Текст книги "Немного зло и горько о любви"

Автор книги: Лара Галль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 5

ЛЕРА

Ну вот и нашлось мое нигде…то самое бездомье, где нужно переждать, пока тебя отпустит связь.

Сижу вот в кресле перед окном, поглаживая Кафку, смотрю на тусклый шар фонаря. Редко-редко какая машина проедет – полтретьего ночи, почти все уже приехали, куда хотели, наверное.

Спать не могу. Сон, приходивший на помощь почти всегда, вдруг застрял где-то, пасуя перед впечатлениями от сегодняшнего вечера в кафе.

– Мы ждем еще одного человека, – сказал подошедшему официанту Влад, – закажем попозже.

– Кто придет? – Я вдруг ощутила тревогу, почему-то представилось, что Сергей. «С какой стати? – уговаривала себя. – Мир не настолько тесен, чтобы я встретилась с ним еще раз, я не хочу, не хочу, не хочу!»

– Одна женщина должна подойти, я пригласил ее.

«Одна женщина»? Интересно… неужели он увлекся кем-то, и Маша теперь может получить развод?

– Мне нужно отойти на десять минут. – Влад поднялся, беря со стола мобильник. – Я попрошу, чтобы принесли кофе. Или чай?

– А можно молоко? Холодное?

Влад удивленно взглянул, кивнул и отошел от стола в глубь зала.

Я уставилась на лежащую на тарелке белую льняную салфетку, сложенную в затейливую фигурку.

…Странно, сто лет нигде не была, но не хочу смотреть по сторонам. Боюсь людей? Предметов? Шиза какая-то…

…Вот край занавески вижу, тяжелое плетеное кружево по краю, красиво. Но не хочу поднять взгляд и рассмотреть карниз.

…Вот край красной скатерти на соседнем столике, и темно-коричневые ножки стула, и черные лаковые лодочки на шпильке, тонкие щиколотки в черных колготках… или чулках…

Чулки, наверное, на широкой кружевной резинке, за которой белая кожа, и от этого контраста у кого-то заходится сердце при взгляде на…

Что за чушь, чудилко, смотри лучше на салфетку…

Как называется это искусство складывать объемные фигурки из плоских листов? Оригами… оригами – да, почему-то вспоминается японский журавлик – что-то такое хрупкое, болезненное, прекрасное…

«Вы прекрасны в этом платье», – так он сказал, и был серьезен и бесстрастен, этот чужой, холодный мужчина, Машин муж Влад, который сейчас ждет какую-то женщину, она придет сюда, и надо будет улыбаться, наверное, а я даже не знаю, зачем я здесь…

Ах да, ведь это он привез меня к себе, а потом сюда, ну так ведь он сам и объяснит все, зачем же я мучусь тем, что говорить, я просто буду смотреть и слушать, и вообще, не о том ли я давала объявление в газету?

На этой мысли чуть улыбнулась, стало легче.

Итак, я здесь, чтобы слушать, только и всего. А новое платье – это просто служебная одежда, как белый халат или униформа.

Новое платье – светлая туника с неширокой атласной лентой под лифом. К платью прилагались длинные плотные леггинсы в тон и того же цвета атласные легкие сапожки на плоской подошве. Все вместе почему-то напоминало балетный костюм.

«А это небольшая компенсация за форс-мажор», – сказал Влад, зайдя в комнату через полчаса, доставая из плотного глянцевого пакета коротенькую курточку светлого меха.

К тому моменту я уже надела принесенный костюм. Шубка…

Уставилась на витые шелковые шнуры ручек пакета.

– Видите ли, – произнес Влад, – я не могу заставить вас принять подарок. Но вы могли бы просто надеть это сегодня, для тепла, весна сейчас жаркая днем и холодная вечером. Вы меня очень обяжете, исполнив мою просьбу. Если вы решительно не захотите оставить мех себе, я просто верну его в магазин. Согласны? Но я бы отнес это к ммм… учредительским затратам, скажем так.

– У вас дар убеждать, – я сказала серьезно, без улыбки.

У него действительно дар убеждать, дар, подпитываемый некой властностью – невозмутимой и, видимо, врожденной. A y меня какой дар? Дар принимать броски, видимо… не знаю.

Как интересно он сказал о шубке – «мех». Какой-то особый сленг людей, не робеющих в мире вещей…

«Лера, черт, мы попали: Влад – мой муж, – оказывается, следил за мной все это время. Намеревался вычислить „соперника“. Знает твой адрес и собирается прийти поговорить. Так что жди гостей, вот гадость…» – написала Маша.

Немножко поздно. Это ее письмо я получила уже дома у Влада, просмотрев свою почту в ноутбуке.

…А у Влада я оказалась так: вчера в дверь позвонили, я сидела у компьютера. Вставать с кресла и идти открывать было долго, и я развернулась и подкатила к двери прямо в коляске. Открыла не спрашивая. Почему-то.

Незнакомый мужчина. Я смотрела внимательно, отмечая про себя непривычную лощеность облика – костюм был как-то ломко-элегантен, словно скроен по лекалам для кузнечиков, с учетом всех сложносоставных изгибов. Туфли блестели – так начищены.

– Вы – Лера? Здравствуйте, – тут он чуть поклонился, быстро справившись с удивлением при виде инвалидной коляски. – Мне нужно договориться с вами об одном деликатном деле.

– Здравствуйте. Вы по объявлению?

– Ммм… скорее да, чем нет. Видите ли, вашим объявлением заинтересовался один человек. Он попросил вас приехать к нему. На деловую встречу.

– А почему он сам…

– Исключено. Из соображений… ммм… частного порядка. Так надо.

– Но я, я… не выхожу, понимаете…

– Не вопрос, – прервал незнакомец, – машина внизу, лифт работает. Коляска складывается?

– Нннет… – Я растерялась. – Куда вы хотите меня везти? – Вдруг стало страшно.

– Прошу прощения, не хотел вас волновать. Видите ли, наш… работодатель наткнулся на ваше объявление. И хочет поговорить с вами. Форс-мажор.

– Я это уже поняла. – Страх вдруг отпустил, и я улыбнулась. – Хорошо. Поедемте. Только кот поедет с нами.

– Насчет кота указаний не было, но… только держите его при себе.

…Поездка в комфортной черной машине – я плохо разбираюсь в марках – доставила удовольствие почти забытое: за окном мелькали люди, дома, машины, деревья, все давно невиданное из положения «мимо».

«Еду куда-то… авантюра за авантюрой… надо же… стоило стать слабой и не способной к своевольной беготне, как жизнь тут же применила другую методу вовлечения в себя… ну что ж… посмотрим, что там, дальше».

– Надеюсь, вам тут будет удобно, – проговорил незнакомец, подкатывая меня в кресле к большому – в пол – закрытому окну.

– Забыла спросить, как вас зовут. – Я вопросительно взглянула, улыбаясь чуть виновато.

– Мы еще вернемся к этому вопросу. Думаю, скоро. Да, я не сказал сразу, чтобы не напугать вас… – Он помедлил и произнес с оттенком властности: – Вам придется пожить тут некоторое время. Здесь есть все, к чему вы привыкли: ноутбук, Интернет, есть книги…

Он что-то нажал на столике, и фрагмент стены медленно повернулся, явив с обратной стороны вертушку с книгами.

– Кровать вот здесь, – он нажал другую кнопку, и еще один фрагмент стены медленно выдвинулся чуть вперед и двинулся вправо, открывая нишу, при виде которой я сразу подумала: «Альков» – так поразили высокие столбики большой кровати темного дерева. Светлое белье без ожидаемых почему-то кружев напомнило больничное.

Я мучительно вслушивалась в себя, но «индикаторы» тревоги почему-то молчали, несмотря на острейшую странность ситуации.

«А и не буду нервничать – решила, – раз молчит душа – пусть».

– О чем вы думаете? – прервал молчание незнакомец.

– О том, что мне почему-то совсем не страшно.

– Я рад, – серьезно заметил он, – с вами приятно иметь дело. Поверьте, я не привез бы вас сюда без причин. И не могу вот именно сейчас говорить с вами о них. Я… мне… словом, я так понял, что вы не торопитесь и вольны распоряжаться временем по своему усмотрению. Вот я и решил прибегнуть к аутсорсингу, скажем так. Окажите мне честь и просто побудьте моей гостьей.

– Значит, все-таки вашей? – Я улыбнулась.

– Значит, все-таки моей, – серьезно произнес незнакомец, – есть какие-нибудь пожелания?

– Я… мне нужно немного времени, чтобы… освоиться, я пока не могу ни о чем думать… впрочем, мой отец – он может встревожиться, если зайдет, а меня нет – я же никуда не выхожу. И… что такое «аутсорсинг»?

– Позвоните ему. Скажите, что вы в гостях у друзей. Пусть позвонит вам сюда, вот номер, – он протянул карточку с семью цифрами, – так он будет за вас спокоен и в любой момент будет знать, где вас искать. Да, адрес – Первый Конный проезд, 12, квартира 50. Аутсорсинг – это бизнес-термин, извините, привычка, пустое, не стоит внимания.

– Можно, я задам вам еще вопрос? – решилась я.

– Ммм… смотря какой.

– Вы – муж Маши?

Не вздрогнул, не изменился в лице. Внимательно посмотрел на меня, запрокинувшую голову, чтобы глядеть ему прямо в глаза.

– Я уже говорил и еще повторю: с вами приятно иметь дело. Мне пора идти, до встречи.

…Задумчиво водила пальцем по мелкозернистой поверхности крышки ноутбука. В сером кружочке серебрились буквы «DELL».

И это учел, надо же. Лэптоп, недавно подаренный мне Машей, был именно такой марки. Или просто совпало.

Кафка, тоже на удивление безразличный к перемене места, спокойно дремал у живота, источая ровное тепло.

«Не стоит сейчас гадать, зачем я понадобилась Машиному мужу, – думала я, – нужно как-то вживиться в это место, дать вещам время ощутить мое присутствие, дать комнате возможность принять меня. Надо просто „уйти“ отсюда в Сеть. Проверить почту. Почитать дневник. Написать что-нибудь. Я здесь, и в то же время там, где обычно. Ничего особенного не произошло».

Но до Сети дело не дошло: я позвонила папу – тот смотрел футбол по телевизору и потому рассеянно отреагировал на сообщение, что я «у друзей», но номер записал и тут же перезвонил, но адрес записывать не стал: «Доча, играют наши, я побежал», – и умчался досматривать матч.

Немного погрустила над его реакцией и как-то вдруг соскользнула в сон, едва прилегла на «альковную» кровать, чтобы попробовать, удобен ли матрас.

Проснувшись, решила не смотреть на часы.

Я знаю, что проспала часа три, но какая разница? Я попала в иное мне пространство, пусть и время будет тут иное мне.

На столе возле ноутбука стояли сок, маленькая кофеварка и лежала записка:

«Лера, добрый вечер. Ужинать будем в кафе, а пока вот сок, кофе, шоколад. Бутерброды и мороженое в холодильнике».

Пока ноутбук загружался, я налила себе соку, выбрав из пяти видов томатный, достала бутерброд с ветчиной и сыром.

Чуть отсыревший в холодильнике хлеб немного лип к нёбу, но томатный сок – густой, солоноватый, прохладный – «смывал» это небольшое несовершенство вкуса.

Ввела в адресную строку ссылку на «свой» почтовый сервер.

Набрала логин, пароль.

А там это письмо от Маши – о том, что Влад собирается ко мне с визитом. А тот уже свершился, теперь я наношу ответный, угу.

Подкатилась на кресле к окну, сидела, наблюдала за прохожими, заметила на тротуаре под окнами какую-то милую женщину в брючном костюме – она стояла и смотрела на меня. Улыбнулась и помахала ей рукой, она тут же поспешила отойти.

А я все смотрела на девушек в нарядах – казалось, одежда празднует лето – и постепенно уплыла в детские воспоминания, потом в комнату вошел Влад с платьем для меня…

Потом принес курточку-накидку светлого меха. Интересно, откуда он знал, что я мерзну по вечерам даже летом, и меховая «кацавейка» мне в самый раз, чтобы не дрожать… И я, конечно же, надела ее, и мы приехали в это кафе, куда должна прийти какая-то женщина…

– Привет, Лера.

Женский голос.

Сейчас я подниму голову и увижу… кого? Судя по шелковистому теплому голосу, увижу молодую женщину лет двадцати пяти, холеную, милую, беззаботную и… здоровую. О-о-о, вот только не надо это слово, это фигня, это не из моего языка, я просто отказываюсь думать в таких терминах…

– Привет, – поднимаю голову: давешняя женщина, что смотрела на меня с улицы, та, которой я улыбнулась и помахала рукой.

– Вы… – выдохнула я, и виски от волнения чуть вдавило внутрь.

– Вы знакомы? – с удивленной улыбкой произнес Влад. – Или?

– Нет, просто увидели сегодня друг друга через окно, – улыбнулась пришедшая.

– Знакомьтесь, – Влад обрел свою обычную невозмутимость, – это сестра моей жены – Лика.

Я старалась сосредоточиться на лице Машиной сестры, рассмотреть черты, уловить сходство, но ничего не получалось – веселящее облегчение от того, что не придется знакомиться с пассией Машиного мужа, слегка опьянило, и оттого лицо Лики виделось немного «не в фокусе».

Тогда я прикрыла глаза, откинулась на спинку кресла и чуть уперла ладони в край стола.

– Ты уверен, что ей по силам такое времяпровождение? – Голос Машиной сестры.

– Нет. Но я в отчаянии, – голос Влада был почти бесстрастен, – вчера она заявила, что эта девушка – единственная, кто может на нее повлиять. Я должен контролировать ситуацию. Я мужчина. Считай, что это форс-мажор.

– Что ты собираешься делать? Маша знает, что мы здесь?

– Нет. Она не знает, что мы здесь, я не знаю, где Маша, так что все по-честному.

– О господибожемой…

Я открыла глаза.

– Не беспокойтесь. Я уже прихожу в… в себя, – улыбнулась я, – и… здесь готовят суп?

– О, здесь готовят такие супы, Лера, – Влад заметно воодушевился, – например, ботвинью из раковых шеек. Хочешь?

– Очень! – Я вдруг почувствовала себя почти счастливой. Даже привычная слабость чуть отступила.

Официант записал заказ, разлил по стаканам «Перье» с запахом лайма, исчез. Влад извинился и вновь отошел от стола ответить на звонок по мобильному.

– Ты заметила, – заговорила Машина сестра, – он всегда как в маске? А меня всегда тревожили эти венецианские карнавальные надевалки на лицо, которые с дли-и-и-инным таким клювом.

А недавно один друг рассказал, что маски эти придумали в страшное время – во время эпидемий чумы. Люди пытались как-то заслониться от заразы, ну и вставляли в ноздри такие длинные турунды, пропитанные чем-то. Эти фитильки торчали из ноздрей сантиметров на десять. И чтобы обэстетить как-то этот видок, придумали надевать маску такую с «клювом», прикрывающим «фитильки».

А позже кто-то придумал раскрасить эти маски и надеть на карнавал.

Оттого-то они мне и страшны, видимо – несут инфу о собственном происхождении: аккумулированный страх многих людей, а я ловлю. Я вообще легко всякую дрянь и мерзость славливаю на свой радар. И тревожно сжимаюсь.

Я улыбнулась:

– Та же фигня, как говорят мои сетевые друзья.

– Он сказал, что перевез тебя к себе, ты как себя там чувствуешь?

– Перевез? – переспросила я. – Нет, не совсем так… Он привез меня утром в эту квартиру, просил некоторое время побыть там. В рамках объявления об услуге. Хочет поговорить, но не знает, когда почувствует себя готовым. Мне, в общем-то, все равно, где зависать, если Кафка рядом.

– Кафка?! «Все равно, где зависать, если Кафка рядом» – это просто постмодернистский слоган! – рассмеялась Лика.

– Ага, – заулыбалась я, – только мой Кафка – это кот.

– К-к-кот?! – Лика захохотала было в голос, но, спохватившись, прихлопнула ладошкой рот. – Офигеть! Супер! Ну, раз Кафка рядом, то нашего Владика снести тебе будет легче.

Она как-то враз посерьезнела.

– Пока его нет, расскажу тебе немножко из этой эпопеи, хочешь?

Я кивнула. Отпила минералки. «Горячего супа – горячего супа – горячего супа хочу».

– Как-то ночью, – начала Лика, – мне снится, что я вожусь с таким красивеньким мертвецом.

Ну, просто гламурный красавчик, а не труп. Глаза закрыты, оцепенение еще не началось, температура тела еще не упала, и даже не совсем ясно, труп ли, но по сюжету сна – считается, труп.

А мне по сюжету приходится с ним «разговаривать», монолог такой сценический произносить. Сижу, словно на сцене, в купе поезда, что несет меня куда-то стремительно к неведомому пункту прибытия. Сижу, поправляю лежащий у меня на коленках труп молодого мужчины, разговариваю с ним о каких-то его траблах, и он, представь, временами оживает и выказывает понимание. Потом я вижу себя в туалете и чувствую, как уходит из меня вода – стремительно и обильно, как никогда не бывает в жизни. Ой, прости, я про туалет за столом, – спохватилась Лика.

Я рассмеялась:

– И что же дальше?

– А дальше… Днем мне звонит Влад – можно ли приехать поговорить, форс-мажор у него, мол.

Приезжает и рассказывает, что пытался покончить с собой. Очень разумным способом: не ел и не пил никакой жидкости четверо суток. При этом вода покидала организм стремительно, а жажды не было вовсе – помнишь мой сон?

«Я, – говорит, – такой способ естественный выбрал, чтобы никого не привлекали по моему делу. Типа такой вот радикальный дауншифтинг.

Оставил записку предсмертную, в которой были одни цифры. Маша бы поняла, что к чему, это касалось только бизнеса, чтобы вовлеченные в него люди не оказались выброшенными на улицу моим поступком. Но никто посторонний не воспринял бы эту записку предсмертным посланием.

Но когда почувствовал, что силы покидают настолько, что уже вот-вот потеряю сознание, то все-таки испугался и открыл дверь в квартиру. Потом включил телефон прослушать сообщения. Услышал дочкин голос. Вспомнил твои слова, сказанные накануне. И передумал умирать. Выпил коньяку и поехал к Маше. Бороться дальше».

– Н-да… сон и явь, однако… тут тебе и возня с трупом-не-трупом, тут тебе и потеря воды, как не в жизни… А что за слова, сказанные тобой накануне?

– Да ерунда. Сказала, что никто не может заставить жить или умереть другого человека. Только сам.

Я замолчала и снова уплыла взглядом в никуда. Я не хочу заставлять себя жить. Это совершенно точно.

– А вчера он пригласил меня с мелкой – ну, моей младшей дочкой, – в гости к себе.

Созрел показать свое новое жилье – стильная и комфортная стодвадцатиметровая квартирка с двумя санузлами, сауной и камином. Моя сестра не хочет в этой роскоши жить, предпочитая свободу.

– Это где я сегодня провела день? – уточнила Лера.

– Да, там я тебя и увидела сегодня днем с улицы.

Ну вот, а вчера вначале он завез нас в «Глобус-Гурмэ», чтобы купить еды – Маша же там не живет, и никто, соответственно, не готовит. Покупал он по принципу «тебе нравится? дайте три!» Продавцы усердствовали, совали нам в рот на пробу сыры, хамоны, наливали вино. К чести Влада – он покупал все, что пробовал, все, на что дети – его дочка и моя – показывали пальцем…

Заполнил тележку на сумму… мы на столько полмесяца можем жить.

И мы поехали смотреть закат над озером – окна гостиной выходят туда.

Квартирка оказалась хороша. Безупречно хороша – дизайнерская отделка, подбор мебели, вентиляция, микроклимат – все очень приятное, без дешевого шика. Да что я тебе рассказываю, – спохватилась Лика, – ты же сама видела!

– Я… я не совсем понимаю, что именно я вижу, когда вижу.

Лика внимательно смотрела на меня, не говоря ни слова, ожидая продолжения.

«У нее не такие глаза, как у Маши, и нос другой, и рот, и шея, и… стать, но всякий, едва взглянув, узнает в них сестер… о чем я говорила? Ах да, о дизайне квартиры…»

– Ну, вот ты говоришь «дизайнерская отделка», а я вижу просто светлые стены, раздвижные ниши – пространство, словно оно было таким всегда, как горы, море, трава… Я странная, да?

– Ты – чудесная, господибожемой, какая же ты чудесная, – улыбнулась Лика и продолжила: – Мы ужинали печеной молодой картошкой, заедая ее белугой горячего копчения, свежим розмарином и помидорчиками черри, пили какое-то английское темное пиво с привкусом меда…

Вернее, ела я, а он только говорил-говорил-говорил… о сестре. О том, что не мыслит без нее ничего, о том, что она – идеальная женщина, идеальный друг, идеальная жена и что он не ценил, потому что не понимал, а теперь вот она не хочет его слушать, стекленеет глазами…

А я неловко пихала в рот маленькие вкуснючие картошечки, старалась незаметнее жевать белугу, щипала розмарин – его я не стеснялась поедать, вроде как горьковатая трава соответствовала случаю…

Слушать и не есть я не могла, ибо монолог – с моими репликами-вставками – длился и длился, и потом – кушать, это я очень люблю, – Лика улыбнулась и забавно сморщила нос.

– Кстати, я уже есть хочу, что ж так долго эту ботвинью не несут… Ну вот, потом мы перешли в гостиную. Свечи, камин, супердорогой «Remy Marten Louis XIII» из бокалов «Riedel» ручнойработы… Ой, прости, опять я гружу тебя подробностями, ничего тебе не говорящими…

– Нет, говори, как тебе говорится! – запротестовала я. – В этих незнакомых словах столько музыки и… флера! Пусть будут!

– Да? Хорошо, – улыбнулась Лика, – словом, я старалась отвлечь его от Маши, переключить его мысли на него самого. Заметила ему, что он не стал нуворишем, несмотря на стремительное становление самостоятельным человеком.

Сказала, что мне нравится, как он подтягивается интеллектуально к тому, что может позволить себе материально, и это красиво. А потом сказала, что, видимо, жизнь просто сталкивает его теперь с вызовом, и от него требуется выйти в вопросе построения отношений на тот же уровень, на котором он находится материально и интеллектуально.

Я говорила наобум, потому что утешать и поддерживать его как-то надо было, но как и чем можно утешить, если единственно нужная тебе женщина не хочет больше быть частью тебя… не хочет, и все… господибоже… что тут можно говорить…

Лика помолчала, потом вновь заговорила горячо, словно силясь уговорить кого-то:

– Неважно, что она, скорее всего, переменится к нему, что снова все будет хорошо, этот брак не таков, чтобы просто перестать быть…

Ему нужно переживать именно то, что обложило его сейчас.

Он стоит перед вызовом соответствия моменту, и я тоже, и вчера нам обоим было трудно в одном ключе. Знаешь, возможно, наибольшее утешение в том и состоит, что кто-то сходит в твой контекст и просто стоит и смотрит вместе с тобой на летящие на голову миражи кирпичей, вжимая плечи и уклоняясь синхронно с тобой…

Лика снова умолкла, словно просачиваясь вослед своему взгляду в никуда.

– Кстати, – улыбнулась она, – до этого кризиса мы с ним слегка враждовали. Вернее, я с трудом терпела его гнетущее мизантропство. Хотя понимала и истоки этого мизантропства, и общую неплохость его натуры… а теперь вот сблизились… родственное тепло, поддержка, все дела…

Но знаешь, почему я пошла на сближение на самом деле? То есть, конечно, да, я не могу отказать, когда просят о помощи, а он просил. Но еще мне казалось, что я, принимая участие в нем, отвлекаю его пристальное внимание от Маши и тем даю ей немножко больше свободы для маневра и времени для понимания того, чего она хочет на самом деле, понимаешь? И еще этот сон… зеркальные нейроны…

Я ощущала легкое головокружение от потока страстной Ликиной речи.

Влад подошел к столу одновременно с официантом, принесшим, наконец, ботвинью.

Суп из раковых шеек с молодым укропом и сливками был так хорош, что мы ели молча. Болтали и шутили уже позже за шашлыком из форели.

А потом…

Потом Влад сказал:

– Я позвал тебя, Лика, чтобы ты услышала то, что я скажу сейчас. И передала Маше. Впрочем, я и сам скажу ей при случае, но, возможно, у тебя эта возможность появится раньше.

Он помолчал пару секунд.

– Если Маша, несмотря на все мои уговоры, разведется со мной, то я тут же женюсь на вот этой девушке, – он тронул мое запястье и уточнил, чтобы не осталось никаких сомнений: – На Лере. Вот такой вот ребрэндинг.

Я опустила голову, виски словно вогнуло внутрь, и заложило уши.

– О чем ты сейчас думаешь? – Влад обратился к Лике.

– Вряд ли тебе доставит удовольствие это слышать, – задумчиво проговорила Лика, глядя в сторону.

– Хорошо, не говори. Нам уже пора ехать. Я подвезу тебя к метро?

– Да. Поехали.

В машине я молчала. Голова была удивительно пуста, в душе тоже никаких чувств… словно я уже умерла. Наверное, поэтому со мной обращаются как с куклой. Привозят, увозят, играют со мной, играют в меня… И во мне нет ни воли, ни желания возразить, возмутиться, есть только ровное отстраненное любопытство, словно все это не со мной… Это мое нигде.Ну, что ж, как-нибудь да будет, ведь еще никогда не было, чтобы никак было.

– Удивительный проект! – произнесла я, обращаясь к Владу с улыбкой.

– Поверьте, я бы не осмелился навязать вам физический брак. Речь о чисто формальном аспекте, но… Маше этого бы хватило, чтобы одуматься. То есть я верю, что дело до этого не дойдет, и она одумается раньше.

«Удивительный проект…» И это все, что я смогла сказать… Впрочем, какой смысл произносить то, что не произносится само… как там в Евангелиях? «От избытка сердца говорят уста…» где тот избыток… нет его… ничто не теснит настолько, чтобы вскипали слова, ничто… пусть хоть на что-то сгожусь людям, пока жива… так, стоп. Давай-ка спать, голубушка, а то так далеко зайдешь…

Забралась в кровать.

Кафка перебрался на подушку и привычно устроился у щеки.

Вспомнила, как Лика успела мне шепнуть, пока ехали: «Прости нас всех, детка. Что втянули в этот театр абсурда». Я в ответ улыбнулась: «Жизнь богаче фантазии». – «Ты-красивая девушка, – сказала еще Лика, – нет, не так – прекрасная. Именно что».

Прекрасная я. И куда теперь деваться Маше? Выручать меня, вместо того чтобы заниматься собой?

А Влад… его жалко почему-то.

– Я оценил вашу выдержку, – сказал, когда мы вернулись из кафе, – и, да, если вам нужны какие-то вещи из дому, можем съездить за ними завтра. Хотя я предпочел бы просто купить все необходимое. Как насчет неутомительного шопинга в эту субботу? Легкий рестайл не повредит любой женщине.

– Утром поговорим, хорошо?

В магазинах не была года три уже… Эти его словечки непонятные, забавные… «умнят» его, но как-то очень косметически, не по сути…

Почему во мне нет никакого протеста? Но ведь я сама предлагала выслушать любого, кто обратится? Вот то, что он делает, и есть его способ рассказать о себе.А я просто слушаю.

Но ведь он использует меня… а ну и что?

Подумаешь, использует. Но разве говорящий не использует слушающего? Разве не вовлекает его в себя самого, не делает частью себя, чтобы родить понимание.

И что это как не брак – вот это вот становление слушающего частью говорящего? Потому тебе и не дико, что он заявляет, что женится на тебе. Ему нужно понимание. И он готов родить его, что называется, «на стороне». Сам он пониманием для Маши стать не хочет. Не может, скорее всего…

А я? Почему меня не принимают во внимание? А я сама себя принимаю во внимание? Вот и весь ответ…

И вообще, я собиралась писать рассказы о своих «клиентах»? Новеллы. Новелла номер один посвящена погибшей девушке. Остальные – будут о живых. Вот возьму и напишу о Владе. И о Маше. Заодно и подумаю, чем ему можно помочь еще, кроме зависания тут в бездействии. Так что завтра с утра – кофе и вперед.

…Утром в почте два письма. Одно от Маши – короткое:

«Вот йолки… я все знаю, не переживай, поживи там, если можешь, но в любой момент – только скажи – я смогу тебя оттуда увезти. Чмоки».

Тут же ответила:

«Не мучай себя, Маш.

Когда кто-то искушает или испытывает тебя, а ты озвучиваешь свои реакции на это примерно так: „Что вы себе позволяете, кто вам дал право“, – то это… как бы сказать… противно и нудно… и предсказуемо, и скучно, и… тупиково.

Потому что человек, устраивая провокацию, не нуждается в твоей реакции на него самого, а в твоей реакции именно на провокацию.

Ему интересен ты в пограничной ситуации, а не твое мнение о нем, подвергающем тебя такому вызову.

И ставит тебя человек в положение выбора именно из-за глубинной очень своей потребности найти ответ, или вырваться за круг привычных представлений своих, которые его тяготят, но перспектив иных он не видит, хотя и подозревает, что иное – есть.

Именно самая „наглость“ его есть не что иное, как просьба: „Докажите же мне, что можно иначе!!!“

Я всегда так поступала – выдавала свою реакцию на вызов, а не на человека, его посылающего, поэтому не переживай.

Выплывем.

Лера»

Маша…

Что же, если писать рассказы о «клиентах», то начинать нужно с нее.

…У меня, кажется, получилось. Получилось написать о Маше.

НОВЕЛЛА НОМЕР ДВА «РУКОПИСЬ»

Остатки кофе пахли почему-то сигаретным пеплом.

Она все ловила ускользающий кончик мысли, потянув за который, можно стянуть на землю один из запутанных сюжетов мироздания и разными закорючками на белой бумаге составить его подобие – рукопись.

Рукопись рассказа, а может быть, романа, а может быть, саги, а может быть, уже пора домой…

Дома муж и ребенок – отдельный сюжет. Не отпустит, если даже вырисовать закорючками по бумаге, не уйдет в другую реальность, этот сюжет рисуешь кровью и плотью, и он никогда не бывает достаточно хорош.

Наверно, и правда уже пора. От дыма слегка щипало глаза и першило горло. Хотелось молока и спать, спать, спать.

Первая же машина кинулась под ноги, мягко закачала, неся сквозь летящий навстречу снег, похожий на компьютерный звездный дождь в искрящейся темноте.

Какая-то музыка из приемника, не превышающая заниженных ожиданий, какие-то интонации, пошлые в своей недоразвитости.

Некто в кепке за рулем, лицо в тени, резко влево, резко вправо, газ сбрасывает нехотя, ведет бездарно.

Что-то надо говорить, спрашивают – отвечай, скорей бы домой.

Резко затормозил на светофоре. Красный. Красный. Красный.

На перекрестке нет других машин.

Красный. Красный.

Некто в кепке за рулем зевнул, примостил свою кепчатую голову на руль и закрыл глаза. Светофор заглючило, по-видимому, навсегда.

И тут трамвай свернул с гладких рельс на натужную брусчатку и подкатился к той двери, где сидела она, зачарованная ирреальностью происходящего. Стеклянный лобик трамвайной мордочки запорошило снегом, вагоновожатого не разглядеть.

Вышла из машины в невероятную тишину перекрестка, обошла сбившийся с пути трамвай, поднялась по ступеням в вагон. Трамвай, скрежеща, отполз с брусчатки на свою привычную колею, тренькнул и покатил.

Огляделась без тени удивления. Только очень хотелось, чтобы то, что обещало вот-вот случиться, случилось побыстрей.

Мысли, лишенные привычного течения времени, пустились вдруг в сумасшедший танец, некий запредельный аттракцион по ленте Мебиуса без конца и начала. «Вот так, наверное, сходят с ума».

Трамвай летел как японский монорельсовый поезд – быстро и плавно.

Неужто есть куда торопиться так поздно?

Этот по-дневному стремительный бег, так изматывающий ее пять дней в неделю, не вписывался в обычную вечернюю заторможенность.

Днем она о себе не думала. Днем глыба дневных обязательств дыбилась на пути, и ее надо было двигать вперед и вперед, поверх тормозящих обстоятельств и сквозь мешающих сотрудников. Как храбрый бумажный солдат, не страшась огня и времени, совершала свой ежедневный труд, забыв на это время о себе в бытии.

Вечером же к ней пробивались некие образы и идеи, жаждавшие воплощения, и ей опять некогда было подумать о себе.

И больше всего хотелось, чтобы кто-то, нет, скорее, Кто-тодумал бы о ней, предугадывая ее потребности чудесным образом.

Кто вел бы ее и учил.

Кто успокаивал бы ее своим возрастом и опытом.

Кто уже заглянул бы в ее будущее, убедился в его безопасности и сказал бы, что стоит жить дальше.

Но не было веры в то, что Кому-то есть до нее дело.