Текст книги "Вдова живого мужа"
Автор книги: Лариса Шкатула
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)
ГЛАВА 12
– А как там, кормилица, твои занятия на почве ликвидации безграмотности? – внешне безразлично поинтересовался Подорожанский, ведя Виринею Егоровну под руку, в то время как Ян нес рядом его чемодан. – Небось, уже и газеты читаешь?
– Буквы я, Алешенька, многие знаю, – потупилась старушка, – да вот складываются они плохо! Как начну бекать да мекать – ну чистая овца! Да шибко ли интересна тебе моя грамотность? Небось, Зою вспомнил?
– Она, кстати, здорова?
– Здорова, милок, здорова, чего и тебе желает!
– А чего вдруг ты, Егоровна, с таким сердцем это говоришь?
– А то, родимый, что ты со своей медициной так бобылем и останешься! Прости, что и скажешь!.. Зоинька-то замуж выходит!
– Так быстро? Меня же всего неделю в Москве не было!
– Хорошие в девках не засиживаются. Всяк их побыстрее поймать норовит, пока другие не перехватили.
– Да уж, мне за ними не угнаться! И за кого же она выходит?
– За Знахаря, – подал голос Ян.
– За Алексеева, значит? Хороший у девушки вкус: и человек он славный, и врачом настоящим будет! А мне что ж… Значит, не судьба! Да и стар я для нее.
– Только тем и утешайся! Годы идут, а внучка мне, видимо, так и не дождаться!
– Кстати, Алексей Алексеевич, – вспомнил Ян, – он ведь просил вам приглашение на свадьбу передать.
– А что, я пойду, – оживился Подорожанский, – давно на свадьбах не гулял. На который час назначено?
– На шесть вечера.
– Видишь, Егоровна, я ещё и отдохнуть успею. Пироги-то напекла? – спросил он ворчливо.
– Напекла. Твои любимые, с капустой. И с рыбой.
– А рыба откуда?
– Семеныч сома принес. Денег брать не стал, а вот бутылочку спирта, что я на орехах настаиваю, забрал. Говорит: "Такую в магазинах не купишь…"
– Добытчица ты у меня!
У их дома Ян попытался распрощаться, но и профессор, и Виринея Егоровна и слышать о его уходе не хотели.
– Мне же ещё на свадьбу переодеться надо, – слабо сопротивлялся Ян.
– Знаю я твое переодевание! – отмахнулся Подорожанский. – У тебя же одна рубашка, да и то, небось, на тебе?
Ян смутился.
– Вот видишь, а я, между прочим, тебе подарочек привез. Как раз к такому случаю… А ещё я кое о чем догадался! – профессор погрозил пальцем. – Думаешь, один ты можешь в душах читать?
– Внутри – это ещё не значит в душе, Алексей Алексеевич. В душе я пока не умею.
– А я умею. Доказать? Пожалуйста! Ты наконец познакомился с девушкой.
Ян уже успел поставить чемодан на пол в прихожей, а то от удивления мог бы его и выронить.
– Откуда вы знаете?!
– От верблюда! – самодовольно поднял брови Подорожанский и расхохотался. – Какой же ты ещё мальчишка, Янек! Откуда! Да у тебя же все на лице написано. Чтобы это прочитать, нужен всего лишь житейский опыт…
Проскользнувшая в квартиру раньше их Виринея Егоровна уже звенела на кухне посудой, но, несмотря на возраст, слух у старушки был отменный.
– Пошто моего любимца обижаешь? – крикнула она. – Ужо смотри мне!
– Дожил! – переодеваясь, жаловался Подорожанский. – Раньше всегда я был любимцем, а сейчас какой-то студентик… Не на того ставишь, Егоровна, неизвестно, что из него получится, а я – вот он, готовый профессор… Может, в кухне пообедаем?
– Еще чего! – возмутилась Виринея Егоровна. – У нас сегодня праздник!
– Какой такой праздник?
– Совсем плохой стал, – шутливо посокрушалась появившаяся в дверях старушка. – Хозяин приехал, вот какой!
Между тем Алексей Алексеевич распаковал чемодан.
– Сначала – женщине! – торжественно произнес он и позвал: – Иди, Егоровна, принимай подарок!
Он вынул из пакета белую кружевную пуховую шаль.
– Куда же мне такую красоту? – ахнула кормилица. – Больших деньжищ, небось, стоит?
– Куда-куда, – рассердился профессор. – Носить! А насчет деньжищ шибко-то не воображай! За что тут платить, когда сплошь дырки?
Он засопел и отвернулся, увидев, как по лицу растроганной Виринеи Егоровны поползли слезы.
– Так я и знал!.. Надеюсь, вы, молодой человек, над моим подарком не станете причитать?
Он небрежно вручил Яну пакет с белой мужской сорочкой, покрытой белой же вышивкой. Ян смотрел на неё во все глаза, как Золушка на хрустальные туфельки. Он мысленно представил сорочку на себе в сочетании со старенькими брюками и худым пиджаком, и невольно вздохнул.
– Няня! – крикнул Подорожанский, делая вид, что не замечает Янековых раздумий. – Ты не помнишь, где мой институтский костюм?
– Дак в шкапе, батюшка, куда ж ему деться?
– Неси!
– На что он тебе? – Виринея Егоровна перевела взгляд с Подорожанского на застывшего Янека и кивнула: – Бегу, родимый, несу!
Янек все ещё не понимал причины их суеты, пока из шкафа не был вынут со всеми предосторожностями дорогой черный костюм, сшитый, судя по всему, ещё в начале века.
– Не успели мне сшить этот костюм, как я из него вырос, – вздохнул профессор. – Буквально за два года набрал "солидности" килограммов на десять… Примерь-ка ты, дружок, может, тебе подойдет?
– Алексей Алексеевич, – растерялся юноша, – я не могу!
– Можешь! – рассердился тот. – Что же мне его, на барахолку нести? А у тебя девушка появилась. Примеряй, не зли меня!
Пиджак оказался Яну немного великоват, а брюки коротковаты.
– Брюки-то я в момент удлиню, – заглянула ему в глаза Виринея Егоровна. – Бери, Янек, Алеша тебе от чистого сердца дарит! А от меня галстук прими, давай я тебе его бантом завяжу… Гляди, Алешенька, какой красавец! Перед таким любая девка не устоит!
За обедом они засиделись. Ян давно чувствовал себя своим в доме профессора и, хотя старался не злоупотреблять гостеприимством старших товарищей, бывал здесь с удовольствием, восполняя этими встречами тоску по домашнему теплу, которого у него давно не было.
В половине шестого Ян должен был встречаться на условленном месте с Таней. Времени у него оставалось совсем мало, и Ян предложил Подорожанскому отправиться вместе.
Девушка стояла на самом ветру, не догадываясь хотя бы спрятаться в подворотне, а когда мужчины подошли поближе, они увидели, что лицо у Тани залито слезами, и она продолжает тихо плакать, всхлипывая как ребенок.
– Янек, – она посмотрела на него своими большими глазами, в которых плескалось отчаяние, и перевела взгляд на профессора. – Здравствуйте… Я выскочила на минутку, предупредить, чтобы меня не ждали. Моя мама… Она заболела, я не могу её оставить.
– Что с вашей мамой? – мягко спросил Подорожанский.
– Не знаю, – даже в неверном свете уличного фонаря было видно, как покраснела Татьяна; она вообще легко краснела и оттого смущалась ещё больше. – На первый взгляд у неё все здоровое: печень, сердце, почки, но она слабеет день ото дня, а я ничего не понимаю в медицине…
Ян, обычно спокойный и легко забывающий огорчения, от волнения девушки и сам разволновался. Он взял её за руку:
– Не стесняйтесь, Танюша, мы ведь не случайные прохожие, а профессор Подорожанский – светило советской медицины.
– Правда? – Татьяна обратила сияющие глаза на Алексея Алексеевича, но тут же спохватились: – Вы ведь собрались на праздник, а тут я со своими бедами…
– А у нас есть свободных минут пятнадцать, – обратился профессор к Яну, как будто тот, а не он, был старшим.
– Конечно, Алексей Алексеевич, если мы и ненамного опоздаем, нам все равно будут рады!
В небольшой комнате на застеленной кровати лежала женщина в темно-зеленом шерстяном платье с наброшенной на ноги изрядно потертой беличьей шубкой. На её бледном как мел лице выделялись такие же большие, как у Татьяны, глаза, только не серо-голубые, а скорее, серо-зеленые. Пряди красивых русых волос, уложенные, очевидно, прежде в безукоризненную прическу, теперь в беспорядке падали на мраморный лоб.
Она напоминала утонченный изысканный цветок с надломленным стеблем, и выглядела скорее старшей сестрой Татьяны, чем её матерью.
– Господа, вы ко мне? – прошептала она и сделала попытку подняться. – Неудобно, я так некстати расхворалась…
– Лежите, лежите, – Подорожанский привычным жестом взял её за запястье и, вытащив из жилетного кармана часы, принялся считать пульс.
– А вы – кто? – спросила его мать Татьяны.
– Врач.
– Но у меня ничего не болит. Просто временами кружится голова…
– И в обмороки падаешь! – всхлипнула Татьяна.
– Танюша, зачем ты об этом говоришь? Обычная женская слабость!
– Извините, сударыни, – проговорил Подорожанский, – мне нужно сказать два слова наедине моему молодому другу.
Они вышли в общий коридор, странно пустой для коммунальной квартиры и этого времени суток.
– Ян, одна нога здесь, другая там, лети ко мне домой! Захвати мой докторский чемоданчик и скажи Егоровне, пусть нальет в банку горячего бульону, да пирогов завернет. Проследи, чтоб укутала потеплее…
– Алексей Алексеевич, – высказал удивление Ян. – Впервые вы меня к больной близко не подпустили! Разве моя помощь вам больше не нужна?!
– Твоя помощь нужна тысячам других больных, – потрепал его по плечу профессор, – а здесь… У Танечкиной мамы типичное истощение, отсюда и голодные обмороки. Ее кормить надо, батенька!
Виринея Егоровна просьбе Подорожанского не удивилась, быстро приготовила все необходимое и вручила Яну. Он в который раз подивился расторопности и сообразительности старушки.
Когда он, запыхавшись, вошел в комнату Филатовых, профессор о чем-то оживленно беседовал с матерью Татьяны. Вернее, Подорожанский рассказывал что-то веселое, а женщина с улыбкой кивала. Сама Таня сидела на стуле, так и не сняв пальто. Профессор поднялся навстречу Яну, забрал все, что тот принес и скомандовал:
– Живо бери Татьяну, и через минуту чтобы вас здесь не было!
– Но я не могу оставить маму одну, – запротестовала девушка.
– То есть как это "одну"? – нахмурил брови Подорожанский. – Вы меня за человека не считаете? Или моего профессорского звания недостаточно для того, чтобы посидеть у кровати Александры Павловны?!
Татьяна опять покраснела.
– Я не то хотела сказать. Просто я подумала, что вы не обязаны…
– Не волнуйся, Танечка, – улыбнулась старшая Филатова. – Алексей Алексеевич любезно согласился побыть возле меня. Думаю, мы можем ему довериться…
– Поплавский, я вами недоволен, – проговорил Подорожанский. – Раньше вы были куда расторопнее… Ну посуди сам: студенческая свадьба! Что будет делать среди молодежи такой старый мухомор, как я? А с Александрой Павловной нам найдется, о чем поговорить. Так что идите и рано не возвращайтесь!
Молодые люди покорно пошли прочь, а у порога Татьяна замешкалась и выпалила профессору:
– А вы вовсе и не старый!
Подорожанский с Александрой Павловной засмеялись.
По улице они шли рядом, но брать Таню под руку Ян не решался, а осмеливался только в редкие минуты поддерживать её под локоть, если она спотыкалась или могла оступиться.
Непонятная робость овладела им. С девушками, встречавшимися ему прежде, Ян вел себя не в пример смелее. Не то чтобы был развязан или чересчур настойчив, а просто чувствовал себя в своей тарелке: ко времени находил нужное слово, мог удачно пошутить или что-нибудь кстати рассказать, а к Татьяне боялся прикоснуться, и вообще его язык точно примерзал к небу.
Татьяна сама невольно пришла к нему на помощь, потому что он уже несколько минут тщетно пытался придумать, о чем завести с нею разговор.
– Как вы думаете, Янек, профессор действительно установил мамину болезнь, или он меня успокаивал, найдя у неё что-то очень серьезное?
– Нет, Алексей Алексеевич вас не обманул, да и вы же сами сказали, Танечка, что у вашей мамы внутренние органы здоровы.
– Потому что я так вижу, – опять смутилась девушка, – но ведь может быть, что мое внутреннее зрение отчего-то искажается! У мамы вроде все здоровое, а свечение вокруг тела слабое, колеблющееся. Выходит, она нездорова, а в чем дело, я понять не могу.
Ян вздрогнул. Девушка совершенно спокойно говорила, что видит не только то, что у человека внутри, но и какое-то свечение вокруг него! А если у неё не в порядке с головой? Он сосредоточился, но никаких отклонений в ней не почувствовал. Вообще, он раньше считал: то, что может он сам, не могут другие. Ян так и жил с чувством непохожести на других и оттого испытывал некоторое превосходство над простыми смертными. Татьяна же, наоборот, была непохожа на других, а жила так, будто все вокруг этими способностями обладали. Какое такое свечение вокруг тела? Можно подумать, это – само собой разумеющееся!
– Таня, – спросил он осторожно, – то, что вы называете свечением, есть вокруг каждого человека?
– Конечно! – девушка даже остановилась, удивленная его непонятливостью. – Вокруг вас, например, оно зеленоватое.
– И вы всегда это видели?
– Не всегда, – задумчиво проговорила девушка, – только после того, как я стала вглядываться. А потом я к этому так быстро привыкла, что временами мне кажется, что такое видят все люди… Я не знаю, как правильно оно называется? Может, ореол? Или нимб? Знаете, как у святых на иконах.
– Что нужно сделать, чтобы его увидеть?
– Я же говорю, вглядеться! Когда я болела тифом и лежала в больнице с высокой температурой, я подолгу не открывала глаз: больно было смотреть на свет. Но ведь так просто лежать скучно. Я стала пытаться смотреть с закрытыми глазами. Сначала выходило плохо, все виделось нечетко. А с каждым днем у меня получалось все лучше, я могла видеть все дальше, даже через препятствия, ну там, через стены… Вам, Янек, наверное, неинтересно, а я разболталась, остановиться не могу. Кроме мамы я об этом не могла никому говорить, а она уже сказала товарищу Головину…
Она замолчала, наверное, опять засмущалась, а Ян не мог подобрать слов, чтобы сказать ей, как ему интересно все, что касается её, и что он мог бы слушать её всю жизнь!
Правда, сказал он ей вовсе не то, что собирался:
– Возможно, вы, Таня, не согласитесь, но я все же хотел бы попросить вас… Давайте перейдем на "ты". А то мои друзья… Они наверняка начнут подшучивать над нами. Мы могли бы сделать вид, что давно знакомы…
– А почему они станут подшучивать над вами? – Таня подняла на него глаза, и у Яна опять екнуло сердце.
– Потому что прежде никто из них не видел меня с девушкой, а я, честно говоря, позволял себе над ними подшучивать: мол, девушки отнимают их время и мешают учиться… Конечно, это не очень красиво, они даже за это кличку мне дали – Монах!
Таня засмеялась и взяла его под руку.
– Попробую, но вы учтите, Янек, у меня ещё никогда не было молодого человека!
В студенческой столовой все уже собрались, но не спешили усаживаться за столы. Юноши кучкой стояли по одну сторону от двери, девушки – по другую. Гости в основном были между собой знакомы. Если же приходил незнакомый юноша, он попадал под опеку Поэта: незнакомую девушку принимала в объятия его подруга Элеонора, в которой Поэту, по мнению его друзей, могло понравиться только имя…
Сейчас девушки окружили невесту и поправляли её прическу, платье, оглаживали, одергивали: лицезрение подруги, вытянувшей счастливый билет, даже если не все они были в этом уверены, волновало, будоражило их. Каждая примеряла его на себя, прикидывала, что ей подходит, а что она сделает совсем не так.
Таня к стайке девушек подошла осторожно: ей не хотелось привлекать к себе внимание. Она никого не знала и потому поскорее сняла с себя пальто, которого стеснялась. Оно было даже не мамино, а одной маминой подруги, которая считала, что лучше выглядеть неуклюжей, но быть в тепле, чем валяться с воспалением легких!
А вот платье на Танюше было мамино – Александра Павловна танцевала в нем на выпускном балу в женской гимназии. Красивое платье. Его ушивать почти не пришлось. Вот только в носок бальных туфелек пришлось ватку подложить: великоваты оказались. Правда, после валенок с галошами ощущать их на ноге было несказанно приятно. А волосы Танюше причесывать не надо ладонью только провела, и все!
Знахарь, то бишь жених, Яну обрадовался несказанно, но сразу журить принялся.
– Где ты бродил, бедовая головушка? Я уж тянул время, тянул, капризничал, сколько мог – не хотелось без тебя начинать. Подорожанскому мое приглашение передал?
– Передал. А профессор вам с Зоей счастья пожелал, – Ян вручил Знахарю сверток с подарком. – Ты уж на него не обижайся. Как говорится, нежданный больной у него. Я хотел его подменить – не согласился ни в какую!
Знахарь поискал глазами Поэта.
– Светозар! Совсем нюх потерял? Кто гостей за стол усаживать будет?
Ян торопливо разделся. Он уже забыл о своем новом наряде и вспомнил, только увидев восхищенно завистливые взгляды товарищей.
– Ну ты и вырядился! Ограбил, что ли, кого?
Студенты не замечали ни устаревшего фасона, ни пиджака с чужого плеча: перед ними предстал совсем другой Ян – хорошо одетый и, как выяснилось, по-настоящему красивый. Возможно, им только теперь, при взгляде на него, стало ясно, как меняет человека хорошая одежда!
На девичьей стороне тоже царил переполох. Платье невесты померкло рядом с платьем Татьяны, о чем ни она сама, ни её мама, давно не бывавшие на подобных праздниках, просто не подумали.
– Так вот вы какая! – с завистью сказала ей Зоя.
– Разве вы что-то слышали обо мне? – удивилась Таня.
– Не слышала. И даже не догадывалась, что у Поплавского есть девушка. Теперь понятно, почему он ни на кого не обращал внимания!
Как раз в это время Поэт стал загонять всех за накрытый стол, так что Ян поспешил предложить Тане руку. Он только потом это осознал. Никто парня не учил, но внутри него будто кто-то знал, как обращаться с такими вот интеллигентными девушками. И он был счастлив, ведя её к столу, такую хрупкую и невозможно красивую.
А Таня шла рядом, опустив голову, потому что не могла смотреть на Яна – он казался ей ослепительно красивым, и, наверное, рядом с ним она выглядит просто безволосым гадким утенком…
За столом Яна и Таню посадили рядом с молодыми, так что Знахарь в перерыве между криками "Горько!" успел шепнуть ему:
– Ишь, скрытный, какую глазастую от нас прятал! Боялся, что уведу?
– Боялся, – улыбнулся Ян. – Ты у нас известный донжуан!
Знахарь самодовольно улыбнулся и положил руку на плечи Зое, теперь уже своей жене, поскольку днем молодые люди успели расписаться. Но долго изображать известного сердцееда он не смог, а опять стал привычным добродушным товарищем, чьи глаза прямо-таки лучились от счастья: жениться на любимой девушке – кто об этом не мечтает?! Особенно, если она такая милая, с этими ямочками на щеках. Вот только в глазах её ещё теплится грусть…
Зоя и вправду грустила. Она думала, что Ян, узнав о её замужестве, хотя бы посокрушается, а он даже не расстроился. Сидит рядом с какой-то кралей, глаз с неё не сводит… Да будь у нее, у Зои, такое платье, и она выглядела бы не хуже!
Зоя вздохнула, прощаясь со своей заветной мечтой. Этот юноша не заметил её любви и никогда не узнает, а тот, кто понял её сердце и позвал за собой, получит всю её нерастраченную нежность. И может, тогда этот воображала Поплавский поймет, мимо какого счастья в жизни он прошел…
Впрочем, раз от разу целуясь с Петром, она почувствовала, что это начинает ей нравится. Коренастый, широкоплечий её жених – уже муж! – обладал скрытой силой и притягательностью, а такая чуткая девушка, как Зоя, не могла этого не почувствовать. "Дай Бог нам с Петенькой счастья!" – вдруг суеверно подумала она, подставляя ему губы для поцелуя; первая юношеская любовь медленно уходила из её сердца, нежно улыбаясь: "Прощай, Зоинька!"
Со стороны, где сидел Поэт, Яну пришла записка в стихах.
Монах проповедовал нам воздержание,
А сам где-то там промышлял, все отринувши!
Ребята, объявим ему замечание
Или побьем, одеяло накинувши!
– Что это? – испуганно пробежала текст глазами Таня, которой Ян, посмеиваясь, протянул записку.
– Видишь, вон тот, долговязый, с некрасивой здоровой девкой? Это Поэт, он стихами откликается на все события, которые так или иначе его волнуют.
– Ее зовут Элеонора, – попыталась защитить девушку Таня, которая всегда представляла себя на месте обиженной или обиженного. – Она помогла мне раздеться. И вообще, чувствуется, что она очень добрая…
– Неважно, – отмахнулся Ян. – Поэт всегда выбирает или вовсе маленьких и невзрачных, или здоровых, как лошади, с соответствующей внешностью. Видимо, чтобы девушки не затмевали его, неповторимого!
– Янек! – поморщилась Таня, с сожалением понимая, что даже такой красивый парень, как Ян, не может быть идеальным!
– Танюша, я больше не буду! Тебя коробит мой тон? Но то, что я говорю, правда. Светозар через других как бы самоутверждается. В целом он неплохой парень, но раз решил лягнуть меня, значит, ты ему понравилась, и он в глубине души недоумевает, что нашла во мне ты, когда рядом есть такой гениальный, как он?
– Но он мне совсем не понравился! – серьезно сказала Таня, искоса глянув в сторону Поэта.
– А для него это и не важно. Он уже уверил себя, что это рано или поздно все равно случится…
– Я не хочу больше ничего о нем слышать! – уже рассердилась Таня.
– Хорошо, ни слова о нем. – Ян пожал её маленькую руку с тонкими пальчиками.
Вообще ему доставляло удовольствие украдкой разглядывать её и каждый раз находить что-нибудь новое. И трогательное. Например, родинку, которая расположилась прямо на мочке её маленького ушка! Или маленький шрам на указательном пальце. "Мыла окно, – объяснила Таня, – и зацепилась о торчащий из рамы гвоздик…"
Раньше Ян не так представлял себе любовь. Ему казалось, что это непременно взрыв страстей, безумства, роковые ошибки, и вдруг – родинка, шрам! Или этот жест, которым она поднимает руку к голове, чтобы поправить несуществующий локон, но в последний момент лишь с сожалением касается чуточку отросших волос, и лицо её при этом страдальчески морщится.
Глупышка! Она не понимает, что хороша для него и без волос, как будет впредь всегда хороша: и в беде, и в радости!
