Текст книги "Огневица (СИ)"

Автор книги: Лариса Шубникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 13

– Видка, ты тут ли? – Деян Квит стоял на крыльце своего богатого дома, звал жену.

– Туточки. Что ты, Деянушка? – женщина вышла из сеней, оправила расшитый плат на голове. – Надо чего?

– Ничего. Постой со мной, – с теми словами обнял жену, прижал к боку. – Глянь, отрада какая. Весна-то спорая, аж страшно. Солнце палит, Ярила милует землю. И листья уж повылезли. Три седьмицы тому снег еще лежал.

– Твоя правда. Хорошо-то как, – Видана опустила голову на плечо мужа, глаза прикрыла.

Из дальнего угла широкого подворья слышался постук топора – частый и дробный.

– Деян, никак снова Некраска принялся рубить? – Видана брови тревожно взметнула. – Не узнаю его. Сглазил кто? Раньше-то в дом приезжал, так и бегался, как чумной по Решетову. Смехом все, шутками. А ныне молчит, как сыч.

– Оставь его, Видана. Все путём. Подумаешь, опалило маленько, – Деян хмыкнул, поцеловал жену в лоб.

– Чего?! Опалило? Это как так? Ты чего такое говоришь? – затрепыхалась, затревожилась. – Что с ним? Говори нето!

– Что, что… Что надо. К девке присох.

– Ну-у-у-у… Ай Цветава, ай молодец, – Видана заулыбалась, глазами засверкала. – Ужель образумился озорник-то наш?

– Нет, Видка. Не угадала. Не про Цветаву его мысли, – Деян бровь изогнул, мол, мудрый я.

– Ты что?! Говори, старый, чего вызнал? – Видана вывернулась из-под мужниной руки, посмотрела сердито.

– Старый? Я-то? Ах ты… – поймал ее, обнял, поцеловал сладко.

– Дурной, как есть дурной. И Некраска весь в тебя, заполошного, – ворчала, но рада была ласке его и любви. – Чему ты радуешься? Обряд скоро, а он к девке какой-то присох. Что ж будет?

– Видана, – Деян голосом построжел. – Цветава ему не пара. Девка хороша, спору нет. Красивая, роду крепкого. Деньга водится в дому, но не пара. Сердца в ней нет, токмо злато видит. За свое цепляется, себе слаще делает. Такая Некраса к дому не привабит, корни не даст пустить. Так и будет носить его по свету. Видел я, как стыло он на нее смотрит.

Видана брови высоко возвела, ахнула.

– Ты ж сам ее сговаривал. Говорил, Лугань теперь под нами, торговать можно без оглядки. И Некраска радовался богатой невесте.

– Мало ль что я говорил? Дурак был. Знал бы, отлуп дал Рознегу, – Деян вздохнул тяжко, повинно. – Вспомни, как у нас-то было? Я тебя брал – ничего не имел. Токмо порты в заплатах. А встала ты за моей спиной, любовью своей сил дала и вон оно Решетово. Виданушка, все, что стяжал я, все, что имею – все ты. Не был бы я Деяном Квитом без тебя. Сама знаешь…

Видана улыбнулась светло, рукой пригладила темные с густой проседью волосы мужа. В глазах лучистых слеза сверкнула.

– Что ты, любый? С чего вдруг принялся о таком?

– С того! Моя вина, Видка, моя. Заставил парня вено давать за Рознеговну. А боги взяли и инако решили. Ты его не тронь, не донимай. Пусть сам думает, какого он корня – золотого и бездушного иль горячего Квитовского. Порешит вено забрать, я слова поперек не скажу. Поняла ли?

Видана долго молчала, раздумывала, а потом кивнула тихо, безмолвно.

– Одно изводит, Видка. Кто ж та жар-птица, а? Наш оглоед с разбором, чай, повидал всяких. И ведь нашлась такая. Ладноть, поживем увидим. Можа не так и дорога. Про вено он еще ничего не баял.

– Повидал… Ходок он! Весь в тебя, окаянного! – толкнула мужа в грудь, уйти собралась.

– А ну стой! Чего говоришь-то? Я тебя в жены взял и никого боле не миловал! На обряде еще зарок дал – одна ты у меня. Не веришь? Не веришь мне?! – Деян жену за плечи обхватил, глазами высверкивал.

– Уймись ты. Верю, – обняла и поцеловала. – Ты давеча мне шубейку посулил новую. И где она, а? Болтун!

– Будет, Видка. Хучь три шубейки.

* * *

Некрас не слыхал родительского разговора, рубил тяжелые весла для насады. Три седмицы уж миновало с того дня, как уехал он из Лугани, оставил окаянную Нельгу. Временами казалось парню, что утихла его огневица, сошла, но ночи терзали и донимали разным – плотским и думным. Последнюю неделю не вспоминал уж слишком часто зеленоглазую и порадовался. Оздоровел!

А тут возьми и тресни лёд на Мологе широком. То знак – пора в путь. Сердце застучало скорее, руки принялись за работу яростнее. Недалек тот день, когда он ступит на насаду свою и понесет ее течением и ветерком вниз по реке. Гнал от себя Некрас мысли ненужные, все думал – соскучился о воде, о людях разных и городищах. Себе врал, но в том уверился.

– Некраска, когда грузим-то? – Перемысл, ватажник его насадский, кричал из-за забора.

– Завтрева. На воду вторым днем. Собрался ли? – Некрас обирал с себя душистую деревянную стружку.

– А чего собираться-то? Подпоясался и айда, – улыбался красивый парень.

– Ну, айда, так айда. Утресь будь.

Следующим днем загрузили насаду Решетовским товаром, оставили место для другого, того, что ждал в товарных избах по всему Мологу: в Журках, в Бобрах, в Озерово и Лугани. А там уж до Нового Града полной насадой на большой торг.

Некрас дергался, собирал короб свой, разбирал и наново укладывал. Потом и вовсе пошел ночевать на насаду. Мать ругалась, увещевала, мол, зябко еще на воде, простынешь. А Некрас слушать не стал, все думалось, так быстрее утро настанет.

Простилась ватага Некрасова по обряду: требы положили, родным поклонились и пошли ходко. После льдов течение в Мологе скорое, вода высокая. До Журок добрались одним днем и сами подивились. Не инако ворожит кто.

К концу третьего дня пришли к Лугани. Товар по мене передали, загрузили новым и разошлась ватага на постой: в баньку сходить, бражки хлебнуть, а если свезет, то и найти сговорчивую красавицу.

Некрас по уряду собрался в дом невесты, а она сама притекла, поджидала у сходней. Улыбнулась ярко, незлобно и под руку взяла.

– Здрав будь, любый. Что ж так долго? И ведь ни весточки, ни знака. Решетовские-то обозом приходили посуху, что ж с ними не передал слов ласковых? – прижималась, ластилась Цветава.

– Прости, красавица, дел невпроворот. Сама знаешь для кого стараюсь, деньгу делаю, – говорил и сам себе верил, думал ясно и заполошных мыслей не чуял.

– Вечером придешь ли? – сверкнул глаз синий, игреливый.

– Приду, Цветавушка. Токмо прежде с отцом твоим свижусь, инако неурядно, – поцеловал легко вишневые губы, и подтолкнул, мол, иди, потом буду.

Собрал короб свой, отправился к старому Новиковскому домку, а по сторонам старался не глядеть и мысли о косе светлого меду из головы выдавливал.

С Местькой посидел в баньке, тот ждал, когда на насаду его возьмут, товар стерег. Пока Боровой болтал, Некрас злился, а чего злился и сам не знал.

В дом Новика явился нарядным и с богатыми подарками. Никого не забыл! Цветава вилась рядом, все радовалась новому дорогому очелью, навесям* звонким. А вод вечер потянула Некраса в дальний край подворья, целоваться и ласкаться.

Некрас удоволил, но без сердца, словно деревяшку миловал. Понял, что Цветава не чует, глаза застили подарки дорогие и желанные. Уговорил ее и сбежал.

Сел в домке своем на лавку и уперся взглядом в стену, словно бревна считал. Как солнце позднее заклонилось к Мологу, подскочил и ринулся вон с подворья. У калитки одумался, и вернулся. Все старался не думать о Нельге, не бежать к ней сломя голову.

Посидел на лавке, не вынес и уж твердой походкой отправился снова на Новиковское подворье. Знал, поди, что при невесте не станет вытворять нелепое.

Цветава выскочила на крыльцо, слетела со ступеней и остановилась подле Квита.

– Некрасушка, что ты? Забыл чего? Или соскучился за мной? – радовалась, глазами сияла, улыбкой манила.

– Соскучился. Пройдемся, Цветава. Одному муторно. Вечер-то нарядный, дома сидеть – радости весенней себя лишать, – говорил об отрадном, а сам снуло глядел на темнеющее небо, на дымку зеленую листвяную, что стала приметнее за день. – Токмо охабень* накинь. Чай не лето еще.

Пока Цветаву носило за одежкой, Неркас оправил на плечах свою, богато расшитую. Смотрел на холопов, что толклись на краю подворья, волдохали тяжелые кожи.

– Идем нето, – нарядная Цветава взяла Некраса за руку и потянула за ворота, туда, откуда слышался тихий вечерний людской гомон, посвист птах и запах свежей листвы.

От автора:

Навеси – височные кольца – это женские украшения, которые вплетались в волосы у висков.

Охабень – (о́хобень, о́хобен, от охабить, то есть охватить) – старинная русская верхняя мужская и женская одежда из сукна домашней выработки.

Глава 14

– Званушка, что скажешь мне? Я уж измучилась, – тихо шептала Нельга подруге, сидя в телеге, что везла их с дальней Сокуровской заимки.

Правил Богша, вез тихо без спешки. Мало когда можно вот так проехаться, полюбоваться на тихую блёсткую Свирку, на небо голубое предзакатное. Порадоваться красоте яви, вдохнуть свежесть весеннюю.

– Ты еще раз обскажи, – шептала на ухо Звана. – Значить ты его челомкнула жарко, прижалась, а он тебя на колени-то взметнул, полез под запону и вроде как вздрогнул, да? А потом чего?

– Чего, чего… Задышал часто и головой мне на грудь упал. А потом вроде как рассердился, по волосам меня погладил и утёк. Едва не бежал. И потом так же, и в другой раз опять, – жаловалась Нельга, грустно глядя в ясные глаза подружайки. – Что я не так делаю-то, а? Обижаю?

Звана задумалась, теребила в пальцах край подпояски.

– Себя не виновать, Нелюшка. То не твоя беда, а Тишина, – обняла Нельгу, и зашептала в ухо, чтобы Богша не услыхал. – Ты хучь и девка еще, но знать уж должна. Бывают такие парни…ну…себя не держат, разумеешь? Вот как девку пощупал так и отдал семя.

Нельга ресницами захлопала, покачала головой, мол, не пойму о чем ты.

– Тьфу! Вот мука мученическая с тобой. Я сама-то таких скорых не встречала, а вот сноха моя та вроде знает. Я дуркой прикинусь и выпытаю, а потом ужо и тебе обскажу. Не печалься раньше времени. Придумаем нето, как Тишку твоего … усмирить, – высказала, подумала и захохотала. – Ой, умора!

– Звана! Перестань сей миг! Люб он мне, а ты так о нем… – Нельга от подруги отвернулась, нахохлилась, вроде как по сторонам смотрела.

– Ну, будя… Будя серчать, – толкнула локтем в бок. – Глянь, Нельга, красота-то какая! Аж петь охота. Богша, а ты петь-то умеешь?

– Ась? Петь-то? Не-е-е-е. Вона Нельга поет. Уж дюже сладко про пташечку завывает, – Богша посмотрел на девушек через плечо. – Спела бы, душа просит.

– А и спою! – Нельга блеснула яркими глазами, улыбнулась Богше и запела.

Во зелёном во саду пташечка пропела.

Есть у пташки той гнездо, есть у ней и дети.

Есть у пташки той гнездо, есть у ней и дети.

А у меня, у сироты, нет никого на свете.

А у меня, у сироты, нет никого на свете.

Ночь качала я детей, день коров доила

Ночь качала я детей, день коров доила.

Подоивши ж я коров, в хоровод ходила.

В хороводе ж я была весело гуляла.

Ой, хорошим ж я хороша, да дурно одета.

Ой, хорошим ж я хороша, да дурно одета.

Никто замуж не берёт, ой, меня за это*.

– Ох, и хорошо! – Званка хохотала-заливалась. – Чегой-то плохо одета? Глянь, рубаха-то, запона-то! Нелюшка, а хороша банька на заимке так бы и парилась, красоты себе добавляла. Богша, а Богша, глянь, я похорошела?

– Тьфу, дурёха, – хохотнул мужик. – Две косы на головушке, а все как девка! Прикройтесь, курёхи, чай не лето. После бани кто ж рассупонившись бегается? Вон зипунок мой накиньте. Поляжете в огневице, носись потом с вами.

– Чегой-то зипунок, а? Можа сам обогреешь? Ты мужик видный, хучь и смурной. Богша, а Богша, однова предлагаю, потом отлуп дам! – Званка подзуживала, шутейничала, а Богша ей в ответ.

Так и ехали-веселились. У подворья Красных, Званка подхватила с телеги узелок с пожитками.

– Хорошо на заимке, отрадно. Одно жаль, что парней нет. Нельга, так о следующей седмице я снова с вами. Как уговорено, я работу, а ты мне мед. Мамка ягод в нем на зиму мочить станет.

– Прощай, Званочка, – Нельга обняла подругу, поцеловала крепенько. – Свидимся.

– Прощай. И ты прощай, Богша. Надумаешь меня согреть, приходи нето, – и пошла, озорница, плавно покачивая тугими бедрами, смеясь переливчато и завлекательно.

– Огонь баба! – Богша крякнул, хохотнул и стеганул меринка.

В дому их встретила Новица: обрадовалась, захлопотала.

– Вечерять-то будете? Не рано? Скажу холопке, чтобы молочка дала, хлебца покрошила.

– Ты не суетись, Новица. Сыты мы, – Нельга уселась на лавку, прислонилась головой к теплой стене. – Что в Лугани? Новости какие? На заимке-то тихо. Поедешь с нами через день-другой?

– Нет, – решительно головой покачала. – А если Военег приедет? Нет, Нельга, не проси. Тут стану ждать.

Богша скривился, Нельга встала и обняла Новицу. Стихло в гриднице, болью опалило и каждого своей, глубинной неизбывной.

– Ныне насада пришла Решетовская. Расторговались. А вечор у Ямкиного колодезя девки сцепились. Говорят, что Радима Голубина волос повыдергала этой…как ее… Ладе Зеленявых. Видать, парня не поделили, – Новица уютно устроила голову на плече Нельги, отчет давала тихим, тусклым голосом.

– Решетовская? Квит привел? – Нельга сжалась, напугалась. – Некрас-то здесь?

– Здесь. Бают, привез невесте очелье нарядное, аж глаз слепит.

– А и давай молока. Хлеб уж дюже пахнет, пузо подвело, – Богша уселся за стол, холопка поставила перед ним миску с молоком и покрошила мягкого хлебца.

Новица села рядом, тоже за ложку взялась, а Нельга уселась на лавку с размаху. Совсем и думать забыла, что Некрасовский срок вышел. Повертелась немного и сама себя успокоила – Квит может и позабыл о ней давным давно.

– Нельга, твой пришел, – Новица указала ложкой на открытое окно.

– Тихомир? – Нельга подскочила с лавки и бросилась на улицу.

Уже в спину Богша и Новица прокричали:

– Охабень накинь!

Да девушка их и не слышала. Скучала о красивом парне на заимке. Шутка ли, почти целую седмицу не виделись.

У калитки Тиша поцеловал легко, взял за руку и пошли они обычным своим порядком по улице, любоваться весной и новой зеленью.

Когда добрались тихим шагом до волховской домины, солнце наполовину спряталось, захолодало. Нельгу и затрясло. Выскочила-то к любому в одной запоне. Рубаха тонкая. А Тихомир шел себе и шел, тепло ему в плотной одежке.

Через два двора наткнулись на парочку – Некрас и Цветава вышагивали степенно по дороге, молчали. Только вот Квит смотрел волком, а Цветава улыбалась, словно медку выпила легкого.

– Вот так встреча, – Рознеговна засияла, ухватила за руку Некраса и к себе потянула. – Весна-то, а? Вовсю принялась. Все спросить хотела, когда ж обряд у вас? Гуляете давно, голубитесь, а о вено никто и не говорит.

Должно быть боги светлые в тот миг озаботились каждый своим, а потому и те, что встретились, подумали о разном. Цветава улыбалась ехидненько, Тихомир задумался и кинул осторожный взгляд на Нельгу, Квит полыхнул злобой, но сдержался, а Нельга испугалась. И замолчали все, затихли. Даже пташки, что щебетали по светлу, примолкли.

Откуда-то повеяло ветерком свежим, едва ли не холодным. Нельга задрожала, а спустя миг подпрыгнула, испугавшись громкого скрежета. Рядом открылись со скрипом небольшие воротца, и младший сын Суропиных вышел на улицу. Обвел всех пьяными глазами, икнул громко и грохнулся рядом со скамеечкой у ворот. Засопел быстро и сладко.

Со всех и слетело дурное, задумчивое.

– Вона как, – сморщила носик Цветава. – Скотина-то умнее, бражку не хлебает бездумно. И откуль токмо деньга у него, а?

– Счастливый, – высказался Некрас.

– Спит-то как, – Тихомир смотрел на парня. – Тихо.

Одна Нельга промолчала, приметила взгляд Некраса: опасный, жаркий.

– Идем, Тиша, – потянула парня за руку. – Прощевайте.

И двинулись уже, а тут Некрас…

– Стой, – голос глубокий, теплый. – Стой, Нельга. Возьми нето. Замерзла ведь.

Стянул с себя богатый охабень, подошел к девушке и накинул на плечи, укутал потеплее.

И снова боги светлые отворотились: Тихомир брови выгнул и на Нельгу глядел, Некрас взглядом искры сыпал и Тишку разглядывал, Нельга замерла и смотрела на то, как Цветавино лицо пошло красными пятнами от злости, а сама Рознеговна жгла недобрым взглядом спину своего жениха.

– Благодарствуй, Некрас, – пискнула Нельга, голову в плечи вжала. – Пойдем мы.

И двинулась. За ней Тихомир. По дороге молчали, пока Тиша не спросил:

– Что это он вздумал тебя одежкой дарить, а, Нельга?

– Так скоро уж сродниками станем. Видать, пожалел, – и пошла быстрее, опасаясь новых расспросов.

Дорогой думала о том, что Цветава сделает с Некрасом, даже пожалела парня за такое-то. Уже у ворот, Тихомир потянулся целовать, Нельга не противилась, но и не радовалась, будто пропала в мыслях своих. Приняла лёгкий поцелуй и пошла в дом.

В сенях скинула Некрасов охабень, но не бросила, задержала в руках богатую одежку. Поднесла к лицу и вдохнула запах. Поблазнилось, что доской свежей пахнет, а еще рекой… Миг спустя одумалась, да и кинула на сундук сенной.

В гриднице за столом сидел Богша, ремешок кожаный выстругивал. Новица за прялкой устроилась по последнему свету. Нельга бездумно побродила от стены к стене, послушала, как жужжит веретено – тихо, шершаво и дробно. А уж потом подхватилась и снова за порог.

– Нельга, куда?! – Богша ей в спину.

А Нельга-то уж в сенцах! Накинула свою одёжку, прихватила охабень Некраса и вон со двора.

– Ох, и хитёр ты, купец. Думал, не догадаюсь? Ишь ты! Нашел повод наново прилипнуть. А вот не выйдет, – ворчала Нельга, торопливо шагая по глухому проулку. – Вмиг верну. Да вон хоть на забор тебе повешу!

– Не меня ли ругаешь, медовая?

Нельга подпрыгнула, обернулась и наткнулась на горячий взгляд Квита.

От автора:

«Во зеленом во саду пташечка…» – часть песни Пелагеи. Инфо о том, чьи стихи – невнятна. Автор не нашла приемлемого текста старославянских басней – очень непривычно для слуха современного человека)) Песня «Во зеленом во саду пташечка…» более позднего периода, нежели тот, о котором идет речь в книге, а потому всего лишь часть)))

Глава 15

Цветава все то время, что шли до Новиковского подворья ругала и совестила Некраса. Парень злился, но виду не подавал, а спустя малое время и вовсе перестал слушать невесту. Задумался о Нельге…

– Ты оглох? Некрас! – взвизгнула Цветава.

– А? – очнулся, головой помотал, будто стряхивая с себя сон мутный о зеленых глазах и косе цвета молодого мёда. – Ты что, Цветава?

– Гляньте, не слышит! – злилась, ножкой топала. – Ты почто позорить меня принялся? Кому охабень кидаешь, охальник?

– Не ревнуй, красавица. Замерзла она, пожалел. И себя с ней не ровняй – разные вы. Вроде одних лет, одну землю топчите, а как с разных краев, – смотрел на красивую свою невесту и понимал, что истину молвил.

– Пожалел? – Цветава и не разумела о чем он. – Так-то да. Жалкая. Ходит мышь-мышью. Да еще и Тишку за собой таскает. Голодавые род бедный, голодный. Почитай четыре десятка ртов на подворье, а Нельга-то его голубит. Дурёха. Что с ним за жизнь? Токмо хребет работой ломать от зари до зари.

– Скажи, Цветава, а был бы я не Квит, а иной кто, пошла бы за меня? С пустым-то кошелем?

– Батюшка не сговорил бы за худого, – улыбнулась ласково, прижалась горячим телом. – Некрас, может обряд-то пораньше справим, а? Истосковалась…

Потянулась целовать, а Некрас качнулся от нее.

– Люди кругом. Неурядно. Ты иди, Цветава, иди. Завтрева увидимся, – пригладил завиток над ушком и подтолкнул легонько.

Она улыбнулась да и пошла к своему подворью. Квит дождался, когда за невестой калитка стукнет и бросился бежать вверх по улице, туда, где на отшибе стоял малый домок Нельги.

Летел и ног под собой не чуял, думать забыл о том, что еще второго дня сам уверовал в свое же исцеление от непонятной Сокуровской волшбы.

Нельгу он заметил издалека. Та шагала быстро, сердилась, несла подмышкой его одёжку. Как только девушка завернула в глухой проулок, пошел за ней, догнал тишком и встал у забора под старым кленом. Прислонился плечом к шершавому стволу и слушал, как Нельга кляла его и ругала. Улыбался, как дурной, разумел глупость свою, но пересилить себя не смог.

– Не меня ли ругаешь, медовая? – пугать не хотел, а Нельга, услышав его голос, подскочила, обернулась и таким взглядом одарила, что Квит простил ей все: ночи свои бессонные, мысли свои тягучие и горькие, а зараз и то, что гуляет она с Тишкой снулым.

– Это ж надо, а? Так и знала, – смотрела зло, но и опасливо. – Вот, держи одёжку свою и иди прочь. Повод нашел, чтобы меня донимать?

Она протягивала ему охабень, а он брать его не спешил, любовался сердитой Нельгой, пытался скрыть дурную улыбку.

– Эва как. Медовая, мне чтобы тебя донимать никакого повода и вовсе не нужно, – оттолкнулся плечом от ствола и двинулся к ней, но встал, как вкопанный.

Глаза ее окаянные распахнулись испуганно, сама она дернулась и сделала шаг от Некраса.

– Не подходи. Стой, где стоишь, Некрас. Закричу! Народ всполошу! – сердилась. – Бери одёжку свою и иди по добру.

– А ежели не уйду? – с места не тронулся, смотрел, как щеки Нельги заливает гневный румянец, как от дыхания ее покачивается светлая прядь волос, упавшая на лицо.

– Я уйду, – с теми словами кинула его охабень на землю, развернулась и пошла.

Не снёс Некрас, в два больших шага догнал ее, дернул за руку и обнял крепко. Прижал большой горячей ладонью светлую головку к своей груди и зашептал жарко в медовые волосы:

– Постой, Нельга, хоть на миг останься.

Нельга рвалась, билась, что птичка в силках. Некрас не отпускал, держал крепко, будто самое дорогое сей миг в его руках оказалось.

– Пусти. Отпусти ты… – шипела, извивалась.

– Отпущу. Не рвись, – а сам обнимал еще крепче. – Не обижу тебя, слышишь? Не бойся меня.

– Некрас, закричу! – вцепилась пальцами в его рубаху, дергала от себя.

– Медовая, скучал за тобой… – поцеловал легко светлый завиток у ушка. – Ты обо мне и не вспоминала, верно. Думать забыла. Как ты, Нельга? Чем живешь? Не обижает ли кто? Здорова ли? О чем думаешь, кому улыбаешься? Может, работа тебя одолела?

Шептал жарко, тихо. Слова сердечные сами собой с языка прыгали, шелестели по глухому проулку.

– Задушишь, вздохнуть дай, – рваться перестала, тем и удивила парня.

Он руки разжал, но отпустить не отпустил. Только вздрогнул, когда понял – ладонь Нельги легко легла на его грудь. Не отталкивала, но и не ласкала. А мигом позже сердце его затрепыхалось едва ли не сильнее, чем сама Нельга вот только что в его руках.

Девушка смотрела прямо в глаза, молчала, но взгляд сам за себя говорил. В нем увидел Квит много непонятного: удивилась, растерялась. Глядела так, словно увидела в первый раз.

– Что, Нельга? Сказать хочешь? Так говори, не молчи! – голос-то дрожал, дрожал и сам Некрас, дивясь этой Нельгиной волшбе, что выворачивала его, задевала и больно резала по сердцу.

Нельга оттолкнула его ладошкой легко, а Некрас и подался, отступил на шаг. Но плечи выровнял, уцепился за пояс и встал перед ней гордо. Только пальцы побелели от того, что крепко сжимал опосяку.

– Не пойму я тебя… – то ли прошептала, то ли выдохнула. – То сильничаешь, то заботишься. Зачем? Зачем охабень отдал? Невестиного гнева не побоялся. К чему тебе знать о жизни моей? Чужие мы, ужель сам не видишь?

– Вижу, не слепой. Токмо чужие по твоей вине, медовая. Все сбежать норовишь, спрятаться от меня. Остановись, приглядись. Вот он я, Некрас Квит. Какой есть.

От парня не укрылся ее интерес! И поглядела, и ресницами глаза прикрыла так по-девичьи робко. А потом переменилась, взглядом высверкнула сердито.

– Знаю я, какой ты. Людей покупаешь, бьешь почем зря. Девушек силой берешь. Ай, не так, Некрас? Разные у нас с тобой дороги. Ты уж ступай своей, а меня оставь. Не по пути нам, – отступила на малый шажок, но уходить не торопилась.

Некрас обрадовался, но виду не показал, залился соловьем, да не простым, а тем, у которого горло мёдом густо смазано. Голосом стал глуше, но жарче, глазами потемнел.

– Обидел я тебя, то правда. Но ты сама в том виновата, медовая. Что смотришь? Заворожила, привабила, а вроде как и ни при чем. Не хочу думать о тебе, а думается. Это пытка, Нельга. Казнь тяжкая.

– Я виновата? – Нельга от такой-то клеветы даже растерялась. – Сразу сказала, что не люб ты мне. Моя ли вина, что не услыхал?

– А кто виноватый-то? Ты! У кого глаза самоцветами сияют? Кто улыбается так, что свет меркнет? – виноватил растерянную девушку, и любовался ею. – Спрячь взгляд, медовая. Косу убери. И не дыши так глубоко. Смотреть больно.

– Больно? – глаз не отвела, не послушалась. – А мне не было больно, Некрас? Из-за тебя дурное задумала, нож в рукаве спрятала. Ты мне руки заламывал…

Замолкли оба. Накрыло тяжелой тишиной глухой проулок меж двух заброшенных домков. Сюда разве что ветер залетал, качал неспешно свежие листки на высоком клене. Вдали пёс зашелся звонким лаем, послышался скрип ворот, но все будто на другом берегу широкого Молога. Не здесь, не в яви.

– Медовая, прости. Самому не в радость было… Веришь? – сжал крепко пояс, да так, что ногти едва ли не до крови впились в ладони.

Промолчала, но не ушла. Голову опустила, смотрела под ноги, задумавшись. Спустя время, ответила:

– Не знаю, что и сказать тебе, Квит. Так посмотреть – змей ты, верткий и противный. Но, верю. Сама себе дивлюсь, – развела руками, мол, прости за дурость. – От сердца винишься, то я вижу. Не скажу, что обиду отпустила, но и злости поубавилось. Чудной ты, Некрас. Дурной, заполошный.

Некрас едва не сплясал на радостях, но лица не уронил, стоял крепко, спины не гнул.

– Добро. Услыхал, медовая. Теперь ты винись.

– Я?! За что? – глаза распахнула, и сердилась, и изумлялась его нахальством.

– Правду говорят, у девок память коротка, не то, что коса. Я тебе что наказывал, а? Меня любить. И где оно? Винись, мол, так и так, вскоре полюблю, – улыбнулся, блеснул зубами белыми. – За то, что слово свое сдержала – хвалю. Голода млявый, как та рыба, что он ловит, но тому я рад. Тебя не тронул и вено не дал.

– Ты…ты…, – сжала кулачишки, слова искала, чтобы больнее ударили. – Ох, ты и скользкий! Хаешь всех подряд, а сам-то? Днем с невестой вышагиваешь, а вечерами девушек ловишь в проулках. Стыда у тебя нет!

– Ревнуешь, медовая? Вот и хорошо, вот и молодец, – злил нарочно, уж очень нравилось Некрасу как блестят ее глаза, как цвет их темнее становится. – Словами можешь не виниться. Иди, целуй и я обиду забуду. Слово мое крепкое. Ну? Иди нето.

Руки расставил, мол, жду, не медли Нельга. Улыбался до того весело, что девушка не снесла и полыхнула ответной улыбкой. Короткой, но яркой.

– Балабол, – а улыбку все же не смогла спрятать. – И как такого земля носит?

– Сам дивлюсь. А коли стряхнет меня земля-то, печалиться станешь? – голову набок склонил, вроде шутил, а ответа ждал не без боязни.

– И без меня будет кому печалиться, Некрас. Не так? – наклонилась, подняла с земли охабень его богатый, встряхнула. – Держи нето. И…спаси тя светлые боги.

Запнулась, но через миг проговорила:

– За заботу. Не знаю, с чего бы ты принялся вдруг за меня болеть, голубить. Без привычки я к такому-то от чужих, – сказала от сердца, не солгала, тем и обожгла Некраса.

– Я бы голубил, медовая. Не то сказал… – головой тряхнул. – Беречь стану. Слышишь ли?

– Бери одежку, Некрас, и уходи. Вдруг увидит кто? Сплетен потом не оберешься.

Подошла ближе и протянула охабень. Некрас взял его, накинул на широкие плечи. Потом блеснул взглядом озорным, подхватил Нельгу, к себе потянул и одарил поцелуем горячим и быстрым.

– Опять! – Нельга больно ткнула по ребрам. – Как верить тебе, охальник?

– Верь, – руки убрал, улыбался радостно. – И люби.

– Не стану. Другого люблю. Сколько еще раз сказать надобно? – не солгала, снова правду молвила.

Квит опять не показал боли своей, улыбнулся еще шире.

– Сколько еще говорить-то? Полюбишь.

Она моргнула – раз, два, а потом и засмеялась. Удивила и Некраса, и себя, похоже. Потянулась и сняла с его охабеня приставшую травину. Квит накрыл своей теплой ладонью ее руку, задержал.

– Что привезти тебе из Нового Града? Все, что пожелаешь, только слово молви.

– Ничего не надо. Легкой воды, Некрас. И забудь обо мне. Скоро роднёй станем, и хорошо, что без злобы. Иди нето.

– Не о том ты. Что хочешь в подарок, Нельга?

Не понял Некрас, чем задел ее, голосом ли, взглядом ли, но только она задумалась, а потом и ответила:

– А вот… если попрошу корешок один иноземный?

– Все, что захочешь, медовая, – и дышать перестал, рад был, что говорит с ним.

– Инбирь* сушеный. Мне и нужен-то мешочек малый. Горсточку. Я бы тебе заплатила, – дернулась, за пояс полезла, а деньги-то и не нашла. – Не взяла с собой серебрянок. Кто же знал, что купца встречу? Некрас, так поверишь? Я заплачу! Слово Лу…

Испугалась, застыла, но продолжила:

– Слово Сокур.

– Поцелуй. И все на том. Привезу, медовая, не сомневайся. Ты меня жди, – с печалью смотрел на руку ее, что она убрала с его груди. – Провожать-то придешь?

– Нет. И не надо о том, Некрас. Невесту свою береги, не меня. Иди, – больше слов никаких не обронила, развернулась и пошла по проулку.

– И чего ты упёрлась? Все равно по-моему будет! – Некрас кричал ей вслед. – Две седмицы жди!

– Не буду ждать. Не тебя люблю, – слова сказала те, что Некраса больно задели, но не разозлили.

Нельга ушла, унесла с собой отраду, оставила взамен тишину проулка и далекий заливистый собачий лай.

От автора:

Инбирь – имбирь. Специя в сушеном виде уже появилась на Руси.