Текст книги "Замуж не напасть"
Автор книги: Лариса Кондрашова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)
– Ты догадалась? – бормочет он.
– Грош была бы мне цена, если бы не догадалась! – сердится она.
– Клянусь, я его не убивал!
– А тебя в этом кто-то подозревает?
– Не знаю, когда ты спросила меня об аварии, в твоих глазах была такая тревога!
– Тоже мне, живой рентген! Еще бы не тревога! Ты чуть не погиб!.. Ведь это Зубенко выскочил на твою полосу, а не наоборот. Я только хочу знать: зачем ты поехал на встречу с ним?
– Это была бы наша вторая встреча. А первая… Я ее сам организовал. Подкараулил, когда он выходил из своего УВД. Подождал, пока отойдет подальше. Подкатил тачку к тротуару.
« Садитесь, господин майор!
Он ничего не заподозрил. Только помялся: мол, машину надо забрать из гаража.
– Я привезу тебя через двадцать минут на это же самое место, – говорю, – у меня дело-то пустяковое. Удели время старому товарищу.
Отвез его неподалеку, в один тихий переулочек. Остановил машину. Он посмеялся.
– Видно, дело все же не пустяковое! Впервые вижу Аристова таким строго-деловым, без шуток, без подначек!
Я подождал, пока он успокоится.
– Женю Лопухину ты, надеюсь, знаешь? Он захохотал.
– Я даже знаю, что ты давно на нее глаз положил! Неужели она влипла во что-то противозаконное?
– В противозаконное ты влип! Но меня в отличие от других не волнует, мучают тебя угрызения совести или нет, приходит ли к тебе Маша в ночных кошмарах. А волнует, как ты правильно понял, Лопухина, на которую я глаз положил! Не дай Бог, Сергей, с ней что-нибудь случится!
– Ты этого не переживешь?
– Сначала ты этого не переживешь! Я лично позабочусь, чтобы такая тварь, как ты, больше небо не коптила!
– Круто берешь!
– Не волнуйся, я осилю!»…
На том мы и расстались. А через два дня он позвонил мне на фирму и предложил встретиться. На том самом шоссе. Я согласился. Для встречи оно было удобным – малооживленное, со всех сторон просматриваемое…
– Какое непростительное легкомыслие, Аристов! – Евгения так разнервничалась, что вскочила и теперь мечется по палате. – Он, видите ли, договорился о встрече! С кем? С убийцей, которому уже нечего терять!
– Жека, успокойся, – пытается поймать ее за руку То-лян. – Это все давно прошло! Кончилось!
– Кончилось! – не может остановиться она. – Да он мог, не выходя из машины, пристрелить тебя и скрыться!
– Мог. Но майора подвела самоуверенность. Он ехал на новой «Волге», а подо мной была – как назло! – легкая «хонда». При лобовом столкновении у меня шансов не было. Зато я был лучшим водителем! – Толян говорит это без хвастовства лишь констатирует факт. – Он мчался, не снижая скорости, мне навстречу… До назначенного места оставалось еще километра два, так что я не сразу понял, что это Сергей. Потом подумал, что он почему-то меня не замечает. Для верности посигналил ему. И тут он бросил на меня свою машину. Все произошло так быстро, что я не успел даже испугаться. За меня сработал многолетний опыт водителя. Я успел вывернуть руль, но чтобы уйти, доли секунды все же не хватило. По касательной он меня зацепил. Но и сам перевернулся. Как он там кувыркался, я уже не видел. Могу только догадываться: каменистые уступы, приличная высота.
Евгения обнимает Толяна и прижимает к себе:
– Не надо! Не вспоминай! Забудь! Ты не виноват. Это судьба отомстила ему. За Машу. Может, она стояла там, когда машина летела вниз…
– Жека!
Она целует его в ложбинку у шеи и говорит туда же, чтобы не видеть соболезнующих ее наивности глаз:
– Я знаю, ты не веришь, но когда Маше было сорок дней, ночью я проснулась от того, будто она меня позвала. Я про сорок дней вообще-то забыла. Потом сообразила, когда подсчитала: как раз в это время Сергей ее убивал… – Она опять целует его и чувствует, как он напрягся. – Что с тобой?
– Жека, возьми на тумбочке бинт и привяжи ручку двери к спинке кровати.
– Зачем?
Он начинает нервничать от ее непонимания.
– Ты что, маленькая, да?.. Разденься и ложись… на меня!
– Толя!
– Пожалуйста!
Евгения не верит своим ушам. И понимает, что он не шутит. Не уловила ли она страх в его глазах? Страх, что он после всех передряг окажется неспособным жить с ней как мужчина…
Конечно, ради него она могла бы заниматься любовью хоть на площади, но не при травме же позвоночника!
Кто знает, каким боком могут вылезти ему такие игры?!
Она раздевается, осторожно ложится рядом с ним и позволяет ему ласкать себя. А сама сует руку под одеяло и только прикасается к заветному месту, как чувствует его полную боеготовность.
– Тебе этого мало?
– Мало! – настаивает он.
– И даже не мечтай! – говорит она и передразнивает: – Ты что, маленький? Не понимаешь, что такое позвоночник?
– А вдруг?
– Что – вдруг? Ради сиюминутного каприза ты хочешь все испортить? Или ты не знаешь, какое напряжение для мужчины – оргазм?
– Ты рассуждаешь не как женщина, а как медик! – обижается он.
– А потому, что сейчас медик нам гораздо нужнее, чем женщина! Кроме того, не забывай еще про сотрясение мозга, для лечения которого нужен покой. Допустим, пошла бы я у тебя на поводу. Мы убедились бы: мужчиной ты останешься, но крыша уедет навсегда! Будешь целыми днями ходить за мной и только просить: «Женя, давай потрахаемся!»
Она изображает лицо дебила, от чего Аристов начинает хохотать и, отсмеявшись, говорит:
– Я хотел сказать тебе, Лопухина: выходи за меня замуж! Я пока не в форме, но через месяц, обещаю, ты меня не узнаешь!
Глава 27
Толяну перестали наконец колоть лекарства, и сегодня Евгения в бегах: договаривается с врачами, чтобы Аристова назавтра выписали.
– Теперь, Евгений Леонидович, я могу признаться, – говорит она лечащему врачу, не выдержав конспирации. – Я Аристову вовсе не жена!
– А я знаю! – передразнивает он тем же тоном. – По паспорту его жена – Нина, а не Евгения.
И смеется над ее растерянностью.
На бегу она как раз с Ниной и сталкивается, и та окликает ее первая:
– Здравствуй, Женя!.. Я не приходила раньше, потому что, думаю, у Толи не было особого желания меня видеть… Как раз перед аварией он позвонил сообщить, что дает мне развод и домой больше не вернется… Теперь для суда надо подписать заявление от его имени. – Она вытаскивает из сумки исписанный лист. – Я здесь пишу, что Анатолий постоянно находится в командировках, поэтому на суде присутствовать не может… В общем, что он не возражает. Отнесешь ему?
– Давай, – подчеркнуто безразлично соглашается Евгения. Она входит в палату. Толян подтягивается на руках, сгибая и выпрямляя ноги. С некоторых пор он постоянно разминает свое тело. Занимается неистово, до холодного пота, и если в ответ какая-то жилка начинает привычно отзываться, он радуется как ребенок.
– Тебе тут бумагу принесли. На подпись, – сообщает ему Евгения.
– Наверное, Нина пришла, – догадывается он. – Торопится. Боится, как бы ей калеку не навязали.
– Что ты придумываешь! – возмущается Евгения, не ради защиты Нины, а от того, что слово «калека» вообще приходит ему в голову.
– Не спорь, я ее лучше знаю, – говорит Толян и, не читая, размашисто подписывается.
– Хочешь ее увидеть?
– Нет!
Евгения выносит листок в коридор.
– И он не удивился? Ничего не сказал? – жадно интересуется Нина.
– Не удивился. Но сказал, что ты торопишься от него избавиться.
– Говорят, он не сможет ходить!
– Никто не знает этого наверняка. Посмотрим, жизнь покажет.
Нина внимательно смотрит на нее, будто впервые видит:
– Повезешь его к себе?
– А ты предлагаешь свою квартиру?
– Нет, но… Его бы мог забрать к себе тот же Кузя! С его-то дворцом! Который он, кстати, выстроил за наш счет! Толя горбатился на него день и ночь! Я говорила, но разве Аристов слушает кого-нибудь, когда речь идет о его драгоценных друзьях!
«Наверное, потому, что в беде именно его драгоценные друзья оказались рядом, – думает Евгения, – а вовсе не ты, которой он подарил не только жизнь, но и все для того, чтобы обустроить ее по-своему!»
– А почему ты думаешь, что у Кузи ему будет лучше, чем у меня? – спрашивает она как бы между прочим.
Нину ее вопрос сбивает с толку. Все-таки, думает она, любовница мужа могла бы вести себя и поскромнее. В своем праведном гневе она не думает о себе как о такой же грешнице, а лишь о женщине, имеющей на Толяна законные права. Невысказанная мысль написана на лице Нины: такие, как Лопухина, подлые и беспринципные, способны разрушать чужие семьи и вести себя при этом, не смущаясь, без стыда и совести.
Евгения с сожалением смотрит на нее. «А я еще чувствовала себя виноватой, отталкивала любимого человека ради нее, потеряла столько времени!..»
– Потому, что в данный момент это неприлично, – продолжает разглагольствовать Нина. – Я пока что ему жена!
В ее словах звучит суровость – пусть разлучница знает свое место!
А разлучница в душе откровенно веселится, отмечая для себя мимоходом, что еще месяц назад от таких слов Нины сгорела бы со стыда: она никто, а тут – законная!
– Вспомнила! Не скажешь ли, что это у тебя в руке?
Рука Нины непроизвольно дергается, а взгляд ошарашенно опускается на заявление о разводе.
– Я знаю, чего ты хочешь, – безжалостно продолжает Евгения. – Чтобы Толян пожил у Кузи, пока ты не убедишься, что твоя жизнь со вторым мужем складывается как надо. А если – нет? Тогда и бывший муж – вот он, под рукой! И не мечтай! Обратно Аристова ты не получишь! Что с возу упало, то пропало!
И тут же растерянно замолкает. Чего это она так расходилась?
Лицо Нины гневно искривляется – соперница попала в точку! Но она тут же оправилась, и в ее словах уже звучит угроза:
– Да если сейчас я эту бумагу порву…
– То для тебя уже ничего не изменится! – доканчивает за нее Евгения.
– Никогда не думала, что ты окажешься такой подлой! – Нина уже пришла в себя. – Только запомни: на чужом несчастье своего счастья не построишь!
– Не поняла, кому это ты говоришь: мне или себе?
Так и не придумав ничего в ответ, Нина уходит, а в голове Евгении начинает буянить внутренний голос: «Посмотрите на эту скромницу – поперла как танк! Аристов, оказывается, прав насчет тихого омута. Только не слишком ли много в нем чертей?!»
В больницу за ними приезжают Кузнецов с другим товарищем Толяна; как бы Аристов ни хорохорился, а ходить самостоятельно он не может. Отчаяние плещет в его глазах, когда он делает очередную безнадежную попытку.
Сегодня он покорно предоставляет друзьям донести себя до лифта.
Машина у Кузнецова огромная, вместительная.
– «Крайслер»! – хвастается он.
– Кузя любит масштабность, – хмыкает Толян, с помощью Александра забираясь на заднее сиденье.
К дому Евгении подъезжают быстро, и только здесь она вспоминает:
– Ой, у меня ведь дома беспорядок!
Но в квартире не просто порядок – она сверкает чистотой. Удивлению Евгении нет границ, пока она не находит на кухонном столе записку: «У твоей мамы взяла ключ и прибралась. Приедете – позвони. Очень соскучилась. Надя».
– Ну, если это называется беспорядок… – в восхищении разводит руками Кузнецов.
Евгения протягивает ему записку:
– Вот и весь секрет.
– Ваша подруга? – понимающе кивает он и говорит с какой-то затаенной грустью: – Только друзьями мы и живы! Ругаемся с ними, злимся, а без них и не обойдемся…
Аристова усаживают в кресло, а двое друзей, извинившись – мы сейчас! – возвращаются к машине.
Евгения дает почитать записку и Толяну.
Мужчины возвращаются. В руках у Александра огромная хозяйственная сумка, у другого, Стаса, – большой тяжелый пакет, перевязанный веревками.
– Сейчас мы с Женей такой обед сварганим! – оживленно сообщает Стае, подталкивая Евгению в сторону кухни. – По поводу возвращения сэра Анатолия Аристова… как бы это поделикатнее сказать, к домашнему очагу!
Они разгружают сумку с продуктами и сразу начинают чистить овощи, в то время как в соседней комнате царит оживление, слышится скрип, металлическое звяканье.
Кухонные работники полностью ушли в приготовление пищи и потому не сразу замечают, как в дверях появляется этакий металлический передвижной стул, на котором восседает Толян. Устройство сверкает никелированными частями и, судя по всему, несложно в управлении. Оно легко проходит в дверной проем. Толян смотрит на нее, и тут же его глаза будто заволакивает пелена.
– Конечно, Жека, это не то, что ты хотела! – усмехается он.
– А что я хотела?
– Нормального, здорового мужика, а не безногого инвалида! В комнате повисает тяжелое молчание, а Евгения в упор разглядывает Толяна.
– Я очень хочу, – между тем мягко говорит она, – чтобы впредь ты не употреблял это выражение не только вслух, но даже и мысленно! Иди-ка сюда!
Толян послушно подъезжает. Она дает ему в руки нож и пакет с картошкой.
Александру подвигает консервы:
– Открывай!
А сама тем временем быстро режет морковь – так быстро, как режут повара. Она сама научилась этому, из принципа. В последнее время ей приходится часто задавать себе вопрос, на который приходится тут же отвечать: «Если другие могут, то почему не смогу я?» Нож так и мелькает у нее в руках. Толян украдкой посматривает на нее, и в глазах его удивление. То-то же! Смотри и учись, чего может добиться человек, когда захочет!
Они садятся за стол. Едят. Пьют за окончательное выздоровление Толяна. Он тоже шутит, и на первый взгляд ничего в нем не изменилось. Но Евгения с тревогой чувствует его подавленность. Будто усмехается про себя их оптимистическим речам: «Говорите, говорите, а я-то знаю, что больше на ноги не встану…»
Она слышит, как Кузнецов обращается к Толяну:
– Скажи, могу я сделать для тебя еще что-нибудь?
– Можешь, – кивает тот. – Помоги мне выкупаться.
– Толя! – укоризненно восклицает Евгения.
– Успеешь еще со мной навозиться! – грустно машет он. Пока мужчины в ванной, она успевает убрать со стола, помыть посуду и постелить постель. После ванны Аристова, завернутого в махровый халат, Александр подсаживает в кресло, а в кровать с него Толян перебирается уже самостоятельно. Стае и Кузнецов тянутся к выходу.
– Выздоравливай, Толян! Мы будем забегать.
За окном стемнело. Евгения зажигает бра над головой возлюбленного.
– Будем считать наш праздничный обед пропиской в твоем новом жилище. Может, в нем не слишком шикарно, но пусть тебе здесь будет тепло!
– Мне уже тепло, моя хорошая! Ты собралась куда-нибудь?
– Всего лишь на кухню. Надо сложить посуду в шкаф. А тебе оставляю «Крючок для пираньи» твоего любимого Бушкова…
Склонившись было к Толяну, Евгения выпрямляется, услышав дверной звонок.
– Подожди, не открывай, сначала я посмотрю, – беспокоится он.
– Кого нам теперь бояться?.. А в глазок я могу и сама посмотреть!
На лестничной площадке с чемоданом в руках стоит Шурик Аристов.
– Шура, заходи, – приветливо улыбается ему Евгения.
– Кто пришел? – кричит из комнаты Толян.
– Твой сын пришел. Шурик. Аристов-младший проходит в комнату:
– Привет, папа!
– Здравствуй, сынок!
– Я тебе вещи принес. И сегодня твой компаньон Малышев конверт передал. Думаю, тебе ведь понадобится… – Он медлит, потом выпаливает: – Папа, я хочу жить с тобой!
Аристов не отрываясь с любовью смотрит на сына.
– Спасибо, Шурик, я очень рад… Но это все-таки квартира тети Жени, неплохо бы и ее спросить. Сразу два мужика на голову свалятся!
– Тетя Женя, – поворачивается к ней Шурик, – вы не беспокойтесь, я и готовить умею, и убирать!
– Если бы вы знали, Аристовы, – говорит она, – как я всю жизнь мечтала иметь большую семью – чтоб не меньше троих сыновей!
– Ну и сейчас еще не поздно, – будто про себя бормочет Толян.
– Пойдем-ка, Шурик, я тебя покормлю.
– Я есть не хочу, – слабо сопротивляется Шурик.
– Быстро мыть руки и за стол! – приказывает она. Шурик уходит в ванную, а Толян останавливает ее:
– Погоди минутку! Подай-ка мне чемодан! – Он щелкает замками, открывает крышку и протягивает Евгении конверт из плотной бумаги: – Так сказать, первый взнос.
Она заглядывает в конверт и говорит растерянно:
– Толя, здесь же доллары!
– Я знаю. У нас в городе уйма пунктов обмена валюты.
– Но их очень много!
– Впервые вижу женщину, которая не знает, как потратить деньги! Например, купить хорошую стиральную машину-автомат. Говорят, одна из лучших – «Бош».
– Я пойду покормлю Шурика, – задумчиво говорит она.
– Подожди! – Он ловит ее за подол. – Чего ты разволновалась? Я помногу получаю, привыкай. Не бойся, я их зарабатываю, не ворую. Разве что налоговая инспекция не все знает, но обычно все свои доходы никто у нас не показывает. Что я говорю! Словом, если не возражаешь, я пока полежу, почитаю.
На кухне она усадила Шурика за стол и положила в тарелку картошки, отбивную и соленья.
– Я правда рада, что ты к нам пришел. Мы должны действовать с тобой сообща! Доктор сказал, что рано или поздно твой папа будет ходить, но, знаешь, бывает так, что даже самые сильные мужчины… устают ждать, а в таком случае неверие равносильно поражению. Нам надо его поддерживать, занимать делами, чтобы он поменьше оставался наедине со своими мыслями. Понимаешь?
– Понимаю, – с облегчением улыбается юноша, и Евгения чувствует: он ее принял!
Шурик все же проголодался, потому что, слушая ее и кивая, он опоражнивает тарелку и с чаем съедает большой кусок торта.
– Пойдем, пожелаешь отцу спокойной ночи, а я выдам тебе белье. Можешь обживать комнату своего друга Никиты.
Устроив Шурика, она возвращается и некоторое время наблюдает, как Толян, закаменев скулами, яростно переворачивает страницы книги.
– С женой нежно поговорил? – сразу догадывается она.
– Какая она мне жена? Развели нас сегодня, оказывается! Если бы не позвонил, не скоро узнал бы!
– И это тебя расстраивает?
– Нет, не это. Она требует – заметь, требует! – чтобы я вернул Шурку домой. Якобы я улестил его, наобещал горы золотые, а сам в этой жизни уже ничего не смогу достичь!
– Какая гадина! – вырывается у Евгении. – Извини.
– За что, родная? Так мне и надо!
– Ты-то здесь при чем?
– При том, что полжизни прожил страусом. Спрятал голову в песок и думал, что задницу не видно!..
Его гневный монолог прерывает телефон. Евгения берет трубку.
– Добрый вечер, Женя! Это Монахов беспокоит, друг Толяна. Передай ему, что завтра в восемь утра я приду к вам е одним корейцем. Он лечит иглоукалыванием.
– А ты ему лично это сказать не хочешь?
– Завтра. Все разговоры завтра. Я звоню из аэропорта. Только что прилетел. С корейцем договорился – из Швеции ему звонил. Да, предупреди Толяна, пусть не пьет ничего спиртного!
Рабочий день начинается у Евгении со звонка обиженного Никиты.
– Что же это получается, мамочка? Твой родной сын будет жить у бабушки, а приемный – вместе с тобой?!
Она теряется, ибо взглянуть на происшедшие в ее жизни перемены под таким углом не догадалась.
– Ты сам захотел жить у бабушки, – напоминает она сыну.
– Захотел! Но тогда я был один, а сейчас – с Шуркой! – В голосе Никиты слышится неприкрытая радость. – Когда вы с дядей Толяном поженитесь, мы ведь будем братьями?
– Да, сводными.
– Вот видишь! А я всегда хотел иметь брата! Родного не допросился, так что согласен на сводного! Смешно теперь жить у бабушки, раз он там!
Бедная бабушка! Бедная мама! Вот она, черная неблагодарность.
– В общем, ты как хочешь, а мы сегодня прямо после уроков домой поедем!
– Конечно, приезжай! Можно подумать, я тебя домой не пускаю!
Она расстраивается от его эгоистичной непосредственности. Впрочем, ненадолго. Что с него взять: избалованный мальчишка, маменькин сынок!
На другой день звонит уже обидевшаяся Вера Александровна:
– Передай моему внуку, что, если его вдруг шиза пробьет, как он сам говорит, вернуться он не сможет. Я взяла квартиранток – теперь у меня в доме живут две студентки!
– Хорошо, мама, передам, – примиряюще говорит Евгения.
– Бабуля обиделась? – уточняет Толян.
Вечером после ужина каждый занимается своим делом. Мальчишки гоняют на компьютере очередной диск, Толян читает, а Евгения перебирает струны. Выбранное стихотворение Марины Цветаевой на ее музыку никак не ложится, и она погружается в задумчивость, а придя в себя, замечает внимательный взгляд Толяна, рассматривающего ее из-под опущенных век…
Он все время всматривается в нее, вслушивается в интонации ее голоса – не выкажет ли Евгения возмущения или раздражения? Каждую минуту он помнит и страдает от того, что не ходит, хотя и врач-кореец подтвердил: улучшение может наступить в любой момент.
Увлекшись каждый своим занятием, они оба вздрагивают, когда звонит дверной звонок. Евгения идет к двери и слышит вслед:
– Глазок!
Он все боится, что она забудет посмотреть и откроет дверь… кому-нибудь не тому! Толян сразу напрягается, когда Евгения возвращается на цыпочках, побледневшая, и говорит шепотом:
– Тот самый милиционер, помнишь, который замком скрежетал!
Толян в считанные секунды оказывается в коляске, и в руке его мелькает откуда-то взявшийся револьвер. Он ставит коляску так, чтобы ее не сразу увидели в открывающуюся дверь, и кивает:
– Открывай!
– Лопухина Евгения Андреевна? – спрашивает милиционер. – Я – ваш участковый, старший лейтенант Вершинин. Мы можем поговорить?
– Прошу вас!
Милиционер недоуменно оглядывается на катящегося за ним вплотную Толяна и медлит проходить в кухню.
– Это мой муж, – успокаивает его Евгения. Участковый пожимает плечами: мол, чего только не бывает!
– Знакома ли вам гражданка Конкина Лидия Николаевна? – примостившись у кухонного стола, спрашивает он.
– Это не моя соседка сверху? – морщит лоб Евгения.
– Месяц назад ее обокрали. Странно, бандиты вошли не через дверь, а через чей-то балкон… Я переговорил со всеми жильцами, кроме вас. Вы ничего не видели?
– Ничего. Я как раз в это время чаще всего у мамы жила. С сыном занималась.
– Жаль.
Участковый дает ей на подпись протокол, аккуратно укладывает бумаги в дипломат и идет к выходу. Уже взявшись за ручку, он полуоборачивается и замечает:
– Я приходил к вам на днях, но никто дверь не открыл, хотя мне показалось, что в квартире кто-то был.
– А мне показалось, что вы пытаетесь открыть замок, – говорит Евгения и краснеет.
– Но я видел свет в вашем окне! – ошарашенно поясняет милиционер. – Потому на всякий случай и подергал за ручку.
Евгения закрывает за ним дверь и оборачивается к подъехавшему в коляске Толяну. На время беседы с участковым он деликатно удалился в другую комнату.
Теперь возлюбленный Евгении посмеивается:
– Мания преследования у вас, леди! Ведь это его ты приняла за киллера?
– Его, – нехотя соглашается она. – Конечно, тебе меня не понять! Ты – смелый мужчина и не знаешь, что такое страх!
– Ошибаешься! – Он закусывает губу и, кажется, неприязненно смотрит на нее. – Еще никогда мне не было так страшно, как сейчас.
– Но чего теперь ты боишься?
– Твоей жалости! – выпаливает он.
– Идиот! – кричит Евгения, которой больше не хочется следить за своей речью, так разозлил ее Аристов. Носятся все с ним, а он и пользуется их любовью, позволяет себе такие свинские рассуждения. – Значит, если бы со мной случилось несчастье, ты бы меня бросил?
– Ты что! – возмущается он. – Я тебя люблю и буду любить, что бы с тобой ни случилось!
– А я, выходит, хуже тебя? И кроме жалости, ни на что не способна? Да ты просто самовлюбленный эгоист!
– Я – эгоист?!
Он разворачивает кресло и с размаху пытается проскочить в дверной проем. Колесо цепляется за косяк и застревает. То-лян тщетно дергает за рычаг, стараясь другой рукой освободить его.
– Я – эгоист! – повторяет он. – Я – эгоист!
– Конечно, – не отступает Евгения. – Привык, что друзья тебе во всем потакают. Вон и машинку купили: сиди, Толечка, спокойно, не напрягайся! А ты и рад. К тебе таких врачей приводили т лучшие специалисты страны! И кстати, оба говорят, что у тебя нет ничего серьезного!
– Ты думаешь, я притворяюсь? – изумляется Толян.
– Не притворяешься, а трусишь. Ты хочешь встать и боишься: а вдруг будет больно? А вдруг не получится? Ты в глубине души уже смирился с этим креслом!
Она кричит и не сразу замечает, как, ухватившись за подлокотники побелевшими пальцами, он резко встает, но, против ожидания, не падает, хотя Евгения бросается к нему, проклиная себя за этот дурацкий, как она думает, эксперимент шоковой терапии.
– Я стою! – шепчет Толян, обняв ее за плечи. – Я стою!!!
– А почему бы тебе не стоять? – переспрашивает она непослушными губами и не может утереть катящиеся по щекам слезы, потому что обеими руками держит его.
