Текст книги "Чужой муж"
Автор книги: Лариса Кондрашова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)
Глава седьмая
А гостья пришла как раз в то время, когда Наташа вынимала противень из духовки и по кухне плыл аромат готовой пиццы.
Девушка прямо-таки светилась от восторга. Обожаемая Наталья Петровна накрыла стол для нее одной.
– Ты можешь называть меня просто Наташей, – улыбнулась ей красивая хозяйка.
– Хорошо, Наталья Петровна, – улыбнулась польщенная Неля, но называть технолога по-свойски так и не смогла.
Теперь уж Неле не пришлось бы пенять Наташе на скромность сервировки. Как ни странно, та помнила, что именно девушка говорила ей: надо, чтобы было красиво.
Потому сегодня Наташа решила показать, что тоже любит и умеет ценить красивое. Они сидели за столом, накрытым белоснежной скатертью, с подсвечником на три свечи.
Они выпили по рюмочке красного вина – правда, гостья с удовольствием выпила бы водки, но ей не предложили. В конце концов, вино к пицце, которая тает во рту, тоже неплохо.
Вначале говорили о всякой ерунде – в основном о работе, но у Нели терпения надолго не хватило. Так что, побыстрее дожевав последний кусок, гостья поерзала на стуле и осторожно спросила:
– Можно, я буду рассказывать?
– Конечно.
– Тут на днях мы с Виктором – у меня друг появился, водитель «газели» – были в гостях. И я познакомилась с одной женщиной, которая в обувном магазине работает. Маргаритой звать…
Наташа про себя удивилась: город у них, конечно, маленький, но не настолько же… А впрочем, мало ли Маргарит работают продавщицами обуви! Она даже отмахнулась от собственной догадки, мол, слишком много совпадений.
– …Слово за слово, мы с ней разговорились. Про фильм «Жестокий ангел». Там одна молодая женщина, Паула, чтобы мужчину к себе привязать, беременной притворилась. А он уж больно о ребеночке мечтал… А Маргарита мне и говорит: «У меня одна подруга есть, Тамарой звать, точь-в-точь как эта Паула… Короче, встречалась она с парнем, который не хотел на ней жениться. Она и так и эдак, а он – ни в какую! Она возьми и скажи, мол, беременная я. Опять никакого движения. Тогда она через месяц приходит к нему и говорит: "Ты сгубил мою жизнь. Я сделала аборт, а врач сказал, что у меня теперь не будет детей. Кто на мне на такой женится?!"»
– И зачем ты мне об этом рассказываешь? – спросила Наташа, боясь даже подумать о том, что это та самая Тамара, с именем которой она уже третий день спать ложится.
– Давайте, Наталья Петровна, я вам до конца расскажу, и вы все поймете, – проговорила Неля. – Томка эта, оказывается, детей и так иметь не могла. Она еще в шестнадцать лет чем-то переболела. Маргарита говорила, но я не запомнила. Короче, мужчину этого она застыдила: «Мне теперь один выход – с моста да в реку!» И что вы думаете? Мужчина ей и говорит: «Раз я виноват, свою вину перед тобой искуплю».
– Искупил?
– Так ведь женился. Я тоже до последнего не понимала, о ком она говорит. А она все рассказывает: Тамарка вконец обнаглела, все свои унижения ему припомнила. Издевалась над ним как могла, а он все терпел. Так что она учудила? За ящик водки отдала его своей подруге. Только тут он и не выдержал. Ушел от нее насовсем. Правда, Тамарка считает, что все равно его вернет. Из принципа.
Нелька замолчала, украдкой взглянув на бесстрастное Наташино лицо.
– Ты рассказала мне об этом, потому что думаешь, будто я хочу Пальчевского от жены увести?
– Нет, я так не думаю. – Неля отчаянно замотала головой, словно хотела ее оторвать от шеи. – Потому что Валентин Николаевич не из тех, кого можно увести. И он вовсе не подкаблучник. Просто он вину свою искупал, а никто об этом не догадывался!
Наташа подивилась горячности молодой женщины.
– Тебе нравится наш главный механик?
– Как человек, – на всякий случай уточнила Неля. – Конечно, он и как мужчина видный, только не для меня. Я это чувствую, и все.
– Что значит – не для тебя? – торопливо сказала Наташа, словно собираясь убедить Нелю в обратном. – Перед любовью все равны.
Та засмеялась и снисходительно посмотрела на нее.
– В любви, Наталья Петровна, человек тоже ищет пару. Хорошая получилась бы пара: я и Валентин Николаевич! Главный механик и простая работница!
– Ладно, я согласна, разговор у нас с тобой свернул не в ту сторону. Скажи, тебе понравилась моя пицца?
– Намного лучше, чем в «Макдоналдсе», – призналась Неля и рассмеялась в ответ на удивление Наташи. – Конечно, вы не знаете. На вокзале у нас есть кафешка, ее так называют.
Наташа подняла рюмку.
– Давай, Неля, выпьем за тебя. Пусть твоя жизнь наладится и ты найдешь себе пару, о какой мечтаешь.
От чувств Неля так резко стукнула своей рюмкой о рюмку Наташи, что та переломилась в ножке, и яркое красное пятно тотчас обезобразило белоснежную скатерть.
– Пригласили меня в гости, нескладеху такую, – расстроилась девушка и даже всплакнула, – я вам всю посуду переколочу.
– Всю – не получится, – пошутила Наташа, и обе рассмеялись.
Но после своего конфуза гостья в прежнее настроение уже не пришла и заторопилась домой.
Несомненно, рассказанное Нелей было бомбой. Оно могло взорвать остатки брака Пальчевских, но… По крайней мере Наташа такой информацией никогда бы не воспользовалась.
И не потому, что не могла определиться в своем отношении к Валентину, а потому, что считала применение подобных методов ниже своего достоинства. Тамара в свое время ни перед чем не остановилась, чтобы Пальчевского на себе женить. И чем все кончилось?..
Но что-то все же от Нелиной информации Наташа получила. Недостающий кусочек мозаики, благодаря которому стала видна вся картина. И удивительное терпение Валентина. И уверенность Тамары в том, что она останется хозяйкой положения. Наташа перестала чувствовать к Пальчевскому снисходительную жалость, которая так мешала ей в отношениях между ними. Если это можно назвать отношениями.
Тогда чего же не смогла простить мужу Тамара? Безоговорочности, с которой он поверил в ее ложь? Или того, что, кроме жалости и чувства вины, он ничего так и не смог к ней почувствовать? Она ждала любви?
Затертая поговорка, что на чужом несчастье своего счастья не построишь, словно засияла новой гранью. Была Тамара счастлива? Хоть ненадолго? Ведь она получила мужчину, который не должен был ей принадлежать. Как бы украла. У кого-то.
Но тут Наташа себя остановила. Опять про принадлежность. От слова «принадлежать» до слова «продать» такое маленькое расстояние – Наташа смогла в этом убедиться. Да и почему она так уверена, что Валентин не был с Тамарой счастлив? Сам он вообще ничего такого не говорил. А сейчас, между прочим, избегал Наташу. Ему стыдно за то, что шепнул ей: «Купи меня, Наташа, не пожалеешь!» Или за то, что это была всего лишь минутная слабость?
Сколько же Пальчевские прожили в супружестве? Когда Наташа приехала в город, они уже два года жили вместе, а теперь недавно отметили восьмую годовщину свадьбы. Это срок!
Она вспомнила шутку: одного мужчину стали поздравлять с серебряной свадьбой. Вы, говорили ему, прожили с женой в мире и согласии двадцать пять лет. А он заметил: «Подождите еще пять лет, и мы сможем отметить тридцатилетнюю войну!»
Могла бы вспомнить и поговорку: на чужой каравай рот не разевай! Шесть лет жила рядом с мужчиной, на которого и внимания не обращала, а теперь только о нем и думает.
Она легла на кушетку как была, в спортивном костюме, и принялась размышлять. Пустить все на самотек или что-то делать? Например, позвонить Валентину. Но тут же она вздрогнула, как наяву представив себе Тамару и ее яростный шепот: «Выбирай, на чьей ты стороне!»
Тамару вообще-то можно понять. Восемь лет – это вам не кот начихал! Пальчевские прожили их бок о бок, какая бы тайна между ними ни стояла…
Наташа схватилась за голову, которая в последнее время прямо-таки пухла от разных мыслей. Подумать только, если бы Тамара не затеяла свою шутку с продажей, они с Валентином могли бы прожить еще много-много лет.
Неужели судьба человека может зависеть от такой вот нелепости?
Да и Наташа… Разве она не прошла бы по жизни мимо Валентина, не подумав о нем как о мужчине, могущем ее всерьез взволновать.
Покойный Костя никогда бы не оказался в положении Пальчевского. Он бы не позволил сыграть с собой такую шутку.
Женился бы он на Тамаре, начни она его шантажировать? Если бы да кабы… Нет, не женился бы, это можно с уверенностью сказать.
О мертвых ничего или хорошо. Но все же, почему? Потому, что он был жесток. Или, может, жестче Валентина. Однажды он обидел Наташу тем, что в ответ на ее вполне искренние слезы сказал:
– Прекрати, меня на ваши женские штучки не возьмешь.
При том, что он Наташу любил и не был с ней груб…
Такое впечатление, что до сего времени жизнь Наташи текла размеренно – по крайней мере последние три года, а теперь вдруг в ее течении образовались пороги.
Все три года после смерти мужа Наташа жила будто во сне. То есть в привычном сне. Раз в год ездила в отпуск к родителям. Они купили участок в тридцати километрах от города, в горах, возле быстрой горной речки, прозрачной и холоднющей, так что зубы ломило, если пить из нее воду.
На участке отец пробурил скважину, но Наташа носила воду из речки на коромысле. Пришлось помучиться, пока она приноровилась!
Коромысло было старенькое, но довольно крепкое. На всякий случай отец его укрепил еще и металлической скобкой, чтобы любимая доченька не уронила ведерко на белу ноженьку!
В будущем родители собирались построить загородный дом, а пока на участке стоял вагончик, который строители, буровики и прочие работники, уезжающие далеко от жилья, использовали прежде под бытовку.
Наташа с отцом расписали вагончик яркими красками, и он выглядел теперь как пряничный домик среди суровых предгорий.
Она старалась получить отпуск в начале июня, во время сезона клубники, и наедалась ею так, что отец смеялся:
– Смотри, переешь, всю крапивницей усыплет.
На что мама возражала:
– Пусть ест. Это знаешь какая подмога иммунитету.
Она считала, что фрукты и овощи нужно есть летом помногу, и тогда иммунитет, который мама представляла главным стражем организма, окрепнет и не пропустит внутрь никакую инфекцию.
В самом деле, Наташа почти не болела простудой, и ее мама была уверена, что это благодаря целебной силе клубники.
Скоро Наташа опять уедет в отпуск. Осталось потерпеть каких-нибудь полгодика. Так что стоит ли ей вступать в борьбу за чужого мужа – по крайней мере пока он чужой муж, если можно по-прежнему плыть по течению, куда вывезет.
Во всяком случае, раньше с ней ничего этакого не случалось. И не случилось бы, не стань она вмешиваться. Не тронь лихо, будет тихо.
И потом. Слово «борьба» она употребила машинально, потому что была уверена: бороться за любовь нельзя. Любовь не спорт. Она или есть, или ее нет. Тамара вон поборолась, и чем все кончилось?
Неожиданно резко зазвонил телефон. Как если бы кто-то торопился. Она сняла трубку, и незнакомый женский голос произнес:
– Наталья Петровна, вы телевизор смотрите?
– Нет, – проговорила она удивленно.
– Включите первый канал, там вас показывают.
– Спасибо. А это, простите, кто?
– Любавина, – отозвался голос.
Жена директора фабрики.
Наташа включила телевизор. Прямо на нее с экрана в упор смотрела красавица, странно знакомая. Она и не думала, что с экрана будет выглядеть так… роскошно. Отчего-то ей стало неудобно, что она вот так… красуется! Явно же кокетничает. Чего вдруг она дала согласие Павлу, чтобы он ее снимал? Кто она такая? Рядовой технолог. Обычная женщина.
Телефон зазвонил снова, но Наташа не торопилась его брать. Отчего-то вдруг все в ней замерло и сжалось. И в мозгу точно молоточками застучало: «Это он! Он!»
Непонятно даже, отчего она так взволновалась. Можно подумать, у нее к Пальчевскому какие-то особые чувства, кроме обычной симпатии. Это оттого, что с некоторых пор вокруг нее возникло некое наэлектризованное пространство и все, что в него попадает, как бы усиливается в несколько раз. Вот и у нее даже колени задрожали. От обычного телефонного звонка.
– Здравствуй, Наташа, – сказал он. – Ты видела себя по телевизору?
– Видела, – нейтрально отозвалась она, стараясь не слишком шумно дышать, потому что ей не хватало воздуха. – Мне Любавина позвонила, сказала.
Она думала, что Валентин начнет говорить, как хорошо она выглядела или еще что-то о съемке, но он спросил:
– Как поживаешь?
Ей захотелось рассмеяться. Они же сегодня виделись в столовой. Между прочим, в очереди стояли через одного человека, но делали вид, что друг друга не видят. Он говорил с кем-то из монтажников, а Наташа стояла в очереди со своими девчонками-лаборантками…
– Нормально, – ответила она.
– Тебя никто не беспокоит?
Что он имеет в виду? Досаждает ли ей Тамара? Или он думает, что они видятся, и хочет через Наташу узнать, как дела у его жены?..
Какая глупость лезет ей в голову. Для того чтобы это узнать, Валентин так же может снять трубку и позвонить домой…
– Никто.
– Я хотел сказать, что ты легкомысленно относишься к своему здоровью.
– Не поняла, – удивилась она.
– Вчера на улице было минус семь, а ты шла с непокрытой головой.
– Хорошо, я буду надевать шапку.
– Тебе нельзя болеть.
Интересно, а кому можно?
– Извини, что побеспокоил тебя.
– Ничего, пожалуйста.
– Спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
И это все? Он нарочно позвонил, чтобы вывести ее из равновесия?
Надо постараться не думать о звонке Валентина. Лучше о передаче. Она только подольет масла в огонь. Без нее о происшествии в доме Пальчевских потихоньку бы забыли, а теперь опять все начнется сначала.
Женщины будут на нее злиться, что она выпендривается, по телевизору глазки строит. Всем мужчинам страны. Могли бы и взять для съемок кого-нибудь другого…
В таких вот предположениях Наташе не было равных. Она всегда за других продумывала речи и придумывала причины, по которым эти речи должны были бы произноситься.
Но она ошиблась, потому что случилось событие, на фоне которого разборки между Наташей и Тамарой выглядели дракой детей в песочнице. Умерла Нина Лукина. А точнее, ее убил муж Геннадий.
Он и раньше лупил ее нещадно, и она ходила в синяках, но все считали, что ничего страшного не происходит. Подумаешь, муж бьет. Тут Тамара была права: характер у Лукиной был вздорный.
Но однажды, видимо, это должно было случиться. Генка силу удара не рассчитал, маленькая Нина ударилась головой об угол комода – перелом основания свода черепа. Насмерть.
Генку увели в наручниках, а город притих, переваривая страшное событие: как такое могло случиться?!
Как ни странно, большинство горожан чувствовали себя виноватыми в случившемся. Потому, если теперь говорили между собой о смерти Нины, опускали глаза и вздыхали. А на похороны собралось полгорода. Нинку Лукину, скандалистку и горлопанку, хоронили как городскую знаменитость.
Хотела бы Наташа продолжить свой спор с Тамарой: хорошо ли это, когда муж поднимает руку на жену? Или она так и осталась бы при своем мнении, что интеллигентность Валентина и его принципы, запрещающие поднимать руку на женщину, есть не что иное, как слабость?
Теперь уже она с Тамарой об этом не поговорит. На днях бывшие подруги встретились в магазине и даже не поздоровались. Причем Тамара остановилась и с усмешкой смотрела на суетящуюся от неловкости Наташу. А та никак не могла справиться со своими глазами, которые бегали у нее туда-сюда, словно она что-то украла и была поймана с поличным.
На похоронах Наташа увиделась с Валентином, и с кладбища они, не сговариваясь, пошли вместе.
– Ты на поминки пойдешь? – спросила его Наташа.
– Я предпочел бы помянуть Нину более скромно.
В самом деле, железнодорожное депо, в котором Нина работала нормировщицей, закупило для поминок зал в огромной фабричной столовой, парфюмерка тоже выделила деньги, потому что Генка работал на фабрике, и ее коллектив тоже как бы отдавал последнюю дань усопшей, убийца которой работал рядом с ними.
– Давай зайдем в ресторан, – предложила Наташа.
Отчего-то – под впечатлением от похорон, что ли? – она больше не думала о том, что ее с Валентином кто-то увидит. Надоело бояться, что ли?
В ресторане они выпили и почти не разговаривали.
– Тебе никто не докучает? – опять спросил Валентин.
Мог бы и не спрашивать. Если бы Наташа сказала: докучает, он выразил бы желание ее защищать?
– Никто, – пожала плечами Наташа. – А тебе?
– Мне докучают, но это бесполезно. На мне теперь такая броня, не прошибешь. Но тебя я хотел бы защитить.
Она удивилась. То, что сама переваривала мысленно с ехидцей, было Валентином озвучено как нечто само собой разумеющееся.
Что он имеет в виду, какая броня? Наташа хотела спросить, но постеснялась. Конечно, они могли бы просто помолчать, но в людном месте это выглядело так, словно они – два актера – на сцене и забыли свои слова.
Потому посидели в ресторане еще немного и поехали на работу на автобусе. Валентин все возился со своей линией, а у Наташи тоже было полно работы. Полдня, затраченные на похороны, все равно нужно было отрабатывать.
Через неделю Валентин опять позвонил ей:
– Наташа, ты похудела. Говорят, ты не всегда обедаешь.
– Да что происходит? – рассердилась она. – Ты наводишь обо мне справки?
– Нет, – смешался он, – но так получается, что мне все время кто-нибудь о тебе рассказывает.
«Мне тоже, – подумала она, – кажется, у нас с тобой есть болельщики».
Он помолчал.
– Я хотел спросить… Ты не станешь возражать, если я все же буду тебе изредка звонить?
– Звони, пожалуйста, – сказала она, но отчего-то заволновалась. Даже голос у нее дрогнул.
– Понимаешь, мне нужно… Твой голос для меня как спасение, как мостик между нашими жизнями. Или веревка для утопающего.
Сказал и сконфузился. Наверное, подумал, что это его признание прозвучало красивостью.
Он стал звонить каждый день. Похоже, из своего кабинета на фабрике. И они разговаривали. Так, обо всякой ерунде, но когда он почему-либо задерживался со звонком, Наташа начинала волноваться, не случилось ли с ним чего-нибудь. А он звонил и объяснял, что его задержало, как если бы он опоздал на свидание.
Глава восьмая
Прошел месяц с того дня, как Наташа «купила» Валентина. За это время страна отпраздновала Новый год, а в городе прошел процесс над Геннадием Лукиным – убийцей собственной жены, и получил он восемь лет.
Всего восемь, возмущались горожане. За убийство человека! Но убийство все же было признанным по неосторожности. Нину похоронили, и опять наступила тишина. Как будто на мгновение поверхность озера всколыхнулась вынырнувшей крупной рыбой.
Новый год Наташа провела в ресторане, который фабрика сняла для своих работников.
В один прекрасный момент она для себя вдруг решила: хватит! Хватит ныть и причитать. Хватит прятаться от людей. Проводить Новый год в одиночестве или в ожидании звонка…
Может, Валентин бы и сам предложил им вместе встретить праздник, но опять получалось, что ей надо именно сидеть и ждать. И она пошла веселиться.
Между прочим, это у нее получилось. Наташа сшила себе вечернее платье с рыжим мехом. Вначале просто как обычное платье. Потом подумала-подумала, купила маску лисы и сзади на платье пришила лисий хвост. Неожиданно получился забавный новогодний костюм, и она долгое время веселилась неузнанной. Между прочим, пользовалась большим успехом у мужской половины зала – ее платье из зеленого кашемира с меховым воротником мягко облегало фигуру. И фигуру, надо сказать, не из худших!
От устроителей праздника Наташа получила в подарок DVD-плейер и три диска с американскими комедиями.
В конце вечера в зале появился Валентин. В брюках и свитере, явно недавно купленных.
– Так вот ты где, – проговорил он слегка заплетающимся языком, – а я тебе звонил, звонил. Думал, может, к родителям уехала. А потом на всякий случай решил сюда заглянуть… Почему ты мне не сказала, где ты будешь?
– Потому что ты не спросил, – пожала плечами Наташа.
Он и в самом деле ничего не сказал ей про Новый год, просто позвонил накануне и ее поздравил. Наташа в ответ поздравила его. Вот и все.
Ну да, он, как всегда, был весь в работе, а ей что же, навязываться?
– Идиот, – сказал о себе Валентин, – я хотел сделать тебе сюрприз. Между прочим, перед дверью твоей квартиры стоит елка. Ты наряжаешь елку?
– У меня на стене висит большая еловая лапа с двумя шариками и мишурой.
Вообще-то женщина, которая уехала в Америку, оставила на антресолях целую коробку с елочными игрушками. Но Наташе не захотелось покупать елку для себя одной.
– Мы могли бы пойти к тебе и все-таки нарядить елку, – предложил Валентин. – До старого Нового года еще тринадцать дней.
– Нет, сегодня я уже ничего не хочу, устала.
– Ну тогда хоть проводить я тебя смогу?
– Проводи, – разрешила Наташа, вручая ему коробку с плейером и дисками.
Они пошли по улицам все еще не спящего города и то здесь, то там встречали знакомых, которые кучковались у подъездов домов или веселились вместе с детьми посреди фигур ледяного городка, каждый год устраиваемого самодеятельными художниками. Или скульпторами?
– Веселятся, – с затаенной завистью сказал Валентин.
– Веселятся, – эхом повторила Наташа.
Но то ли лимит веселья на сегодня был для нее исчерпан, то ли между ними возникло какое-то напряжение, но оба так и дошли до дома Наташи, больше не промолвив ни слова.
Елка все еще стояла перед дверью, и Валентин, конечно, внес ее в коридор.
– Спасибо, – сказала ему Наташа.
– Пожалуйста, – пожал он плечами.
– До свиданья? – словно спросила она.
– До свиданья, – кивнул он.
Но еще некоторое время потоптался у порога, однако остаться Наташа ему не предложила. Такая вот у них получилась новогодняя встреча. Ни уму ни сердцу.
На самом деле спать ей вовсе не хотелось. Она переоделась в домашний халат, встала на табуретку, сняла с антресоли коробку с игрушками. И крестовину для елки.
«Надо было сказать Валентину, чтобы он хотя бы установил елку», – подумала она и начала ножом строгать елочный ствол – его конец был широковат для крестовины.
Нож был тупой, и Наташа стала неумело точить его, а потом опять строгала, от чего елка шумно елозила лапами по полу коридора.
Но то ли от злости на саму себя, то ли вообще от уймы нерастраченной энергии все же дострогала. Впихнула елку в крестовину. Поставила в углу. И даже пару гвоздей вбила в плинтус – привязать к ним бечевку, чтобы елка вперед не завалилась. Ее папа всегда так делал.
В новогоднюю ночь строгать и тюкать молотком! Интересно, что подумали соседи снизу?
Потом она стала наряжать елку и неожиданно опять развеселилась. Повесила последнюю игрушку. Потом развесила конфеты из подарка, который ей дали на работе.
По завершении работы достала бутылку шампанского, сама ее открыла – причем до этого считала, что не сумеет. Налила себе бокал, произнесла тост:
– За твое счастье, Наташа!
И, чокнувшись с елочной макушкой, выпила. Включила музыку и как была, в халате, улеглась на диван, чтобы тут же заснуть.
На другой день Валентин ей позвонил, поинтересовался здоровьем, Наташа ответила односложно: в порядке. Если бы кто-то спросил каждого из них, на что они обижаются, никто бы не смог ничего толкового сказать.
После праздников она видела Пальчевского на фабрике. Не так уж велика была ее производственная территория, да и совещания случались, и на них молодые люди встречались. Но и только. Уж не приснилось ли Наташе то, что Валентин ночевал в ее доме и просил оставить его у себя?
Домой в свою квартиру Валентин так и не вернулся. Как ни уверяла всех Тамара, что ее размолвка с мужем продлится не больше недели, однако на этот раз она ошиблась.
Более того, на днях она получила извещение из народного суда, куда ее приглашали на слушание дела о собственном разводе! Подумать только, муж подал на развод! Тамара громогласно уверяла подруг, что такого унижения она ему не простит.
Зря, выходит, она себя обманывала, уверяя, что Валентин перебесится и вернется.
– Ну и плюнь ты на него, – говорили ей подруги.
Нужно было срочно исправлять положение, и Тамара отправилась на фабрику, чтобы до суда поговорить с пока еще мужем.
– Валик, ну что ты в самом деле! – начала она мягко. – Обида обидой, а семья семьей. Милые бранятся, только тешатся. Не нами придумано. Давай забудем об этом дурацком инциденте!
– Забудем? – усмехнулся он. – Чего вдруг? Я ничего не собираюсь забывать. Ты при всех от меня отказалась…
– Мало ли чего не наговоришь в пьяной компании! – пыталась отшутиться Тамара.
– Ну, если продолжать твои аналогии, – что у трезвого на уме, то у пьяного на языке… У тебя ко мне больше ничего нет? Тогда я пошел. Извини, уйма работы.
– Погоди! – вспыхнула Тамара и взглянула на Валентина в упор. – Думаешь на Наташке жениться?
– Это мое дело, и оно тебя не касается.
– Ошибаешься, очень даже касается. Это, если хочешь знать, дело принципа. Если ты уходишь в никуда, это не слишком обидно. Бывает, не сошлись характерами. Но если ты уходишь к другой, вот тут-то твое дело меня и касается! Ты не боишься за свою любимую?
– Что бы ты ни сделала, каждый поймет, чьих рук это дело.
– А мне все равно. Какая разница, из-за чего тебе жизни не будет: из-за твоей ревности или из-за чужого предательства.
– Только не надо насчет предательства, – поморщился Валентин. – Надеюсь, на суде ты не станешь разыгрывать комедию, будто я предал твою великую любовь.
– Не надейся, – с ненавистью сказала Тамара. – Как раз на суде ты все получишь по полной программе: истерику, упреки, мольбы типа «вернись, я все прощу!», слезы…
– Неужели ты на суде станешь об этом говорить?
– Еще как стану! Так что подумай, прежде чем я опозорю тебя на весь город. Ты развалил нашу семью из-за другой женщины. Той, что змеей пробралась в наш дом, притворялась моей подругой…
– Тамара, подумай, что ты говоришь? – тщетно взывал Валентин.
– Говорю то, что думаю!
Их разговор Наташе тут же передали, потому что Тамара особенно не заботилась скрывать свое посещение фабрики и голос при разборках с мужем не понижала.
На суде Тамара, как и обещала, устроила настоящий спектакль с рыданиями и обмороком. Судья-женщина презрительно взглянула на Валентина и холодно объявила:
– Супругам дается три месяца для примирения. Вас, истец, я попрошу отнестись с пониманием к чувствам женщины, которая прожила с вами восемь лет. Вы уже не дети, и такая смешная причина вроде «не сошлись характерами» не отвечает серьезности вашего дела.
На выходе из суда Тамара торжествующе взглянула на Валентина:
– Не верил, что так случится? То ли еще будет!
Однако в душе у Тамары особого торжества не было. Что-то случилось в ее жизни. Нет, бывали, конечно, неудачи, но чтобы сплошная черная полоса… Такое впечатление, что олух Пальчевский был ее талисманом.
В мыслях о муже она нарочно употребляла уничижительные слова для него, чтобы не таким обидным казался его уход. Глупость, дурь! Не бывает так, чтобы семьи распадались из-за глупой шутки.
До сего времени бизнес Тамары процветал. Пальчевский даже не представлял, как богата его жена. Можно после этого считать его нормальным человеком?
А ведь она порой намекала ему, что деньги есть. Когда, например, предлагала заняться и ему каким-нибудь бизнесом.
– Тома, – вздыхал он, – для такого дела нужен стартовый капитал.
– Найдем, – успокаивала Тамара.
– Но ведь его потом отдавать придется. Зависеть от чужого дяди? Извини!
Может, она пожадничала? Проявила ненужную осторожность? Подумала, а вдруг у супруга глаза разгорятся. Не поверила, что он устоит перед большими бабками. Считала, нет таких людей, чтобы устояли. Сказала бы сразу: Валик, деньги мои, давай, вперед и с песней! Тогда бы он точно от нее никуда не делся. О, деньги, по ее мнению, держали людей друг подле друга куда крепче любви!
Теперь в бизнесе с ней случилась неприятность, каковой прежде не было – ее внаглую кинули посредники. В принципе она потеряла немного, всего пятьдесят тысяч деревянных. По курсу даже меньше двух штук баксов, но это был тревожный сигнал. Ко всему прочему, сорвалась операция, которая должна была принести Тамаре тридцать штучек зеленых. Тоже не самая большая сумма. Но курочка по зернышку клюет…
Все дело в том, что у Тамары пропал кураж. Как-то вдруг не стало желания крутиться, оригинальные идеи куда-то подевались. Потому и бизнес зашатался.
Странно, раньше, когда она дружила с Наташей, то не думала, что присутствие в ее доме рыжей красавицы так уж необходимо. А теперь поняла, что, кроме Наташки, у нее и подруг-то настоящих нет. Та сядет напротив, уставится своими зелеными глазищами, и Тамара рассказывает ей о своих печалях. Знает, всегда от души посочувствует, а успеху не позавидует. Хорошо человеку предприимчивому жить рядом с блаженными. Они придают ему вдохновение.
На днях женщины встретились в городе, и Наташка так на нее взглянула… как если бы знала о ней нечто предосудительное. Правда, потом спохватилась, маску равнодушия надела, но от Тамары ее мимолетный взгляд не укрылся. Что она может знать? Неужели Ритка проболталась?
Взяла приятельницу за горло, но та клялась и божилась, что ничего Наталье не рассказывала. За все время только один раз ей позвонила. Даже разговор передала слово в слово…
Сегодня Тамара нарочно подкараулила Наташку после работы. Сама не могла объяснить себе собственного поступка. Взглянуть разлучнице в глаза? Увидеть в них торжество?
– Слышала, нам три месяца на примирение дали!
– Поздравляю.
Сказала спокойно, без ехидства, и это Тамару взбесило.
– Но для тебя эти три месяца ничего не значат! Не видать тебе Валентина, поняла?!
Та взглянула на нее удивленно и попыталась обойти Тамару, как… как дерево на дороге!
– Извини, я тороплюсь.
И эта торопится. Ну куда она могла торопиться? А то Тамаре было неизвестно, что эта клуша дома сиднем сидит. Она знала мужиков, которым нравилась Наташа, и нарочно их подзадоривала. Мол, куда смотрите, красивая баба без дела пропадает. И знала, что ей звонили, в гости напрашивались, в ресторан приглашали – всем отказала. Неужели и вправду Пальчевского ждет? Неужели деньги, которые она за «покупку» выложила, не бзик пьяной бабы, а возможность, за которую ухватилась эта волчица в овечьей шкуре? Тогда не Наташка, а Тамара вдвойне дура.
Впрочем, подобная мысль была слишком нелепа, чтобы Тамара могла долго в нее верить.
Женщина неглупая, она понимала, что своими разговорами только подталкивает Валентина и Наташу друг к другу, но ничего с собой поделать не могла. Как же так, Тамара, такая умная и хитрая, ничего не могла поделать с этими двумя простаками. Они ее не боялись, на провокации не реагировали, словно были в сговоре. Скорее всего были просто другими людьми. И мыслили, и чувствовали по-другому. Тогда получалось, что Тамара как бы ниже их. Это она-то, которая могла обоих купить с потрохами!
