Текст книги "Неприкаянная душа"

Автор книги: Лариса Малмыгина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

ГЛАВА 11
СЕРГЕЙ

Смирнов валялся на тахте и смотрел в потолок. Не хотелось ни о чем думать, ничем заниматься. Ниночка уехала к подруге, не оставив ему приличного обеда. Пакетик с «горячей кружкой Маги», замороженные блинчики да баночка несвежей красной икры явно не заводского происхождения – вот и вся еда, лежащая в холодильнике. На плите восседал холодный пузатый чайник, нетерпеливо ждущий исчезнувшую хозяйку. Но хозяйки в квартире не было, она предпочитала общение с подругами семейному очагу. И своему мужу. Почему он бросил Алису, Сергей так и не понял. Какая же она ласковая, домашняя, уютная, красивая, наконец. А какая она хорошая мать, воспитавшая таких примерных детей! Его детей. Говорят, Алисонька очень похорошела, как он, Сергей, ушел от нее. Так отчего же все– таки неряшливая, грубая Нинка оттеснила от него нежную, заботливую прежнюю жену?

Неожиданно, не объяснив причины, уволилась опытная, пожилая секретарша Анна Васильевна, и яркая молоденькая брюнетка пришла устраиваться вместо нее, а поскольку она была довольно смазлива, да к тому же неплохо знала делопроизводство и лихо печатала на компьютере, директор предприятия принял ее с распростертыми объятиями. Наваждение пришло после первой выпитой чашки кофе, а потом все в его жизни закружилось и поехало, да только не в ту сторону. Он легко расстался с бывшей любовью, мечтая о будущей. Сотрудники недоуменно переглядывались и крутили пальцами у висков: шеф годился секретарше в отцы. Впрочем, этим удивить сейчас кого-либо невозможно, только вульгарная новоявленная сотрудница в подметки не годилась интеллигентной Алисе Михайловне. Пошушукалось рабочее братство по углам, повозмущалось, да и утихомирилось: Смирнову виднее, на то он и директор.

Нинка обитала в трехкомнатной квартире элитного дома. Откуда у секретарши деньги на крутое жилье, оставалось только гадать. А гадать не хотелось. Хотелось наслаждаться ее юным телом, вдыхать аромат волшебных французских духов, которыми Алиса, кстати, не пользовалась, ибо предпочитала запах чистоты. Все, чем жил раньше Сергей, больше не имело никакого значения; сила воли, которой он так гордился, покинула его, сделав ручкой. Тогда и отказал он «бывшей» в деньгах, отлично понимая, что оставил прежнюю семью без средств к существованию.

– Ну и наплевать, перебьются, – отмахивался он, – главное, не разрешила Ниночка.

Совесть уснула крепким сном и больше не будила хозяина.

С первых же дней совместной жизни Нинка, вволю умаслив любовью шефа, убегала из дома, оставляя пылкого любовника заниматься домашними делами. Причины побегов были разные, но факт оставался фактом: хозяйка из юной соблазнительницы была никудышная.

– Все хорошо не бывает, – успокаивал себя Сергей, брался за пылесос и начинал наводить порядок в квартире, которую, по непонятным ему причинам, так и не мог назвать своей. Потом лез в холодильник, доставал очередную пару яиц и жарил глазунью, сглатывая слюну от голода.

Алисины обеды ушли в прошлое. В будние дни питался Смирнов в мерзкой кафешке, ибо на более достойное заведение, в силу своей честности, не зарабатывал, а в малочисленные выходные ехали они с Нинкой на «вольво» в ресторан. Там молодая жена доставала из крокодиловой сумочки пачку «зеленых», размахивала ими и вульгарно орала:

– Официант!

Дамы и господа, сидящие за столиками, недоуменно оглядывались на эксцентричную девицу, а Сергей густо краснел, вытирая платочком выступавший на лбу пот, однако заискивающе улыбался благодетельнице.

– Что же я делаю? – лихорадочно думал он. – До чего же я докатился!

«Вольво» тоже был ее. Свои новенькие «жигули» Смирнов оставил в гараже: возлюбленная наотрез отказалась на них ездить, пусть даже и пассажиркой.

А однажды он увидел ее в чужом «мерсе» с тонированными стеклами. Ниночка выпорхнула из него, помахала кому-то ручкой и, сияющая, пошла на мужа, совершенно не замечая его. Вот тогда-то страшная догадка потрясла влюбленного джигита: у него выросли рога. А, возможно, растут уже давно.

Разговор на повышенных и пониженных тонах ничего не дал, молодая жена удивленно рассматривала рогача и по партизански молчала. А потом плюнула на пропылесосенный мужем пол и ушла спать. Сергей остался один. Он метался по элитному жилью, как зверь в вольере, нелепо жестикулировал руками, привыкшими раздавать указания, сосал валидолину за валидолиной, рычал, задыхался от жалости к себе и любви к ней. Затем почувствовал резкую, жгучую боль где-то за грудиной, схватился за эту боль и опрокинулся на спину, понимая, что летит куда-то вниз, бешено вращаясь по кругу в узком, темном коридоре навстречу яркому, молочно-белому свету.

– Сереженька, – обрадовался кто-то его появлению, – внучек родимый, подойди ко мне.

Голос был ласковый и знакомый, он напомнил далекое детство, глиняный кувшин молока, поставленный доброй рукой на выскобленный деревянный стол, смеющиеся синие глаза, когда-то с любовью смотревшие на него. Это были глаза умершей бабушки. Невыразимая радость охватила изболевшуюся душу, удивительный покой опустился на израненное дикой болью сердце.

– Золотиночка моя родная, – гладила голову невесомыми руками сама Любовь, – не возвращайся туда, там холод и страдания, останься здесь.

– Да, да, да, – отдаваясь эфирным ладоням, подумал он, – я останусь возле тебя, так как там я никому не нужен.

– Мы теряем его! – закричали из серого, вязкого, густого тумана.

– Я не хочу назад! – яростно запротестовал кто-то внутри Сергея. – Я не хочу назад!

Кубы, маленькие и большие, фиолетовые, голубые, розовые, синие, серпантином посыпались откуда-то сверху, отделяя усталую душу от любящего ее создания. Они были легкие, полупрозрачные, чистые. Они выстраивались ровными рядами и распадались в хаотичном танце, отнимая надежду на спасение и сострадание. С тоской протягивая к нему руки, бабушка стала медленно, плавно удаляться, словно уплывать в неведомую даль.

– Мы еще встретимся, – словно легкий весенний ветерок, прошелестел ее голос, – мы еще встретимся.

– У папы инфаркт, он в реанимации! – голос в трубке захлебывался от рыданий. – Он умирает!

Плакала моя Алинка, а я, поднятая среди ночи телефонным звонком, растерянная до невменяемости, не могла сообразить, что можно предпринять в данной ситуации.

– Такси ждет тебя уже несколько минут, – спокойно и холодно проговорил домовой.

– Он не умрет, Карлос, миленький, он не умрет? – заметалась я по комнате, хватая что-то из одежды, чтобы наскоро напялить на свое физическое тело.

Тяжело опустив веки, Жемчужный молчал.

– Он не умрет, Карлос, – просила я, сама не зная кого.

О нет, я, конечно же, знала, знала, что умоляю того, кого нельзя тревожить по пустякам. Но сейчас был не пустяк, сейчас уходил близкий, родной человек, отец моих детей!

– Иегова, прости мне все грехи умышленные и неумышленные, возьми меня, но не забирай его! – кричало мое бунтующее сердце, когда непослушные ноги перебирали ступеньки навстречу вызванному такси.

– Яхве, – отчаянно взывала моя вопящая душа, когда я заходила в приемное отделение стационара, – верни его на землю, он еще так мало жил!

Молодой озабоченный доктор промчался мимо меня в сторону отделения реанимации, худенькая, юркая сестричка пролетела в противоположном направлении. Приехали дети, полукругом встали рядом со мной, будто охраняя от пистолета продажного киллера. В нашей ситуации киллером являлась сама смерть. Она стояла рядом с Сергеем, тем самым Сереженькой, с которым мы недавно справили серебряную свадьбу, с которым вырастили общих детей.

Усталый седой врач вышел из реанимационной палаты и тяжелой поступью направился к нам:

– Он жив, Алиса Михайловна, ваш муж будет жить.

Что-то глухо упало на пол, отозвавшись внезапным эхом в гулкой больничной тишине. Как по команде мы повернулись в сторону этого резкого звука. Дорогая сумочка из крокодиловой кожи валялась у длинных ног стройной, красивой девушки, и той девушкой была наша разлучница. Кровь остановилась в моих воспаленных жилах, по телу поползли мурашки, а в голове зазвенело от обиды на нелепую случайность, которая обратила мой маленький уютный мирок в большой невыносимый кошмар. В бессильной ярости я рванула свое напряженное тело навстречу противнице и мигом подлетела к ней.

– Это вы довели его до инфаркта, – чувствуя нарастающую боль в груди, простонала я.

– Глупости, – хмыкнула она. – В вашем возрасте сердечно-сосудистые заболевания – не редкость. К тому же, я известила его дочь.

– Почему вы позвонили Алинке, а не мне? – перебила я молодую жену своего бывшего мужа.

– А какое вы имеете к нему отношение? – ядовито усмехнулась она.

Ничего себе! Спокойно, Алиса, спокойно, не превращайся в базарную бабу!

– Тем не менее с сообщением о выходе Сережи из клинической смерти доктор подошел именно ко мне, – мстительно заявила я.

– Само собой разумеется. Разве я похожа на жену старика? – засмеялась разлучница, с интересом поглядывая на раскрасневшегося Олежку.

– К сожалению, Смирнов вас очень любит, – отмечая высокую квалификацию совратительницы, вздохнула я.

– Он мне больше не нужен, – хихикнула девица и кокетливо стрельнула глазами в моего любимого сына.

– Но Сергей – не игрушка, Нина, его сердце не выдержит предательства, – воззвала к ее совести моя метущаяся душа, мгновенно забыв про неудобства одинокого женского существования.

– Он выдержит, он забудет меня. Колдовство потеряло свою силу, – поморщилась нахалка и, развернувшись на высоченных каблучках, неторопливо направилась к выходу.

– Да что ты, такая красавица, унижаешься перед ней! – внезапно закричал возмущенный поведением несостоявшейся мачехи Олег. – Эта гадина тебе и в подметки не годится!

Я улыбнулась и посмотрела на прямую, напряженную спину уже не соперницы. Почувствовав на себе мой взгляд, девица обернулась и проткнула меня ненавидящими глазами.

ГЛАВА 12
ЗАВИСТЬ

– Ты пришла? – губы его попытались растянуться в улыбку. – Алисонька, как я тебя давно не видел.

– Тебе лучше? – проронила я, прекрасно понимая, что дела его плохи.

– Мне хорошо, ты снова со мной.

Какое бескровное у него лицо. А глаза… Сколько в них отчаяния и боли..

– Нина придет позже, она обязательно придет, ты не волнуйся, – вспоминая наглую усмешку девицы, нежно проворковала я.

– Мне не нужна Нина, мне нужна ты.

Кажется, все беды земные отражаются в этих очах..

– Не говори так, Сереженька, она моложе меня, ты ее любишь, – судорожно вздохнула я.

Необходимо найти соперницу и, если будет надо, упасть перед ней на колени, иначе..

– Это было наваждение, и оно прошло, – твердо отчеканил Смирнов.

– Да? – я заглянула в его беспросветные зрачки и невольно вздрогнула.

– Это было колдовство, – с жаром продолжил свой обличительный монолог самый родной мой человек. – И хотя я никогда не верил в чудеса, они есть: хорошие и плохие. Со мной произошло плохое чудо.

Он поморщился и приложил руку к сердцу:

– Прости старого козла, родная, если сможешь только простить. Иначе я умру.

– Все будет хорошо, – через силу улыбнулась я, – все будет хорошо.

– Когда ты успела развестись со мной, Алиса? – настоящий, а не призрачный, мужчина с горечью смотрел на меня. Несколько скупых слезинок показалось из-под его сухих век и увлажнило безжизненную прежде кожу.

– Я никогда не оформляла развода, – недоуменно пробормотала я.

– Я тоже, – широко распахнул глаза Сергей.

– Не может этого быть!

– Нина сказала, что бракоразводный процесс провели без меня.

В палату зашел седой доктор.

– Сергею Владимировичу необходим отдых, уважаемая Алиса Михайловна, – пристально оглядывая с ног до головы двадцатилетнюю половину немолодого пациента, строго проговорил он.

В больничном коридоре царила суета: взад-вперед носились взмыленные медсестры, с безвольно болтающимися фонендоскопами на шеях степенно шествовали деловитые врачи, шмыгали туда-сюда покорные злому року пациенты. Усталый спаситель человеческих тел плюхнулся на пустую соседнюю койку и, вытирая кусочком бинта воспаленные глаза, продолжил свою обычную для таких случаев тираду:

– Состояние больного еще тяжелое, но мы надеемся, мы будем надеяться, что все образуется. Вашему мужу нужен хороший уход. Вы можете обеспечить его?

Вспомнив, что когда-то «уважаемая Алиса Михайловна» окончила медицинское училище, я засучила рукава и принялась за работу. Днем сама делала Сереже все процедуры, по ночам чутко дремала на раскладушке, принесенной Олегом из дома. О разлучнице Нине мы не вспоминали, словно ее никогда и не было.

Смирнов стал выздоравливать. Об этом говорили его порозовевшие щеки, веселый блеск в темно-зеленых глазах, а, самое главное, отсутствие аритмии и болей в испорченном моторчике. По вечерам в больницу приезжали дети, привозили продукты, книги для папы, журналы для мамы, любовь для наших утомленных несчастьем душ. Жанна не появлялась, племянницы тоже исчезли с горизонта, хотя дружная семейка прекрасно знала о постигшем нас горе.

Прошел месяц, и Сергея выписали из стационара домой. Милый лечащий врач предупредил, что ему крайне необходима реабилитация. Путевку на курорт любимому директору предоставили на работе; а через несколько дней после того, как «блудный сын» побывал в родных пенатах, наша семья провожала его в дальнюю дорогу. Сережу теперь радовало все: старый диван, банальный борщ, поданный на обед, мягкая, чистая постель, правда, без представительницы прекрасного пола, поскольку она дипломатично попросила подождать с близостью по причине греховности сожительства с чужим мужчиной. Смирнов понял и смиренно решил потерпеть, милостиво предоставив мне хлопоты по восстановлению брачных штампов в главных документах.

И тогда появилась Жанка.

– Почему не звонишь, забыла о моем существовании? – вяло поинтересовалась она.

– А ты не знала, что Сергей был опасно болен? – вопросом на вопрос ответила я, хотя еще в школе нас учили, что это неприлично.

– Знала, – выдержав длительную паузу, безразлично промямлила сестра. – Алиска, я скоро умру.

Говорят, Бог испытывает тех, кого любит, а еще сказывают, что испытаний Он дает ровно столько, сколько человек может вынести. Но, мое сердце наотрез отказывалось принимать следующий удар судьбы; оно справедливо возмутилось, пустившись в дикий, отчаянный пляс, а когда остановилось на мгновение, чтобы передохнуть, в глаза темной тучей поползла спасительная темнота, заполонившая все необъятное пространство головного мозга. Я провалилась в бездну.

– Алиска, очнись, слышишь, – плакала надо мной Жанка, колотя меня по щекам, – только не умирай! Кто же тогда хоронить меня будет?

Окружающие предметы стали приобретать свои прежние размеры и очертания, открывая моему взору жестокий, несовершенный мир. Сестра размазывала по впалым щекам косметику и хлюпала красным заострившимся носом.

– У тебя метастазы? – спросила я, удивляясь хриплости своего голоса.

– Да, вчера я ходила к онкологу, он сказал, что повторно оперировать меня не берется: бесполезно.

Как же она похудела. Наверное, килограммов на десять. Так быстро.

– Ты должна пройти курс лечения в стационаре, Жанна. Люди выкарабкиваются еще и не из таких ситуаций, – зачем– то соврала я.

– Рентгенотерапия и химиотерапия мне уже не помогут, – подкрашивая синие губы вульгарной красной помадой, горько прошептала несчастная, – а я так хочу жить!

– А метод Шевченко? Золотой ус? Табак? Болиголов? – вспоминая невероятные случаи исцеления умирающих, о которых я прочитала в ярких брошюрках, пробормотала я.

– Ерунда, я ни во что не верю! – чувствуя мою неискренность, усмехнулась Жанка.

– Без веры нет исцеления! – фальшиво воззвала я к ее мужеству.

– Поздно!

– Дети знают, что ты неоперабельна? – использовав все аргументы, вздохнула я.

– Да. Макс знает тоже.

– Уж он ведает об этом точно и давно, – с ненавистью хмыкнула я.

– Почему ты так говоришь, Алиса? – бесцветным голосом произнесла сестричка.

– Вы до сих пор встречаетесь с ним? – предчувствуя бурную реакцию на мой правдивый ответ, ушла я от щекотливого вопроса.

– Ветров купил мне квартиру, там мы и видимся.

– Максим Анатольевич интересовался мной? – неожиданно для самой себя ляпнула я.

– Да, – в ее тусклых глазах на мгновение мелькнула ярость, которая тотчас исчезла за заученной равнодушно– кривой улыбкой. – Ты будешь ухаживать за единственной сестрой, когда ей станет совсем плохо?

– Конечно, но сначала мы с тобой начнем лечиться, – запоздало осознавая свою оплошность, бодро скомандовала я. – Попробуем водку с маслом.

– Хорошо, – смиренно проговорила приговоренная, – рискнем.

«Как же поздно ты спохватилась, милая! Почему раньше не прислушалась ко мне? – думала я, провожая взглядом ее исхудавшую стройную фигурку. – Горе-то, горе какое»!

Время торопило приниматься за тяжелую работу, Жанне нужна была моя помощь.

Несмотря на то, что я сутками не отходила от ее постели, сестренке становилось все хуже и хуже. Несколько раз забегал проведать больную Макс. Он падал в теткино кресло, пристально смотрел на любовницу и солидарно вздыхал. Яркая демоническая красота Повелителя Стихий притягивала и отталкивала меня, я панически боялась его присутствия и нетерпеливо ждала его появления. Изредка Ветров искоса поглядывал в мою сторону, избегая встречаться глазами с бывшей пленницей средневекового замка. Помогала мне бедная Аллочка, повзрослевшая за прошедший месяц на десять лет. Приходили проведать мать и старшие дочки, но, отбыв положенное время у ложа умираюшей, бежали прочь к мужьям, детям и кошкам.

Да, Жанночка умирала, и это было очевидным.

А однажды прилетел ко мне верный Карлос. Алла спала, положив маленький кулачок под повидавшую горе нежную девичью головку.

– Привет, – пристраиваясь подле меня, поздоровался Жемчужный. – Устала?

– Нет слов, – вздохнула я

– Потерпи, скоро все закончится, – «успокоил» сиделку домовой.

Я и сама знала об этом, но правдивые слова друга внезапно потрясли меня. Бедная сестренка, которую я любила всю свою сознательную жизнь, скоро уйдет в мир иной, а ее такое родное тело зароют в холодной, сырой могиле. Слезы, которые приходилось тщательно скрывать днем, внезапной обильной струей хлынули по моим щекам. И тогда Жанночка открыла глаза.

– Кто это? – спросила она, удивленно осматривая смутившегося элементала.

– Мой приятель, – судорожно проглатывая соленую влагу, ласково пропела я.

– Странный он какой-то, или мне просто кажется, что он прозрачный? – пытаясь приподняться на неимоверно худых руках, пробормотала Жанна. – Твой друг пришел за мной?

– Нет, родная, он прилетел ко мне.

– Кто он? – равнодушно поинтересовалась несчастная.

– Дух, такой же, как и твой Макс.

– Ветров – человек! – натягивая на себя одеяло, не согласилась со мной сестричка.

– Она должна перед смертью знать все, – обреченно подумала я, отчаянно сжимая виски, которые давно и усердно долбили неугомонные дятлы.

– Не стоит, остановись, Алиса, бедняжке и так тяжело. Она узнает об этом ТАМ, – шепнул мне на ухо домовой. – Лучше выслушай внимательно то, что скажет тебе напоследок любимая сестра.

– Я всю жизнь завидовала тебе, – прошелестела смертница, еле двигая синими, запекшимися губами, – радовалась твоим болезням и неудачам. А особенно ценным подарком для меня стала измена Сергея. Это я обеспечила ему развод, заплатив нехилую сумму знакомой служащей ЗАГСа. Это ко мне приезжала Ниночка, чтобы весело посмеяться над великолепным Смирновым. Это я придумала розыгрыш с «мерсом», чтобы довести твоего благоверного до инфаркта. Тогда мы взяли с собой Максима, и он великолепно сыграл роль любовника молодой жены старого козла.

– Почему ты так ненавидишь меня? – вздрагивая от ее диких слов, прошептала я.

– Ты красива, а я нет. Ты удачлива, что нельзя сказать обо мне. Думаешь, легко было смотреть, как тебе пылко объясняются в любви многочисленные поклонники, совершенно игнорируя меня, как приглашают в кино, дерутся за один только твой благосклонный взгляд? Я всю жизнь ждала, что ты умрешь, чтобы наконец-то почувствовать себя свободной, но не дождалась, – Жанна перевела дух, – я скрывала зависть и ненависть все свое пребывание на земле, теперь моя зависть уйдет со мной в могилу.

– Опомнись, ты бредишь, – я положила руку на ее безумную голову.

– О нет, несчастная грешница говорит правду, – обнажила зубы в страшном оскале бедняжка. – Я специально не приехала ухаживать за подыхающей теткой, чтобы сие удовольствие досталось тебе. Я и сейчас получаю невыразимое наслаждение, когда вижу, что ты страдаешь.

– Я прощаю тебя, сестра, – голос мой задрожал и сорвался на хрип, – я все прощаю тебе.

– А я – нет! – выкрикнула она тонко и как-то особенно озлобленно. – Я умираю, а ты, ты будешь жить! Это, это несправедливо!

Вздрогнув, иссохшее тело страдалицы вытянулось, будто захотело стать выше и стройнее, огненная голова запрокинулась в страшном гневе, и, наконец, ужас отразился в ее безумных очах. Дернувшись несколько раз, Жанна вздохнула. В последний раз.