Текст книги "Леона. Книга 2 (СИ)"
Автор книги: Лана Яровая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Она пугается, подается назад и смертельная сталь вываливается из ослабевшей руки.
В просветах меж деревьями вдруг начинают проступать чужие фигуры. Они приближаются, выходят на край поляны, и Леона с ужасом узнает в них погибших в бою разбойников. Они идут к ней обескровленные, изломанные, с зияющими ранами в перепачканных сырой землей телах…
Но что-то незримое вдруг меняется, и лес начинает утягивать их обратно. С недовольным рычанием вцепляются они в деревья, с горящими огнем глазами рвутся вперед к перепуганной беззащитной девушке, и громко хрустят сухие ветви, складываясь под яростным натиском мертвецов. Но сизый туман поглощает их. И затихает нечеловеческое рычание, не слышен боле треск ломающегося от сопротивления подлеска.
Поддергивается дымкой мертвый лес, расступаются мрачные деревья, уносятся вдаль, освобождая туманное пространство. Проявляется в серых небесах мягкое солнце, прогоняя безликую хмарь. И вот нет уже страшной поляны, нет черного леса и живущих в нем мертвяков.
Девушка стоит на солнечном берегу. За спиной ее течет спокойная река, качается на мягких волнах небольшая лодочка, привязанная к деревянной пристани. А впереди на невысокой круче стоит до боли знакомая избушка. И утренний свет освещает машущего ей с крыльца Добролюба. Отворяется дверь, выходит навстречу любимая наставница. Улыбается ласково названной внучке, приглашает войти в дом.
И Леона делает шаг навстречу. И все нутро заполняет забытое тепло родного дома.
А в маленькой комнатке далекой избы, рядом с сжавшейся в постели девушкой сидит заботливая домовушка и тихо поет свою волшебную колыбельную, выплетая вокруг спящей золотистый кокон. И разбегаются в стороны густые тени от волшебного сияния охранного чаровства, убегают за порог незваные навьи гости. Спадают наведенные темные сновидения, и девушка, наконец, забывается сладким спокойным сном.
***
Минула еще седмица, прежде чем Воимир объявил о своем отъезде.
– Полно! – недовольно крикнул он схватившимся в рукопашную друзьям.
Борьба давно уж шла на земле, и одежда ребят успела изрядно перепачкаться в желтоватой пыли.
Словцен ослабил захват и встал первым, подал руку Леоне. Она сжала протянутую ладонь, резко поднялась.
– Зачем девку жалеешь? – недовольно спросил наставник.
– Как зачем – задавлю ведь, – ответил Словцен.
Проведенный в обучении оборот не прошел для него даром. Он и без того был силен – как никак дома-то не на печи валялся, без дела не сидел. А теперь то уж и вовсе возмужал – старая рубаха в плечах совсем узкой стала, перешивать пора.
– Ты, видно, думаешь, что при случае ее и вороги жалеть станут? – усмехнулся Воимир, сложив руки на груди. – А коли в плен попадет – на мягкую перину уложат, да на ночь сладким сытом накормят? А еще пуще – так отпустят, девка ведь жалкая.
Словцен обижено глянул на наставника – он-то не ворог ей…
– Ежели добра ей желаешь, дак во всю силу борись – пускай учится. И коли уж случится беда – дак сумеет за себя постоять.
– Я понял, – проговорил Словцен, да так, что видно было – с трудом ему ответ дался. И извиняющеся посмотрел на девушку.
Леона подбодрила его улыбкой. Она была согласна с наставником и давно уже просила друга не жалеть ее, но он все сдерживался: то подсечку не сделает там, где мог бы, то ударит в пол силы, то оттолкнет едва-едва…
Воимир кивнул.
– Всегда бы так… – проворчал он. – На сегодня все. С завтревого над вами Дарен встанет.
Леона сдержала облегченную улыбку – сказал все ж, не оставил их назавтра бесхозными гадать куда подевался наставник. Понимала она, что и думать об том глупо было, а все ж переживала. Видно, все-таки шибко тронули ее злые слова Зори.
– Почему? – насторожился Словцен – ему, видно, никто не сказывал, что Воимир завсегда в это время уезжает. – Неужто отказываешься от нас?
Воимир усмехнулся.
– Откажешься тут от вас… – И коротко объяснил: – Меня не будет какое-то время.
Наставник прошел к выставленным по краю ристалища набитым чучелам, подобрал вдетый в ножны меч.
– Не отлынивайте, – пригрозил он, повернувшись к ученикам. – Вернусь – проверю на что вы годны, да можно ли вам в руки что поострее деревяшки давать.
Друзья приободрились и с предвкушением переглянулись – неужто наконец на всамделишных мечах драться станут?
– Свободны.
Воимир ушел.
Леона наконец огляделась – одежу было жалко, а пуще всего себя – самой ведь потом настирывать, руки щелоком портить… Она попробовала отряхнуться, но толку с этого было мало – желтоватая пыль накрепко въелась в светлое полотно рубахи.
– Идем? – позвал Словцен.
Леона бросила свои попытки почиститься, и друзья пошли в сторону изб.
Чувствовался близящийся цветень-месяц – меньше седмицы оставалось до первого летнего денька, и природа уже вовсю сменяла вешние платье на летние одежды.
Леона с удовольствием подставляла лицо под теплые лучики солнца, и от света его на душе становилось хорошо и радостно. Не зря все же звалось оно Колыбелью Богов – что еще может так ласково согревать не одно лишь тело, но и душу, как божественная зыбка, взрастившая в себе самих Пресветлых?
Они дошли до развилки, но расходиться отчего-то не хотелось. Словцен замялся на миг и пошел дальше с Леоной, провожать подругу до женской избы.
В доме было тихо.
– Как думаешь, правда мечи даст? – спросил парень, усаживаясь на нагретое солнцем крыльцо.
Леона присела рядом с другом.
– Кто его знает.
– Шибко устала?
Девушка пожала плечами.
– Упрела больше.
Словцен понятливо хмыкнул.
– Оборот уж почти, как мы приехали… – заметил он, помолчав.
Леона не ответила. Оборот тому назад она в это время собирала сумки и считала дни до того дня, как ей придется двинуться в путь, не ведая, что ждет ее совсем скоро…
Словцен вздохнул, видно, тоже вспомнил неспокойную дорогу. Посмотрел на девушку и, приобняв за локоток, притянул ближе к себе. Леона покорно придвинулась, положила голову на плечо друга.
Уже совсем по-летнему теплый ветерок пролетел мимо, принеся с собой терпкий запах свежескошенной травы.
– Ты скучаешь? – спросила Леона.
– А ежели – да, снова прогонять не станешь?
Леона усмехнулась.
– Не стану.
– Тогда скучаю, – признал парень, глядя на стоявший впереди лес. – А ты?
– Я тоже… – вздохнула девушка, вспоминая наставницу и Добролюба.
– Надо бы в княжград съездить, верно письмецо уж успело прийти.
– Может и Ружена чего прислала… – произнесла Леона.
Послышался веселый девичий щебет, и из-за избы вышли девушки.
– О! – воскликнула Лесяна. Она подняла руку с корзинкой полной ревня и махнула ей в сторону друзей. – Гляньте, сидят, голубки! Быстро вас сегодня Воимир отпустил чего-то.
– Да только умучил не меньше, – улыбнулась Леона, поднимая голову с плеча друга.
Зоря увидала сидевших в обнимку друзей, и на щеках у нее заалел румянец.
– Пойду я, – сказал Словцен вставая с крылечка.
– Остался бы, – предложила Витана, удобнее перехватывая берестяное лукошко, накрытое тряпицей – видно только от несушек идет. – Чего мы гоним, что ли?
Словцен улыбнулся, но покачал головой.
– С вами, девками, одному сидеть – себя мучить.
– А что так, не по нраву мы тебе? – спросила Зоря, теребя кончик косы.
– Да я вам сам ни к чему – вы ж все о своем. Чего мне с вами, о бусах чтоль болтать?
Зоря улыбнулась, но в глазах проскользнула обида.
Словцен махнул Леоне рукой и ушел.
– А чего Воимир отпустил вас так рано? – спросила Агнеша, усаживаясь рядом с Леоной.
– Не знаю, – пожала она плечами. – Он завтра уезжает, может собираться пошел.
Лесяна села с другой стороны и протянула ей стебелек ревеня: – Будешь?
– Нет, спасибо, – отказалась Леона и вытянула вперед одетые в порты ноги, потягиваясь.
Зоря неодобрительно глянула на нее.
– Тебе пора в мужскую избу переезжать, – проворчала она с поддевкой.
– Мне и здесь сладко спится, – усмехнулась Леона, все же задетая внезапной язвительностью. Не понятно ей было от чего Заряна – добродушная хохотушка – стала в последнее время все чаще к ней цепляться да поддевать. Разобиделась может на что?..
– Да у тебя, небось, уже и между ног отрастать чего начало. Так, глядишь, и в баню с тобой забоюсь идти.
– Зоря, как тебе не стыдно, – укорила Витана, удивленно посмотрев на подругу.
– А тебе отколь известно, чего там отрастать может? – почему-то не стерпела, решила поддеть зубоскалку Леона.
Зоря вспыхнула, бросила на нее злой взгляд – все ж на непотребное намекает. Но смолчала, понимала – коль первая начала, нечего и браниться теперь.
– Это не мне стыдиться надо, – возразила она Лесяне. – Я девка приличная, чтоб порты надевать, да наравне с мужиками силой мериться.
– А ты, Зоря, небось, завистничаешь, что без тебя делом заняты, – хмуро вступилась Лесяна.
– Больно надо, – фыркнула Заряна, поправляя выбившийся из-под косынки золотистый завиток.
– Да она ревнует просто, – сказала Агнеша. – Она лисой вьется вокруг Словцена, а он все с Леонкой ходит, на нее и не глядит. Вот и злится.
Леся тихонько прикрыла рот рукой.
Леона смутилась и с сочувствием посмотрела на Зорю. Она и сама замечала, что Заряна нет-нет да бросит на друга ласковый взгляд, да невзначай рядом присядет, сыта холодного в жару принесет. Но не думала доселе, что их со Словценом дружба станет мешать ей да сердце девичье ревностью колоть…
– Вот ты как, Агнешка!.. – со злой горечью проговорила Заряна. – Как Дар на тебя не глядел, так ты ко мне бежала плакаться да совета испрашивать! А теперь, как косу разделила, так злословишь?! – У Зори на глазах выступили слезы от обиды. Подобрав подол платья, она вбежала по крыльцу, мимо сидевших там девок, и скрылась в избе, хлопнув напоследок дверью.
Девицы жалостливо посмотрели ей вслед.
– Зря ты так, Агнеша, – неодобрительно сказала Витана.
– И сама знаю… – виновато пробормотала она.
– Но и на Леонку почем зря лаять тоже не верно… Ну не глядит на нее парень, девка-то тут при чем? – вступилась Леся.
Агнеша вздохнула.
– Пойду я к ней… – Она поднялась с места и пошла вслед за подругой.
– Ох, девки глупые, – проворчала Витана, удобнее перехватывая корзинку с яйцам, и тоже направилась ко всходу. – Пойдемте. Еду уж пора к обеду готовить.
[1] Шесток – площадка перед устьем печи, куда ставится посуда которая загоняется в горнило или вынимается из него.
[2] Кут – угол, зауго́лок, место в доме.
Глава 3
Глава 3
До прошлого лета у Воимира не водилось собственных воспитанников. А то что парней Гостомысла помаленьку ратному делу обучал, чтобы те, случись оказия, могли и заимку сберечь, и за себя в свободной жизни постоять, так то и в счет-то брать нельзя – пара часов на заре, разве ж это наставничество. Но вот Дара он завсегда привечал – полюбился ему рассудительный, трудолюбивый юноша. С ним он и меч ходил покупать, ему и советом, бывало, помогал, и в уроках, коли Дар просил, не отказывал. Вот и теперь – не побоялся, вверил ему своих подопечных.
И на следующее утро, когда после тяжело давшейся ей пробежки Леона вышла со своим деревянным мечом из жавшегося к заимке леса, на ристалище стоял уже не суровый наставник, а молодой Да́рен.
Это был высокий молодой мужчина, по зиме отмеривший двадцать второе лето жизни. Свои густые темно-русые волосы он зачесывал назад, плотно приглаживая к шее, и схватывал на голове кожаным ремешком. Борода у него росла пока еще жидко и все больше на подбородке, поэтому бороду и усы он стриг коротко. А вот ресницы у Дара были густые, длинные, красиво обрамляющие его светло-зеленые глаза. Боги наградили его добрым нравом и приятной наружностью – не спроста прохожие девицы заглядывались на него каждый раз, когда ему случалось бывать в княжграде. От чего Агнеша, надо сказать, приходила вовсе в недоброе расположение духа и жуть как не любила, когда ее жениху приходилось ездить без нее.
И хоть он и не был похож на Воимира, но что-то в нем неуловимо напоминало хмурого мужчину: не внешне, но в выражении лица, взгляде. То, что не возьмешься описать, но внимательному человеку будет заметно и без слов.
На заимке Дар теперь был самым старшим из воспитанников Гостомысла – прошлым летом четверо давно уж выросших и возмужавших подались в наемники, каждый из них был на несколько лет старше Дара. Редко кто так долго оставался под крылом старца, все больше-то еще до двадцати расходились по миру в поисках своей доли: кто в подмастерья уходил, кто мир повидать отправлялся, кто давно уж женился, да будучи сиротой дом ставил в селе невесты, поближе к ее родичам; девки так и подавно быстро по новым семьям разлетались, а кому противило столько скорое замужество, так те в мастерицы шли, уходили под руку опытных искусниц.
Дар увлеченно чертил что-то на вытоптанной площадке ристалища, когда подошла Леона.
Парень глянул на девушку.
– Ты как раз вовремя, – сказал он, заканчивая прокладывать прутиком бороздку.
Леона с любопытством покосилась на землю – получавшийся у него круг был не многим меньше сажени в ширину.
– А зачем это?
– Скоро узнаешь, – коротко ответил Дар. Он придирчиво оглядел получившийся круг, сдвинулся на пару саженей в сторону и взялся чертить второй.
Леона мысленно хмыкнула скупости объяснений – достойный преемник Воимира. Девушка отошла к краю ристалища, выжидательно уселась на траву и тут заметила валявшийся на земле деревянный меч Словцена. Огляделась в поисках друга, но самого парня по близости видно не было.
– А где Словцен? – спросила она, чуть погодя.
Дар глянул девушке за спину.
– Да вон он идет.
Леона обернулась. Из-за женской избы показался светловолосый парень: он быстро шел к ристалищу и едва не по земле тащил в руках большущий холщевый мешок.
Леона озадачено подняла брови.
Дар докончил чертить второй круг и откинул ненужный теперь прутик на траву, за пределы тренировочной площадки.
Подошел Словцен, бухнул перед ним свою ношу, махнул подруге. Леона поднялась с места и любопытно подошла к парням.
Дар раскрыл мешок, удовлетворённо кивнул. Девушка заглянула внутрь и изумленно уставилась на прошлогоднюю жухлую картошку.
– Мы чем-то провинились и это наше наказание? – спросила она, вынимая покрытый узловатыми корешками мелкий клубень. – Нам до́лжно будет перекопать целину и все это посадить?
Дар хмыкнул.
– Нет. Но задумка хорошая, я передам Воимиру – ему по нраву придется.
Ребята скуксились.
– Мечи вам сегодня не пригодятся, – сказал Дар, кивнув на деревяшку в руках Леоны.
Девушка послушно отнесла тренировочный мест к краю ристалища. Дар в это время оттащил мешок с картошкой подальше – саженей на десять, – и велел:
– Заходите в круги!
Ребята послушно разошлись по местам и уставились на Дара.
Тот же взял из мешка картофелину, подбросил ее на ладони и, не дожидаясь, пока озадаченные друзья поймут что к чему, швырнул ее в Словцена.
Парень едва успел отскочить в сторону, чтобы не получить грязной картофелиной по животу.
– Эй! Ты чего?! Предупредил бы хоть!
– Хорошо летит, – улыбнулся Дар. – За черту не заходить! – Предупредил он и швырнул еще один клубень. Теперь в Леону.
Девушка ловко увернулась.
– Следите за телом, когда уклоняетесь, – велел Дар. И в Словцена полетела следующая картофелина.
Парень, глядевший в тот миг себе под ноги, прикидывая достаточно ли в кругу места, не заметил снаряд и болезненно получил по бедру.
– Эй! – сердито уставился он на Дара.
Дар подмигнул ему, взял в ладонь новый клубень, прицелился в Леону, но бросил опять в Словцена. А только в этот раз парень успел увернуться. Следующий клубень уже на самом деле полетел в девушку. И тут же второй. И разом другой уже несся к Словцену, неловко скачущему от картофельных снарядов внутри очерчено круга. И снова картошка летела в Леону.
Сколько времени минуло, ребята бы сказали с трудом. Однако, когда опустело три четверти мешка, солнце еще мало успело продвинуться на голубом небесном своде.
Словцен утер спавшие на лоб влажные пряди – Дар метал без продыху и ребята уже изрядно запыхались.
Наконец он остановился.
– Ну как вы? Не шибко устали?
– Потешаешься, да, – ворчливо проговорил Словцен.
Дар весело усмехнулся.
– Самую малость, – сказал он. – Собирайте клубни и тащите обратно в мешок.
Друзья принялись ходить по ристалищу, выполняя указание Дара.
– Ты сам эту забаву придумал или подсказал кто? – полюбопытствовала Леона, подбирая картошку.
Дар взялся за края мешка, потянул кверху, раскрыл пошире, чтобы ребятам было проще складывать.
– Воимир указание оставил, – не стал скрывать он.
Друзья понимающе переглянулись – Воимир был горазд на выдумки.
– А дальше? – спросил Словцен, когда мешок снова был полон.
– А дальше еще весельче будет, – хмыкнул Дар и протянул им пару платков. – Становитесь назад и завязывайте глаза. Теперь не глядя уворачиваться придется.
Словцен в ужасе уставился на парня.
– Да на нас же живого места не сыщется после этого!
Дар пожал плечами, вынул из мешка клубень.
– Воимир так велел.
Ребята удрученно поплелись по местам, завязали глаза и приготовились быть битыми.
Дар закидывал их нещадно, вовсе не стараясь сберечь. Прилетало и в голову, и в живот, и по ногам… А друзья плясали на месте, пытались уворачиваться от невидимых им теперь клубней.
– Слушайте, как летят! – посоветовал Дар.
– Да ты сам-то пробовал, умник?! – крикнул ему раздраженный Словцен и тут же получил картофелиной по голове. – Да чтоб тебя!.. – выругался он, потирая ушибленное место.
Леона же, кажется, наконец поняла суть этой затеи. Она вдруг остановилась, перестала беспорядочно прыгать на месте и постаралась расслабиться, унять страх удара, сковавший все ее чувства. Получалось с трудом. Поди объясни обиженному телу, что бояться нечего…
Картошка болезненно прилетела в плечо.
Девушка невольно напряглась и тут же отругала себя, усилием воли заставила отмереть сжавшуюся снова плоть. Навострила все свое чутья, стремясь услышать, как советовал Дар, почувствовать кожей тот миг, когда к ней подлетает снаряд.
Леона получила еще с четыре дюжины ударов, пока не приблизилась к нужному ощущению – да и то на самую малость. Неясным было потихоньку зарождавшееся предчувствие, смутным. Все не выходило за него ухватиться да разобрать что к чему. Похоже оно было на чей-то пристальный взгляд в спину, который ты не видишь, но знаешь – глядят, как есть глядят, да дак, что аж зудит меж лопаток. Но точно угадать нужный миг и поймать его, она не успевала.
Время, как всегда, близилось к обеду, когда ребята закончили упражняться. С ристалища они уходили битые, уставшие и грязные.
У Леоны так и не вышло предугадать удар. У Словцена – тоже.
На завтра Дар не отпустил их. Но вот через день позволил им отдохнуть. И ребята, недолго думая, испросили у Гостомысла дозволения отправиться в этот день в княжград. Учитель противиться не стал.
***
Выехали загодя – чуть только отошла утренняя заря, как друзья уже седлали лошадей.
Флокс шагал бодро – застоялся коняга в деннике, радовался долгожданной прогулке. Едва не подгорцовывал нетерпеливый по утру, когда девушка стала седлать его. В леваде-то шибко не нагуляешь, свободно пастись его редко пускали – не послушен он был чужим рукам, разве что Леона сама в поле сведет, да времени уж больно мало было на то, а на дальние расстояния давненько, бедный, не хаживал: Леона с зимобора-месяца не покидала заимку, а чужих седоков он не терпел, не давался.
– Давай после к морю спустимся, – предложил Словцен, когда впереди, в узком лесном просвете, уже показались белые стены княжграда.
Леона поглядела на дальнюю дорогу, что змейкой, ставшей пятнистой от силуэтов путников, бежала с юга к главным воротам. По утру в граде завсегда много народа толпилось: все, кто гостьем въезжал, старались пораньше за стены попасть да скорее дела свои переделать, чтоб засветло успеть в родное село вернуться.
– А давай наоборот, – сказала, наконец, девушка.
– Почему? – парню уже не терпелось заглянуть к посыльным.
– У нас весь день свободен, а дел не много. Лучше после полудня в город зайти, когда народ разъедется. Зачем в толкучку соваться?
Словцен задумался, но все ж кивнул.
Леона хитро глянула на парня и тряхнула поводьями, сжала бока Флокса, пуская коня вскачь.
– Догоняй! – крикнула она отставшему другу.
Словцен широко улыбнулся и ударил пятками, посылая свою гнедую вслед удаляющейся вперед подруге.
И все дальше позади оставался лес, и все ближе становился Белый Град и стелящееся за ним изумрудное море.
***
Друзья привязали лошадей поодаль, чтобы те не хлебнули соленой водицы, и спустились к самой кромке моря.
Леона с наслаждением стянула сапоги и ступила босыми ногами на белый, нагретый на солнце песок. Струйками побежали меж пальцев светлые песчинки, защекотали чувствительную кожу. Девушка зарылась ступней поглубже, нащупывая скрытую внизу влагу, и подняла ногу, с любопытством глядя, как ссыпается в получившуюся ямку верхний слой песчаника.
Словцен расстелил за ее спиной широкий плащ, бухнул поверх котомку с припасенным в дорогу съестным, сел и окликнул подругу. Девушка обернулась, поглядела на разувающегося парня и улыбнулась: отчего-то на душе сделалось вдруг хорошо. Она подошла к нему, уселась рядом и довольно вытянула ноги вперед.
Ребята раскрыли котомку и по морскому воздуху разнесся сладкий запах сдобы, заблестели масляными бочка́ми пирожки с ревнем, забулькал в баклагах золотистый сбитень, медовой пряностью наполнил рты.
Ветер играл в волосах, оглаживал зарумянившуюся под солнцем кожу, приносил с собою соленную россыпь брызг.
Море сегодня было спокойно – мягкие буруны добегали до берега и с тихим плеском опадали на песок, прозрачной простынею стягивались назад. И оставались на берегу мелкие витиеватые ракушки да длинные темные водоросли – дары морского царя.
Словцен подобрал одну, еще влажную после очередного наката волны, покрутил в пальцах.
– Гляди, здесь дырка какая, – сказал он и показал девушке свою находку. – Аккурат под серьгу.
Леона откусила от очередного пирожка и глянула на протянутую ей ракушку.
– Вот вставишь жестяную нить, станешь носить… – начала с полным ртом Леона. – Будет хоть о чем с девками болтать – не о бусах, дак о серьгах из морских раковин.
Глаза ее смеялись, но голос девушка старалась держать серьезным.
– Может, я хотел вторую найти да тебе серьги смастерить, – обиделся парень.
– Заряне лучше смастери, – посоветовала Леона, дожевывая пирожок.
Словцен неловко отвернулся. Ему уже приходилось видеть, как краснеют девицы, стоило ему пройти мимо или завести с ними беседу – не последним молодцом он в Яровищах значился. Давно уж смекнул парень, что трепещет от него у Зори в груди. Да только у самого в сердце для нее не было места…
Он снова покрутил в пальцах ракушку, собираясь выбросить, да в последний миг передумал – убрал в небольшую мошну, что висела за пазухой.
Друзья просидели так пару часов, болтая и слушая крики носящихся над водой чаек. А когда время перевалило за полдень, поднялись и направились в город.
Месяца два уж минуло, как они в последний раз наведывались в Белый Град, и сейчас друзьями владело особенное, радостное настроение – верно, пришли уж письма из дома: совсем скоро развернут грубые листы, прочтут добрые слова, написанные любящей рукою, узнают, что нового приключилось в домах, как провожали в этот раз злую зиму, как встречали новый оборот с первым деньком зимобора.
Народа к этому часу уже поуменьшилось, и в воротах стоять не пришлось.
На почте и вправду Словцена уже дожидалось письмецо из дома. А вот Леоне пока ничего не приходило. Она огорченно завернула в конверт исписанные для наставницы с Добролюбом листы и выложила вместе с ним на затертый деревянный прилавок установленную плату – цельный серебряник.
Словцен убрал свое письмо за пазуху, и друзья отправились дальше.
Прогуливаясь в мастеровом конце, ребята завернули в узкий проулок меж повернувшимися друг к другу белеными боками домиками. Они собирались навестить Бальжина и увлеченно рассуждали о том, удастся ли им застать оружейника, пока Леона не остановилась, ошарашенно глазея на стену одной из лавок. На беленой глиняной поверхности черными изломанными линиями было начертано послание: «Боги отреклись от нас. Бойся, несчастный этого мира, нет в нем теперь защиты».
Ребята с ужасом переглянулись. Каждому на ум пришел страшный рассказ Гостомысла о далеком прошлом, что услышали они по приезду на заимку.
К Бальжину друзья не пошли.
***
Не доброе таилось у ребят на душе. Тяжелое предчувствие худого завладело их головами, и назад они ехали молча.
День подходил к концу.
Вернуться друзья как раз успели к вечерней еде. Когда они шли с конюшни, двери общинного дома уже были распахнуты, и сквозь них то и дело ходили жители заимки, сноровисто таская из женской избы горшки да миски на длинный дубовый стол.
Друзья разбежались по домам, поспешая скорее умыться да снять дорожную одежду.
В общинную избу Леона поднялась, когда почти все уже сидели за столом. Заряна вместе с еще одной девушкой как раз доканчивали разливать по мискам пахучие щи. Леона тихонько прошла к столу, присела рядом с Витаной, потеснив сидевших рядом девушек, приняла протянутую ей миску, взяла с середины стола ждущую ее ложку.
Почти сразу за ней появился Словцен. Он оглядел собравшихся и, не найдя свободного места рядом с Леоной, уселся по другую сторону среди парней, с которыми успел сдружиться за минувший оборот.
За столом царило веселое оживление. Днем-то на беседы времени не шибко хватает: в общине дел завсегда много, хозяйство большое, каждый своею работой занят – не до праздной болтовни им.
Зоря, как всегда одетая в солнечную запону[1] поверх светлой рубахи, наполнила еще одну миску и сама поднесла ее Словцену. А после кошкой скользнула на лавку, умастилась подле него. Стала расправлять на коленях грубоватую ткань одежды и, будто ненароком, коснулась рукой его бедра.
Наконец гомон стих.
Во главе стола сидел Гостомысл. Он первым разломил мягкую лепешку, зачерпнул из миски щей. За ним взялись за еду и остальные: застучали ложки, посыпались в миски со щами мелкие кусочки лепешек, заходили челюсти оголодавших за день людей, снова послышались тихие разговоры.
Старец ел потихоньку да поглядывал на Леону – что-то с девкой было не ладное, надо бы расспросить будет. Глаза его вдруг закатились. Он медленно опустил ложку на стол, откинулся прямой задеревеневшей спиной к стене.
За столом воцарилась тишина.
Леона в испуге за учителя уже было едва не подскочила, чтобы скорее помочь ему, но Витана удержала девушку за руку. Она взглядом показала ей сесть на место и осторожно поднесла палец ко рту, велев молчать.
Девушка озадаченно опустилась назад, только теперь приметив, что никто больше не дергается с места, не спешит помогать захворавшему старцу. Собравшиеся замерли и в ожидании уставились на Гостомысла. Опущенные веки его дрожали, бегали под тонкой кожей глаза, будто смотрели по сторонам.
Наконец, его лежавшая на столе ладонь сжалась, и он медленно проговорил:
– Недалече совсем, у лесной прогалины, что со старым пнем. Плащик с собой возьмите, пригодится. – И старец раскрыл глаза.
Дар тут же подскочил с места, а с ним еще один молодой парень семнадцати лет – Бойко. Волосы у него были темные, вихрастые. И если у Дара в этот миг на лице читалась лишь легкая взволнованность и собранность, то в голубых глазах Бойко искрился восторг.
– Ворон подскажет, коли разойдетесь.
Ребята кивнули и поспешили на выход. В оконце стало видно, как бегут они в сторону леса, а над ними парит крупная черная птица. В руках у Дара висел толстый, шерстяной плащ, а Бойко сжимал ручку незажженного фонаря.
– Прошка, – обратился старец к пареньку, который уже успел опустошить свою миску. Мальчишка с готовностью встал. – Сбегай-ка к дальней баньке, истопить ее надобно.
– Истоплю, – кивнул парнишка, вылез из-за стола и шустро умчался выполнять наказ.
– Ешьте, – велел Гостомысл и первым взял в руки ложку.
Народ оживился. Зазвучали возбужденные разговоры, заплескался в кружках горячий взвар. Гостомысл ел да с усмешкой поглядывал на своих подопечных и лишь временами замирал, прикрывая ненадолго глаза.
– Ух, жуть как любопытно, кто же в этот раз будет, – зашептала сидевшая рядом с Леоной Агнешка.
– Хоть бы дитя малое, – протянула с другой стороны Леся. – Давненько у нас малышей не было.
– Да ты что говоришь такое! – возмутилась Агнеша. – Взрослому-то тяжело, а какого дитятке такое пережить? А родителям его?
Леона чуть наклонилась к Витане.
– О чем это они? – тихонько спросила она соседку.
– Скоро сама увидишь, – улыбнулась Витана.
Леона поймала такой же, как у нее самой, озадаченный взгляд Словцена и пожала плечами, мол: «и мне пока ничего не ясно».
Время шло. Опустели уж давно миски да кувшины с медово-травяным напитком, а расходиться народ все не спешил. Убрали со стола пустую посуду да расселись по лавкам, взялись за вечерний урок: девки кто за шитье сел, кто за пряжу, парни же все больше резьбой занимались да из бересты плели.
Стало уж смеркаться. Зажгли в светцах лучины, завели песни, а расходиться – не расходились.
Словцен сидел среди остальных парней и о чем-то увлеченно рассказывал, плетя берестяной заплечный короб. Леона же заканчивала латать прореху в стареньких штанах для тренировок: вот сделала она последний стежок, затянула обережный троекратный узел по числу Великих Богов и оборвала нить. Подумала еще немного, да взялась вышивать на заговорённой ленте золотистый солнечный щит с изогнутыми лучами – сильный оберег будет, коли верно все сделает.
Временами она ловила пристальные взгляды друга – видно шибко ему хотелось обсудить, что творится, выведать, не знает ли она чего. Но девушка на них лишь пожимала плечами и вновь возвращалась к работе – и самой неведомо было, что за напасть приключилась во время вечери, да чего все так нетерпеливо ждут.
Рядом болтала с подружками и вышивала беленый рушник Зоря – под умелыми пальцами, стежок за стежком, прокладывала тонкая игла себе дорожку, вырисовывая на будущем приданном обережные знаки да красивые узоры по краям ткани. Зоря слыла золоторучкой. Работы ее давно уж возили в княжград на ярмарки, да никогда еще не оставались они нераспроданными. Две мастерицы-искусницы еще по осени звали ее к себе в ученицы, да не пошла девка, обещалась каждой подумать, на том и кончилось дело.
Леона искоса глянула на ее ладную вышивку – подивилась мастерству, да угрюмо посмотрела на свою работу. Стежки у нее, хоть и не сказать, что совсем уж криво лежали, а все равно говорили не в пользу мастерицы: где послабже нить пролегала, где потуже, где чуть в сторону стежок смотрел, где поплотнее к другому жался… Оно для оберега-то не столь уж важно, а все равно от чего-то стыд взял. Может и правда худая из нее девка вышла?.. Вон мечем махать лучше выходит, чем с иголкой управляться…
