Текст книги "Драконьи булочки (СИ)"

Автор книги: Лариса Петровичева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

– Два часа мариновалось, – с серьезным видом сообщила домовичка, а Алпин увидел нас и кивнул в сторону пустой корзинки – я поняла, что там были зеленые стручки фасоли. Точно, вон они – на отдельном противне, в компании лука, перца и картофеля.

– Свадьба завтра вечером, – произнес Алпин с самым отчаянным видом. – Все приглашены.

– Ты не выглядишь счастливым женихом, – сказала я. – Но  Гвинни Паттисон не самый плохой вариант. Она серьезная, хозяйственная и не транжира.

– Это называется “жмотяра”, – скептически откликнулся Большой Джон. – Дружище, я искренне тебе сочувствую.

– Никогда не собирался жениться, – признался Алпин. – Мне больше по нраву нежные краски влюбленности, которые еще не потускнели от плотских порывов.

Мы с Ораном переглянулись. Большой Джон рассмеялся.

– Гномы в таком случае больше лука и чеснока едят. И с плотскими порывами все в порядке, по десять детей в семье.

Алпин посмотрел так, словно хотел испепелить гнома взглядом.

– Я в детстве в прорубь провалился, и это не причина для твоих хиханек, – ответил он и ушел к печи. Элли поспешила за ним, что-то успокаивающе воркуя.

Через час все отправились в Зал собраний – народ там уже поджидал за столами, вооружившись вилками и ножами и приготовив все, что нужно для пира. Принесли домашние вина, соленья и маринады, а вдова Тимоти даже расщедрилась на бутылку хорошего вина. Едва мы с Ораном вошли в зал, как к нам приблизился Киллиан – в руке он держал вилку с нанизанным маринованным груздем и выглядел так, словно решил никогда не возвращаться в столицу. Но когда он заговорил, в его голосе я услышала властные холодные нотки.

Дракон, что с него взять. Они всегда так говорят.

– У меня новости от деда. Дом Боллиндерри обсудил твое дело и разрешает тебе жить.

От этой фразочки у меня даже голова похолодела. Разрешает жить – вообще-то это право, право для всех! Но я держала Орана за руку и молчала. Сейчас мне надо было молчать.

– Проклятие не будет восстановлено, если исчезнет, – продолжал Киллиан. – Луавера дала Нерушимую клятву, что не станет покушаться на жизнь твоей истинной пары и твою. Но для этого ты должен пообещать за себя и свое потомство, что вы никогда не появитесь в столице и не станете вмешиваться в драконьи дела.

Кажется, мы легко отделались. Я наконец-то смогла дышать ровнее, а Оран ответил:

– Я даю это слово. Мы никогда не покинем Макбрайдские пустоши.

Киллиан рассмеялся и похлопал его по плечу.

– Лечение в столице и кратковременные визиты на срок не более дня вам дозволены.

Я хотела было посоветовать родственничкам моего истинного отправляться в Пекло да поглубже, но в это время в Зале появилась Женевьева, и мне пришлось пройти к своему месту. Увидев, какие подносища с тарелками волокут ее помощники, Элли побледнела и пролепетала:

– Госпожа Джина, я все испортила. Я подвела вас. Надо было делать большие порции, а не на пробу.

– Для больших порций у нас нет мяса, – попробовала я утешить домовичку, хотя на душе скребли даже не кошки, а тигры. – Это франшиза может позволить себе такие объемы, а мы нет.

– Друзья, сегодня “Вкус навсегда” приглашает вас отведать говядину, тушеную с травами и розмарином! – звонко провозгласила Женевьева. Вид у нее был торжествующий: судя по лицам поселян, которые оценили объемы мяса на тарелках, она победила в этом этапе. – Говядина довольно жесткое мясо, но особое тушение, которое предлагает “Вкус навсегда”, делает его мягким и нежным. Попробуйте, оно просто тает во рту! И такое мясо с такой же палитрой ароматных соусов, от легкого до жгучего, вы можете заказать каждый день!

Судя по лицам жителей Шина, говядина Женевьевы пришлась им по душе – да она и правда была хороша. Блюда из особого раздела во “Вкусе навсегда” готовили так, чтобы люди заказывали еще, а не отплевывались. А уж если их сопровождали местные маринады и настойки – ну да, мне уже сейчас можно признавать поражение.

Тарелки, на которых Алпин вынес свои антрекоты, казались игрушечными рядом с теми, что выставила Женевьева. Кусочки межреберного филе свинины, которые мы выбрали, были небольшими – а как иначе дать попробовать блюдо всему поселку?

– Обычно мясо жарят, – сказала я. – Но запекание превращает его из вредного тяжелого блюда в диетическое. У нас здесь маринад на основе лука и чианьского соуса, он размягчает волокна и делает мясо нежным. Естественная сочность, аромат настоящего мяса и легкое сопровождение – приятного аппетита, дорогие друзья и соседи!

Друзья и соседи взялись за вилки – и почти сразу же отбросили их с возмущенными возгласами:

– Джина, ты отравить нас решила? Это невозможно есть!

***

Женевьева язвительно ухмыльнулась. Я бросилась к первому же столу, выхватила вилку у одной из сестер Бинни и отправила в рот кусочек мяса.

По спине прокатился огонь, желудок содрогнулся, заявляя, что он этого не примет.

Мясо и правда было невозможно есть. Оно обрело горьковатый вкус, как будто его натерли полынью. С усилием проглотив кусочек, я попробовала овощи – то же самое.

– Во “Вкусе навсегда” вы можете быть уверены, что вас не отравят! – мелодичным голосом пропела Женевьева. – У нас строжайший контроль качества на всех этапах приготовления пищи. Все наши продукты свежайшие, без малейших дополнительных примесей.

Подбежала Элли – ее личико дрожало, домовичка чуть не плакала. Она тоже попробовала мясо и овощи, содрогнулась всем телом и вдруг замерла, пристально всматриваясь в тарелку.

– Фасоль! – воскликнула домовичка и прижала руки к щекам. – Тут невозможно было догадаться, госпожа Джина!

Она выхватила аккуратный стручок фасоли, понюхала его и показала всем.

– Вот, смотрите! Это не фасоль, это полынник! Фасоль и полынник можно отличить, только когда они на грядке, по ботве! А потом – ох, уже нет. Полынник абсолютно ничем не пахнет, но он придает блюду горечь!

Народ загудел. Все прекрасно понимали, что я не стала бы травить поселян и не знала о полыннике – меня подставили. От обиды у меня защипало в носу, и я сжала душу в кулак, чтобы не расплакаться. Женевьева и так торжествует, не доставлю ей удовольствия своими слезами.

– Подстава! – шеф Ристерд громыхнул кулаком по столу, и соседи поддержали его. – Подстава!

– Гвинни Паттисон! – я обернулась к Гвинни, которая сидела за столом с привычным надутым видом. – Что я тебе плохого сделала, что ты так поступила? Хочешь сказать, что не знала о полыннике?

Гвинни, упитанная девица с туго заплетенными светлыми косами и угрюмым выражением лица, откинулась на спинку стула и ответила:

– Не знала. Сама его ем.

Алпин, побледневший и решительный, шагнул вперед и отчеканил:

– Никакой свадьбы. Ни-ка-кой!

Гвинни на это только фыркнула.

– Не больно-то и хотелось. С мужьями только расходы. Очень оно мне надо, носки твои по всему дому собирать. Аж кушать не могу.

Я готова была поклясться, что все она знала и понимала – да только ей щедро заплатили за подмену. Так щедро, что Гвинни плюнула соседке в лицо.

– В пекарню можешь больше не приходить, – сказала я. – Ни крошки тебе не продам, так и знай.

Гвинни фыркнула. Я прошла к своему месту, обернулась на Орана и поняла, что все-таки расплачусь.

– Несчастный, несчастный случай! – Кимбер, объевшийся бесплатного мяса, вспомнил, что он, вообще-то, староста здесь, и решил взять дело в свои руки. – Это бывает, бывает. И я не дурак, нет, не дурак, я вижу, что тут подстава, пусть и ненамеренная, ненамеренная. Наша Гвинни та еще жадина: если за фасоль заплатила, то съест ее до капли, пусть она и полынник!

Люди рассмеялись. Жадность Гвинни давно вошла в пословицу – впрочем, сама Гвинни нисколько не переживала по этому поводу. Особенно теперь, когда могла положить в сейф деньги за мое предательство.

– Так вот что я постановил, – продолжал Кимбер. – Второй этап конкурса обнуляется, обнуляется. Победу госпоже Женевьеве не засчитываем, не засчитываем. Как и поражение Джине, Джине. Все решится на этапе десерта! Кто приготовит лучший десерт, тот и победил, тот и победил!

Женевьева сердито сжала губы в нить. Я подошла к Орану, взяла его за руку и попросила:

– Давай уйдем отсюда поскорее.

Он кивнул и принес мне пальто. Мы вышли на улицу – женщины с нескрываемым сочувствием смотрели на меня, Мэри подошла и обняла.

– Джина, ты ни в чем не виновата, – сказала она. – Я клянусь, Гвинни подкупили. Слышала, что такие козни не редкость на конкурсах.

– Я тоже об этом слышала, – вздохнула я. Поддержка подруги и сочувствие жителей Шина были словно объятие – да, меня подставили, но я не осталась одна.

– Ты не должна переживать. Вот пообещай мне, что не будешь, – потребовала Мэри, но ответить я не успела. На улицу вышла Гвинни, застегивая пальто, и Мэри тотчас же взяла ее за рукав и отволокла в сторону с самым свирепым видом.

– Не ври мне, Гиневра, ты никогда не будешь есть полынник, – проговорила она. – Сколько тебе заплатили за то, что ты отдала его как фасоль? Не прикидывайся дурой!

Мы всей компанией подошли сзади, и Большой Джон постукивал кулаком о раскрытую ладонь с самым отчаянным видом. Но Гвинни было все равно: она посмотрела на нас с отменным равнодушием и ответила:

– Никто ничего мне не платил. А если бы и платил, разве я рассказала бы?

Тоже верно: Женевьева щедро выложила деньги не только за полынник, но и за молчание. Ей ни к чему дисквалификация.

– Другой вопрос, откуда у тебя столько полынника? – спросила я. – Или это некоторая франшиза способна доставить сюда столько этой дряни, сколько потребуется?

Женевьева знала, какое блюдо мы будем готовить. И покрутилась в поселке достаточно, чтобы знать, у кого какие запасы. А потом заказала полынник из столицы так же, как мы заказывали манго, получила коробку и отнесла Гвинни.

– Не знаю ничего ни о каких франшизах, – ответила Гвинни. – Говорю же, сама его ем. Да, невкусно. Но не выбрасывать же.

– Чем в таз, лучше в нас, – пробормотал Большой Джон. – Ни крошки хлеба тебе, ни кусочка батона!

Гвинни только плечами пожала.

– В другом месте продадут. Сомневаюсь, что вы тут задержитесь.

Глава 12

– Завтра я буду готовить фруктовые торты с желе, – сказал Оран, когда мы направились в пекарню. – Они всегда у меня хорошо получались.

Даже если ты проиграл, то все равно нужно вставать и идти работать. Работу никто не отменял, люди уже стояли у дверей в ожидании и смотрели на нас с искренним сочувствием.

Что ж, у нас есть народная поддержка. Незачем сдаваться и опускать руки.

Женевьева выиграла битву – к тому же, нечестно, и все прекрасно это поняли – но не войну. Ей придется покинуть Шин, хочет она этого или нет.

– Давай, я куму напишу, – предложил Большой Джон. – Пришлёт нам лучшие ягоды.

Он мрачно покосился в сторону "Вкуса навсегда", который по-прежнему сиял всеми огнями, и полюбопытствовал:

– Интересно, что эти будут готовить. Кто у них кондитер?

– Я с ним ещё не успел познакомиться, – ответил Оран. – Весь персонал сейчас живёт в Макбрайде. Слышал, что они работают сменами.

– Так и есть, – хмуро ответил Алпин. – Живут в гостинице у вокзала, приезжают сюда ранним утром, работают месяц через месяц. Спелл рассказывал.

Большой Джон презрительно скривился.

– Вахтовики! Как от них можно ждать преданности делу, если сегодня они тут, а завтра там? Носит их по миру, нигде не задерживаются, ни перед кем не отвечают...

– Но это не значит, что они работают плохо, – сказала я. – У франшиз очень жёсткие стандарты качества. Не соответствуешь – пожалуй на выход.

– Мы тоже руки не забываем мыть. И хлеб у нас качественный, не говоря уж про сладкое, – важно откликнулся Большой Джон и спросил: – Так какие фрукты заказывать?

– Персики, – ответил Оран едва слышно и добавил уже громче: – Никакие, позавчера из Эшфорта прислали достаточно ягод.

Я мысленно усмехнулась. Отлично. Пусть Женевьева думает про ягодные десерты – а мы тем временем сумеем всех удивить.

Дальше день ехал к вечеру по привычной колее – покупатели заходили в пекарню за хлебом и круассанами, Алпин стоял за кассой, Оран инспектировал запасы, а я сидела в маленьком кабинетике, подбивая итоги. Вот удивительно – несмотря на соседство с “Вкусом навсегда”, в который поселяне захаживали несколько раз в день, у моей пекарни не было провала. Дела шли ровно.

Все-таки люди любят хороший хлеб, а не яркую обертку.

В дверь тихонько постучали, в кабинет сунул нос Копилка и произнес:

– Чего-то расскажу.

– Заходи, – пригласила я и, когда орк опустился на стул, спросила: – Пообедали уже? Как вам мясняшки?

Копилка довольно показал большой палец.

– Рагу употребили за здрасьте. И мясняшки огонь. Моих ребят зазывали во “Вкус”, прям так активно зазывали. Но мы нет, носом не повели в их сторону. Один раз зайдешь, потом не развяжешься.

– Так о чем ты хотел рассказать? – поинтересовалась я. Копилка посмотрел по сторонам и негромко сообщил:

– Во “Вкусе” завтра будут шоколадные пирожные.

Я вопросительно подняла бровь.

– Откуда ты знаешь? Вроде твои ребята туда не ходят.

– Конечно, не ходят, мы не дураки туда ходить, – ответил Копилка и даже немного обиделся на то, что я его заподозрила в походах во “Вкус”. – Но парни мои видели, как повара выходили на улицу. И говорили, что завтра придется повозиться с шоколадными пирожными.

– Оран приготовит торт не хуже, – ответила я. – У нас будут персики.

Копилка мечтательно завел глаза. Персики в это время года и в столице были редкостью, что уж говорить о пустошах.

– Не за то речь, что не хуже, это и так ясно, – откликнулся Копилка. – Они тоже не дураки насчет готовить. Надо как-то сбить ихние пирожные на лету. Показать, что мы тут не лаптем щи хлебаем, чтобы они обтерлись и ушли.

Я нахмурилась, припоминая столичные витрины. Во “Вкусе навсегда” пирожные подавались в бумажных коробочках, аккуратные и изящные. Но что, если…

– У нас будет не торт, а трифль, – сказала я и добавила, глядя на вопросительно поднятую бровь Копилки: – Десерты в стаканчиках, это сейчас очень модно. Осталось сообщить Орану о том, что у нас перемены. Спасибо, что рассказал.

Копилка улыбнулся – мол, всегда пожалуйста! – и я снова поинтересовалась:

– Как же тебя все-таки зовут?

Орк вздохнул и ответил:

– Ладно, вы, женщины, такой народ, что не отстанете. Сигизмунд меня зовут.

Я с трудом сдержала усмешку – нельзя было придумать более странное имя для орка. Копилка нахмурился и с самым серьезным видом пообещал:

– Но если кому проболтаетесь, подожгу пекарню, вот честное слово подожгу!

Я клятвенно пообещала хранить молчание, на том мы и распрощались. Убрав документы в сейф, который переехал в пекарню из хранилища вещдоков Ристерда, я вышла в торговый зал и попала в минуту передышки: одни покупатели только что вышли, а новые еще не появились.

– Нам нужны стаканчики, – сказала я. – Много-много стаканчиков. Оран, завтра ты готовишь трифли с персиками.

Оран выглянул из кухни, вытирая руки, и вид у него был озадаченно-хмурый.

– Трифли? – переспросил он, и я кивнула. – Никогда не делал их, честно говоря.

***

Вечером я ушла домой, но так и не смогла заснуть. Все во мне звенело от напряжения. Поворочавшись в кровати и так и не выбрав удобную позу для сна, я поднялась и стала одеваться.

– Куда это вы, леди Макбрайд? – спросила Элли, когда я спустилась вниз и стала надевать пальто. Домовичка выглядела усталой и расстроенной. В провале этапа конкурса не было ее вины, но я видела, что Элли глубоко переживает.

– Пойду в пекарню. Оран все равно там, а дома мне не сидится, – ответила я и добавила: – Элли, ты ни в чем не виновата. Вы с Алпином сделали все, что могли.

Домовичка вздохнула.

– Мне надо было распознать полынник. Какая я домовая, если не разбираюсь в простейших вещах? – она всхлипнула и поднесла руку к лицу. – Теперь вы выгоните меня за такое…

Вздохнув, я подхватила Элли на руки, как ребенка, и сказала, глядя в раскрасневшееся взволнованное личико:

– Я никогда тебя не выгоню, и больше не говори такого. Ты самая лучшая домовая. Всему Шину повезло, что ты у нас есть.

Элли шмыгнула носом и порывисто обняла меня. Некоторое время мы стояли просто так, а потом я сказала:

– Тебе нужно отдохнуть, это хозяйский приказ. Выпей сейчас чаю и ложись спать.

На том мы и расстались.

В пекарне горел приглушенный свет. Я открыла дверь, вошла внутрь и услышала, как Большой Джон рассказывает:

– И вот я повис в этой трубе, а концерт уже начался. И представь себе: зрители смотрят, актеры танцуют, а я болтаюсь над сценой, как сосиска в коптильне!

Я прошла через зал, обогнула стойку и ощутила укол горечи. Все было таким новым, таким хорошим – и все могло рухнуть завтра. Мне придется закрыть дело и остаться в Шине – просто напоминанием всем и самой себе о том, что у меня было и что я потеряла.

Как вообще с этим можно жить?

Большой Джон сидел у чарной печи, привалившись к ней спиной. На столе перед Ораном стоял целый полк маленьких стаканчиков – дракон был занят тем, что раскладывал в них бисквит. Работы было много.

– Джина? – удивленно спросил он, оторвавшись от бисквита. – Ты почему не спишь?

– Так, – я махнула рукой и опустилась на табуретку. – Что-то думки атакуют. Хочется завтра победить, но… страшновато, честно говоря.

Оран понимающе кивнул.

– Как ночь перед экзаменом, правда? Мне тоже не по себе. Тут всем не по себе.

Когда он признался, что ни разу не готовил трифли, во мне что-то упало. Вот и провал, вот и продавай свое дело… Но Оран нашел рецепт в кулинарной книге и взялся за дело с той энергией, которая охватывает ученого, когда тот вступает на неизведанную территорию. Сейчас, глядя на его лицо, озаренное вдохновением, я впервые по-настоящему поверила в то, что у нас все может получиться.

Мы победим. Пакуй вещички, Женевьева.

– Ты разобрался с рецептом? – спросила я. Оран кивнул.

– На самом деле он очень простой. На дно стаканчиков кладутся бисквиты. Сверху слой из сливочного сыра и сахара, я все это пробью в мешалке, будет, как облачко. Потом желатин, персики… все это смешивается и заливается в стаканчики.

– Стаканы не разбились? – спросила я. Большой Джон посмотрел так, словно хотел сказать, что здесь работают профессионалы.

– Триггви все доставил в лучшем виде! И стаканы, и персики! Теперь главное, чтоб морозильный шкаф справился и все заморозил.

– Времени достаточно, – ответил Оран, укладывая бисквит в последние стаканчики. – И получится вкусно, намного вкуснее, чем шоколадные пирожные.

Он задумчиво посмотрел на полк стаканчиков и пробормотал:

– И почему я раньше не готовил трифли? Выглядит интересно.

– Наверно, потому, что тебе нравится работать с тестом, – сказала я. Оран пожал плечами.

– Да. Нравится. Тесто ведь в каком-то смысле живое. Когда я к нему прикасаюсь, то это будто акт творения. Не просто круассаны, а настоящее творчество.

Я улыбнулась. Нет, он был не просто кондитером, мой Оран. В каждом движении его души была настоящая поэзия – именно она превращала круассаны и пирожные в произведение искусства.

В конце концов, круассаны подают во всех пекарнях королевства. Но нигде нет таких, как у нас.

– Ты, наверно, смог бы работать скульптором, – сказала я. – Ты оживляешь тесто, а они камень и глину.

– Киллиан, кстати, так и говорил, – признался Оран. – Мол, лучше бы я возился не на кухне, а в скульптурной мастерской. Но тесто кажется мне живее камня.

– Где он сейчас? – поинтересовалась я. – Уехал, передав послание?

– Я уговорил его остаться до завтра и попробовать трифли, – признался Оран  и вдруг дотронулся до груди, там, где лежал узор из перьев. – И еще сказал, что, возможно… скоро все будет кончено. Проклятие развеется.

Я поднялась с табурета, подошла, взяла его за руку – так мы и стояли несколько долгих мгновений, окутанные своей надеждой и верой в лучшее.

– И ты снова сможешь летать? – спросила я. Оран улыбнулся, вдруг сделавшись растерянным и совсем юным, словно воспоминание о небе стряхнуло с него годы скитаний и боль этих долгих лет.

– Смогу, – кивнул он. – И обязательно покажу тебе небо. Но сначала давай победим.

***

Я все-таки смогла заснуть на диванчике в своем кабинете и поднялась уже утром, когда пекарню наполнил запах свежего хлеба, а на двери звякнул колокольчик – пришли первые покупатели. Приведя себя в порядок, я вышла и увидела вдову Тимоти: она заказала омлет с овощами и со вздохом уселась за столик у окна.

– Джина, Джина! – сказала вдова. – Ты сегодня обязана победить. Знаешь, почему?

– И почему же? – поинтересовалась я, принимая из рук Алпина чашку кофе.

– Потому что от свиных котлеток “Вкуса навсегда” у меня изжога! – призналась вдова. – Кто б знал, что они туда кладут, но изжога исключительная.

– Скажу вам по секрету, если все перестанут там заказывать, “Вкус” уйдет из Шина сам, – сказал Алпин, ставя тарелку перед вдовой, но та только рукой махнула.

– У них ведь вкусно. И вкус какой-то привязчивый, хочется еще и еще. А потом изжога, – вздохнула вдова. – Лучше бы их совсем не было.

– Ну, вы знаете, за кого тогда голосовать, – улыбнулась я и пошла к морозильному шкафу.

Оран сидел на табуретке, пил, судя по его виду, уже не первую чашку кофе и, увидев меня, признался:

– Сегодня десертов не будет, я устал с этими трифлями, как собака.

– Конечно, отдыхай, – я погладила его по плечу и заглянула в морозильный шкаф. Стаканчики с трифлями толпились в нем, напирая друг на друга, и каждый был произведением искусства. Нежный бисквит, плотное облако сырной массы с персиками и сверху прозрачный слой золотистого желе с аккуратно уложенными персиковыми кусочками – да, такого в Шине еще не видели.

– Даже не предлагаю включить это в меню, – сказала я. – Хочу видеть тебя дома… и не усталым.

Оран кивнул. Большой Джон потащил поднос с булочками в торговый зал, и я негромко спросила:

– Как ты? Как проклятие?

Дракон расстегнул несколько пуговиц на рубашке, открывая грудь, и я увидела, что каждый завиток, каждая черточка в перьевом узоре наполнены огнем. Он горел тихо и ровно, и я чувствовала, как его сила испепеляет узы, наложенные домом Боллиндерри.

Скоро Оран сможет летать. Совсем скоро.

– На всякий случай держись от меня подальше, – с искренней тревогой произнес дракон. – Боюсь, когда проклятие падет, я сразу же обращусь… и могу как-то задеть тебя. Ранить.

Я погладила его по плечу, стараясь передать этим прикосновением все свое тепло и надежду.

– Ты никогда меня не ранишь, – уверенно сказала я. – Но мы оба будем осторожны, правда?

Сегодня Зал собраний был полон: пришли даже те, кто пропустил первый раз. Вдова Тимоти, которая, разумеется, не видела стаканчики с трифлями, разболтала всему поселку, что Оран приготовил что-то невыразимо вкусное, потрясающее и сногсшибательное – и люди занимали места за столами в Зале, переговариваясь и прикидывая, у кого же все-таки вкуснее десерт.

Большой Джон, Оран и Алпин перенесли коробки с трифлями – работники Женевьевы выставили коробки с пирожными. Каждое было в своей отдельной коробочке, перевязанное лентой – просто венец изящества и столичного стиля. Женевьева смотрела в сторону наших трифлей с привычно презрительным выражением лица, но в глазах блестела тревога.

Отлично. Почувствовала, дрянь такая, свое поражение. Я приободрилась, улыбнулась ей и спросила:

– Ну что, ты готова паковать вещи и уезжать из Шина?

Женевьева хищно сощурилась и ответила:

– Еще посмотрим, кто уедет.

Ее помощники раздали всем пирожные, и некоторое время народ обменивался впечатлениями. Какая яркая коробочка, какая тонкая ленточка, как нежен запах шоколада! Я помнила эти пирожные, Кевин как-то принес пару – да, они были хороши.

Вот только в них не нашлось места для души. Для того, что превращает штампованную еду в чудо, озаряющее сердце своим светом.

– Дорогие друзья, позвольте представить вам пирожное “Шоколадный восторг”! – пропела Женевьева. – Никаких примесей, только шоколад, пирнский горький и хорнский твердый, и хорошее настроение! И не беспокойтесь о фигуре, это пирожное создано по новейшим рецептам, с минимальным содержанием того, что влияет на вес!

Зашуршали обертки, заработали челюсти. В воздухе повис запах шоколада – такой густой, что запершило в горле. Тот случай, когда слишком хорошо – тоже нехорошо; я услышала, как кто-то закашлялся и попросил воды.

– У меня для вас хорошие новости, – улыбнулась я, когда пришла моя очередь представлять десерт. – В этих трифлях нет ничего, кроме лучших ингредиентов, свежайших персиков и таланта кондитера. Приятного аппетита!

– Персики? – изумленно спросила госпожа Баркли. – В Шине, в это время года?

Народ заговорил хором, поднимаясь с мест и протягивая руки, чтобы получить стаканчики. Многие – да что там многие, почти все – видели персики только на картинках в учебнике, как и манго. Обитателям пустошей такое лакомство было не по карману, и сейчас, когда люди поняли, что отведают его, их охватил чистый восторг.

– Консервированные, наверно, – насмешливо бросила Женевьева. Я одарила ее ослепительной улыбкой и ответила:

– Самые настоящие персики от Триггви Триггвиссона!

– Джина, ну ты даешь! – воскликнул Ристерд. – Сначала манго нас побаловала, а теперь персики!

Он посмотрел на остальных и произнес, как полководец перед битвой:

– Налетай, ребята.

И ребята налетели. Я даже пожалела, что не оставила стаканчик для себя – ну ничего, Оран еще приготовит такой трифль – и много других потрясающих десертов.

Теперь мне было ясно, что мы победим.

Потом пришло время подсчета голосов: зеленые и голубые листочки ложились в чашу, поселяне довольно улыбались, и кто-то спросил, будут ли такие трифли в пекарне каждый день.

– У тебя денег-то хватит, Шеймус? – поинтересовался кто-то. Шеймус только рукой махнул.

– Я лучше картохи не съем, а чудо такое попробую.

Подошел Киллиан – улыбнулся, обменялся рукопожатием с Ораном и сказал:

– Вижу, что ты действительно на своем месте. Твои трифли это подлинный восторг, – он покосился в сторону чаши и добавил: – И судя по тому, сколько там голубых листочков, народ разделяет мое мнение.

Кимбер уже подсчитывал голоса, укладывая листочки в стопки. Женевьева побледнела так, что я даже испугалась: не хватил бы ее удар!

Она ведь старалась. Подкупила Гвинни, чтобы испортить мясо. Заказала лучшие коробочки и ленточки. И так и не поняла, что в еде важнее всего сердце и руки того, кто ее готовит, а не штамповка по единому образцу для всего королевства.

На мгновение мне стало жаль ее. Но только на мгновение.

– Люди, люди, спокойнее! – Кимбер поднял руку, призывая к тишине. Стопка голубых листочков была вполовину выше зеленой. – Ну сами, сами видите, кто тут победитель. Две, две победы у местной уроженки. Леди Макбрайд – победительница нашего конкурса!

***

– Я этого так не оставлю, – прошипела Женевьева. – Наш спор – просто глупое пари, юридической силы оно не имеет. Никуда я не уйду!

Это она сказала достаточно громко для того, чтобы услышали все. Кто-то заливисто засвистел, и в Женевьеву полетела коробочка от пирожного.

– Нет уж! – звонко крикнул кто-то из парней. – Проиграла – уходи!

– У нас таких не любят! – поддержали его мужчины.

– У нас все по-честному!

Я одарила Женевьеву ослепительной улыбкой и сказала:

– Ты можешь не уходить. Но у тебя просто ничего не будут покупать. Тебе же говорят: народ на пустошах любит честных. Так что умей проигрывать с достоинством.

Женевьева прошипела что-то неразборчивое, но определенно нецензурное, и выбежала из Зала собраний. Провожали ее заливистым свистом и веселыми возгласами. Когда хлопнула дверь и брань проигравшей оборвалась, то Мэри спросила:

– Джина, а у тебя в пекарне еще будут такие трифли?

Я с улыбкой посмотрела на Орана – тот кивнул и ответил:

– Трифли будут. С яблоком и ягодами. Вам понравится.

Не знаю, что в нем встревожило меня, но я вдруг схватила Орана за руку, ведомая тем глубоким чувством, которое, наверно, и было сутью истинной пары. Оран посмотрел мне в лицо и выдохнул:

– Прочь отсюда…

И выбежал на улицу, не оглядываясь. Я рванула за ним и, вылетев из здания, споткнулась и едва не упала, почти окаменев от страха.

В небо поднимался огромный дракон. Его чешуя была цвета старой бронзы, в глазах пылал огонь, а по мощной груди скользила полоса старого шрама. Вышло солнце – подсветило широко распахнутые крылья, превратив их в паруса волшебного корабля.

– Оран… – прошептала я, захлебываясь в невероятном, неведомом доселе восторге и облегчении.

Проклятие снято! Его больше нет!

Оран теперь свободен, наконец-то свободен! И мы сможем жить без оков, наложенных его родней!

На улицу высыпали поселяне – и закричали, замахали руками, принялись бросать шапки в воздух, приветствуя своего дракона. Я смотрела на бронзовую вспышку в небе, не в силах оторвать от нее глаз, и сердце наполняло то всеобъемлющее чувство, которое можно было назвать только любовью.

И это уже не было той любовью, которую дает суть истинной пары. Моя любовь проросла из дел – из поддержки, заботы, нежности.

И из общей работы, куда же без нее. Мы и дальше будем работать вместе – я собиралась сделать “Пекарню Джины” самой популярной на Макбрайдских пустошах, и никакие франшизы мне в этом не помешают.

Дракон сделал круг над поселком, начал снижаться, и я вдруг услышала голос Орана, звонко раскатившийся в голове:

– Держись! Сейчас мы будем летать!

Я и опомниться не успела – изогнутый драконий коготь подхватил меня за воротник пальто, под ногами раскрылась пустота, и земля вдруг оказалась далеко-далеко внизу.

Всюду был ветер. Я сразу же потеряла шапку, потоки ревущего воздуха поднялись и загрохотали в ушах, отхлестав меня по лицу. Дракон перехватил меня: теперь я не болталась, а была крепко и осторожно сжата в его когтях.

Наверно вот так в древности драконы похищали девушек из людских селений, чтобы взять их в рабыни.

– Не урони меня! – прокричала я, захлебываясь от восторга. Мир раскрылся подо мной весь, от края до края – лег горностаевой мантией: белым-бело, с темными мазками лесов и пятнами людских поселений.

С высоты он был бесконечно беззащитным и хрупким. И дракон, который мерно взмахивал крыльями, был его владыкой и хранителем. Тем, кто будет заботиться и оберегать всегда, как свою истинную.

Только теперь я поняла, чего все это время был лишен Оран – и что к нему наконец-то вернулось. И мы летели над Макбрайдскими пустошами вместе, разделив это возвращение на два сердца.