Текст книги "Драконьи булочки (СИ)"

Автор книги: Лариса Петровичева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Драконьи булочки

Глава 1

– Да что ж это делается? Благородную даму да по лицу, как какого извозчика!

Следующий удар отбросил причитающую домовичку в сторону, и маленькая домашняя помощница расплакалась. Кевин снова замахнулся на меня – прижимая к лицу носовой платок, я отступила так, чтобы между нами был диван гостиной.

Тот самый, на котором несколько минут назад Кевин лежал с какой-то растрепанной блондинкой в самой что ни на есть откровенной позиции. Когда я вошла, он как раз решил поставить блондинку по-собачьи, в свою излюбленную позу.

От стыда и горя мне хотелось кричать.

Все это время я, глупая, думала, что у нас счастливая семейная жизнь. Что мы искренне любим и уважаем друг друга.

И теперь все это смыло грязной водой измены, которую пока еще муж выплеснул мне в лицо.

Кевин никогда меня не бил. И вот ударил по лицу и по душе.

– Вот как ты, оказывается, навещаешь больную матушку! – бросила я, и Кевин даже зашипел от злости. – А я еще думаю, что она слишком часто начала болеть!

Госпожа Дорнан, моя свекровь, спустилась со второго этажа на шум как раз в тот момент, когда Кевин меня ударил. Сейчас на лице свекрови, которая наблюдала за скандалом, не было ничего, кроме нескрываемого удовольствия.

Она была счастлива. Торжествовала.

Старая дрянь ненавидела меня просто за то, что я жила на свете. Хорошо сказала обо мне только однажды:

– А, она свалилась с лестницы и чуть не расшиблась? Хорошо!

Я была незавидной парой для ее обожаемого сыночка – моя свекровь считала, что Кевин должен жениться как минимум на принцессе. Кроме титула, у меня был только маленький домик в деревне, да пекарня со скудным доходом. Но Кевину хотелось стать не просто солидным деловым человеком, но еще и лордом – а свадьба на бесприданнице была отличным выходом. Принцессы-то на него не даже не оборачивались.

Он считал, что вытащил меня из грязи – и думал, что по этой причине я буду молчать и терпеть все, что он только захочет.

– Не тебе решать, куда он ездит! – прошипела свекровь. Блондинка, прикрывая пышные телеса покрывалом, отбежала в сторону – встала у лестницы, испуганно переводя взгляд с Кевина на меня.

Даже в спальню ее не пригласили. Хорошо хоть не на коврике у двери пользовали.

– Мне, пока я его законная жена! – отрезала я. – Но это ненадолго. Подаю на развод, сегодня же!

Кевин и его мамаша расхохотались, словно мне удалась особо смешная шутка.

– Развод? – повторили они хором, и Кевин продолжал: – Опомнись, дура! На что ты жить будешь? Я все тебе купил, начиная с панталон!

– Как будто до этого я ходила голая и босая! – парировала я. Да, мягко говоря, до свадьбы я не была богачкой – но и нищенкой, которая благодарит за сухую корку, меня бы никто не назвал.

На какое-то мгновение в скандале возникла пауза. Я схватилась за голову, благодаря Небеса за то, что мы не успели завести детей. Сейчас я могу уйти. Просто уйти и не оглядываться. Выбросить из жизни три года нашего брака и забыть их, как страшный сон.

– Решила разводом пугать? – свекровь уперла руки в бока, став не благородной леди, а бойкой бабенкой, которая когда-то торговала рыбой и чудом умудрилась охомутать финансиста и подняться выше Мингамунского рынка. – За брак надо цепляться! Обеими руками! Тем более за такого, как Кевин!

– За какого “такого”? – устало спросила я. – За того, который шлюх даже до спальни не доводит?

Девица пискнула было, что она не шлюха, но я посмотрела так, что она мигом заткнулась.

Нет, я не должна кричать о разводе – жене положено молча терпеть всю грязь, которую муж выльет ей на голову. В Минарском королевстве так принято: незамужняя девушка или разведенная женщина не считаются полноценным человеком. Нет, ты, конечно, можешь не выходить замуж или разводиться, никто не отнимает у тебя права на выбор – но будь готова к всеобщему презрению и осуждению. К поджатым губам соседок и закрытым дверям в порядочные дома. К исчезающе малой возможности устроиться на работу.

Я понимала, на что иду. Но знала: если сейчас я сделаю вид, что ничего не случилось, то дальше будет только хуже.

Кевин станет водить шлюх не в дом своей матери, а в наш. И будет бить меня еще сильнее, если я посмотрю на него не так.

Ну уж нет. Я это терпеть не собираюсь.

– У нас был деловой союз, Кевин, – устало сказала я. Сумела взять себя в руки, сжать душу в кулак и не плакать. – От меня ты получил титул, я от тебя – деньги. Брачные обеты – это официальный договор, и ты его нарушил. Как относятся к предателям в деловых кругах?

– Да кто ты такая, чтобы… – начала было свекровь, но я презрительно бросила:

– Вот именно. Я Джина Сорель, леди Макбрайд, подаю на развод и отзываю свой титул. Будешь снова господин Дорнан. Титул лорда ты утратил, когда залез на эту потаскуху.

Кевин все понял сразу – и рванул ко мне, чтобы новыми ударами выбить все мысли о разводе. Но споткнулся об упавшую домовичку, которая по-прежнему причитала на полу, растянулся на ковре, и я не стала тратить времени даром.

Вылетела из дома в ветер и метель, бросилась по дорожке к поджидающему экипажу. Свекровь – теперь уже надо называть ее бывшей – выбежала вслед за мной, но преследовать не стала: остановилась на ступеньках и заорала:

– Да ты с голоду сдохнешь без моего сына! Дрянь неблагодарная!

Я не ответила. Выбежала за ворота, почти прыгнула в экипаж и приказала:

– Вокзал Гатери, скорее!

И только потом, когда извозчик хлестнул лошадку, поняла, что у ноги жмется что-то мягкое.

***

Опустив глаза, я увидела домовичку, которую ударил Кевин – в черном платье с таким же черным передником, она была неразличима во тьме.

– Ты решила поехать со мной? – спросила я, стараясь говорить спокойно и ласково. Домовичка издала глубокий прерывистый вздох и откликнулась:

– Если вы возьмете меня, леди Макбрайд. Я буду вам верной помощницей, обещаю!

Я подхватила ее на руки, усадила на колени. Домовые и домовички похожи на изящных кукол – маленькие и аккуратные, они обладают домашней магией, которая помогает им хлопотать по хозяйству и в две руки делать то, что сделали бы трое слуг. На Макбрайдских пустошах люди живут скромно и небогато, все делают сами, лишь изредка нанимая прислугу, так что домовых я увидела только тогда, когда вышла замуж и приехала в столицу.

– Как тебя зовут? – поинтересовалась я. Домовичка всхлипнула и ответила:

– Элли, леди Макбрайд. Элли из дома Черники.

– У меня небольшой домик в поселке Шин, Элли, – ответила я. – Для тебя там найдется место.

Раз уж я отправляюсь в родные края изгнанницей, разведенной женщиной, которой изменил муж, то лучше ехать не одной. На пустошах люди доброжелательны, мне не станут плевать в спину или показывать пальцем – но лучше все-таки иметь компанию. Просто так, на всякий случай.

– Хвала Небесам! – воскликнула Элли. – Я буду вам полезной, даю слово! Я все-все-все умею!

На вокзале я зашла в круглосуточное банковское отделение и подала запрос на раздел нашего общего с Кевином счета, на который три года назад ушло мое скромное приданое. На раздел и перевод ушла четверть часа и, получив выписки и банковские книжки, я вздохнула с облегчением.

Должно быть, Кевин решил, что я буду биться в истерике до утра – а потом приму его, склонив голову, как и полагается достойной жене. И он, конечно, не думает, что я не рыдаю, а действую.

Хотя, конечно, мне хотелось рыдать. Лечь где-нибудь, свернуться комочком и расплакаться, выплескивая всю боль, которая сейчас кипела во мне колдовским варевом.

Но я не могла себе этого позволить. Поэтому невероятным усилием воли сжала душу в кулак, улыбнулась банковскому клерку и спросила:

– У вас ведь можно подать заявление на расторжение брака?

Некоторые банковские отделения это разрешали, передавая бумаги сразу в суд, если у супружеской пары не было детей. Клерк вопросительно поднял бровь, потом усмехнулся так, словно удивлялся тому, насколько я дрянь, и положил передо мной лист бумаги.

– Заполните. И оплатите пошлину. Утром документы уйдут сразу в руки судье. Если заполните вот это заявление, то вас разведут даже без личного присутствия.

После того, как все закончилось, я вышла из банка, и мы с домовичкой побрели к вокзальным кассам. На наше счастье, поезд в сторону Макбрайдских пустошей уходил буквально через десять минут, а на Элли не надо было брать билет: домовых и домовичек считали видом багажа. Заплатив и получив билет, я со вздохом направилась в сторону нужной платформы.

Надо было все-таки заехать домой. Забрать хоть немного вещей, хоть смену белья, не говоря уж об украшениях. Но… впрочем, нет. Я все сделала правильно. Надо было думать о деньгах с семейного счета, которые Кевин обязательно увел бы куда-нибудь. На них я смогу приобрести все, что понадобится. Да и в домике на пустошах у меня остались вещи – платья, которые я носила до замужества. Будет, во что переодеться.

Я не была в родном доме уже три года. Вспомнились его стены из серого камня, острая крыша с рыжей черепицей, деревья маленького сада, которые по осени заметали все вокруг алыми листьями, а весной погружали дом в белые облака со сладким запахом. Сейчас зима – самое время варить глинтвейн, печь пироги и надеяться на лучшее.

Замуж я вышла весной. Весна это побег из дома, а осень и зима возвращение – так всегда было.

Вот и пришло время вернуться.

Когда мы с Элли поднялись в вагон и заняли место у окна, домовичка спросила:

– Что же вы будете делать, леди Макбрайд? Как жить?

На ее круглом личике с внимательными карими глазами отражалась искренняя тревога. Я ободряюще улыбнулась, стараясь не расплакаться, и ответила:

– В поселке Шин у меня есть дом. А еще – небольшая пекарня, весь поселок покупает там хлеб и выпечку. Мне есть, чем заниматься, Элли, и где брать деньги на жизнь. Я не нищенка.

Дому наверняка потребуется ремонт. За три года что-то обязательно пришло в негодность – так бывает во всех домах, которые покидают хозяева. Ну да ничего: я зажгу лампы, сварю крепкого кофе на маленькой кухне, а потом мы с Элли наведем порядок. И все обязательно будет хорошо. От предателя я избавилась, это самое главное.

– Ты будешь жить в моей детской, – продолжала я, и домовичка мечтательно вздохнула. Она и представить не могла, что когда-то у нее может появиться собственная комната. Обычно домовые живут в кладовых или погребах. – А я займу ту комнату, где раньше жили родители. В доме не слишком много места, зато очень уютно. Мы хорошо будем жить, Элли.

Поезд мягко качнулся и вокзал неспешно поплыл прочь. Элли прильнула ко мне, я обняла ее и, глядя, как уносится во тьму моя жизнь, все-таки заплакала.

Но слезы когда-нибудь иссякают, и надо браться за дело. А пока дел у меня не было, и я просто заснула.

И во сне мне явился незнакомец. Полностью обнаженный.

***

Проснувшись, я увидела, что Элли сладко спит рядышком, а солнце заливает знакомые пустоши, укутанные в белые зимние покрывала с разбросанными по ним крошками городов и поселков. Еще немного, и поезд прибудет в Макбрайд, главный город пустошей – там я возьму экипаж и поеду в Шин.

Мысли вернулись к сну – я редко их видела и не верила в то, что они приносят какие-то предзнаменования. Если снятся тебе вырванные зубы, то это болезнь родственника, приснится мальчик – будешь маяться, а как тогда трактовать то, что увидела я?

У незнакомца из моего сна было стройное сильное тело без изьяна, гладкая кожа и крепкие мышцы, но без той мясистой грубости, которая наполняет, например, бойца на ринге. Нет, он был, скорее, танцор или фехтовальщик – каждое его движение, осторожное и плавное, было уверенным и сильным.

Ну а то, что он стоял ко мне задом, красиво очерченным, упругим и плотным, означало, например, что жизнь повернулась ко мне именно этим местом.

Вот так всегда: не видишь снов, потом тебе приснятся впечатляющие булочки, а потом ты проснешься и увидишь их же, пусть и метафорически.

Впрочем, ничего. Нет повода переживать. Я избавилась от грязи в своей жизни, возвращаюсь домой, а если кто-то начнет шипеть в мою сторону, просто прикажу не продавать ему хлеба в пекарне. Пусть едет в соседний Бри за десять миль. Такие поездки зимой невольно заставляют думать, что можно говорить, а что лучше нет.

Элли шевельнулась и, сонно потирая глаза, спросила:

– Мы уже приехали, леди Макбрайд?

– Еще немного осталось, – ответила я.

Домовичка спрыгнула с сиденья, энергично растерла ладоши и похлопала себя по платью. Тотчас же расправились все складки, убралась дорожная пыль, а легкий ландышевый запах, который шел от маленького тельца Элли, стал прозрачнее и яснее. Довольно улыбнувшись, домовичка снова растерла ладоши и взялась уже за мое платье.

Несколько мгновений – и платье с бельем обрели идеальную чистоту и свежесть, а моя кожа сделалась такой, словно я только что вышла из ванной.

Надо же, как удобно, когда рядом с тобой домовой. Кевин держал в своем доме обычных человеческих слуг – ведь у лорда достаточно денег, чтобы это позволить, а если у тебя есть деньги, ты должен их показывать.

– Отличный способ привести себя в порядок в дороге! – поблагодарила я, и Элли смущенно улыбнулась.

– Спасибо, леди Макбрайд. Госпожа Дорнан никогда не благодарила своих домовых.

Я понимающе качнула головой.

– Она с вами не церемонилась. Всегда говорила Кевину, что для домового нет ничего лучше крепкого пинка.

Элли вновь издала прерывистый вздох.

– Мы слышали о том, что вы в своем доме не позволяете обижать слуг. И говорили, что и домовых не обидите, что у вас доброе сердце, – призналась она. – Как я хотела к вам попасть!

– Вот и попала, – улыбнулась я. – Теперь будем жить вместе.

Вскоре поезд остановился на знакомом вокзале, и, выйдя на перрон, я убедилась, что за время моего отсутствия здесь ничего не изменилось. Все то же угрюмое здание, покосившееся от времени, дождей и ветров, все те же часы, которые спешат на пять минут, но это никого не огорчает, все тот же почтмейстер дядюшка Спелл, который с важным видом принимает почту, готовясь развозить ее по поселкам. Мы с Элли были единственными пассажирами; увидев нас, дядюшка Спелл поправил форменное кепи и воскликнул:

– Лопни мои глаза, если это не Джина Сорель!

Я улыбнулась. Повезло же мне встретить главного сплетника: через час все пустоши будут знать о моем возвращении во всех деталях, и ничего не придется рассказывать самой. Люди еще и своего добавят сверху.

– Это я, дядюшка Спелл. Как поживаете?

– Да как поживаем, рукавом утираемся, небом укрываемся, – ответил почтмейстер. Понятно, у него по-прежнему привычка прибедняться. – А ты что к нам одна, без мужа? А это что рядом с тобой за кукла такая глазастая?

– Это моя домовичка, – ответила я. – А без мужа потому, что я в разводе.

Дядюшка Спелл присвистнул и сдвинул кепи на затылок.

– Ну, свезло дураку, что рот на боку, – произнес он и энергично подмигнул мне правым глазом. – У меня же родной племянник, Ричард Спелл, закончил свою академию! Сидит в центре Шина в лекарском пункте, а чего бы ему неженатому там сидеть? Ты как насчет стать госпожой Спелл?

От такого напора я даже рассмеялась. Мы с Ричардом ходили в одну школу, и в выпускном классе он прославился тем, что выпил десять пинт пива сразу, а потом пошел на урок физики, заснул на последней парте и пиво вылилось из него естественным путем всем на веселье. Нет уж, я, пожалуй, воздержусь от такого счастья. Хватит с меня дурных на голову мужчин.

– Я обязательно подумаю, дядюшка Спелл, – пообещала я, и мы с Элли пошли к экипажу.

Приехав в Шин, первым делом я решила заглянуть в свою пекарню: во-первых, надо было показать, что хозяйка вернулась, а во-вторых, хотелось перекусить и согреться – зима на пустошах это вам не столица, тут ветер пробирает до костей и выметает душу из тела. Раньше там были столики, за которыми подавали сэндвичи с ветчиной и сыром, кофе и выпечку, и я надеялась, что управляющий по имени Алпин, который присылал мне деньги и ежемесячные отчеты по продажам, оставил их на месте.

В поселке Шин ничего не изменилось за время моего отсутствия. Все те же домики из серого камня с рыжими крышами, те же улочки, вымощенные булыжником, знакомый шпиль церквушки, маленькие садики за аккуратными заборчиками и еловые венки с золотыми шарами на двери – я как будто никуда и не уезжала.

– А вот и моя пекарня, – сказала я, когда извозчик остановился в центре поселка. Пекарня пользовалась успехом: из дверей выходил народ, все окна были чисто вымыты, кренделек на вывеске хвастался подкрашенными боками, а на доске объявлений было выведено мелом “Сегодня заварные пирожные с вишневым кремом!”

А под этими словами почему-то был нарисован дракон. Он раскинул крылья, распахнул пасть, а в лапах нес круассан. В рисунке было определенное мастерство.

Элли даже ахнула.

– Заварные пирожные! – воскликнула она. – С кремом! Это же столичная выпечка!

– Пойдем попробуем, – пригласила я и поднялась по ступенькам к двери. – Хочу посмотреть, при чем тут дракон.

***

В пекарне царил яркий свет и идеальная чистота. Большая витрина состояла из двух частей: с одной стороны пирожки с разными начинками, с другой сладкая выпечка, за спиной продавца полки с хлебом. Почти все столики у окна были заняты: жители поселка лакомились теми самыми заварными пирожными, о которых сообщала вывеска. Раньше столиков было три, а теперь пять – значит, дела идут хорошо. Запахи клубники и вишни, свежесваренного кофе и хлеба, только что вынутого из печи, окутали голову и одурманили так, что я готова была съесть все, что только есть на витринах.

Пшеничные батоны, ржаные караваи, багеты с чесноком и зеленью, россыпи булочек всех цветов и размеров, треугольнички со смешным названием мясняшки, ягодные корзиночки, круассаны, профитроли… глаза разбегались, а рот наполнялся слюной.

– Госпожа Джина! – Алпин передал покупательнице пакет с хлебом и прижал руку к сердцу. – Счастлив, искренне счастлив снова видеть вас в родных краях!

Высокий, черноволосый, с подкрученными усиками и хитрыми темными глазами, одетый в модную белую рубашку, которая старательно выделяла каждую черточку сильного тела, Алпин был тем еще пройдохой. Когда-то он уехал учиться в столицу, вернулся с разбитой физиономией и без гроша в кармане, и с тех пор работал на меня.

У него отбоя не было от поклонниц, которые в день всех влюбленных засыпали Алпина бумажными сердечками, но вот что удивительно, дело никогда не доходило до каких-то скандалов с нарушением девичьей чести. Ни один отец не бегал за ним с вилами, ни один парень не приглашал выйти раз на раз.

Чудеса.

– Добрый день, Алпин! – улыбнулась я, стараясь не обращать внимания на взгляды любопытных.

Посетители пекарни мигом оторвались от тарелок и чашек и уставились на меня. Еще бы, Джина Сорель вернулась! Интересно, почему она без мужа? Что тут за история?

– Как ваши дела, как поживаете? Сегодня у нас еще круассаны с клубничным джемом! Новинка! – важно сообщил Алпин. – Как раз собирался выйти на улицу и написать новое объявление! А кто эта милая леди?

Домовичка даже раскраснелась от такого комплимента: никто в столице, даже слепой, пьяный и душевнобольной, не назвал бы ее леди.

– Элли из дома Черники, – с достоинством ответила она и сделала книксен. – Я домовая.

Народ в пекарне зашумел и заговорил, поражаясь такому диву в наших краях. Алпин тем временем собрал на большую тарелку круассаны с шоколадом, пирожные с кремом и треугольные сэндвичи с ветчиной, сыром и маринованными огурцами и ослепительно улыбнулся.

– Ваш кабинет по-прежнему вас ждет, госпожа Джина! – произнес он. – Кофе сейчас сварю.

Вот и замечательно. Я обошла витрины, направляясь в сторону лестницы на второй этаж, где был мой кабинет и несколько комнат, и бросила взгляд в основную часть пекарни, где стояли печи. Большой Джон Ибхардссон, гном из Подгорья, по-прежнему работал с хлебом: сейчас он как раз выкладывал на противни новые батоны, чтобы отправить их в печь. А за отдельным столом стоял незнакомый мужчина и месил тесто для круассанов.

Я замерла – потому что это было все, что угодно, но не работа с тестом.

Магия. Любовь. Страсть.

Он был высоким и стройным, вьющиеся темные волосы прятались под тонкой полупрозрачной шапочкой, которую всегда надевают повара и кондитеры. Узкое лицо с прямым носом, острыми скулами и внимательными черными глазами выглядело сосредоточенным и напряженным. Идеально белая рубашка и такие же белые штаны мягко окутывали тело – а руки, сильные и в то же время нежные… да, как я и заметила, руки месили тесто.

И делали это так, что я смотрела и невольно представляла себя на месте теста.

Потому что незнакомец прикасался к нему так, как мужчина, всей душой погруженный в любовь, прикасается к своей женщине.

То легко, почти невесомо. Трепетно. С восторгом, который заставляет волосы подниматься дыбом.

То с той силой, которая пронзает все тело обжигающей сладкой судорогой.

Невозможно было смотреть на эти руки и не думать, как они могут обнять. Как они скользят уже не по тесту, а по твоему телу.

– Это еще кто? – спросила я, стараясь говорить спокойно и безразлично. Большой Джон поставил поднос в печь, обернулся на мой голос и поднял руку, приветствуя.

– О, госпожа Джина вернулась! – улыбнулся он. – Как ваше ничего?

Незнакомец и бровью не повел, словно вообще не услышал ни моего вопроса, ни слов гнома – он продолжал работать с той вдохновенной сосредоточенностью, которая окутывает художников и поэтов. Зато Алпин смущенно кашлянул и произнес:

– Как раз о нем я и хотел с вами поговорить.

Мы поднялись на второй этаж, я вошла в свой кабинет и с нескрываемой радостью поняла, что он не выглядит покинутым и заброшенным. На темной мебели, которую купил еще мой прадед, не было ни пылинки, ковер был идеально чист, окна вымыты, а шторы выстираны. Алпин поставил поднос на стол, и Элли тотчас же сцапала сэндвич. Я села в кресло, довольно вытянула ноги и только сейчас поняла, как сильно устала.

Вчерашний вечер и ночь в дороге выпили из меня все силы. Сейчас Кевин, должно быть, уже получил сообщение о разводе и разделе имущества. И он, разумеется, рвет и мечет – потому что развод из-за супружеской неверности это то, что способно разрушить не только мою репутацию.

Кто захочет иметь дело с человеком, способным на предательство? Это женщинам положено понимать и принимать – а партнеры отнесутся настороженно и на всякий случай станут избегать.

Ладно. В Пекло Кевина, у меня началась новая жизнь, и с ней надо разбираться.

– Так вот, его зовут Оран Боллиндерри, – сказал Алпин. – Педха уволилась, у нее дочь вышла замуж и родила тройню, ну и она рванула на родину, помогать с внуками… А тут этот парень. Я его нанял и не пожалел, но… вы только поймите меня правильно, госпожа Джина, от него же сплошной доход и в выпечке он не просто мастер, он бог!

– Этот круассан тоже он пек?

Я разломила круассан. Нежнейшее воздушное тесто, шоколадный крем, плотный и щедро положенный – это и правда столичное лакомство. А какой запах! Голова так и плывет.

– Да, – кивнул Алпин. – Вся сладкая выпечка это его работа, сюда за ней приезжают и из Бри, и из Хапфорта, и даже из Эшфорта заглядывают. Но… в общем, госпожа Джина, вы только не бойтесь, но… он дракон. И на нем проклятие.

***

Я вопросительно подняла бровь.

Дракон это явно не тот, кто будет печь круассаны в пекарне на пустошах. Они владеют банками и торговыми сетями и почти не общаются с людьми, потому что считают людей пылью на своих ботинках. Гордые, властные, заносчивые – все это о них, о драконах. И то, что один из них сейчас месил тесто внизу, было чем-то неправильным. Противоестественным.

Такого не могло быть, потому что не было никогда.

– Вы, наверно, обратили внимание, – продолжал Алпин. – Он странный парень, не от мира сего. Лепит пирожные, как автоматон, а мыслями где-то… я не знаю, где, и есть ли там какие-то мысли.

Да, я заметила, что Оран был погружен в работу так, что ничего не видел и не слышал. Но в нем я не заметила ничего от автоматона, механического человека, который стоял у станка на фабрике. Оран был охвачен вдохновением. Он искренне наслаждался тем, что делал.

Круассан в его руках был как маленькая картина.

– Ты сказал о проклятии.

– Верно, он проклят. Я не знаю, что там у него случилось с драконами его дома, Оран ничего не сказал. Он вообще не слишком-то разговорчив. Но вот тебе факт: его прокляли и изгнали. Когда он приехал в Шин и пришел в пекарню, я вообще решил, что это юродивый. Грязный, тощий, трясется… ну я, как положено, помог человеку. Накормил его, напоил, дал пару монет, а он попросился на работу.

Дракон с проклятием. Кажется, мои неприятности только начинаются.

Драконья магия особая, она не такая, как у людей или гномов – очень заковыристая, злобная и темная. Они проклинают тех, кто нарушил какое-то правило, изгоняют их – и беда в том, что ты никогда не знаешь, как проклятие заденет тех, кто находится рядом.

Испепелит. Превратит в лягушку. Покроет тело незаживающими язвами.

– И ты, сволочь такая, взял на приготовление еды дракона с проклятием?! Да тут все пустоши вымереть могли! – я так разволновалась, что даже хлопнула ладонью по столу.

Макбрайдские пустоши – это бесконечные лиги, заросшие вереском, с рассыпанными по холмам и полям городишками и поселочками. Народу здесь немного, жизнь не самая богатая и веселая, весь промысел – это добыча фейского волоса, минерала, который потом отправляют в столицу для фармацевтики.

Когда-то мои предки владели пустошами, потом родовые капиталы спустил распутный прадед, земли в итоге перешли в казну, и от прежних богатств и власти у моего дома остался только титул – звучит громко, но по факту ничего не значит. Но я все равно относилась к пустошам и людям, которые здесь жили, так, словно отвечала за них – этого было не истребить.

И сейчас во мне вспыхнула такая ярость, что даже зубы заныли.

Элли испуганно вжалась в угол дивана, стиснув в руках остаток сэндвича. Алпин вскинул руки примиряющим жестом.

– Нет-нет, госпожа Джина! Его проклятие не на руках, а на душе! – заверил он.

– Это он сам так тебе сказал? – угрожающе сощурившись, поинтересовалась я.

– Это и так видно, он не может обращаться и дышать огнем, – сообщил Алпин. – Ну и заверяющие бумаги при нем тоже были: он скован проклятием, которое никак не влияет на окружающих. Я видел. В ваш сейф положил. Госпожа Джина, ну не волнуйтесь вы так! Если бы что, уже давно бы все проявилось. А он два с половиной года тут бублики с кремом делает, и ничего.

– Вот именно, – пробормотала я. – И все о нем знают?

Алпин улыбнулся той улыбкой, за которой местные барышни бегут, сбрасывая панталончики.

– Ни одна душа! – заявил он. – Нет, ну знают, что есть повар, да. Что этот повар странный – тоже знают. А что он дракон с проклятием – об этом ни единая душа не в курсе. Я дракончика нарисовал просто так, для красоты. У мясника на вывеске выверна, а мы чем хуже?

– Виверна, – поправила я и пробормотала: – Странный повар. Не люблю я странных. А если он стекла в крем насует от своей странности?

– Ни в коем случае, – твердо заявил Алпин. – Выпечка для него это святое. Джон однажды какой-то бублик уронил, так у Орана чуть истерика не случилась.

Я со вздохом попробовала круассан и застыла, мечтательно прикрыв глаза. Это было, как поцелуй возлюбленного после долгой разлуки – сначала робкое, почти неуверенное прикосновение, а потом сладкая волна, которая все тело наполняет восторженной радостью.

– Хорошие круассаны, – сдержанно заметила я. Ни к чему показывать, в каком я от них восторге. А ведь еще и заварные пирожные надо попробовать! – Так за что же его изгнали и прокляли?

Алпин посерьезнел.

– За убийство сородича, – сказал он и я схватилась за голову.

В моей пекарне работает убийца! Прекрасно, черт возьми! Только этого и ждали.

Одна новость удивительнее другой.

– И кого он убил?

– Не знаю. Оран не рассказывал. Но в бумагах, которые были с ним, написано именно об убийстве сородича.

– Прекрасно, – пробормотала я. – Просто прекрасно. Шеф Ристерд о нем знает, надеюсь?

В Шине был полицейский участок, в который обычно притаскивали тех, кто перепил в пабе, чтоб проспались за решеткой и подумали о своем поведении. Шеф Ристерд, широкоплечий здоровяк с кулачищами молотобойца, умел произвести впечатление. Все бузотеры поселка знали, как крепко он может бить.

– Знает, конечно, но я сомневаюсь, что у него есть душа, – ответил Алпин. – Каждый день берет у нас коробку корзиночек с ягодным муссом, ну и всякое хлебное. Меру знает.

Ничего удивительного. В таких местах полиция всегда кормится от народа.

– Как думаешь, он опасен? – спросила я. – Ты людей знаешь, я тебе верю.

Алпин печально улыбнулся.

– Не опаснее паучка. Госпожа Джина, ну вы сами понимаете: в наших краях дурные люди не задерживаются. Им тут ловить нечего, выгод и профитов нету. А он живет, не тужит. Я ему комнатушку выделил в конце коридора, вы простите за самоуправство.

– Ничего, – вздохнула я. Моя тревога, вспыхнувшая сначала, потихоньку стала успокаиваться. Ну да, дракон. Да, с проклятием. Ему тоже надо где-то жить.

А если его выпечка приносит пекарне солидный доход, то и слава Богу.

– Ты обещал мне кофе сварить, – напомнила я. – И позови этого Орана сюда, пожалуйста. Хочу с ним познакомиться.