Текст книги "Чужой муж"
Автор книги: Лариса Кондрашова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)
Глава двадцать третья
А потом состоялась свадьба брата Валеры. Наташе казалось, что таких счастливых новобрачных она еще не видела.
Неля не верила своему счастью и почти все время, стоя или сидя рядом с женихом, посматривала на него с любовью, смешанной с удивлением: неужели такой красавец становится ее мужем?!
Но радовалась Неля не только этому. Как раз накануне свадьбы Валерий купил квартиру, потому что недостающие деньги одолжила ему сестра.
Стася не обманула и по каким-то своим каналам достала должника Рудиных, Олега Мартьянова, который и в самом деле процветал в своем бизнесе.
По крайней мере бывший однокурсник ее покойного мужа, когда-то занявший еще у Константина пять тысяч долларов, готов был выплатить десять.
И выплатил.
– Что же ты, подруженька, такая тихая да ненастойчивая, – пеняла ей Стася. – Да если бы мои друзья на него не нажали, тебе бы этих денег никогда не видать!
– Но он же обещал, а мне неудобно было ему напоминать.
– Горбатого могила исправит! – вздыхала Стася. – Он обещал. Это тебе не прежние русские купцы, под чье слово можно было получить в долг любую сумму денег. Такие если разорялись, пускали себе пулю в висок. А наши, знаешь, что делают?
– Что?
– Сбегают. И должники за ними по всему свету гоняются.
– Но Олег Мартьянов, к счастью, не сбежал. Я тебе очень благодарна. Да, если уж говорить о приметах нынешнего времени, тот, кто помог получить деньги с должника, получает процент…
– Господи, она говорит о процентах! Селиванова, ты о себе подумай. Что мне твои проценты? Ну, насмешила! Веришь, таких подруг, как ты, у меня нет. И я рада, что ты у меня есть. На тебе, Наташка, глаз бизнесмена отдыхает.
Вот эти деньги да плюс еще кое-какие сбережения Наташа и одолжила брату. А родители дали деньги на мебель. Конечно, на самое необходимое. У них в роду, увы, миллионеров не было.
По крайней мере первое, что будущие муж и жена Селивановы купили, были огромная двуспальная кровать и холодильник «Бош».
Приглашенные на свадьбу родственники – из далекого далека средней полосы приехал даже Нелин двоюродный брат, – узнав, что у молодоженов только что купленная пустая квартира, понесли на свадьбу кто что мог: стол и стулья, ковер и сервиз. Кто-то из гостей приволок даже огромный голландский фикус размером с приличное дерево, который и поставили в углу спальни. Сказали, что он очищает воздух.
Наташин брат, который в слегка оглушенном состоянии принимал подарки, на всякий случай придерживая одной рукой свою красавицу жену, словно хотел сказать: подарки подарками, а самое ценное у меня здесь, стоит рядом.
Ближе к ночи, когда молодых привезли из ресторана в их новую квартиру, Наташа задержалась возле Нели, потому что та схватила ее за руку и увлекла в спальню.
– Наталья Петровна, на минуточку.
В комнате она на минутку приникла к Наташе и внезапно задрожавшим голосом сказала:
– Я боюсь!
– В каком смысле? – удивилась Наташа; эта ночь никак не могла быть ее первой ночью, тем более что она наверняка знала, что молодые жили до свадьбы. – Ты боишься кого-то?
– Я вам не сказала. – Неля всхлипнула и зарыдала, оглядываясь на дверь; к счастью, ее муж задержался в кухне, чтобы выпить с шафером «на свободе». – Я ведь делала аборт.
– Ну и что же? – сказала Наташа. – Я никому не скажу, и ты не говори. Забудь о том, что было.
– Первый аборт, – сказала Неля. – А вдруг у меня больше не будет детей? Валерик… он так мечтает о ребенке!
– Давай не будем пороть горячку, – обняла ее Наташа. – Аборт прошел без осложнений?
– Без, – кивнула Неля, – на мне все заживает как на кошке.
– Вот на этом мы и остановимся. Что ты здорова и родишь ребенка в самом ближайшем будущем. Вот увидишь, у меня легкая рука. Меньше чем через годик у моего сына Ромки родится прелестный двоюродный братик.
– Что такое? Моя жена плачет?
На пороге спальни появился Валера и с укоризной посмотрел на Наташу:
– Сестренка, ты ее ничем не обидела?
– Как бы я могла, – улыбнулась Наташа. – Иной раз женщины плачут от счастья.
– Иди, Наташа, Санек тебя отвезет.
– Он же выпил.
– Выпил. И немало. Но он обещал везти тебя медленно и очень бережно. Приедешь, позвони. Хорошо?
* * *
В конце длинного черного коридора был свет. Яркий, ослепительный, манящий. Казалось, там, внутри этого света, ждет легкость и небывалое наслаждение.
С ее ног упадут наконец оковы, которые мешали ей двигаться. Держали на земле. Тяжелую, неповоротливую. Она не могла быстро ходить из-за них, ей трудно было даже дышать. И вот теперь ее ждало освобождение.
Но нет. Ее грубо вырвали из этого наслаждения. Швырнули обратно, на жесткую раскаленную койку, где она теперь и металась так, что ее держали за руки.
Время от времени ее донимали звуки. Кто-то кричал:
– Уйдите, сюда нельзя посторонним!
Кто-то плакал таким знакомым и родным голосом:
– Наташенька, родная, не уходи!
Еще говорили сухо и официально:
– Ничего не поделаешь, травма слишком серьезная.
И совсем уже тихо, издалека:
– Она умирает?
И почти сразу вместе с этим наступила чернота. Но какая-то странная. Как будто Наташа существовала отдельно от остального мира, никак на него не реагируя.
Ее куда-то несли, потом везли, а в ее голове лишь лениво ворочалась мысль: на кладбище везут, что ли?
А потом вдруг все это кончилось. В голове ее послышался будто щелчок, лопнули в ушах пробки, которые пропускали в голову звуки будто сквозь вату. И первое, что она услышала, оказался звук работающего двигателя. Где-то неподалеку, похоже, работала бензопила.
Не то чтобы она работала очень громко, звук был монотонный и даже усыпляющий, но Наташа слышала его очень отчетливо.
Она не ощущала себя ограниченной каким-то небольшим пространством. То есть стенками гроба. Значит, не умерла?
Попробовала осторожно пошевелиться, как Гулливер, спутанный веревками лилипутов, – ничто ее не держало.
Но при этом веки оказались такими неподъемными, что открыть их было тяжким трудом. Наташа не стала и сопротивляться этой тяжести. Тем более что с каждой минутой голова ее становилась все яснее.
Первый образ, который возник в опустошенной голове, был почему-то Тамарой Пальчевской. Наташа вспомнила даже, что теперь она уже и не Пальчевская, а фамилия ее… Нет, фамилию вспомнить Наташа все же не смогла.
– Ты все-таки не умерла? – удивленно поинтересовалась Тамара. – Ну, Рудина, ты даешь! А я думала, уже все…
– Уйди, я не хочу тебя видеть! – прикрикнула Наташа, и Тамара исчезла.
«Ребенок! – вдруг ворвалась в сознание мысль. – Где мой ребенок?!»
Разбитая, неподвижная, она вдруг обрела невиданную силу, которая могла бы поднять ее с больничной койки и потащить куда-то, где держали ее маленького неродившегося сына. Или родившегося?
– Где мой сын?!
– Успокойтесь, – сказал кто-то незнакомым голосом, – ваш ребенок жив.
И в тот же момент ее неподвижное одеревеневшее тело вдруг стало ощущать себя в точке, куда как раз в это время мягко вошла игла шприца.
Собравшийся было отправляться на выручку к своему сыну организм притих, как бы прислушиваясь к тому, нужное лекарство вводили в вену или нет, и это оказалось для нее так тяжело, что она опять впала в беспамятство, но уже с желанием прийти в себя и больше не думать про свет в конце коридора, там, откуда не возвращаются.
Следующий раз Наташа проснулась среди ночи с каким-то обостренным слухом. Словно остальные части тела еще находились в приторможенном состоянии, а уши уже стояли торчком, как у волка, услышавшего погоню.
Почему она решила, что это ночь, еще не открывая глаз? Потому что было очень тихо. День отличался звуками и суетой вокруг нее: шуршала материя, скрипели подошвы.
Но вот и здесь появился звук, который при отсутствии других звуков воспринимался особенно отчетливо: в палату – она отчего-то знала, что это палата в больнице – кто-то лез.
Она слышала, как поскрипывает под осторожной ногой обитый снаружи жестью подоконник, потом чья-то рука толкнула створку окна, и в палату потек прохладный воздух.
Неужели это пришли по ее душу?
Огромное количество детективов, прочитанное ею в декретный период, давало себя знать. Внутренний голос, съежившийся от страха, тщетно пытался припомнить, кому Наташа перешла дорогу до того, как попала в больницу.
Вот почему она знала, что это больница: в редкие минуты просветления сквозь полуприкрытые ресницы она видела белые халаты врачей и медсестер. Собственно, не только белые, случались зеленые и синие, но это была именно спецодежда медиков.
А почему вообще она боится открыть глаза, а только слушает, и все? Открыть глаза ведь ей ничего не мешает. Но к тем маниакальным страхам преследования, что в ней проснулись, оказывается, прибавился еще один страх: боязнь слепоты.
Тут она противоречила самой себе. Ведь сквозь полуприкрытые глаза она все же что-то видела. Те же белые халаты; почему же, открыв глаза, она ничего не увидит, кроме постоянной черной ночи? Даже если это будет наполненный звуками день.
Между тем возня в палате продолжалась.
Громким шепотом мужчина – а голос был точно мужской – сказал:
– Нелинька, ты иди, а я посижу. В шесть утра меня сменишь. В соседней палате есть пустая койка.
– Хорошо, Валентин Николаевич, в шесть я буду на месте. Мне муж часы с будильником дал, надеюсь, не подведут.
Валентин Николаевич! Глупость-то какая. В ее жизни был один Валентин Николаевич, но он остался где-то в прошлом. Затерялся в недрах времен. Но это уже фраза не из детектива – из фантастики.
Она осторожно приоткрыла глаза. На взгляд человека, который сидел у ее постели и выжидающе смотрел на ее лицо, лишь дрогнула ресницами.
– Наташа! – шепотом позвал он, но лежащая не шевелилась.
Он не догадывался, что она сфокусировала на нем взгляд и потихоньку наблюдает.
Валентин! Как странно, вот так, проснувшись, увидеть его у своей постели. Но почему он лез в окно? Она что же, лежит в какой-нибудь тюремной больнице? Может, она кого-нибудь убила и теперь ее держат здесь… Но тогда на окнах были бы решетки и он бы не смог вот так спокойно сюда влезть.
Хорошо, что у нее нет амнезии. Она все прекрасно помнит. И здраво рассуждает. Звать ее Наталья Петровна Селиванова, а Валентин… – что-то вдруг зарябило в чистом зеркале ее памяти. Только что она совершенно точно знала, кто он, а теперь… пыталась вспомнить, и услужливая память подсовывала ей варианты: он ее знакомый… хороший знакомый… Друг. Нет, не просто друг… Мужчина, которого она любила. Может, даже муж!
– Наташа, – позвал он. Но отчего-то уверенный, что она его не слышит, приник горячими губами к ее неподвижной руке и сказал горестно: – Прости меня, Наташа!
Она хотела возразить, что ей не за что его прощать, и даже попыталась шевельнуть губами, но силы уже оставили ее. Ресницы сделались неподъемными и плотно прикрыли воспаленные глаза. Сознание – оно представлялось в виде женской фигуры, какую прежде она каждый день видела в зеркале, – стало уходить куда-то, смешно пятиться вперед спиной, попутно уменьшаясь в размерах, и вскоре вовсе покинуло ее.
Пришла она в себя днем. И это тоже точно было известно. Тем более что перед ее кроватью стояли люди, и в отличие от ночных посетителей они не понижали голоса.
Но сколько можно гадать, тюремная больница, не тюремная! Потому она просто открыла глаза и спросила:
– Где я?
Достаточно громко спросила, потому что два доктора – это тоже было хорошо видно – повернулись к ней с благожелательными лицами, и один из них язвительно заметил:
– А вот вам и ответ на вопрос, коллега!
– Наташа!
Это брат. Валера.
– Ты пришла в себя. Наконец-то! Нашим не разрешают пока тебя навещать, но я порадую маму.
Как так не разрешают? Разве не Неля сидела у ее кровати? Не Валентин? Странный какой-то сон. Он до сих пор помнится совершенно отчетливо.
А еще у нее был ребенок. Но отчего-то она боялась спросить, где он. Вдруг и ребенок ей тоже приснился? Нет, она точно была беременной. Руки ее пока не слушались. Точнее, она боялась опустить руку и потрогать живот. Казалось, у нее не получится, потому что руки… они ведь тоже могут ее не слушаться.
– Скажите, а мне можно перевернуться на бок?
– Можно, – сказал второй врач, наверное, лечащий. – Ксюша – ваша медсестра – сейчас вам поможет.
Она приготовилась к боли, но ее не было. А может, медсестра оказалась такой ловкой и умелой. Зато теперь было видно, что и живота у нее нет. Что же она тянет с вопросом? Не могла беременность ей привидеться!
– Позвоночник у вас не поврежден, – сказал первый врач, – но мозг получил травму. Вы помните, что с вами случилось?
– Кажется, я должна была родить.
Раз у нее травмирован мозг, то врачи не должны счесть ее сумасшедшей.
– И это тоже, – согласился второй врач; скорее всего ее лечащий. – Но прежде вы попали в автомобильную аварию.
– Вместе с мужем Костей? – спросила она осторожно, потому что в тот момент забыла про Валентина.
Оба врача посмотрели на Валерия.
– Костя тоже попал в аварию, но давно, три года назад.
– И я столько времени лежу? Все три года?
Она увидела, как брат испуганно взглянул на докторов.
– В самом деле, какое-то ужасное совпадение.
– Ничего, это пройдет, – стал успокаивать его тот, первый и, как она для себя окрестила, пришлый доктор. – Воспоминание о прошлом стрессе наложилось на нынешний…
– У меня был сын… – словно для самой себя, сказала она.
– Почему «был»? – всполошился брат и посмотрел на лечащего врача.
– С ним все в порядке, – заверил тот. – Но конечно, мы перевели его на искусственное вскармливание… А теперь давайте выйдем из палаты. Как вы заметили, уход у нас отличный, медперсонал высококвалифицированный, необходимое оборудование имеется.
– Погодите, я сейчас.
Валера вернулся к ее кровати и посмотрел сияющими глазами.
– Если бы ты знала, как я счастлив, сестренка! И маму с папой сейчас порадую. И Нелю…
Неля. Ну конечно. Значит, она не приснилась Наташе просто так, она есть, здесь, в городе, а то уж Наташа было подумала, что она еще там, в маленьком северном городке, и в палату к ней приходят его жители… Раз ей вспомнился Костя, значит, она уже не Селиванова. У нее другая фамилия: Рудина!
Она быстро пролистала книгу своей судьбы, с радостью убеждаясь, что помнит все. Или почти все.
– У вас была свадьба, – с усилием произнесла она; опять откуда-то стала наваливаться усталость.
Брат это сразу заметил и крикнул:
– Доктор!
Подошли сразу оба медика и стали диктовать медсестре какие-то мудреные названия лекарств, а та ответила, как отрапортовала:
– Сию минуту все сделаю!
В следующий раз она открыла глаза, потому что ей стало легче. И глаза открылись уже сами собой, без напряжения.
У ее кровати сидела мама.
– Не хотели пускать, – сказала она и всхлипнула. – А Ромушка-то какой хорошенький, Наташа, ты бы видела! – Сказала и спохватилась: – Увидишь, доченька, еще сама увидишь. Конечно, кормить тебе сыночка не пришлось, но спасибо Господу, что жив. Родился здоровеньким. Собой ты его прикрыла, доченька!
– Конечно, собой, – улыбнулась она, – а как бы еще, если он и был-то внутри меня.
Теперь события последних дней вспомнились ей во всех подробностях.
Ну хорошо, Валерка был в эйфории, женился на любимой девушке, но она-то! Почему у нее не сработал инстинкт самосохранения? Надо было уже тогда иметь ушибленную голову, чтобы сесть в машину к человеку, который еле на ногах держался.
– Мама, скажи, а Саша, тот, что у Валеры на свадьбе шафером был, он жив?
– Жив, аспид, жив! Против него уголовное дело открыли… Не перестаю удивляться! – Мама всплеснула руками. – Почему пьяницам всегда везет больше, чем людям трезвым? Тебя едва на тот свет не отправил, а самому хоть бы что!
– Ты хочешь сказать, его посадят?
– Теперь, раз ты выжила, нет. Наверное, условно дадут… Господи, о чем ты думаешь?
– И вот еще что: Неля ко мне приходила?
– Она хотела, но к тебе же никого не пускают.
– А мне казалось, Валерка приходил.
– Валерка не считается. Он же за твою отдельную палату платит. Его пускают.
– Мама, у меня в шкафу, в шкатулке, деньги. Ты отдай Валерке. У них семья молодая, деньги нужны.
– Если, конечно, согласится взять. Небось Неличка воспротивится.
– Неличка! Невестку, говоришь, приняла?
– Как не принять. Уж такая она ласковая, такая умелица. Сначала стеснялась, а я ей говорю: зови меня мамой. Если сможешь. Она так обрадовалась. Теперь только мамочка да мамочка. Куда-то на работу устроилась. Говорит, взяли с испытательным сроком…
– Скажи, а сына мне покажут?
– Доченька, он сейчас в детском отделении. Теперь уж, пока тебя не выпишут…
– Мама, ты что-то от меня скрываешь… Что-то с ним случилось, да?
Мать смутилась, машинально затеребила подол.
– Роды получились стремительными. У него сломана ножка.
Наташа зарыдала так горько, что мать всполошилась:
– Наташенька, родная моя девочка, врач же сказал – не волновать. Ни в коем случае! Тебе нельзя.
– А то с ума сойду, да?.. Вот скажи, мама, почему мне так не везет?
– Почему же тебе не везет? И красивая, и умная, и высшее образование получила… Замуж вышла по любви.
– А долго я прожила в этой самой любви? Не помнишь, всего три года.
– Другие и этого не имеют.
– А есть другие, что имеют и много больше. Мало того, что я без мужа родила, еще и мой сыночек такой же, как мать, невезучий оказался… Ножка сломана. Он же только родился! Такой маленький, а уже страдает…
Она продолжала рыдать и почти не заметила, как перепуганная мать побежала за медсестрой и та сделала Наташе укол.
– Женщина, выйдите, – строго сказала матери медсестра. – Вы сказали на минуточку, а сами сколько просидели? Да еще и больную разволновали.
Мать вышла, тяжело вздыхая.
– Не умею я свои чувства прятать, – говорила она несколько позднее отцу Наташи. – Да и как спрячешь, если она сразу поняла неладное…
– Чего уж теперь-то убиваться. Говорил я тебе, мать, держи себя в руках. Тебя надо было к Наташе отправлять в повязке.
– Какой повязке?
– Из скотча! – в сердцах выговорил он. – А насчет этого ты ей не говорила… Ромкиного папаши?
– Что ты, как можно! Опять разволнуется. Доктор сказал, черепно-мозговая травма – дело непредсказуемое.
– Что же нам с ним делать? Говорит, в гостинице остановился. Номер телефона продиктовал – я записал. Мол, если что случится, чтобы его сразу в известность поставили.
– Ну ты, отец, как всегда, жалостливый больно, да? – Мать покачала головой. – Меня ругаешь, а сам?
– А что, если они помирятся? Хороший же парень.
– Так ты сразу и определил, что хороший. Все они хорошие, когда спят!
– Не ворчи. В конце концов, он нам ничего плохого не сделал. Да и разве он виноват? С бывшей женой развелся, все чин по чину. Ты же сама говорила, это Наташа от него уехала…
– Между прочим, у нее в палате такой огромный букет стоит, дорогущий. И мне сестричка по секрету сказала, что привез его совсем другой мужчина.
– Хочешь сказать, у нее ухажер есть?
– О чем я тебе и толкую.
Селиванов-старший задумался.
– Я, конечно, ухажера не видел, но видел Наташины глаза. Она все время только о Валентине и думала.
– Тоже мне, чтец по глазам!.. Говоришь, у тебя есть его телефон? Давай диктуй.
– Зачем тебе, если ты не собираешься с ним общаться?
– Мало ли, позвонить придется… В самом деле, сколько сейчас гостиницы стоят, ужас!
– То есть ты хочешь предложить ему, чтобы пожил у нас?
– Нет, как можно, вдруг Наташа узнает, станет ругаться.
– А ты ей не говори.
– Она от него уехала…
– Уже обсуждали это. Тебе не кажется, мать, ты пробуксовываешь?
– Поневоле забуксуешь. Как ни поверни, все может быть плохо.
– Или хорошо.
– Не ехидничай. Наташа – наша дочь, а он кто, чужой дядя…
– Не чужой, отец нашего внука…
– Он про сына-то спрашивал?
– Нет, не спрашивал, – растерянно ответил отец. – Может, он не знает, что у него сын родился?
– Как же, не знает! Наташа-то к нему уже с животом ездила. Что ж, он до девяти считать не умеет?
И оба пригорюнились.
Глава двадцать четвертая
– Валерик и слушать не хотел, чтобы я нянечкой в больницу пошла, – рассказывала Неля. – А когда мы за палату заплатили, он врачам условие поставил: сиделка у нас своя. Мол, я буду при больной, а если что не так или состояние больной ухудшится, стану звать медсестру…
– А мать чего в известность не поставила?
– Боялась, что обидится: ее, близкую родственницу, не пускают, а меня пускают. И пришлось бы объяснять, что я считаюсь сиделкой, что это Валерик настоял… Ну, вы понимаете.
– И ты, выходит, сутками возле меня сидишь? – спросила Наташа, хотя на языке вертелся совсем другой вопрос: а ночью не Валентин ли тебя подменяет?
Наташа как-то быстро оправилась от перенесенной травмы. Ей так казалось. Как будто в один прекрасный момент она вынырнула из болота, в котором тонула, и теперь смогла вздохнуть полной грудью.
По крайней мере она перестала впадать в беспамятство. Правда, временами головные боли ее мучили, но приходила медсестра, делала укол, и все куда-то уходило.
Она полюбила мысленно разговаривать сама с собой о том, что с ней происходило до аварии, как она жила, вспоминала всякие мелкие события из жизни, особенно усиленно вспоминала подробности. От этого, как ей казалось, она быстрее выздоравливает. Самовосстанавливается.
Додумалась даже до того, что надо отказаться от таблеток и уколов, а то привыкнет к болеутоляющим лекарствам и потом без них не сможет дальше жить.
Правда, лечащий врач ее успокоил:
– Сотрясение мозга вылечим, и боль уйдет. Или, думаете, теперь это навсегда?
Если что-то не вспоминалось, Наташа вроде невзначай начинала расспрашивать Нелю, и та охотно и с подробностями рассказывала обо всем.
Об одном боялась вспоминать – о Валентине.
Но сегодня как назло вопросы о нем постоянно вертелись у нее на языке.
Можно было бы подождать полуночи – а когда же еще приходят фантомы? – и тогда собственными глазами его увидеть, но Наташе не терпелось. Потому что одно дело ждать конкретного человека, и совсем другое – ждать напрасно, потому что наяву, как окажется, никакого Валентина не было.
– То есть ты хочешь сказать, что, кроме тебя, Валерки и мамы, сегодня никто ко мне не приходил? – спросила Наташа как можно равнодушнее.
Неля заколебалась.
– Официально – никто, – наконец выговорила она, удивленно к самой себе прислушиваясь: надо же, как выкрутилась.
– А неофициально?
– Ну, приходил тут один человек. Всего один раз. Потом его застукали. Вернее, закрыли тот проход, через который он на этаж проникал.
– А на каком мы этаже? – спросила Наташа.
– На шестом.
– Скажи этому человеку, чтобы он не вздумал лезть ни по пожарной лестнице, ни по веревке, иначе… иначе хуже будет!
– А он как раз собирался… сломать этот замок. Надо же, кто-то, видимо, донес или заметил, как он через балкон перелезал…
– Вот видишь, – опять разволновалась Наташа, сразу почувствовав пульсирующую боль в затылке, – через балкон лезет. А если нога подвернется или сломается ограждение… Нет, нет, скажи, что я запрещаю!
– Наталья Петровна, но как я ему скажу, – взмолилась Неля, – если мы не видимся. Почти.
– Нечего торчать возле меня. Пойди и найди его. Иди, иди, а то мне тревожно. Скажи, иначе я ему сына не покажу!
– Вы же сами его еще не видели, – не выдержав, хихикнула Неля.
– Увижу, – сказала Наташа. – Да, и пришли ко мне дежурного врача. Мне нужно с ним поговорить… Нет, подожди, вернись.
Неля выжидающе остановилась у кровати Наташи.
– Присядь. Расскажи, как случилось, что Валентин здесь? Ты ему сказала, что я в больнице, и он тут же прикатил?
– Нет, получилось так, что я купила себе сотовый телефон. И решила его опробовать. Ну, какой у него роуминг. Валерик говорил, что свободно до Америки дотянется.
– И как, опробовала?
– Конечно. Интересно же. До нашего города запросто достает. Я позвонила Эльвире – девушке, что пока живет в моей комнате, и сказала, что я скорее всего не вернусь. Чтобы она похлопотала у директора эту комнатку. Она вообще-то живет в обычном общежитии, а там с ней еще трое девчонок. А у Эльвиры, между прочим, парень имеется. Им встречаться негде. Так можно никогда замуж не выйти…
– Гражданский брак, конечно, не считается, – заметила Наташа и подивилась тому, что замечание у нее прозвучало как-то ядовито. С явным намеком на Нелину бывшую жизнь. Спохватилась. – Прости, я совсем не тебя имела в виду.
Получилось еще хуже. Наверное, у Наташи не столько черепная, сколько мозговая травма.
– Врач говорит, что у меня сотрясение мозга, – сказала она. – Видимо, сотряслось все, что могло, потому я и несу эту чушь. Извини… Нет, я не к тому, чтобы ты взяла и замолчала. Продолжай рассказывать. Ты позвонила Эльвире…
– Поговорила, – оживилась Неля, – а потом думаю, а дай я попробую набрать номер телефона вашей бывшей квартиры. Так, на всякий случай. Вдруг кто ответит…
– И ответили?
– Ответил Валентин Николаевич. Я ему говорю, что с сотового звоню, потому тороплюсь, а вдруг связь прервется?
– Чего вдруг она должна прерываться? Ты же только что начала счетом пользоваться.
– Сама не знаю, но мне так казалось. Думаю, такой маленький, хрупкий, как бы ненадежный. В общем, я подумала, что не успею всего сказать, и торопилась, говорила быстро. Вернее, только начала говорить, а он будто почувствовал неладное. Спросил у меня: что-нибудь случилось с Наташей? Я и сказала: она в реанимации…
– Потому он и приехал.
– Ну да, в тот же день. Он все же успел спросить номер моего сотового телефона, а как только прилетел…
– Из того города, где мы все жили, самолеты не летают, – медленно произнесла Наташа; но все же подумала: неужели она опять что-то забыла?
– Но можно взять такси с двойной оплатой и доехать до аэропорта за два часа.
– Это же бешеные деньги.
– Наталья Петровна, кто думает о деньгах в такую минуту? – мудро заметила Неля.
– Вот только Сашу жалко, – пробормотала Наташа, не замечая, что перескочила на другую тему.
От удивления глаза Нели округлились, но она ничего не сказала, видимо, решив про себя, что у Наташи и правда все в голове стряслось. На всякий случай спросила:
– Какого Сашу?
– Как – какого? – рассердилась Наташа. – Того, что вез меня домой. Вашего шафера.
– О, да вы же еще не знаете, – оживилась Неля. – Он же не виноват в аварии. Теперь вроде его судить не будут. Только права отберут за вождение в нетрезвом состоянии.
– Кто же тогда виноват? – удивилась Наташа и тут же все вспомнила. Даже странно, что до этого целый кусок события, непосредственным участником которого она была, вдруг взял и выпал из ее памяти.
Теперь в ее воспоминании те несколько секунд как бы растянулись во времени и вспоминались как замедленные картинки.
Саша и в самом деле отнесся к поручению доставить Наташу домой в целости и сохранности с полным пониманием. Он не лихачил, ехал со скоростью километров сорок в час, не больше. А потом их стала догонять какая-то машина.
Ни Саша, ни она не обратили на эту машину никакого внимания. Чего бы ей их не обгонять, иномарке-то. На пустом шоссе. И вот в тот момент, когда машина должна была легко их обойти, она проехала так близко, что на приличной скорости саданула в бок Сашины «Жигули», которые от удара налетели на бордюр и перевернулись.
И Наташа так остро почувствовала опасность для своего будущего ребенка, что в момент столкновения согнулась, обхватила руками живот, чтобы как можно лучше его защитить.
Потому у нее оказалась незащищенной голова, и ею Наташа изо всей силы ударилась о панель управления.
Тогда она ни о чем, кроме своего малыша, не думала, а теперь пришло понимание: ночное шоссе в городе было достаточно освещено, чтобы увидеть: за рулем серебристой иномарки сидела женщина.
Неужели… Осознание этого факта было слишком диким, чтобы принять его на веру. Нет, Тамара не могла этого сделать! Что она, в самом деле, сбрендила, что ли? Из-за чего? Разве Наташа чем-нибудь ее обидела в ту последнюю встречу? Неужели и здесь, как за восемь лет жизни с Валентином, ею владело лишь чувство мести?
– Неля, – бодрым голосом спросила Наташа, – ты почему до сих пор не ушла?
– А куда мне идти? – воспротивилась та.
– Ты знаешь куда. Найди Валентина и скажи ему, что скоро ко мне станут пускать посетителей и он сможет запросто приходить, без этих цирковых номеров. А потом пойди домой, ляг и поспи, а то у тебя уже круги под глазами. К тому же нельзя так надолго оставлять молодого мужа одного. Хороший медовый месяц, если жена спит неизвестно где…
– Почему – неизвестно? – прыснула Неля. – Известно, в больнице.
Как ни странно, оставшись одна, Наташа почувствовала облегчение. Ей надо было кое с чем разобраться.
О чем думала Тамара, когда старалась ее убить? Считала, что в случае, если кто-то из пассажиров останется жив, ее не найдут? Привыкла оставаться безнаказанной или решила: будь что будет?
А что, если ее мысль пошла еще дальше? Она решила, что Валентин и Наташа все равно попытаются встретиться, и когда им уже ничего не будет мешать, они станут жить вместе. И воспитывать своего ребенка, и будут счастливы, и станут вспоминать Тамару только в том случае, чтобы посмеяться над ней…
Мало ли какие мысли могли прийти ей в голову. Но, подстроив автомобильную аварию, она могла решить, что в любом случае нанесет Наташе невосполнимый урон: либо покалечит ее саму, либо, что вероятнее, лишит ребенка. И тогда…
Тогда между ней и Валентином все время будет стоять это: ребенка убила бывшая жена Валентина. Наташа ему этого не простит, и совместная жизнь станет невозможной.
Отчего-то Наташа была уверена, что Саша, будучи нетрезвым, ничего не заметил. Вряд ли он разобрался с пьяных глаз, кто там за рулем.
Выходит, только она подозревает в преступлении Тамару. Правда, если она на нее укажет, найдут ее как миленькую, но… Наташа этого никогда не сделает. Она решила это в один момент, а решив, успокоилась.
Возможно, авария эта ей еще не раз аукнется. Возможно, Тамара нанесла ощутимый вред ее здоровью, но пусть она теперь с этим и живет.
Она будет рисовать себе картины Наташиных несчастий, ждать, что за ней придут из милиции, а не дождавшись, перелистывать краевые газеты в надежде, что прочтет очерк об аварии, в которой погибли два человека, один из которых – беременная женщина.
Валентину об этом Наташа тоже ничего не расскажет. Он начнет мучиться угрызениями совести, сам не будучи виноватым.
Нет, это останется их общей с Тамарой тайной. Наташа постарается о ней забыть. Делать ей нечего, что ли, кроме как копить обиды да выращивать в себе зерна мести.
Нет, Наташа будет радоваться жизни. Вместе с любимым мужем и сыном. Точнее, с детьми, которых у них с Валентином будет не меньше трех.
