Текст книги "Царевна вечной мерзлоты (СИ)"

Автор книги: Лариса Светличная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

– Софья Павловна! Рада вас видеть!

– Миля! Здравствуй, а где Марина Юрьевна?

– Где-то здесь! Я только что ее видела! – нежно улыбнулась я.

Да, видела. Но не скажу где. Софья Павловна сразу же уволочет к ней этого мужика, а у Маринки там и так уже есть двое. Значит, этот мой. Может, это вообще здесь последний миллионер остался. Тем более, мой. Надо хватать быстрее. Софья Павловна за конкурентку не считается, не удивлюсь, если она его в первом классе учила. И я почти угадала. Софья Павловна развернула мужчину ко мне:

– Марк! Познакомься, это моя коллега Миля!

Мы сказали друг другу все принятые в таких случаях слова, а Софья Павловна подтвердила мои выводы:

– Марк Трофимов – мой бывший студент. Кстати, Миля Леонова тоже. Вы оба с первого курса зарекомендовали себя как очень талантливые люди.

Мы с Марком посмотрели друг на друга с ревностью. Я вообще считала, что талантливее меня людей не бывает, ну, или я просто пока с ними не знакома. Он подумал о том же. Но оказалась, что наши таланты находятся в разных плоскостях, и ревность неуместна.

– Миля, чем вы занимаетесь?

– Наукой. А вы?

– Бизнесом.

Поняв, что ничего общего нас не связывает, мы с ним более тепло переглянулись. Отлично, мосты построены, отношения налажены, можно поговорить о похоронах, тем более Софья Павловна куда-то отвернулась, выпустив руку мужчины. На этой руке тут же повисла я и спросила:

– Ничего не понимаю в бизнесе. Каким именно бизнесом вы занимаетесь?

– Разным.

– Например? – не отставала я, хлопая глазами. На дуру не очень походила, но вдруг получится.

– Такая молодая девушка ничего в этом не поймет. Но, если интересно, иногда занимаюсь спонсорством, поставками, полиграфией…, – и протянул мне визитку.

Я сделала стойку. Полиграфией, он сказал? Я не ослышалась? Мужчина, вы мне нравитесь! То есть, если я принесу ему один билет на какое-нибудь мероприятие, он мне может напечатать десять таких же билетов? Это же здорово! Премия за лучшую работу со студентами у меня в кармане! Это несколько билетов на одно мероприятие найти сложно, а один – легко. Если завтра же замотивировать студентов сдачей экзамена, то они мне такого добра притащат еще мешок. Потом я снесу этот мешок своему новому знакомому, а он мне из одного мешка делает десять. Обожаю Магадан!

Моя улыбка, адресованная Марку Трофимову, растопила бы льды полюса. Мужчина моргнул, а я честно сказала:

– Это судьба!

– Что? – испугался он, и попытался вырваться. Ну уж нет, не выпущу.

– То, что мы оба оказались студентами Софьи Павловны! – опять честно выдала я.

Он успокоился и решил перевести разговор на меня.

– Миля, вы занимаетесь наукой? Окончили университет и только что поступили в аспирантуру? Я прав? Но я думал, вы младше.

Мне стало хорошо-хорошо. Так приятно, что тебя считают молодой. Как мне повезло. Вообще связи и знакомства – это просто замечательно. Особенно полезные. Как же все в жизни отлично пошло! Зажигалки! Полиграфия! Маринка! Стоп. Какая Маринка? Почему это она возле нас стоит?! Это мой полиграфический миллионер! Грабят! Караул!

– Миля, ты нас познакомишь? – Марина оттеснила Софью Павловну, которая и так почти ушла с кем-то поговорить, и повисла на второй руке моего с таким трудом случайно добытого миллионера.

– Моя подруга Марина Караваева. Замечательная женщина, мать очаровательной маленькой девочки Ксюши и жена любящего мужа Олега. Это самая счастливая семья, которую я знаю! – сделав простое лицо, сказала я.

Маринка злобно погрозила мне кулаком. А нече на чужих миллионеров кидаться. Куда своих дела? У нее только что двое было! Вот и топай к ним! А я тут тихо стою и с пользой общаюсь.

– Марина, рад знакомству! – проявил вежливость Марк.

Тут к нам повернулась Софья Павловна, увидела Марину и засветилась лучезарной улыбкой, которую весь университет называл акульей.

– Марина Юрьевна! Вам здесь нравится?

– Очень! – глядя на моего миллионера, облизнулась Марина.

Да что ж это делается! Нет, надо спасать Маринкину семью, которая является ячейкой нашего крепкого здорового общества. И моральное разложение еще ни одному обществу не пошло на пользу.

– Мариночка, можно тебя на минутку! – и я потащила ее прочь.

– Ты чего?! Пусти!

– Мариночка, пойдем домой, я ноги туфлями натерла!

– Этими? Как? Знаю я эти туфли. Они же тебе велики!

– Да? Ну, как-то получилось…

– Сядь в кресло и посиди, я скоро вернусь! – подруга толкнула меня в кресло, постирать которое, тоже, видимо, запрещалось государством, и подло сбежала.

Сидеть я в убитом кресле побоялась – оно, судя по виду, здесь стоит со времен эпидемии легочной чумы, которая напала на Русь при Симеоне Гордом. Я кашлянула. Еще раз. Пойду-ка я отсюда. Ну ее, эту Маринку.

Маринка нашлась сама. Злая. Все миллионеры к тому времени, как она нашлась, от нее сбежали. Народ активно расходился.

– Слушай, Миля, а тебе этот Марк хотя бы визитку оставил? – с надеждой спросила она.

– Нет, к сожалению! – соврала я.

Это я придумала озадачить полиграфического миллионера билетами, и своими идеями ни с кем делиться не собиралась. Самой мало. Маринка расстроилась. Мне стало немного стыдно, но я понадеялась, что это пройдет.

– Марина, пойдем, все уже расходятся.

– Конечно, расходятся, утро скоро. Мне на работу к первой паре…, – подруга очень сильно огорчилась. – Олег сейчас приедет, я ему позвонила. Тебя подвезем.

– Мне не на работу, – решила похвастаться я.

– Вот и съездишь в Апрелевку.

– Зачем? Разве начальник что-то говорил про командировку? Не помню.

– Не говорил. Я говорю. Ты же хотела узнать про могилы в вечной мерзлоте?

– Что?!

– Разве нет? То все уши каждому прожужжала, а теперь удивляешься?

– Мариночка, да, хотела!

Подруга, с которой мы как раз спускались по лестнице, протянула мне карточку с именем и адресом. Шли мы медленно, потому что светильники здесь погасли еще в Первую Мировую. Страшный робот, кстати, куда-то делся. Или укатили его, или сам ушел. Вот и хорошо, а то пугает бедных беззащитных девушек.

– Пока ты водку хлестала и зажигалки тырила, я, между прочим, провела расследование и нашла адрес человека, который занимается перевозкой гробов этих самых из Магадана, вот! – Марина демонстрировала свои дружбу и благие намерения. Думает, что я что-то знаю про миллионера. Да, знаю, но не скажу. – Он всю эту неделю будет дома, но лучше бы тебе съездить побыстрее. Вот и поезжай с утра. Если уж тебе всякий бред интересен. А лучше сиди дома и пиши статьи для университетского сборника!

Мне было очень неловко, я знала о совести, но карточку с адресом взяла, а про визитку все равно не созналась. Помолчу пока. Успею все рассказать.

7. Про Милю и погорельцев

Я заблудилась. Карта и навигатор не спасли. При моей-то любви к технике. Хорошо, что электричка нормально доехала. Потом я долго бродила между домов и искала адрес. Куда он подевался, этот Мирон? Так на карточке написано. И где только Маринка ее взяла? Я даже спросить не удосужилась, так обрадовалась. Вот что водка с людьми делает. Может быть, Марина это все специально придумала, чтоб мне досадить. От нее миллионеры сбежали, и на работу ей с утра. А от меня не успел сбежать, и на работу мне идти не надо. Вот она и обиделась. Если через пять минут не найду, то буду считать, что такого адреса не существует, а я просто съездила на экскурсию.

Увидела не дом, а дым. Решила, что мне, с моим счастьем, наверняка туда, и пошла. Горела трехподъездная кирпичная пятиэтажка. Хорошо так горела, качественно. Дым валил, люди вокруг стояли, все как положено.

И вот что меня удивило.

Во-первых, все люди, которые толпились у дома, толпились так как-то уж очень организованно. Словно тут не настоящий пожар, а учебная тревога. Все нормально одеты, а не повыскакивали, кто в чем, при пожаре. У всех собраны и аккуратно стоят на дорожках и на детской площадке сумки и чемоданы с вещами. Мамаши кормят детей на лавочках едой из контейнеров и маленьких сумок-холодильников. Все очень так цивильно. Никакой паники, воплей и слез. Так не бывает. Не на пожаре.

Во-вторых, пожарной машины не видно. Ее, что, не вызвали? А почему?

Людей не очень много, в таком доме должно жить больше. Хотя – начало сентября, многие живут на даче. День – многие еще на работе. Те, кто есть, не суетятся, ведут себя обыденно. Сразу видно, что все местные и к пожарам привычные. Дом, конечно, стоит немного дальше от других, но ротозеев, которые пытаются заснять происходившее, нет. Из чужих – я одна.

В-третьих – у дома лежит человек. Кажется, из окна выпрыгнул. Да, точно, на втором и на третьем этаже окна разбиты, наверное, оттуда и выпрыгнул. Еле шевелится, дыма наглотался и обгорел. Без рубашки, в одних спортивных брюках. У дома пышные клумбы с цветами, да и падать не высоко, поэтому не разбился. А люди стоят, ходят, прекрасно его видят, и никак не реагируют. Но ему же плохо! Скорую! Срочно!

Видимо, я прокричала это, потому что все, кто находился возле дома, ко мне повернулись. Старички бросили домино, мамаши – детей, мужики – наблюдение за пожаром. Повернулись, и стали на меня смотреть. И почувствовала я себя неуютно, как героиня ужастика, которая зомбей ночью на кладбище повстречала.

Но сейчас не ночь, здесь не кладбище, а вокруг – не зомби, а честные граждане моей родины. Вместе справимся с любой напастью, выстоим и отстроим заново.

– Я могу оказать первую помощь раненому! Я курсы медсестер окончила! – кинулась я к лежащему у дома мужчине.

И тут я поняла, что мне здесь не рады.

В едином порыве перед врагом погорельцы сплотились, и заслонили от меня умирающего.

У них, наверное, шок. Массовый психоз. От горя. Сейчас я им объясню, они поймут.

– Пустите меня! Я ему помогу! Вызовите пожарных, скорую!

– Уберите отсюда блаженную! – пробасил какой-то дед, мужчины послушались, и оттащили меня подальше.

– Да вы что делаете! – извивалась я в чьих-то руках. – У вас пожар! Горит!

– Видим, не слепые, – отвечали мне трое мужчин, которые меня держали. – Пускай себе горит!

Остальные толпились ближе к лежащему у дома мужчине.

– Что вы делаете?! – орала я. – Он умереть может!

– Скорее бы! – с надеждой выдохнули все.

– Так нельзя! Я должна ему помочь!

– Держите врачиху крепче!

Я всего лишь курсы медсестер окончила, потому что родители настояли. Вообще не люблю медицину, и врачей боюсь. Но я могу сейчас что-то сделать до приезда скорой помощи. Или хотя бы попытаюсь. Если меня отпустят эти психи.

– Пустите меня!

– Не уймется никак…, – расстроились все трое, которые меня держали.

А дальше началось то, во что бы я ни за что не поверила, если бы сама не участвовала. Разговор стоил того, чтобы о нем помнить.

– Посмотрите, помер, или нет? – спрашивали те, которые меня держали.

– Жив. Держите врачиху, не отпускайте! А то, не приведи Господь, вылечит! – отвечали те, которые дежурили возле обгоревшего мужчины.

– Держим, держим! Ну, так что, помер?

– Никак!

– Что вы там стоите? Быстрее надо!

– Не помирает! Ждем. А вы держите ее, она ж кусается!

Кусаться я сразу передумала, потому что мужики твердые, а зубы жалко, другие больше не вырастут. Если сломаю, не вырастут, и если выбью, тоже не вырастут.

– Когда же он помрет?! Вроде помер? Нет, шевелится еще. Гляди, глаза открыл! Закрыл. Дышит?

Я все так же трепыхалась в сильных руках, а погорельцы все так же дожидались смерти мужчины.

Наконец смотрители провозгласили:

– Все! Умер! Не дышит! Не шевелится!

– Точно умер? – обрадовались все, включая мамаш и грудных детей. – Вы там проверьте! Вдруг живой, не приведи бог…

– Да, умер, умер! Отпускайте врачиху.

От меня отошли. Пошли фотографировать труп, радоваться, пожимать друг другу руки. Стали активно вызывать пожарных и скорую помощь. Вслух произносили благодарности: кто-то крестился, вперив очи в небо, кто-то расстелил коврик для молитвы.

– Ну, друзья мои! Дорогие соседи! Радость у нас! Больше не будет этот алкаш запойный наш дом поджигать по пьяни! – пробасил дедок. – Завтра несите съестное во двор, у кого что есть! Поминки устроим по новопреставленному Мирону!

Ну что ж мне так не везет! Когда меня отпустили, я догадалась взглянуть на табличку с адресом на углу дома. Кто б сомневался – нужный мне адрес. И я не думаю, что здесь в каждом подъезде по нескольку Миронов обитают. Этот был один-единственный, и тот помер на моих глазах. Ну, все, дорогие очевидцы, соседи, или кем вы там доводитесь покойному. Я злая. Очень злая. Имею право злиться, потому как считаю, что права, а они все – нет. Если этому Мирону была судьба помереть – и так бы помер, если честно, то помер бы, и я бы ничем не помогла, но специально стоять и дожидаться пока умрет… Не надо так поступать.

– Дедушка, сколько вам лет? – зло поинтересовалась я, подходя к дедуле, который выглядел главным и говорил басом, как певец в опере.

– С днем рождения хочешь поздравить? – ответил довольный дед.

– Нет, соображаю, попадете ли вы по возрасту под амнистию.

– Чего?

– Мы с приятелем приехали поговорить с Мироном, – не моргнув глазом, врала я. – Вот только приятель мой пожара испугался и близко не подошел. Остался вот там, возле того дома из кустов снимать. Так что когда полиция заинтересуется, отчего умер Мирон, то предоставит видео. Пусть компетентные органы сами решают, кто виноват и что делать.

– Ты, малявка мне, что, угрожаешь?

– Нет. Зачем? Просто довожу до сведения.

– Мужики, ну-ка сбегайте к тем кустам и тащите сюда, кто там сидит! – громко приказал дед.

– Да-да, – подхватила я, – сбегайте. Мой приятель быстрее вас бегает, и раньше начал. Думаете, он там сидит и вас ждет? Наивные.

Мужики никуда не побежали, на мое наглое вранье все купились, и теперь думали, что предпринять. Дед решил бить на жалость. Меня оттеснили в дальний угол детской площадки, чтобы я не мешала подъехавшим пожарным, скорой и полиции.

– Девушка, сама подумай, что мне делать в тюрьме в мои восемьдесят пять лет? Мне, может, жить осталось два понедельника! Я ж честный человек, всю жизнь отработал на заводе! И мужики у нас в доме тоже работяги! За что ж нас всех в тюрьму?

– За Мирона? – предположила я.

– Не заслужил он, чтобы соседей за него в тюрьму сажали! – большими глазами смотрел на меня дед. – Знаешь, сколько раз он дом поджигал? Не знаешь? И мы не знаем, со счету сбились! А у нас тут бабы, дети малые, двое неходячих инвалидов! Пока не научились быстро с вещами выходить, плохо совсем было! Первый раз он нас зимой поджег в мороз минус тридцать! Моей бабке со страху с сердцем плохо стало! Ты думаешь, мы не просили его не курить по пьяни? И просили, и умоляли, и всем домом ему на лечение и кодирование скидывались! Бесполезно. Этот гад регулярно в запой уходил и поджигал. И что прикажешь делать? Он на втором этаже живет, если по лестнице не выскочит, то из окна вываливается, здесь не высоко. Скорую мы ему каждый раз вызываем. Он отлежится в больнице и все по новой. А сегодня он бы все равно помер, ничего бы ты не сделала.

– Но попыталась бы, а вы не дали.

– Заем тебе этот Мирон? У него кроме бутылки друзей не было!

– Он мне не друг, я его профессиональной деятельностью интересуюсь.

– Гробы что ли из Магадана?

– Точно!

– Вот еще кошмар на наш дом! Он же эти гробы все время здесь таскал!

– Подробнее можно?

– Не знаю. У собачницы надо спросить.

– У кого?

– Тетка одна из третьего подъезда. Собак со всей округи к себе домой тащит. Не слышишь разве, как они воют?

Я, если честно, не слышала. Но на пожаре как-то не до собак.

– Пожалей ты нас, горемычных! – давил на мое сознание дед. – Не дом, а ужас! Один сосед поджигает, другая соседка в квартире устроила собачий питомник. Эти собаки все лишайные, мой правнук какую-то заразу от них подхватил! Да еще ты тюрьмой грозишься!

– Не грожу я! Просто хотела с Мироном поговорить насчет перевозки гроба из Магадана в Москву. Мне его знакомые посоветовали, сказали, очень ответственная у него фирма.

– Врут!

– Откуда же мне было знать? Я пришла, а тут пожар…

– Ищи теперь другую фирму. А то, что друг твой снял, сотри.

– Ладно, только дайте мне ваш телефон, и к соседке этой отведите.

– Пошли!

К крайнему подъезду мы пробрались из-за угла, через густые кусты, которые закрывали окна первого этажа. Лай и вой собак я услышала. Собаки голосили зло, жалобно, раздраженно, а самое главное – громко. Все приехавшие службы занимались пожаром и трупом, нас в кустах не заметили, и мы вошли в дом. Запах чувствовался сразу. Здесь бы хлоркой помыть все от пола до потолка. Собаки выли за одной из дверей на первом этаже.

– Жаль, что Мирон не в этом подъезде жил, – начал горевать дед, оба мужика закивали, видимо, уже не раз обсуждали эту тему. – Поджег бы и себя, и этот притон с собаками заодно! А так, когда эту дуру-собачницу отсюда выгонят? Никогда! Уж куда мы только ни жаловались, ничего с ней поделать не могут! Развела собак в квартире!

– Она животных любит? – спросила я, зажимая нос. А поскольку когда-то серьезно занималась плаваньем, то задержать дыхание на две-три минуты для меня не проблема. Не тренировалась давно, но здесь такая вонь, что дышать не надо.

– Лучше бы она людей любила! Своих соседей! Собаки из квартиры никуда не выходят, гадят там, вонь на весь дом! Она их не выпускает, говорит, разбегутся.

Ну, я тоже думаю, что разбегутся. Я бы точно убежала.

Дед стал тарабанить в дверь, а мужики с двух сторон караулили меня. Никто не отзывался, только собаки завыли пуще прежнего. Я стояла с зажатым носом.

– Я ее на улице не видел, когда все вышли, значит, она дома. Открывай, собачья душа! А то хуже будет! Перебьем сейчас твоих шавок.

Я не дышала.

Дед перестал стучать и зло дернул дверь. Она открылась, чего никто не ожидал, и, едва мы успели отскочить, из квартиры побежали собаки. Неслись с плотностью горной реки. По ступенькам и в открытую дверь подъезда.

Я не дышала, вжавшись в стену.

Дед заглянул в квартиру и вошел. Мужики втащили меня следом.

С высокого шкафа зашипели три кошки. Кажется, они там всегда жили. И родились там, и померли бы тоже там, если бы мы собак не выпустили. Кошки смотрели вниз, соображая, можно ли им слезать, и не вернутся ли собаки.

Про непролазную грязь не стоит упоминать. Я даже подумала, что у меня в квартире до ремонта чище было, чем здесь. Зачем же так издеваться над бедными животными? Запереть их здесь и не выпускать! Садизм.

Дед первым вошел в комнату и выругался. Мужики заглянули, и тоже выругались. Я выглянула из-за их спин и с шумом вдохнула воздух. Только я забыла, что здесь не воздух, а вонь. Поэтому снова зажала нос.

– Ее собаки грызли? – почему-то фальцетом спросил дед.

– Похоже на то…, – ответили мужики. – Лицо съели…

Я не могла отвести взгляд от трупа женщины. То есть, только по одежде понятно было, что женщина, потому без лица. Лежит на грязном полу.

– Как же вы в этом доме живете?! – в ужасе вопросила я.

– Как же мы в этом доме теперь будем хорошо жить! – с небывалой радостью ответствовал дед.

Оба мужчины заулыбались, соглашаясь, и лица у всех кроме меня сделались такие умиротворенно-просветленные. Я же думала, что для одного дня трупов многовато, и еще кошек было жалко.

Очнувшись от счастья, которое снизошло сегодня прямо на этот дом, басистый дедок и оба мужчины вспомнили обо мне. Надо было убегать, пока они отвлеклись, а я не сообразила.

– Так что, девушка, о чем хотела поговорить с покойниками? – прокашлявшись от вони, опять пристал ко мне дед.

– Ни о чем! Я хотела с Мироном поговорить, я к нему приехала!

– Может быть, она их обоих того, убила? – озвучил мысль один из мужчин, второй кивнул.

– Я?! Да я самая законопослушная на планете! – вложив побольше искренности в восклицание, выпрямилась я.

– Она сначала ее убила…, – начал мужчина, но передумал. – Нет, ее же собаки загрызли.

– Нет, не собаки, вон топорик разделочный валяется в крови. Если по лицу не рубящей стороной бить, а той, которой мясо отбивают… Собакам соседка мясо и кости покупала, и корм тоже, – не согласился второй мужчина, но их обоих остановил дед. Главный он у них тут.

– Она ее топориком убила, а потом Мирона подожгла! – заключил дед.

– Я что, совсем больная? С головой не дружу? Всех убила и сожгла, а потом пошла знакомиться с соседями убитых? Чтобы меня уж наверняка все запомнили, если кто случайно в момент убийства не видел? Мужчины, вы хоть думайте, что говорите!

– А где твой друг, который из кустов все снимал, а? – вспомнил дед, а я уж думала, забыл.

– Не было там никого, – призналась я. – честно, не было.

– Мы же тебе поверили!

– На то и расчет, – пожала я плечами.

– Никто тебе не поверит, что мы тебя к Мирону не пускали! – понял дед и обрадовался.

– Кто знает. А про этот труп что скажете? Может быть, вы сами соседку убили? Она вам тоже жить мешала, как и Мирон.

– Не убивали! – чуть ли не хором поклялись все трое. – Мы же в квартиру с тобой вместе вошли.

– Вы ее заранее убили, до моего прихода, – предположила я и попросила, потому что сил совсем не осталось. – Пойдемте отсюда, а? Воняет сильно, и полицию надо вызвать.

– Сама вызовешь? – прищурился дед.

– Вы и вызовите. Давайте так, я вас не знаю и не видела, вы меня тоже не знаете и не видели. Я, честное слово, хотела спросить у Мирона насчет перевозки гроба из Магадана в Москву, и все!

– Нет, милая, никуда ты не уйдешь, вместе показания давать будем! – не согласился дед.

– Какие показания! – возразила я, утягивая мужчин в коридор. Там не было собак, трупов, а кошки уже сбежали.

Мужчины стояли стеной, загораживая от меня вожделенный выход. Далась я им? Такие большие, а на меня, маленькую и хрупкую ополчились. Отпустили бы, все равно ведь сбегу.

– Вызывайте полицию. Скажете, что беспокоились за свою замечательную соседку, которая на радость всем, заботилась о животных. В доме пожар, вы ее во дворе среди остальных не заметили, и решили выяснить, где она. Рискуя собой, вы вошли в дом, и обнаружили ее тело. Безмерно скорбя о столь невосполнимой потере, вы сразу помчались вызывать полицию.

– Да, так и было, – произнес один из мужчин. Даже не понял, что я издеваюсь. Но я такое серьезное лицо сделала, что никто бы не понял.

– Пошли, вызовем, – согласился второй.

– И ты с нами! – дернул меня дед.

– Нет, я без вас.

– Это почему?

– Потому что я в картину вашего геройства не вписываюсь. Подумайте сами. Я к Мирону приехала, я к соседке позвала. И я ведь тоже могу вспомнить, что хотела помочь Мирону. Вдруг кто-то подтвердит?

Они подумали и меня отпустили. Здравомыслие взяло верх над всеми отрицательными качествами. Мы вышли из подъезда, и я по широкой дуге стала обходить площадку, чтобы попасть на дорогу. Спутники мои пошли к пожарным, скорой и полиции. Дед остался возле них, а мужчины присоединились к соседям, рассказывая им что-то и отчаянно жестикулируя, и вдруг все соседи разом заорали «ура». Пожарные, которые уже все потушили, что хотели, сказали: «Люди всегда радуются, что не сгорели».

Я пошла домой. Ехала в электричке, пыталась воссоздать картину происшедшего, а она, картина эта, воссоздаваться не хотела ни в какую. Кому, спросить бы, понадобилось приносить гроб в мою квартиру? Что там за дедуля с покойной и вечно молодой мамой, которой холодно? Какая зараза хотела пристукнуть меня моим же топориком? И кто таким же топориком убил любительницу собак? А Мирон этот сам сгорел, или ему кто-нибудь помог? Все без ответов.

Подходя к дому, я поняла, что обед пропустила, а на ужин у меня всегда кефир, если я не забываю его купить. На ночь жрать вредно. В обед тоже вредно, но у меня его не было. Можно зайти в магазин и купить чего-нибудь вкусненького. Селедки, например. Или лучшая рыба – колбаса. Искушение велико, но я ему не поддалась, и купила кефир. Приду, налью его в бокал, брошу кубик льда, и буду пить из соломинки. Это придаст моему ужину изысканность.