Текст книги "Неприкаянная душа"

Автор книги: Лариса Малмыгина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

ГЛАВА 13
СТРАСТИ

Похороны прошли спокойно. Если не считать Аллочки, никто не плакал. Старшие дочки Жанны угрюмо молчали и тупо смотрели на гроб. На поминках произнесли несколько напыщенных речей, поели, немного выпили, поговорили «за жизнь», да разошлись. Сергею о смерти сестры я сообщать не стала: Жанну теперь не вернуть, а ему стрессы противопоказаны. Ксюша переехала в новую двухкомнатную квартиру, подаренную «дядей Максимом», а Лена осталась в старой, четырехкомнатной, разделив ее с младшей сестренкой.

Предсмертный крик Жанны постоянно стоял у меня в ушах; я мучилась от сознания, что, не зная и не желая этого, испортила жизнь единственной любимой сестричке.

– Почему все живут для себя, а ты для всех? – не раз удивлялась рассудительная Алиночка, наблюдая за моими, не поддающимися никакой логике, поступками. – Так надолго тебя не хватит, мама. Ты просто обязана взяться за свое здоровье, поехать на курорт, накупить кучу крутых платьев. Погляди-ка, вон и папа польстился на другую. Несмотря на красоту, ты постоянно выглядишь замотанной. Хотя бы ради меня, пожалуйста, измени свое отношение к жизни.

– Ладно, ладно, – согласно кивала я, тотчас забывая об обещаниях, данных дочери.

Вычитав в медицинских изданиях, что у обожаемой «квартирантки» имеется синдром хронической усталости, домовой самоотверженно бросился помогать мне по хозяйству: смешно раздувая пухлые щеки, пылесосил ковры, налаживал бытовые приборы, мыл полы, забавно орудуя металлической шваброй. По вечерам Марго запрыгивала мне на колени, Карлос клал голову на надежное женское плечо, и мы с удовольствием пронизывали взглядами незаменимый цветной ящик. Особенно любил Жемчужный спортивные передачи и вездесущую рекламу. А когда по телевизору торжественно звучало: «Немиров! С Новым годом!», элементал завистливо вздыхал:

– Кто такой этот счастливчик Немиров, что его на всю Россию поздравляют? Наверное, чрезвычайно уважаемый человек, который после кончины физического тела удостоится жизни в Раю!

Сегодня шел поединок по боксу между русским и американским спортсменами. Юркий судья, похожий на Луи де Фюнеса своей неугомонностью и настырностью, грубо расталкивал противников в разные стороны, мешая им достойно подраться. Богатыри, как ни странно, не обращали на убеленного сединами забияку никакого внимания. Авторитарный старикан нахально лез между ними, размахивал короткими ручонками и что-то не по-нашему лопотал. Болельщики вопили от справедливого негодования, но из уважения к почтенному возрасту не осмеливались прогнать распоясавшегося старца. Материализовавшийся Карлос сидел рядом и нервно кусал ногти. Неожиданно он отчаянно взвизгнул, и на безразличном телеэкране наступила оглушающая тишина. Боксеры недоуменно завертели головами по сторонам, народ замер, намертво прилипнув к низеньким скамейкам – наглый коротышка исчез.

– Ура! – заорал Жемчужный. – Теперь-то этот кровопивец не будет мешать добрым молодцам! Пускай дерутся!

– Куда ты его дел, дорогой? – стараясь не задохнуться от смеха, спросила я.

– В соседний дом, к престарелой вдове Пелагее, – раздувая щеки, захихикал шутник.

– Зачем? – поразилась я.

– Будет ей новый муж, а уж она его правильно воспитает – отучит кулаками махать, – удовлетворенно потер ладошки элементал.

– Миленький, – хватаясь за живот, запричитала я, – отпусти ты его назад. Этот человек – судья, а он на соревнованиях просто-напросто необходим.

– Да? – удивился «миленький». – На самом деле?

В огромном зале царил хаос. Устав от вынужденного безделья, солидная часть болельщиков решила размяться. Они резво повыскакивали со своих мест и побежали трусцой, наслаждаясь веселыми криками размахивающих руками заинтригованных зрителей. Немногочисленная когорта неспортивных граждан восседала на жестких скамейках и странно улыбалась.

– Где судья? – внезапно раздались громкие вопли отдохнувших фанатов. – Судью на мыло!

Домовой радостно вздрогнул. И маленький, обалдевший от близкого общения с престарелой Пелагеей, седовласый старичок, испуганно хватаясь за огромный кусок пирога левой рукой и чайную чашку – правой, приземлился на середину игровой площадки прямо на разноцветные брикеты неизвестного происхождения.

Объявили технический перерыв, я выключила взбесившийся ящик.

– Хочу смотреть телик! – вдруг возмутился разъяренный фокусник.

– Обойдетесь, сударь, – проворчала я, – сначала прекратите безобразничать.

– Но я же вернул драчливого аксакала на место, – прогундосил удивленный моей велеречивостью дух. – Почему ты сердишься на лучшего друга, Алиса?

– И на какие кирпичи ты посадил бедолагу? – нахмурила брови я.

– На малыша, – икнул несостоявшийся циркач.

– На ребенка? – не поняла я.

– На восхитительное мыло, маленькое «Дуру», которое так здорово рекламирует в своей песне прелестная Глюкоза.

– Что? – ахнула я.

– Разве не слышала, – воодушевился моим изумлением домовой, – как она славно поет про него: ты прости меня, малыш, ду, ду, дуру!

А однажды я заболела, температура поднялась до тридцати восьми градусов, потому пришлось вызывать на дом терапевта. Тот тщательно прослушал внезапно свалившуюся на его худенькие плечики пациентку, сказал, что я подхватила вирусную инфекцию и велел сдать анализы после того, как жар спадет. Карлос самоотверженно ухаживал за больной, благо, что заразиться человеческими болячками он не мог. Уж поверьте: нет на свете лучше сиделок и нянек, чем домовые! Я быстро встала на ноги, а на следующее утро, поднявшись в полседьмого, побежала в поликлинику.

Около закрытых дверей лечебного заведения толпился промерзший насквозь народ. Часы показывали десять минут восьмого, трещал жуткий мороз, но пускать в тепло заветного здания нас никто не торопился.

– Холодно, – умело настукивая зубами всевозможные мелодии, жаловались друг другу пациенты, – почему не открывают?

Ровно в половине восьмого появился опухший ото сна охранник и, отчаянно зевая, отпер амбарный замок.

– Посторонись! – заорала какая-то бабенка, расталкивая острыми кулачками посиневших от продолжительного пребывания на свежем воздухе людей.

– Хи-хи-хи, – послышалось из ее окружения.

То стайка веселых лаборанток впорхнула в теплоту вожделенного казенного дома.

– Стойте на улице, пока не пришли регистраторы, – высоко вскидывая указательный палец в зеленой вязаной перчатке, проворчала одна из них.

– Но мы заболеем, – чуть не заплакала молодая беременная женщина.

– А ну, пошли! – скомандовал мужчина в кожаной куртке. – Изверги!

Затравленно оглядываясь по сторонам, народ повалил в фойе. В лабораторию в верхней одежде не пускали, но гардероб не работал.

– Куда же мне деть норковую шубу? – спросила у меня интеллигентная женщина, робко пристраиваясь возле двери.

– А ты ее брось на пол, – съехидничал дедок в серых валенках.

– Ну-ка выметайся отсюда! – завизжали по ту сторону баррикады.

Из кабинета лаборантской пулей вылетел взъерошенный паренек, держащий в руках свернутую в клубок дубленку.

Возле стены, окрашенной в тошнотворный цвет детской неожиданности, стояла одинокая скамейка, которую оккупировали седые матроны.

– Встать! – рявкнул отставной военный, поворачивая голову к божьим одуванчикам.

Бабульки, сознавая важность мероприятия, кряхтя, подчинились его воле. Тут же их место заняли дряхлые пальтишки и изящные шубки желающих сдать кровь.

– Ну и народу! – вылетела в коридор одна из веселых лаборанток. – Врачи – сволочи, назначают анализы всем подряд, не думая о том, что реактивы очень дорогие!

– Но мы-то тут при чем? – подала голос интеллигентная дама в норке.

– Платите! – фыркнула коммерсантка в белом халате.

Домой я вернулась удрученная.

– Что случилось? – поинтересовался Жемчужный.

– Не дай мне Бог когда-нибудь снова заболеть, – прошептала новоявленная сосулька, – и попасть в руки бесплатной медицины.

– Медицина не может быть бесплатной, – авторитетно заявил домовой, – ее все равно кто-нибудь оплачивает.

– Как оплачивают, так и работают, – подумала я и пошла пить чай.

Жемчужный воровал с особым вдохновением. Тащил в квартиру все, что приглянулось ему в магазине или на рынке. Человеческое жилье превратилось в склад готовой продукции многочисленных наших и ненаших производителей. Я просила, умоляла, доказывала, что воровать грешно, но новоиспеченный вор в законе наотрез отказался повиноваться.

– Я – хозяин, – важно надувал он пухлые щеки, – и делаю в своем доме, что хочу.

– А если сюда придет милиция? – краснея от беспомощности, спрашивала я. – Кого они заберут в тюрьму? Меня, так как ты в их понимании не существуешь.

– Как это не существую! – кипятился домовой. – Еще как существую!

– Родненький, пожалуйста, не подводи меня, – хваталась за сердце я, – давай вернем награбленное добро хозяевам.

– Думаешь, я помню, что у кого прихватизировал, – с радостью щеголяя незнакомым словом, важничал грабитель. – Но ладно, Алиса, не люблю женских слез, особенно твоих. Давай подумаем, кому подарить нам все это богатство.

Совместными усилиями решили, что, поскольку мы не знаем собственников многочисленного барахла, лежащего мертвым грузом в нашей небольшой квартирке, то мы направим их небесной почтой в местный детский дом. Пусть сироты пользуются.

– Не отрицаешь же ты, детка, что на гроши, выданные тебе Серегой, не прокормишься, – как-то грустно проговорил домовой, неприязненно оглядывая компот и тарелку с манной кашей.

Маргарита кисло сидела рядом со своей порцией диетического кушанья, алчно поглядывая на птичек, благодарно клюющих хлебный завтрак за окном.

– Мои финансы поют романсы, – вздохнула я, но лучше бы я этого не делала.

– Тебе нужны деньги, – поскреб в затылке Жемчужный, – сейчас они у тебя будут!

– Нет, нет! – заорала я. – Мы же с тобой договорились, что воровать нельзя!

– А воровать у тех, кто ворует? – ехидно поинтересовался Карлос. – Например, у прославленного в определенных кругах Кольки Жука, вовсю торгующего различной наркотой?

– Какого Кольки? – икнула я.

– Из шестьдесят восьмой квартиры. Третьего дня Трифон рассказывал, что у Коляна денег куры не клюют, – горделиво оповестил меня дух.

– Кто такой Трифон? – представляя жуткие муки в аду, всхлипнула я.

– Хозяин той богатой квартиры, – пояснил старый воришка.

– Отец негодяя? – снова икнула я.

– Домовой, – осуждающе покачал головой фанат телевизионных программ.

– Куда смотрит милиция? – передернула плечами я.

– В свои карманы. Туда милостиво кидает баксы Жук, – важно пропыхтел дух. – А ты смогла бы прожить на пять– шесть тысчонок зарплаты, которую платит беднягам ментам государство?

Дискутировать на тему: «государство делает вид, что платит, мы делаем вид, что работаем», мне не хотелось. Чувствовала, что спор проиграю.

– И какой доход у наркоторговцев? – робко поинтересовалась я.

– У них огромный доход, Алиса, – широко развел руками элементал. – Они владеют фабриками и заводами, рудниками и бензозаправками, магазинами и рынками.

– Да уж, – вздохнула я, – от каких-нибудь нескольких десятков штук в месяц преступники не обеднеют.

– Умничка, – заулыбался жулик.

– Хорошо, возьму у тебя деньги, – согласилась на предложение мошенника вынужденная подельница, – да тонну всевозможных продуктов, чтобы прокормить Ваше Величество, мне не притащить.

– Какой базар! – хвастливо хохотнул инвестор. – А Карлос на что?

– Ты пойдешь со мной по магазинам? – ужаснулась я.

– Естественно, моя красавица, – елейным голоском пропел Жемчужный и резво побежал в спальню.

Вышел он ровно через пять минут, облаченный в красный пиджак в крупную синюю клетку и голубые бархатные панталоны. На его носу красовались очки в золотой оправе.

– Хочешь, чтобы я пошла на люди с попугаем? – всплеснула руками я.

– С каким? – оглядываясь по сторонам, насторожился домовой.

– Разве так одеваются, Карлос, – покачала головой я. – Ты видел, в чем ходят мужчины?

– Но мой прикид несомненно очарователен! – несмело пискнул стиляга.

– Нет, милый денди, ты сейчас же сбреешь мочалку на бороде и пойдешь со мной в обыкновенных черных брюках и свитере. Кстати, на улице зима и необходима теплая куртка, – решительно скомандовала я.

– Идет, мадам, – в мгновение ока избавляясь от козлиной принадлежности своей запоминающейся внешности, согласился со мной Жемчужный.

– Раз, два, три! – закричал любитель зимних прогулок, меняя клоунскую одежду на строгий костюм эсэсэсэровского чиновника.

Мы вышли на улицу. Падал редкий снег. Стараясь хоть на время забыть, как коротка его земная жизнь, человечество неслось по своим неотложным делам. Рынок гудел, как пчелиный рой. Бесцеремонная, уже знакомая мне, торговка препиралась с плохо одетыми покупателями. Карлос прислушался к ее визгливому голосу и остановился.

– Чем она недовольна? – удивленно приподнимая кустистую бровь, украшенную нежной узорчатой снежинкой, спросил он у меня.

– Устала, наверное, – сфальшивила я. – Погляди, как ей, бедной, приходится обряжаться: китайский пуховик, шапка из драной кошки, стоптанные сапоги. А ведь она еще молодая, и ей, наверное, хочется музыки, танцев, песен вместо каторжной работы на морозе.

Домовой хмыкнул, довольно потер ладошки, и угрюмая продавщица, затянув резким, простуженным голосом: «девочкой своею ты меня назови, а потом обними, а потом обмани», пустилась в пляс, отчаянно крутя толстой задницей, обтянутой блеклой вьетнамской тряпкой. Сразу стало весело. Недоумевающие покупатели, пару раз икнув от неожиданности, остановили бег на различные дистанции и заржали так, что буйная толпа малообеспеченных и просто экономных граждан повалила в сторону аттракциона. Давали бесплатное зрелище, а российский человек на халяву падок.

– Солнышко, сейчас же прекрати комедию, – со слезами воззвала я к фокуснику, дергая его за красное от мороза ухо. – Пусть эта несчастная снова начнет заниматься своим делом.

– Но ей невероятно прикольно, – удивилось неожиданной просьбе «солнышко».

Внезапно остановившись, раскрученная звезда базара потеряла равновесие и, падая, ухватилась большими замерзшими лапищами за шаткий прилавок. Измученный долгой ролью Атланта, тот с удовольствием опрокинулся на бок, облегченно сваливая с себя на ожиревшую мучительницу порядком надоевшие товары.

Издавая отвратительные квакающие звуки, толпа заколыхала разнообразными животами. Невменяемая танцовщица неуклюже поднялась с грязного снега, дикими глазами окинула ненавистное человечество, и бросилась наутек, с остервенением пробиваясь сквозь хохочущее людское стадо наружу – к спасению.

– Мое, – бросаясь к бесплатным харчам, противно запищал долговязый, худой подросток в рваной куртенке с чужого плеча, – мое, мое!

– Отчаль! – навалился на него всей тяжестью грузного тела молодой бомж, протягивая трясущиеся руки к соевым «мясным» консервам. – Вороне как-то бог послал кусочек сыра. Ура! Закусь!

– А мне? – беспардонно расталкивая зевак, прошамкала бабуся в пальто покроя начала предыдущего века. – Сыночки, я тоже кушать хочу!

– Ах ты, карга старая, – задохнулась от возмущения сухопарая молодица с двумя близняшками, до сих пор стоявшая в нерешительности, – да тебе подыхать пора, а туда же, маслица ей захотелось!

Вавилонское столпотворение заставило меня крепко зажмуриться.

– Пойдем, – дернула я за рукав вмиг повеселевшего Жемчужного, – не от хорошей жизни люди стали такими.

ГЛАВА 14
АМЕРИКАНСКИЙ ДЯДЮШКА

Домой я вернулась злая. Во время пути домовой норовил забежать вперед, чтобы по-собачьи заглянуть мне в глаза.

– Почему ты рассердилась на меня, Алисонька? – подлизывался старый шутник. – Разве я поступил плохо, доставив даме удовольствие продемонстрировать перед многочисленной аудиторией свои таланты?

– Никогда, слышишь, никогда не играй с людьми, они – не игрушки, – процедила сквозь зубы я.

– Хорошо, – слишком быстро согласился дух, разбирая сумки и вонзая зубы в батон докторской колбасы, – ладно, миленькая, я больше не буду.

В дверь позвонили. Усталая почтальонка, закутанная в теплый пушистый платок, принесла телеграмму от Сергея, в которой он сообщал, что завтра непременно будет дома. С любопытством повертев в руках кусочек бумаги, я с удовлетворением подумала, что сей анахронизм стал появляться на свет божий все реже и реже. Но в той глуши, где проходил реабилитацию бывший муж, роуминга до сих пор не было.

Оставалось решить задачку с двумя неизвестными: быть или не быть. С одной стороны, я его люблю, с другой, он изменил, пусть даже и при помощи колдовства. Он спал с Нинкой, называя ее любимой. Я же патологически брезглива, что и помогало до сих пор сохранять верность мужу. Тела чужих мужчин отталкивали меня только тем, что не походили на тело несравненного Сереженьки. Их руки, ноги, уши, носы совершенно не устраивали меня своей непохожестью на руки, ноги, уши и нос единственного и неповторимого. Если бы у Сергея был хвост, то и тогда, с содроганием посматривая на бесхвостых, я бы сочла, что мужчине он просто необходим.

Всю ночь я провертелась в супружеской постели и только к утру задремала.

– Алиса, Алисонька, – плакала во сне Жанна, – мне плохо, мне очень плохо.

Утро не принесло облегчения. Душа требовала покоя, а нужно было ехать встречать блудного супруга. На вокзале к не находящей себе места матушке присоединились Алина с Артуром.

Сергей появился на перроне как-то внезапно, посвежевший и помолодевший лет на десять, поцеловал каждого из нас, с тревогой всматриваясь в мои покрасневшие глаза. А дома, приняв теплую ванну с настоем трав, которые я собирала за городом и заваривала в большой эмалированной кастрюле, с аппетитом позавтракав, подсел ко мне с явным намерением поговорить.

– Не надо, Сережа, – жалобно попросила я, – пока не будем выяснять отношения.

– Ладненько, – сникнув и съежившись, согласился со мной Смирнов.

Раздался звонок в дверь. Зашла Элеонора Ивановна, соседка с нашей площадки. Дама пенсионного возраста старой себя не считала, одевалась по последней моде и сдавала в аренду продуктовый ларек на местном рынке, что приносило ей неплохую прибавку к пенсии.

– Алисонька, – начала она с порога, – как я по тебе соскучилась! Что я расскажу!

Элеонора Ивановна была переполнена сногсшибательными новостями. Я повела ее на кухню, налила чашку растворимого кофе, поставила на стол пирожные собственной выпечки. Сергей отдыхал на любимом диване, я же, всячески оттягивая разговор с мужем, была рада приходу соседки.

– Представляешь, вчера Верка Хряпунко устроила концерт с песнями и плясками прямо на базаре. Во, артистка! – потерла сухонькие ладошки старая сплетница.

– Да? – напряглась я. – А почему у вас торгуют такие, мягко говоря, талантливые личности?

– Да нет, такая у нас одна, – с улыбкой произнесла речистая старушенция. – Приехала из деревни, стала горожанкой, возгордилась и, видимо, решила показать себя народу, как Фрося Бурлакова. Из грязи в князи. Остальные продавцы – люди культурные: учителя, врачи, библиотекари, инженеры. Есть и кандидат наук.

– Умом Россию не понять, – вздохнула я.

– Да уж, – согласилась почтенная дама. – А на днях и вообще неправдоподобная история приключилась, весь город только о ней и говорит.

– Какая? – вежливо поинтересовалась я, думая о том, что выяснение отношений с Сергеем не за горами.

– В детский дом подбросили кучу всякой всячины. Ладно бы, продукты да бытовую технику, но зачем детям водка, пиво, презервативы и прокладки?

– Все это рекламируют по телевизору, а кое-кто любит смотреть рекламу, – рассеянно пробормотала я.

– А? – не поняла Элеонора Ивановна. – Кстати, что за мужчина сопровождал тебя вчера на рынке? Он показался мне очень интересным.

– Какой мужчина?

Вздрогнув, мы обернулись обе и сразу. На пороге кухни стоял Сергей.

Словоохотливая соседка, минуту посидев с широко открытым ртом и похлопав искусно накрашенными ресницами, засобиралась домой.

– Ну что вы, останьтесь, – засуетился муж, уморительно шаркая ножкой.

Уговоры не помогли, предательница убралась восвояси.

– Что за мужик, Алиса? – оставаясь наедине, повторил свой вопрос Смирнов.

– Мгм, нормальный, – непомерно растерялась я, – обыкновенный, кстати, совсем не молодой.

– А зачем он сопровождал тебя? – нахмурил классические брови Сергей.

– Мне необходимы были продукты к твоему приезду, – невнятно пробурчала я.

– Так много? Холодильник заполнен под завязку, но хочу тебя разочаровать, я не крокодил, – растянул губы в фальшивой улыбке отпускник.

– При чем тут несчастный аллигатор? – лицемерно возмутилась я.

– У этих несчастных созданий есть большой недостаток – много едят, – важно изрек бывший муж.

– Значит, Карлос почти крокодил, – хмыкнула я, представляя великого обжору плавающим в вольере.

– Что ты сказала? – не понял вторую половину Серега.

– Хорошая погода, Серенький. Я когда-нибудь познакомлю тебя с аллигатором, – сразу успокоилась я.

– Идет, – согласился муж, – но и с загадочным мужчиной тоже.

К обеду, поскольку было воскресенье, спонтанно собралась многочисленная наша родня: Алина с Артуром, Олег с Олей, Жаннины дети и внуки. Даже пришла старая свекровь, которой шел уже девятый десяток. Марго недовольно морщила носик и кусала расшалившихся детей.

– М-м-мерзкие м-м-мальчишки, – заявила она мне на кухне, улучшив момент, когда никто не подслушивал. – Карлос проголодался, Алиса, он хочет в ваше общество.

– Пусть потерпит, – перебила я кошку, – сначала я представлю его мужу.

– Зачем мужу? – удивился кто-то рядом со мной. – Я хочу познакомиться со всеми.

Пухленький, прилично одетый домовой проявился за белым кухонным столом рядом с тарелкой нарезанной ветчины, купленной вчера в совместном рейде по рынку.

– У нас гости? – материализовался Сергей, улыбаясь, словно только-что получил рождественский подарок.

– Да, познакомься, это мой дядя, – пролепетала я. – Ты, конечно, про него не знаешь, поскольку я сама ничего о нем не знала.

– Карл Жанович Жемчужный, – подавая Смирнову руку, представился старый обманщик.

– Очень приятно. Сергей, – муж зарадовался так, будто выиграл в лотерею квартиру.

Удивленное нашим долгим отсутствием дружное семейство любимых и родных ввалилось в крохотную кухоньку. Все разглядывали незнакомца, словно экзотический экспонат в краеведческом музее.

Жемчужный вел себя как истинный джентльмен, право, я и не подозревала в нем наличие таких талантов. А когда очарованный новым родственником народ удалился восвояси, домовой затосковал и захотел спать. Пришлось стелить ему на тахте, а нам со Смирновым ложиться в одну постель.

– Когда мы снова распишемся, Алисонька? – заботливо укрывая меня одеялом, спросил осчастливленный супруг.

– Не знаю, Серенький, решай сам, – отодвигаясь от изменника, пролепетала я.

– Простишь ли ты когда-нибудь меня, родная? – его глаза были полны отчаяния и надежды.

– Время лечит, дорогой, – тяжело вздохнула я. – Давай будем спать.

Пожелав спокойной ночи, «великолепный Смирнов» отвернулся и покорно заснул под мирное похрапывание Жемчужного, раздававшееся из кабинета. Я задремала тоже.

– Мне плохо, сестричка, – заламывая руки, вновь заплакала Жанна, – мне очень плохо.

Карл Жанович на всю катушку наслаждался жизнью в материальном мире. Вранье про Нью-Йорк, из которого он якобы прибыл для встречи с любимой племянницей, вдохновило его так, что он бегло заговорил по-английски с жутким русским акцентом.

–  Hullo, my dear friend! – махал рукой Сергею домовой. – Как спал и что во сне видел?

Досконально знавший  English, донельзя удивленный Смирнов рассеянно жал руку свежеиспеченному родственнику и глупо улыбался. Я не узнавала мужа. Прежде всем недовольный, раздражительный супруг преобразился в ласковое, нежное существо, растягивающее рот до ушей при каждом появлении своей особы в родных пенатах. По вечерам мужчины играли в шахматы, причем Жемчужный неизменно выигрывал у соперника. Серега нервничал, но сдерживал свои эмоции. Днем, пока я изобретала очередное эксклюзивное блюдо, едоки гуляли в соседнем парке, оставляя мне на помощь ленивую кошку. После обедов следовали ужины, на которые приезжали Алинка с Артуром. Карлос садился во главе стола и демонстративно одаривал честную компанию долларами.

– Берите, не стесняйтесь, у меня их очень много, я баснословно богатый, – важно произносил он, задирая короткий носик к невысокому потолку, на котором примостилась старая, начищенная до блеска люстра.

Смирнов искоса посматривал на благодетеля, сжимал челюсти, но стойко выдерживал унижение. Дети радовались деньгам и благодарили щедрого дядюшку. Еще бы, сто баксов в день – совсем неплохо для тощего студенческого кошелька. Зная, что с повышением нашего благосостояния уменьшаются бабки у наркоторговцев, я помалкивала в тряпочку – так им и надо.

Спустя неделю мы с Сережей снова зарегистрировались, но свадьбу играть не стали, а еще через несколько дней второй-первый муж вышел на работу. Жемчужный сразу угомонился, перешел на русский язык, стал снова помогать мне по хозяйству.