Текст книги "Дворец в истории русской культуры. Опыт типологии"

Автор книги: Лариса Никифорова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Annotation

Дворец рассматривается как топос культурного пространства, место локализации политической власти и в этом качестве – как художественная репрезентация сущности политического в культуре. Предложена историческая типология дворцов, в основу которой положен тип легитимации власти, составляющий область непосредственного смыслового контекста художественных форм. Это первый опыт исследования феномена дворца в его историко-культурной целостности. Книга адресована в первую очередь специалистам – культурологам, искусствоведам, историкам архитектуры, студентам художественных вузов, музейным работникам, поскольку предполагает, что читатель знаком с проблемой исторической типологии культуры, с основными этапами истории архитектуры, основными стилистическими характеристиками памятников, с формами научной рефлексии по их поводу. Вместе с тем проблемы сюжетно-смысловой типологии дворцов, проблемы взаимоотношения политического и художественного в истории культуры могут быть интересны самому широкому кругу читателей.

Лариса Викторовна Никифорова

Введение

Глава I ТОПОС ДВОРЦА В ПОЛИТИЧЕСКОМ ПРОСТРАНСТВЕ КУЛЬТУРЫ

Сакральность власти и дворец: опыт Древности и Средневековья

Дворец-произведение искусства как топос власти абсолютной монархии: от Средневековья к Новому времени

Глава II ДВОРЕЦ В РУССКОЙ КУЛЬТУРЕ ДРЕВНОСТИ И СРЕДНЕВЕКОВЬЯ

Дворец в языковой картине мира: наследие индоевропейской культуры

Княжий двор с церковью Богородицы. Топосы власти в эпоху раннего Средневековья

Дворцы-«Иерусалимы» как топосы Московского царства

Глава III ДВОРЦЫ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ

Дворец-произведение искусства. Особенности российского художественного опыта

Дворцы в столицах и провинции: культурный ландшафт империи

Дворцы как метафоры власти

Дворцовый интерьер XVIII столетия как текст

Глава IV ДВОРЦЫ – ИДЕОЛОГЕМЫ В СОВЕТСКОЙ КУЛЬТУРЕ

Советский дворец как новый тип общественного здания: архитектура и идеология

Дворец Советов СССР: метапроизведение советской культуры

Типология советских дворцов как репрезентация аксиосферы культуры

Глава V ДВОРЕЦ В ПОСТСОВЕТСКОМ КУЛЬТУРНОМ ЛАНДШАФТЕ

Новая жизнь советских дворцов: от дворца идеологемы к дворцу-симулякру

Константиновский дворец в Стрельне: Дворец Конгрессов как топос гражданского общества

Послесловие Лев Летягин

Библиографическое приложение ДВОРЦЫ В ИСТОРИИ РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ

КНЯЖЕСКИЕ ДВОРЫ ЭПОХИ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ

ДВОРЦЫ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ

ДВОРЦЫ СОВЕТСКОЙ РОССИИ

Лариса Викторовна Никифорова

Дворец в истории русской культуры. Опыт типологии

Введение

Возможность говорить о дворцах как некоем единстве очевидна и в то же время затруднительна. Попытка объяснить, что такое дворец, исходя из некоего набора формальных признаков, требует многочисленных уточнений. Определение дворца как архитектурного сооружения, отличающегося определенными принципами архитектурно-планировочной организации, отвечающее целям представительности и парадности, будет справедливо для Нового времени и для архитектуры европейского образца и неверно для каменного терема княгини Ольги, упоминаемого в «Начальной летописи». И. Забелин и А. Глаголев считали его первым русским дворцом. Определение дворца как парадного здания больших размеров и монументальных форм вряд ли подойдет для дворца – коттеджа Николая II или «Соломенного дворца», стоявшего когда-то в Английском парке Петергофа.

Попытки определить дворец по функциональному признаку выглядят более удачными, но тоже нуждаются в комментариях. Определение дворца как жилища правителя, монарха или лица, занимающего высокое социальное положение, отказывает в праве считаться дворцами центральным общественным сооружениям индустриальной и постиндустриальной эпохи – Дворцу Советов, дворцам культуры, дворцам конгрессов. Определение дворца как постройки общественного назначения, справедливое для Нового и Новейшего времени, превращает дворцы монархов и вельмож всего лишь в предысторию современности. И, вместе с тем, все это – дворцы.

Отправной точкой в попытке объединить разнородные в художественном и функциональном отношении постройки служит имя. Оно появилось сравнительно недавно. Приблизительно в течение XV–XVIII веков королевские, царские, княжеские и т. п. резиденции получили имя, отличающее их от всех прочих жилищ и вообще от всех других зданий: русское дворец, ит. palazzo , фр. palais, англ. palace , исп. palacio, нем. Palast, Palais . В дальнейшем, когда абсолютные монархии сошли с исторической сцены, имя дворца стали присваивать важнейшим общественным учреждениям. Оно утратило связь с жилищем, но сохранило ореол исключительности, особой важности постройки для всего общества, всего государства. Имя дворца было «опущено» вглубь времен и стало названием жилищ мифологических или исторических персонажей – древних царей, причем, инициатива такого именования принадлежит не только историкам, но и поэтам. Так, дворец Одиссея, перед которым на куче навоза спала собака, стал известен русскому читателю благодаря переводам Н. Гнедича и В.А. Жуковского. Как бы ни относиться к заведомой терминологической неточности, имя дворца неустранимо из научного и художественного дискурса.

С точки зрения культурологии, архитектура – это не камень и не стены, но, прежде всего, система значений, система ценностных ориентаций общества, сфокусированная в художественных формах. Культурологический подход к изучению архитектуры подразумевает операции со смыслами, «чтение общества», «чтение культуры» по ее архитектуре. Следовательно, стоит довериться имени и считаться с ним. Надо увидеть и объяснить то общее, что позволяет объединить столь разные памятники – жилища правителей, резиденции центральных органов демократической власти, крупнейшие общественные здания – одним именем. В этом заключается основная цель книги.

О дворцах написано огромное количество литературы, подтверждением тому служит библиографическое приложение, где собрано более полутора тысяч работ. Их подавляющее большинство носит конкретный характер и посвящено отдельным дворцам, дворцовым ансамблям, дворцам отдельных исторических периодов или отдельных областей, отдельным дворцовым интерьерам и даже отдельным предметам дворцового пространства.

В исторических работах дореволюционного времени дворцы различных эпох понимались как единый архитектурный жанр. Их объединяла принадлежность правителям русской земли, на этом основании княжеские и государевы дворы, терема и палаты Средневековья были названы дворцами. Такой подход не проблематизировался и был само собой разумеющимся, поскольку история правящей семьи понималась как квинтэссенция истории государства и нации. Изучение княжеских дворов как непосредственной предыстории дворцового великолепия императорской эпохи было, одновременно, собиранием монархического наследия Рюриковичей и Романовых в единое целое. Крупнейшие компендиумы по истории дворцовых ансамблей эпохи русского Средневековья и Нового времени, написанные С.П. Бартеневым, А.И. Успенским, были приурочены к 300 летнему юбилею императорского дома.

В советское время монархическая составляющая дворцового образа утратила актуальность. Социальная принадлежность обитателей дворцов отошла на второй план и больше не служила достаточным основанием для жанрового единства. С точки зрения стилистического подхода, ставшего едва ли не основным методом исследования архитектуры, между дворцами различных исторических эпох мало общего. В рамках канонизированного стилистического подхода проблема единства дворцового жанра не ставилась и не могла быть поставлена: средневековые княжеские дворы и императорские дворцы XVIII века разделяет пропасть, даже между дворцами барокко и классицизма стилистически важнее увидеть различия, нежели сходство. С точки зрения стилистики сама проблема архитектурной типологии обладает переменным значением. В «больших стилях» XVIII–XIX веков типы зданий – дворцы, храмы, университеты или больницы – рассматриваются как более или менее выраженные варианты стиля, тогда как их функционирование («жизнь») может не учитываться. В этом плане особенно важны работы И.А. Прониной, Л.В. Тыдмана, которые в рамках стилистической парадигмы поставили проблему дворцового жанра.

Особняком стоят советские дворцы, которые, конечно, изучались и описывались, но их преемственность по отношению к дворцам прошлого понималась исключительно в метафорическом ключе. Пафос «разоблачения» советского проекта, развернувшийся в 1990-е годы, попытки показать абсурдность масштабных архитектурных инициатив и тем самым доказать несостоятельность советской эпохи, лишь углубляют линии разрыва в единой ткани культуры и по существу снимают вопрос о какой бы то ни было преемственности.

Культурологический подход к изучению дворцов, заявивший о себе в 1990-е годы, связан с различными вариантами поиска контекстов, исходя из которых, памятник архитектуры может быть описан как памятник культуры. Исследователи изучают семантику дворцовых комплексов, метафизику дворца, дворцовую повседневность, примеряя к хорошо известному архитектурному материалу весь потенциал современной гуманитаристики. Однако, при наличии огромной литературы, посвященной отдельным памятникам или группам памятников, при общей культурологической направленности исследований последних лет, до сих пор не предпринималось попыток осмыслить феномен дворца в его целостности.

Дворец в любых своих формах это феномен культурного пространства. Под культурным пространством понимается не ньютоновское абсолютное пространство – бескачественное, однородное, «ни в одной из мыслимых точек ничем не выделяющаяся, по всем направлениям равноценная, но чувственно не воспринимаемая разъятость» [1] . Как писал М. Мамардашвилли, в безразличном пространстве человеческие события невозможны и не происходят [2] .

Представление о культурном пространстве апеллирует если и к физике, то к неклассической, утверждающей, что явления физического мира протекают в разных пространствах по-разному, подчиняются законам этих пространств, а законы пространств (их логос) зависят от качественных характеристик пространств (топосов) [3] . Культурное пространство не тождественно территории, даже если речь идет о культуре какого-либо государства или региона. Это особым образом структурированное пространство, в его основе не расстояния, но порядок различения, распознавания смысла. Культурное пространство это пространство освоенное, означенное, и потому оно «неоднородно: в нем много разрывов, разломов; одни части пространства качественно отличаются от других» [4] .

Культурное пространство может быть охарактеризовано с помощью топосов – мест, исполненных смысла. В этом качестве понятие топоса стало категорией эстетики М. Бахтина. Категория топоса – одна из сторон неразрывного пространственно-временного единства – служит инструментом объективации смысла, содержащегося в художественном произведении. Топосы у М. Бахтина – это основные пространственные образы художественного текста, значащие пространства, за которыми, благодаря свершающимся в них событиям, «просвечивают полюсы, пределы, координаты мира» [5] . По существу, любой пространственный образ культурного текста может быть понят как топос.

В литературоведении топос – это общее место, стереотипный, клишированный образ, мотив, не обязательно пространственный. Топика со времен Аристотеля была разделом риторической теории, затем, в «антриторическую эпоху», получила отрицательные смысловые оберотоны – стала аргументом в пользу несамостоятельности художественного языка и поверхностности содержания. «Ренессанс» топики начался в формальной школе и структурализме и ознаменовал поворот гуманитарного знания в сторону надвременных, константных структур художественного текста, обнаруживающих «след» культурного опыта. Э. Курциус, изучавший проблему функционирования топоса в литературе, определял его как «нечто анонимное. Он срывается с пера сочинителя как литературная реминисценция… В этом внеличностном стилевом элементе мы касаемся такого пласта исторической жизни, который лежит глубже, чем индивидуальное изобретение» [6] . А.М. Панченко считал топосы «запасом устойчивых форм культуры, которые актуальны на всем ее протяжении» [7] . Динамика художественного процесса с точки зрения топики культуры раскрывается в соотнесении с ее статикой, акцент делается не на линейном процессе смены художественных форм и на постоянном обновлении, но на пополнение устойчивых форм новыми содержательными обертонами. Динамика культуры, словами А.М. Панченко, это эволюционирующая топика.

Для культурологического изучения архитектуры понятие топос обладает особой эвристичностью. Оно сохраняет саму суть архитектурного языка – организацию пространства, реального, физического. И одновременно задает особую методологическую перспективу, предлагает повернуть от бескачественных пространственных характеристик или сегментированных функций к качественному ценностно-смысловому содержанию, к культурному смыслу. Предлагает увидеть в типологии архитектуры топологию культуры.

Основную концепцию книги можно предварительно объяснить следующим образом. Для того чтобы понять топологическое единство дворцов, необходимо понять то общее, что связывает чрезвычайно разнородные в художественном отношении памятники. Их общность следует искать за пределами художественных форм, точнее, до всяких форм – в смысловом поле культуры. Художественное оформление пространства есть следствие смысловых операций. В качестве общего знаменателя художественного разнообразия дворцов попробуем принять их очевидную принадлежность к сфере политического – попробуем принять политическое в качестве контекста художественного. Это не означает, что мы заранее считаем художественную деятельность следствием политики. Это означает, что исследование художественной сферы мы будем вести, учитывая особенности типов и форм государственной власти. Сам характер взаимосвязей еще только предстоит установить.

Дворец может быть понят как один из важнейших топосов культурного пространства, как место локализации политической власти и в этом качестве – как художественная репрезентация сущности политического в культуре. Дворец, наряду с домом и храмом, является важнейшим компонентом фундаментальной топологической триады, охватывающей основные способы человеческого существования и важнейшие формы социальной солидарности, существующие с глубокой древности и до наших дней – общность семьи (пространство повседневного), общность веры (сакральное пространство), гражданскую общность (пространство политическое). В отношении культурологического взгляда больше всего повезло «храму» и «дому». Настал черед дворца.

Глава I ТОПОС ДВОРЦА В ПОЛИТИЧЕСКОМ ПРОСТРАНСТВЕ КУЛЬТУРЫ

Если власть может быть понята как культурная универсалия, то одной из важнейших типологических характеристик при определении качественного своеобразия исторического типа культуры является способ легитимации власти, т. е. наиболее общие представления о природе власти, по отношению к которым в обществе царит согласие. В конечном счете, способ легитимации власти определяется представлениями о том, кто или что является сувереном, источником власти. Способ легитимации власти и будет для нас областью контекста, способствующей пониманию художественных форм дворцовой архитектуры.

В первой главе предлагается историческая типология дворцов, в основу которой положен тип легитимации власти. Глава построена на широком материале мировой культуры и предлагает историко-типологическую модель, необходимую в дальнейшем для структурирования материала отечественной культуры

Сакральность власти и дворец: опыт Древности и Средневековья

Древность и Средневековье представляют собой исторические типы традиционной культуры, для которой характерна сакральная легитимация власти. При всех различиях в формах организации общества и государства, в понимании взаимоотношений между миром людей и миром богов, именно последний определяет в традиционной культуре право на власть, властные полномочия и те места, где локализуется их исполнение. В традиционной культуре не существует особого имени, отличающего «дворец» от других построек, жилых или общественных – историки и археологи совершили известную вольность, назвав дворцами жилища правителей в цивилизациях Древности и Средневековья и, тем самым, как бы негласно уравняв роли правителей различных исторических эпох. Но эта терминология сама уже стала традицией, с которой приходится считаться. В Древности и Средневековье архитектурные формы дворцов и храмов (святилищ) чрезвычайно близки, порой идентичны, дворцы строили «как храмы», повторяли близко, порой буквально, планировку, отделку, ритуальные формы жизни. Для дворцов Древности и Средневековья конституирующим фактором была сакральность власти, ее легитимация через отсылку к миру высших сил.

Дворец-святилище в сакрально-магическом политическом пространстве Древности

Главным типологическим признаком древнейшей эпохи человеческой культуры является синкретизм – слитность, нерасчлененность отдельных областей деятельности. В полной мере это относится к политическому пространству, которое представляет собой часть сакральной сферы [8] .

В Древности отношения мира человеческого и мира сакрального носили магический характер [9] , то есть предполагали их непосредственный, «физический», контакт. Институты власти были связаны с исполнением жреческих обязанностей, благосклонность богов легитимировала право на власть и ее пределы. В основе традиции, по отношению к которой формировались различные виды права Древности, лежало так называемое сакральное право – порядок жертвоприношений и взаимоотношений с божествами [10] . Разделение функций между различными ветвями управления хозяйством или войском опиралось на власть, синкретичную по своей природе: любое властное деяние, любое осуществление властных полномочий есть одновременно и религиозный долг, и право, и сила. Это справедливо для всех типов власти Древности и в целом для традиционного общества как макротипа культуры [11] . С этой точки зрения все топосы власти Древности есть прежде всего святилища, вне зависимости от того, как называли их исследователи – дворцами, жилищами или храмами, вне зависимости от того, получили они монументальное архитектурное оформление или остались «пустыми» с художественной точки зрения [12] .

В Древности сформировалось два основных типа государственной власти, условно называемые демократическим и монократическим. Оба типа власти выросли из общины как способа социальной организации человеческого коллектива, оба опирались на традиции сакрального права.

Демократический тип власти древних обществ следовал из участия каждого в общем труде. За демократической структурой власти стояла, как правило, скудость производительных сил и сравнительная немногочисленность человеческого коллектива [13] . Основные элементы политической (властной) структуры в общине – народное собрание, совет старейшин, военачальник – связаны с социально-возрастным принципом разделения труда и совпадают с принципами самоорганизации общества. Подобно тому, как каждый член общины в зависимости от возрастных возможностей участвует в производительном труде коллектива, так и участие во власти является возрастной обязанностью.

Пространство власти демократического типа представлено несколькими топосами публичной власти. В поселениях большесемейных общин Трипольской культуры археологи выделяют как минимум два главных топоса, называемые «протоакрополями» и «протоагорами» – святилища и места общих собраний [14] . В гражданской общине афинского полиса главных топосов было три: Пникс – холм народа, Ареопаг – холм знати, Акрополь – холм богов [15] . Но народные собрания происходили также в театре или в афинской гавани в Пирее, притании заседали на рыночной площади, совет (булэ) собирался иногда в храме Деметры Елевсинской на акрополе, иногда на корабельных верфях в Пирее. Топология политической жизни общины восходила к «мифологии места» – к ритуальным и мистериальным практикам освоения территории [16] .

В Древности топосы власти – это не обязательно архитектурные сооружения, пластическую артикуляцию они приобретали не сразу, часто тогда, когда сами институты власти уже теряли былое значение. Раньше всего монументальное оформление получили храмы и погребения (собственно святилища, связанные с пребыванием богов, – безусловно «привилегированного сословия» Древнего общества). Позже – места, где собирались старейшины и наиболее почетные граждане – места собраний старейшин в Шумере, фолосы, булевтерии, притании на греческих агорах, базилики вокруг римских форумов. Еще позже – места, где вся община может находиться совместно. Перистили и стои – площади и улицы эллинистических городов, римские форумы, коллонады cardo и decumanus римских городов императорского периода – это пластическая артикуляция топосов власти, уже утративших былое политическое значение, но освященных авторитетом традиции [17] .

В основе общественных зданий демократической власти лежит модель площади – места, доступного каждому гражданину. Основная экзистенциальная характеристика такого пространства – публичность существования [18] .

Публичность была свойственна жизни первых римских дворцов. Как известно, императорская власть в Риме генетически была связана с ценностями общинной идеологии. Несмотря на то, что община как политическая сила ушла в прошлое, власть императора мыслилась как власть должностного лица – гражданина, выбранного войском. «Клавдий, прогуливаясь по Палатину, неожиданно услышал голоса и шум, и, осведомившись, узнал, что это историк Сервилий Нониан публично читает в одной из комнат дворца свое новое произведение, – императора никто об этом не предупреждал, но такое обращение с его домом немало его не шокировало. […] Древние авторы Тацит, Плиний Младший, Светоний, Ювенал, Дион, Кассий были уверены, что уединения в загородной резиденции всегда искали только нарушавшие римские традиции дурные принцепсы… Показательно, что непопулярный в последние годы жизни Нерон, отстроив себе в центре Рима огромную резиденцию (так называемый «Золотой дом»), закрыл доступ в нее народу, – первое, что сделал очень популярный Веспасиан, состояло в том, чтобы срыть здания дворца и построить на их месте открытый десяткам тысяч посетителей Колизей, где он постоянно бывал и сам» [19] .

Теснота и скученность, воспринимавшиеся римлянами как ощутимое проявление традиции полисного общежития, как эстетическая и нравственная ценность, стали, по мнению К.Г. Кнабе, доминантой римского архитектурного мышления.

Монократический тип власти связан с дихотомией «управляемых – управляющих» и перестает совпадать с самоорганизацией общины – на смену социально-возрастному принципу разделения труда приходит сословный, с которым связано представление о предназначении тех или иных групп населения к исполнению определенного круга обязанностей – земледельческих, воинских, жреческих [20] . Раньше всего институализировалось жреческое сословие, внутри его «профессиональных» обязанностей выковывались управленческие и бюрократические функции. «Общинный муниципалитет» превратился в достаточно замкнутую социальную и имущественную элиту, власть сосредоточилась в руках представителей знатных родов (олигархия) или одного представителя (монократия).

Формирование монократической власти теснейшим образом связано с древнейшим институтом «магической персоны», ответственной за процветание общества. Эту социальную функцию исполняли и выборные вожди общины в рамках демократического типа власти, и правители больших территориальных объединений Египта, Ближнего и Дальнего Востока, Мезоамерики. Магические функции правителя доживают до Средневековья, о чем свидетельствуют случаи из русской истории об изгнаниях князей за недород [21] , вера в целительные способности королевского прикосновения в европейском средневековье [22] .

Ирригационное земледелие и стимулированные им наблюдения над сезонными и природно-климатическими закономерностями способствовали изменению представлений о времени: в «годовом круге» циклического времени стали учитывать линейную протяженность. Вместе с этим на смену реальной, физической, смене «магической персоны», пришло ритуальное обновление физической мощи царя и пожизненное персональное право на власть [23] .

Топосами монократического типа власти Древности стали монументальные постройки, соединившие в себе и храм, обиталище богов-покровителей, и жилище земного бога – «магической персоны», и, частично, прежние общинные топосы власти. Это и есть дворцы Древности. Они представляют собой обширные комплексы, включающие несколько функционально определенных зон: парадную или официальную (комплекс дворов и залов, имеющих наиболее роскошную отделку), собственно жилую (комплекс небольших по размеру помещений, жилое использование которых подтверждается археологически), хозяйственную (кухни, кладовые), административную (архивы, библиотеки, школы писцов).

В традиции эволюционной теории архитектуры зерном эволюции считается жилище, а производными от него основные типы монументальной архитектуры – погребение, храм, дворец [24] . Это так, но прямым предшественниками парадных пространств дворцов стали в первую очередь святилища. Если дворец это выросшее до огромных размеров и получившее монументальный характер жилище, то это жилище у стен храма (цитадель Саргона II в Дур-Шаррукине), это жилище внутри храма (Рамессеум в Фивах; комплекс Мединет-Абу), это жилище-храм (дворец Зимрилима в Мари, дворцы в Тель-Халафе, в Тель-Амарне).

Хорошо известно, что монументальные египетские дворцы периода Нового царства, состоявшие из перистильных дворов и гипостильных залов, разделенных пилонами, по своей пространственно-планировочной и пластической организации буквально повторяли храмовую архитектуру [25] . Археологи, исследовавшие цивилизации Древнего Востока, неоднократно высказывали предположения, что и другие типы дворцовых пространств Древности связаны с организацией святилищ и храмов [26] .

Таковы т. н. дворцовые вестибюли «бит-хилани» древних дворцов на территории современной Сирии, не только построенные по образцу «храмов огня», но и служившие таковыми [27] (их аналогами можно считать римские вестибюли, восходящие к родовым святилищам Весты), айваны и многоколонные ападаны ассирийских дворцов [28] . Входы во дворцы, оформленные изображениями антропоморфных или зооморфных священных фигур, дворцовые лестницы, коридоры, переходы от зала к залу через специальным образом оформленные порталы были дорогами процессий, «священными дорогами», связанными с важнейшими для мифопоэтического времени ритуалами, когда движение происходит одновременно в реальном и мифологическом времени и пространстве [29] .

Экзистенциальной характеристикой дворцового пространства можно считать «взаимное удаление на почтительную дистанцию», составляющее особенность дворцового поведения [30] , в отличие от тесноты мест власти общины. Жизнь правителя во дворце закрыта от глаз всех и таинственна, в отличие публичности жизни представителей демократической власти. Жизнь во дворце подчинена сложному ритуалу в отличие от безыскусности поведения в общинных топосах власти.

Кроме комплекса парадных пространств дворцы включают обширный хозяйственный комплекс – зернохранилища, винные склады и т. д. Хозяйственные зоны дворца восходят к общинным хозяйственным зонам, составлявшим своеобразный страховой и обменный фонд общины [31] .

Для археологов верным симптомом углубляющегося социального и имущественного расслоения общины и появления привилегированного сословия служит деление территории поселения на две части – «элитарную» и «эгалитарную». В таких стратифицированных поселениях общинные места власти и общественные запасы перемещаются в «элитарную» часть, представляющую собой, как правило, укрепленное место, цитадель. Здесь оказываются сосредоточены святилища, площади для общих собраний и постройки для заседаний советов. Здесь же расположены зернохранилища, резервуары для воды, «хлебные печи», значительно превышающие нужды жителей элитарной части поселения. Археологи полагают, что площади элитарных частей поселений продолжали служить местами общих собраний, а хозяйственные зоны, расположенные в них, сохраняли свою «страховую» роль для всего поселения. Таковы, например, цитадели протофракийских поселений [32] , цитадели древнейших шумерских городов, таковы и древнейшие дворцы – дворец в Кише [33] , дворцовый комплекс Мохенджо-Даро [34] .

Римские дворцы также «вбирали» в себя общественные пространства – таковы дворцы Флавиев на Палатине, с базиликальными залами. Императорская власть в Древнем Риме мыслилась прямым продолжением традиций общины – важнейшие ритуалы были связаны с провозглашением императора армией, с единением императора и войска, потому и дворец был как бы частью публичного пространства, включавшего площадь, цирк, где император представал перед народом, и святилище, служившее храмом обожествленного императора [35] . Самый знаменитый пример такого сочетания – Палатинские дворцы, обращенные к Via Sacra, форумы, Колизей и мавзолей Августа в Риме, дворец Диоклетиана в Сплите, построенный по модели римского военного лагеря.

Типологически сходный комплекс топосов власти был унаследован Византией [36] , где вплоть до VII в. важнейшими формами манифестации власти были провозглашение императора армией (на военном поле Евдоме) и встреча императора с народом на ипподроме [37] . Комплекс топосов власти в Константинополе был образован Большим дворцом, ипподромом, площадями Августейоном и форумом Константина, Собором Святой Софии. Типологически сходные комплексы, генетически восходящие к модели объединения территориально разобщенных топосов власти общины, многократно воспроизведены в столичных центрах Абхазии, Армении, Болгарии [38] .

Важнейшим качественным отличием дворцов от протодворцов – элитарных частей поселений, «верхних городов», образующих часто, как и собственно дворцы, цитадель, город в городе, – является их принадлежность конкретному властителю. Дворец это место персонифицированной власти. Если первый археологический признак дворца – это монументальность (строительство из прочных материалов, требующее специальных навыков, оформление рельефами, росписями, скульптурой), то вторым признаком считаются свидетельства в пользу персональной принадлежности здания тому или иному правителю – эпиграфика и комплекс памятников монументального искусства со специфически «царскими» сюжетами [39] .