вы не поняли. Мы тимуровцы, и нам поэтому нужна именно одинокая старушка.

– Ах, голубчики, что ж вы этого раньше не сказали? – Старуха похлопала меня по плечу. – От покойной матери – мир её праху – остался у меня медный кувшин. Как-то уронила я его и с тех пор протекает. Поведу я вас домой, отремонтируете.

– Бабушка, мы не темирчи, а тимурчи[3]3
  Игра слов: темирчи – жестянщик, тимурчи – тимуровец.


[Закрыть], тимуровцы. Тимуровцы – это… Мурад, объясни-ка…

Я битый час пытался втолковать старушке, кто такие тимуровцы и что они должны делать. Старуха будто бы поняла.

– Да, да, я знаю, что это такое. Вы такие же, как дочь нашего соседа… Она тоже… это самое, как там?

– Тимурчи, – буркнул Рахмат недовольно.

– Да, да, темирчи, – повторила старуха, опять называя тимуровца жестянщиком. – Каждый день после школы прибегала она ко мне, голубка моя. Целых три года не давала дотронуться до холодной воды. А однажды прибежала и говорит, будет учить меня книжки читать. Я отказываюсь. «Да что ты, доченька, говорю, позора не оберёшься на старости лет-то!» Но нет, добилась своего, упрямица. Научилась я книжки читать всякие, только тогда она успокоилась. Переехала теперь на другую улицу и всё равно не забывает, часто прибегает, и всякий раз…

– Пошли, – толкнул меня Рахмат. – Всё ясно. Похоже, эта старуха – тётушка Рузван. Бежим, пока она не запомнила нас. Передаст ещё Максуде…

Мы кое-как довели старуху до троллейбуса и кинулись прочь.

– Зря день прошёл, – сказал я с сожалением. – Лучше бы уголь перетаскали.

– Верно, – оживился Рахмат. – Мама здорово обрадуется. Бежим?

– Побежали.

Горы угля у калитки не было. Мы посмотрели друг на друга и вошли во двор.

Под краном мылись Максуда и курносый Сали, чёрные от угольной пыли…

Беркут

Я нехотя дожевал кусок лепёшки и отложил в сторону ложку. Снял с гвоздя новенькую соломенную шляпу. Её купила мама, ещё когда решили, что я поеду в кишлак.

– Мураджан! – крикнула из кухни бабушка.

Я остановился.

– Ты куда собрался, внучек?

– Пойду к деду, на бахчу.

– В такую жару! Посидел бы дома. Ты городской, к жаре-то непривычный. Солнце, оно непривычных не любит. Вечером по холодку и пошёл бы, если уж такая охота. И, кстати, ужин бы отнёс.

Я недовольно снял шляпу, сел и положил её рядом.

Я очень люблю бабушку и всегда слушаюсь. Но я страшно не люблю, когда меня всё ещё считают маленьким ребёнком. И особенно не нравится мне, когда пытаются пугать всякой чепухой. А бабушка решила даже солнцем припугнуть! Конечно, бабушке трудно понять, что я теперь не прежний Мурад, которого привозили в кишлак мама с папой. Я уже в четвёртый класс перешёл. И вот что сказал папа, когда мама не хотела отпускать меня одного:

«Мурад уже большой парень, джигит настоящий. Так что пусть едет, а мы приедем через неделю. Чего ему в городе каникулы убивать?»

Не знаю, как можно убивать каникулы, но папа меня здорово обрадовал. Правда, немножко грустно было расставаться с Рахматом, но ведь он тоже скоро уедет в пионерский лагерь.

Папа на такси привёз нас на вокзал, я попрощался и уехал один. Целый час ехал. Только у станции, когда мне выходить надо было, какая-то старушка стала тормошить: «Да торопись, сынок, да тебе выходить, да смотри, да осторожней!» Совсем замучила. Это ей мама наказала, чтобы она помогла мне сойти. Будто я сам не смог бы! И вообще, все старушки такие. А вот старики – нет. Поэтому и хотел я улизнуть к деду. С ним веселее. Он всё время всякие истории рассказывает. А бабушка весь день занята, бегает по хозяйству, и к вечеру она очень устаёт. И поэтому не может рассказывать всякие истории, хотя она тоже много их знает…

Бабушка принесла и поставила передо мной полную чашку. Я хотел сказать, что наелся, что уже три часа обедаю, но промолчал. Потому что вспомнил, как мама наказывала слушаться и не обижать бабушку.

– Выпей, внучек, айрану – жару хорошо будешь переносить, – сказала бабушка. – Это кислое молоко, разведённое ледяной водой.

«Много ли, интересно, народу умерло от этой несчастной жары?» – подумал я про себя, взял чашку и нехотя пригубил. Айран оказался очень вкусным.

И я выпил его с удовольствием. «Моя бабушка знает, чем угощать», – подумал я с гордостью.

– Скучно тебе, внучек, у нас-то?

– Да нет, уже нет…

– Может, позвать Джуракула? Вы б поиграли…

– А кто это Джуракул?

– Да соседский мальчишка… – Бабушка подумала немного. – Озорства, конечно, ему не занимать, но, в общем-то, он неплохой мальчик.

Она подошла к дувалу и, приложив ладони рупором ко рту, стала кричать:

– Джура-а-ку-ул, эй, Джуракул!

– Чего там? – раздался тонкий, пронзительный голосочек. Трудно было разобрать, кто это кричит, мальчик или девочка.

– Иди к нам, сынок, тут мой внучек приехал, Мурад. Поиграете вместе.

В соседнем дворе не ответили, но через секунду над дувалом что-то сверкнуло, как зеркало на солнце. Оказывается, это наголо бритая голова Джуракула. Мне показалось, где-то я его видел, этого мальчика. У него были огромные глаза. Вначале они глянули насторожённо, а потом нагло уставились на меня. Особенно долго изучали они мою новую шляпу. Потом закрылись (остались только узенькие щёлочки).

– Чему ты смеёшься? – крикнул я сердито.

– А ты не помнишь, что натворил на станции?

– Не… не помню…

– Так и не помнишь? А кому сторож уши драл?

– Откуда я знаю?.. – сказал я чуть слышно и оглянулся.

На моё счастье, бабушка, оказывается, вернулась на кухню. Я с облегчением вздохнул.

– Так заходить к тебе или нет? – провизжал Джуракул.

– Давай прыгай, – поспешно ответил я.

Если у этого Джуракула привычка говорить таким голосом, то бабушка услышит всё, даже сидя в Ташкенте.

– Через дувал нельзя, – сказал Джуракул и тут же совсем тихо, почти шёпотом, добавил – Мне твоя бабка за это тоже чуть правое ухо не оторвала.

Сверкнув зубами и бритой головой, Джуракул исчез за забором. Теперь я не сомневался, что он и есть тот мальчик, который спас мои уши. Конечно, я бы его сразу узнал, если бы не этот глупый смех. Когда-то Рахмат тоже смеялся таким смехом. Вот когда и Джуракул отучится, тогда он будет отличный парень. Ведь не будь его, чего доброго, мои уши остались бы в руках сердитого старика сторожа…

А дело было так. Когда поезд подходил к станции, я думал, что на перроне будет множество народу и все с уважением будут глядеть на меня. Я только жалел, что при этом меня не увидят знакомые ребята и Рахмат.

Я сошёл с поезда и огляделся. Кругом не было ни души, если не считать тощей рыжей собаки, которая лениво, будто от нечего делать, обнюхивала переполненную мусором урну.

Стояла страшенная жарища, земля и небо словно горели в печке. Я прогнал собаку и потом подошёл к водопроводной колонке. Разделся по пояс, влез под кран. Вода оказалась тёпленькой, но всё же немного освежила.

Я одевался, когда появился сторож. Он на ходу засовывал разноцветные свёрнутые флажки в брезентовый чехольчик. Старик глянул поверх, будто меня вовсе и не было, лениво зевнул и зашёл в свою будку. Оттуда он вынес клетку, прикрытую куском марли. Повесив её на крючок у двери, сторож вернулся в будку. Внутри клетки ходила какая-то птица и клевала марлю. Мне страшно захотелось увидеть эту птицу. Я поднялся на цыпочки, вытянул шею, но мешала марля. А мне очень хотелось увидеть…

Я на всякий случай заглянул в открытую дверь. Сторож валялся на лежанке, сколоченной из досок, и дремал. Тогда я подошёл к сложенным в штабель ящикам, схватил два из них, приволок к клетке. Положил один ящик на другой. Залез на них. Только хотел было откинуть марлю, но ящики закачались, выскользнули из-под ног. Я замахал руками, схватился за клетку. Из неё что-то выскочило, тяжело захлопало крыльями, обдало воздухом, как большой вентилятор, – я свалился. Ясное дело, тут вышел старик и – за уши!

Правда, он держал за ухо не очень больно, но было жутковато. И вот тут-то появился мой спаситель, Джуракул, верхом на ослике зеленовато-фиолетового цвета.

– Хай, Дадавой-ака, за что вы угощаете сего молодого человека столь невкусным угощением? – воскликнул он, весело обращаясь к сторожу. Вместо глаз у него были узенькие щёлочки.

– Этот человек, – сторож на минутку отпустил моё ухо и ткнул в меня пальцем, – этот человек заслужил такое угощение за то, что суёт свой нос туда, куда его вовсе не следует совать. Было бы очень хорошо, сын мой, если ты тоже не делал бы этого…

Я потрогал своё горящее ухо и кинулся наутёк.

Только пробежав половину пути от станции к кишлаку, я пошёл тише. «Ничего, – подумал я про себя, – если я попрошу деда, он сколько хочешь и каких хочешь птиц наловит этому старику сторожу». Подумал так и немного успокоился. А когда увидел бабушку, то совсем забыл об этом случае. Теперь вот Джуракул напомнил. И у меня опять на душе кошки заскребли: а вдруг я выпустил из клетки знатную перепёлку? Ведь тогда никакой другой перепёлкой её не заменишь!

– Пойдём на осле покатаемся, – предложил Джуракул. И тут же добавил: – Да ты не беспокойся. Он, наверное, давно прилетел обратно.

– Кто он?

– Как кто? Беркут!

– Разве в клетке был беркут?

– Конечно. Вообще, это не беркут, а настоящий самолёт. Во всём кишлаке такого нет.

– Скажи, Джуракул, а ты видел? Он прилетел обратно?

– Не видел, но куда же он денется? – удивился Джуракул. – Он же приручённый. Обязательно вернётся к своей клетке. Не веришь – пойдём посмотрим.

– Бабушка не пустит.

– Почему?

– Опасно, говорит, по солнцу ходить.

– Подожди, – бросил Джуракул и исчез в кухне.

Немного погодя он выскочил обратно.

– Айда! – сказал он весело. – Разрешила.

Я схватился за шляпу.

– Только на холодке играйте, хорошо, Джуракул? – крикнула бабушка вслед.

– Понятное дело, – ответил, не оглядываясь, Джуракул. – Дураки мы, что ли, на солнце играть.

Мы вышли на улицу. Солнце спряталось за тополя. Бледные листья безжизненно свисали с веток. У реки лениво бродило несколько коров. Через мост проскочила машина, немного проехала и свернула налево.

– Новая, – сказал Джуракул. – Недавно наш колхоз получил. Если бы она пошла сюда, мы бы разочек прокатнулись. Ну ладно. Ты подожди здесь, сейчас я приведу нашу машину.

Через секунду он вывел «машину» – своего зеленовато-фиолетового осла.

– Подержи-ка, – сказал он и кинул мне поводья. Потом присел, важно подвернул штанины до колен. – Теперь можно ехать.

Он отошёл в сторону, разбежался и, подпрыгнув, ловко взлетел на спину осла. Потом кое-как взобрался я и чуть не свалился, потому что осёл сразу рысцой припустил к речке.

– Видишь, вторая скорость! – восторженно заорал Джуракул. – Не осёл, а вертолёт. И притом не простой, а учёный. Как только подойдёт к дому Дадавой-ака – стоп, на месте тормозит ножными тормозами. Потому что там его часто кормят.

– Дадавой-ака – это…

– Да, да, тот самый, что уши тебе хотел оторвать. У него и дочка есть. Такая злючка, знаешь, будто её всё время комары кусают.

Он засмеялся и затянул не своим голосом песенку:

 
Я бродил среди скал,
Я в снегах замерзал,
Но всегда в трудный час
Ты, как друг, помогал.
Огонёк, огонёк!
 

Джуракул пел и болтал ногами, точь-в-точь Ходжа Насреддин в кино. Потом он перестал петь и начал хохотать.

– Ты чего это? – дёрнул я его за рукав.

– Не бойся, не над тобой. Утром, когда ездил на станцию, смотрю, сидит на берегу эта Джамиля, дочка Дадавой-ака, и бельё полощет. Соскочил я с осла, подкрался да ка-ак гаркну! Она – шлёп в реку! Это она с испугу.

Джуракул схватился за живот и затрясся. Осёл, как по команде, пошёл быстрее.

Потом Джуракул рассказал о том, как выменял на двух голубей своего осла. Посмеялся, что мальчишка этот, хозяин осла, каждый день бегает к нему, просит вернуть.

– Но я сказал, что уговор дороже денег.

И Джуракул опять схватился за живот.

Ещё он рассказал, что умеет нырять в реку с самого высокого дерева, что может даже в темноте спелый арбуз отыскать.

– Если хочешь, и тебя могу научить, – сказал он и опять захохотал.

Тут наша «машина» резко притормозила.

– Я же говорил тебе, что это учёный осёл, – сказал Джуракул и заорал: – Джамиля! Эй, Джамиля!

– Чего тебе? – донёсся из-за дувала сердитый голосок.

– Волоки корм. Моему ослу кукурузных початков захотелось.

– Что я тебе, прислуга, что ли? Вот выпущу Алапара, он тебе и твоему ослу ноги перегрызёт.

– Видишь? – повернулся Джуракул ко мне. – Страшно вредная девчонка. Рассердится – и волкодава может напустить!

Джуракул немного подумал и спрыгнул наземь.

– Ты погоди, – сказал он, карабкаясь на большущий тал.

Я с удивлением наблюдал за ним, не понимая, в чём дело. Понял лишь тогда, когда он развязал верёвку, протянутую во дворе от тала.

– Поехали! – завопил Джуракул и свистнул.

Бельё, развешанное на верёвке, взмахнуло крыльями и исчезло за дувалом. Со двора донёсся тоненький плач девочки.

– Ты зачем это сделал? Человек ведь трудился, стирал, а ты…

Я сполз с осла и подошёл к Джуракулу.

– Ты… ты нехорошо поступил.

– Подумаешь! – отмахнулся он. – Небось не похудела бы, если бы вынесла немножко корма.

– Это её дело. Захочет – вынесет, не захочет – нет.

– Так ты, значит, против меня, да? А я, дурак, из-за тебя старался.

– Из-за меня?

– Ну да! Кто выпустил беркута? Ты. Кто сидел у бабушки и страдал? Ты. Кто пожалел, решил успокоить тебя? Я! – Он хлопнул ладонью себя по лбу. – Я, Джуракул!

Мне не удалось ответить: скрипнула калитка и на улицу высунулась Джамиля.

– Беркут домой прилетел, – сказала она, – вон, в клетке сидит.

Джуракул сразу расплылся в довольной ухмылке.

– Я же знал! – воскликнул он. – Пойдём, Мурад, посмотрим? Джамиля, Алапар-то твой на привязи?

– Заходи, не бойся, – сказала Джамиля и пропустила его.

Я шагнул за ним, но калитка с треском захлопнулась перед самым моим носом. Я в растерянности остановился: «Чудеса! Обидел эту Джамилю Джуракул, а она наказывает меня!»

– A-а, попался теперь?! – донёсся со двора ликующий возглас.

Мне было очень интересно знать, что там происходит. Я нагнулся к щели.

Джуракул стоял недалеко от калитки. У ног его лежала огромная безухая собака. Пошевельнётся Джуракул – она тут же рычит страшным голосом.

– Не вздумай бежать – без ног останешься, – пригрозила Джамиля.

– Брось шутить. Убери эту штуку, я уйду.

– Я не собираюсь шутить. Держи! – Джамиля протянула ему мешок. – Собирай бельё и клади в мешок.

– Ха-ха, придумала! – невесело засмеялся Джуракул. – Если нужно, собирай сама.

– Не будешь? Алапар!

Собака посмотрела сперва на хозяйку, потом на Джуракула, приподнялась и угрожающе зарычала.

– Не будешь собирать?

Джуракул сердито вырвал мешок, шагнул в сторону. Собака проводила его взглядом, но осталась лежать на месте.

Джуракул собрал бельё и положил мешок перед Джамилёй.

– Бери своё бельё, хозяйка несчастная, – сказал он и направился к двери.

– Ты куда? – спросила Джамиля.

– Не твоё дело. Сказала, собери – я собрал, а теперь вольному воля.

– Рано ещё. – Джамиля сунула ему в руки кусок мыла. – Пойдёшь на речку и всё выстираешь заново.

– Ты с ума сошла! – завопил Джуракул. – Хочешь, чтобы я тебя побил?

– Попробуй только – Алапар на кусочки разорвёт.

Услышав своё имя, собака опять прорычала. Джуракул в сердцах выхватил мыло.

– Пойдём, что ли? – крикнул он.

– Ты сам пойдёшь. Я сегодня уже стирала, теперь ты попробуй. Повозишься часок, может, узнаешь, лёгкое ли это дело!

Лицо Джуракула просветлело. Он, наверное, подумал, что если Джамиля не пойдёт, то не пойдёт и собака. А если собака не пойдёт, тогда можно будет зашвырнуть мешок в кусты и пойти своей дорогой. Но собака будто прочла его мысли. Она первая выбралась на улицу.

– А эта штука пусть остаётся, ни к чему она там, – с безразличным видом предложил Джуракул.

– Нет уж, эта «штука» пойдёт с тобой, – ответила с усмешкой Джамиля. – Алапар, иди с ним, слышишь? Не отпускай его, Алапар!

– Алапар, иди с ним, слышишь? Не отпускай его!..

Собака куснула мешок и нетерпеливо потянула его в сторону реки. Джуракул ошалело посмотрел на собаку и поспешно поднял мешок.

Удивительная была эта собака! Чисто пограничная. Такая поймает шпиона и ни за что не отпустит, до того учёная. И вообще, я погляжу, всё тут учёное встречается: и беркут учёный, и осёл, и собака учёная!

– Ладно, пойти я пойду, – сказал Джуракул. – Но потом я обязательно побью тебя. Пусть не называют меня Джуракулом, если не побью, – пригрозил он и повернулся ко мне. – Пошли, Мурад.

– Мурад тоже не пойдёт.

– Какое тебе дело до Мурада? – взорвался окончательно Джуракул. – Он-то ни в чём не виноват!

– Я знаю, что не виноват. Просто я хочу попросить его привязать верёвку на место. И ещё я попрошу его отвести вот это серо-буро-малиновое животное хозяину. А ты иди, без тебя обойдёмся.

Джуракул понуро поплёлся к реке. За ним по пятам важно вышагивала учёная собака. Джуракул, наверное, голыми икрами чувствовал её дыхание. Признаться, мне не очень бы хотелось быть на его месте.

Я сделал всё, что просила Джамиля. Даже отвёл «серо-буро-малинового» осла хозяину, а Джуракула всё не было. Джамиля встретила меня у калитки.

– Стирает вовсю, – сказала она, смеясь. – Я уже ходила, смотрела. Любая девчонка позавидовала бы – так ловко стирает.

Она, оказывается, не такая уж вредная девчонка.

– Хочешь, покажу тебе беркута? – Она посмотрела на меня и засмеялась. – Не бойся, Алапар сейчас у реки. А потом, ты, кажется, неплохой мальчик.

Джуракул пришёл через полчаса. Рядом с ним мирно шёл Алапар.

– Это не собака, а дьявол с помесью осла! – закричал Джуракул ещё издали. – Ни минуточки отдыха не дала – так и тычется носом в спину.

Подойдя к Джамиле, он сбросил мешок на землю.

– Бери своё бельё, заноза.

– Не торопись, дай погляжу, хорошо ли выстирал. Ага, вот эту рубашку совсем не отжимал. Ты, наверное, её последней стирал и очень торопился. Когда работаешь, нельзя торопиться. На, выжми хорошенько.

Джуракул покорно взял рубашку, отжал.

– Алапар, иди на место! – крикнула тогда Джамиля.

Джуракул вздохнул, обтёр руки и, повернувшись, тихо пошёл к выходу.

– Эх, побил бы я её, – сказал он на улице. – Да жалко, и так она мучается. У неё недавно мама умерла. Всё сама делает: и стирает и готовит.

– Ведь и правда, ей, наверное, очень трудно.

– Ещё как! – сказал Джуракул и оглянулся.

В дверях стояла Джамиля. Маленькая, худенькая девочка, и глаза её смотрели печально и устало.

– Джуракул! – тихо позвала она. – Ты поклялся побить меня, и я знаю, ты обязательно побьёшь, раз дал слово. Лучше сделай это сразу, сейчас.

Джуракул отвернулся и махнул рукой:

– Ладно уж…

– А как же теперь тебя звать? – повеселевшим голосом спросила Джамиля.

– Джуракулом, как же ещё! – гордо ответил Джуракул и улыбнулся. – Разве плохое имя – Джуракул? Джура – ведь это друг!

А ведь правда, неплохое имя у моего нового друга?