Текст книги "Меч и Крест"

Автор книги: Лада Лузина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

– На ней 1 мая в Вальпургиеву ночь собираются киевские ведьмы. Праздновать День международной солидарности всех трудящихся! – В его голосе слышался ироничный апломб: очевидно, белобрысый считал себя знатоком и пытался произвести впечатление на свою спутницу.

– Это не Лысая Гора, – возразила девушка холодно. – Лысая – там. – Ее указательный палец полетел куда-то вдаль. – Та, на которой Павловскую психушку построили!

Несмотря на неудобную тяжесть велосипеда, Маша вздрогнула беззвучным коротким смешком и чуть не выронила скрюченное колесо.

«И отчего, – не без оснований удивилась она, – никто не развесит на них таблички? Это ж наша национальная достопримечательность! Все знают, что Лысая Гора – в Киеве. Но где она и сколько их на самом деле – толком не знает никто».

Последнее было не удивительно.

За сотни лет существования Города летописные киевские горы претерпели немало реинкарнаций, и каждая новая жизнь дарила им нового владельца, дававшего ей свое имя, в обилии которых путались даже профессионалы. Маленькую гору, провозглашенную Лысой белобрысым, звали Детинка, или Клинец. А большую, расположенную справа от Старокиевской, – и Хоревицей, в честь брата Кия – Хорива… И Замковой, в память построенного на ней в четырнадцатом веке и сметенного триста лет спустя величественного воеводского замка, с подъемным мостом, опускавшимся через нынешний Андреевский спуск на гору Уздыхальницу… И Киселевкой в честь последнего воеводы Адама Киселя… И Флоровской, поскольку с другой стороны горы прилепился действующий и доныне Флоровский женский монастырь и на серых дореволюционных фотографиях гордую макушку горы украшала его Троицкая кладбищенская церковь. И как-то еще…

И, естественно, Лысой!

Да и какую из многочисленных киевских гор не обзывали Лысой хоть однажды, если, как верно объяснила Маша Даше, только официально признанных их насчитывалось целых четыре?

«Нет, точно нужно таблички вешать, заодно бы и написали, какая из них первая, а какая – вторая? И как их вообще считать: по старшинству или слева направо?»

Оглядываясь на спорившую парочку, Маша врезалась в живот какой-то экскурсии и, испуганно извинившись, то ли выронила, то ли положила на землю свой металлолом и энергично затрясла затекшими руками.

– …Город, названный в честь старшего брата, – Киев – столицу Древней Руси и Мать городов русских! – заслышала она знакомый, сочный и самоуверенный голос, подействовавший на нее, как игра дудочника на крыс. – Согласно одной из древних киевских легенд, князь Кий был не кто иной, как kuj – герой, победивший змея, обитавшего в этих краях.

Обойдя небольшую рощу из заинтересованных спин, Маша увидела возвышавшуюся перед ними Василису Андреевну. Ее крупногабаритную фигуру бескомплексно обнимало платье в красных маках.

– Одержав победу, Кий впряг змея в плуг и вспахал землю. Из этих борозд возникли Днепр, днепровские пороги и валы вдоль Днепра, получившие название Змеевалы. Змеевалы, сохранившиеся до наших дней, мы увидим в конце экскурсии. А теперь посмотрите направо: перед вами лебединая песня архитектора Растрелли. Единственная в Киеве церковь, у которой нет колоколов. Подойдем к ней поближе…

– Здравствуйте, Василиса Андреевна, – обнаружила свое присутствие студентка.

– Здравствуй, Ковалева. Прическу новую сделала? Молодец, – равнодушно похвалила ее преподавательница.

Экскурсанты двинулись в указанном Васей направлении. Соизмеряя шаг с решительной походкой Василисы, Маша затрусила рядом с ней. Во рту у нее катался конфетным шариком вопрос, но задавать его строгой Васе она не решалась.

– Кто, Ковалева, глядя на эту топографическую невнятицу, – брюзгливо выговорила Василиса Андреевна, охватывая взглядом непрезентабельную зеленую поляну, заполненную ленивой субботней публикой, без особого интереса взирающей на металлические таблички, объясняющие легендарное происхождение того или иного камня или бугра (бывших некогда частями вала и рва легендарного Града Кия), – скажет, что это уникальное в своем роде место?! Я бы сравнила Старокиевскую гору с некой яйцеклеткой, из которой за девять столетий развился не только Киев, но и сама Киевская Русь.

– Василиса Андреевна, – осмелилась наконец Маша, – можно задать вам один вопрос?

– Хочешь спросить, почему у Андреевской церкви нет колоколов? – интригующе улыбнулась ей историчка.

– Нет, – отказалась Маша. – Я хотела спросить, какая из четырех Лысых Гор Киева считается второй?

– Вот что тебя интересует, – разочарованно протянула Василиса.

– Вы-то уж точно должны это знать!

Но Вася не проглотила ее лесть.

– Нет, не знаю, – отшвырнула незадачливый комплимент она. – Такое определение нигде не упоминается. А почему ты спрашиваешь?

– Загадку разгадываю, – потупившись, пробубнила Ковалева.

– Ну так скажи мне ее всю целиком! – недовольно приказала Василиса, всем своим видом демонстрируя: студентка зря отнимает у нее время.

– Приходите на вторую гору и не бойтесь: Василий не причинит вам зла. – Маша нервно поджала живот, ожидая, что эта тарабарщина окончательно выведет суровую истеричку из себя.

– Тогда это Чертова гора, под Владимирской горкой, – безапелляционно заявила Василиса и двинулась прочь.

– Стойте. Стойте! – При всем парализующем страхе, который вызывала у нее важная Василиса Премудрая, Маша не могла упустить столь важную разгадку. – А при чем тут Василий?! И почему «не бойтесь»?

Экскурсантам (на этот раз не иностранным, а братского славянского разлива), похоже, надоело ждать своего поводыря, и они подтянулись к ним, с любопытством прислушиваясь к последним словам гида.

– А действительно, почему? Это ж интересно! – поддержал Машу один из них, и она с удивлением узнала в нем брюнета с татаро-монгольскими предками, встреченного ею в «Центрѣ Старокiевскаго колдовства».

– Потому, – недовольно объяснила историчка, скучая глазами, – что при крещении князь Владимир получил имя Василий. И именно святые Владимир и Варвара почитались в Киеве главными мракоборцами и гонителями ведьм. Считалось, что после того, как равноапостольный князь основал на горе Михайловский монастырь и там появились мощи Варвары Великомученицы, ведьмы навсегда покинули это место. В народе даже ходили стихи:

 
А Владимир наш святий
Чорна бога сколотив.
А мучениця Варвара
Усi вiдьми разогнала.
Вiдьми, что у ночну пору
Слiтаються на Лису Гору.
 

– А Киев ведь считался в России столицей ведьм. Да? – спросил другой экскурсант – москвич, судя по элегантным длиннотам его гласных. – Я читал в Интернете: сюда слетались все ведьмы! И русские, и белорусские, и украинские. И Гоголь писал: все бабы в Киеве – ведьмы!

– «Ведь у нас в Киеве все бабы, которые сидят на базаре, – все ведьмы», – угрожающе поправила его Василиса, всегда сатаневшая от небрежного обращения с классическими источниками.

– Но почему у нас в Киеве об этом как-то не говорят? – подала удивленный голос Маша.

– Да потому, что это и так все знают! – раздраженно цыкнула на нее Премудрая и многозначительно повернулась к надоедливой студентке спиной. – Прошу всех за мной. Андреевская церковь знаменитого зодчего Эрмитажа Бартоломео Растрелли. Первый камень в ее фундамент был заложен дщерью Петровой императрицей Елизаветой. Именно ее отец, Петр I, признал Андрея Первозванного покровителем Руси…

– Привет, солнце! – присоседился к Маше татаро-монгольский брюнет. – Ты помнишь, мы уже встречались?

– Ой, да! – неожиданно вспомнила Маша важное и невольно схватилась за шею, испугавшись, что в процессе бурных приключении могла потерять чужую драгоценную вещь.

Но ее ладонь сразу же отыскала под тканью рубахи узорную цепь-змею.

– Слава богу! – обрадовалась она. – Вы забыли тогда цепочку и книгу. Книга у меня дома в рюкзаке. А цепь… – Ее пальцы поспешно полезли в петельку застегнутой на все пуговицы рубашки. Но брюнет ласково накрыл ее торопливую руку своей.

– Брось. Считай, что я ее тебе подарил, – весело отмахнулся он.

– Но я не могу, – залепетала Ковалева.

– Ерунда! – парировал он беспечно. – Да не бойся, она недорогая. Просто талисман на счастье… Наверное, с тех пор как ты его надела, с тобой уже произошло что-нибудь очень счастливое? Да?

– Да, – оторопела Маша.

– Вот видишь, – радушно подначил ее он, и по его легкомысленно-теплому тону Маша поняла, что под «чем-нибудь счастливым» он имел в виду какие-то мелкие девичьи радости и удачи, а вовсе не то огромное и невозможное, что случилось с ней за последние двадцать четыре часа. – Никогда не снимай ее. Слышишь? Па-па!

Он тряхнул ладонью над головой, прощаясь, и заспешил в сторону ускользнувшей экскурсии.

– А как же книга? – недоуменно крикнула Маша ему вслед.

Брюнет обернулся и, на секунду замедлив шаг, беззаботно махнул рукой.

– Оставь себе. Может, «Белую гвардию» прочтешь.

«Непременно прочту», – хотела крикнуть ему Маша. Но поняла, что по большому счету, щедрого брюнета это нисколько не интересует – он даже не заметил ее новую прическу.

«Просто вежливый. И человек хороший», – подумала она, благодарно глядя ему вслед и прижимая руку к груди, где прятался от чужих глаз самый счастливый в мире талисман.

Из дневника N

Но стоит чуть ослабить цепи всплеском адреналина или впрыскиванием алкоголя, как человек убивает, наплевав на все табу! И легче всего убивают те, кто меньше всех испорчен цивилизацией…

«Бомжи, отморозки, сумасшедшие – животные!» – скажете вы.

Но отчего вы так гордитесь своей цивилизованностью? Потому, что она припудрила вашу жизнь розовым гримом, позволяя забыть: каждый бифштекс, заказанный в ресторане, начал свою жизнь в крови скотобойни. Вы едите убийство, натягиваете на себя его кожу, спите на нем и мните себя невинными… Забыв, что это невинность кастратов! Вы одомашненные хищники с отрезанным естеством, и отними у вас вашу цивилизацию, большинство из вас не сможет зарезать даже свинью – умрет от голода, плача, с бессильным ножом в руках. Ваш прогресс сделал из вас то, что не удалось и Христу, – скопцов и живых мертвецов, хилые инстинкты которых удовлетворяют телевизионной мокрухой, как вы удовлетворяете инстинкты ваших несчастных котов таблетками анти-секс.

Если бы в глубине души вы не жаждали смерти, человечество не, не пялилось бы на экранные убийства так жадно. Бизнес-искусство всегда удовлетворяет нереализованные желания потребителей – даже те, которые клиент боится назвать вслух. Если вы это покупаете, значит, вам это нужно!

И цивилизация ублажает вашу жажду крови, заменив ее кровавыми сенсациями и киношным кетчупом…

Глава девятая,
в которой Даша учится летать

Тирлич-трава, иначе Наричник. Ее собирают под Иванов день на Лысой Горе, близ Днепра, под Киевом.

Папюс. «Черная и белая магия»

Катерина Дображанская никогда не прощала людей, хоть на секунду взявших над ней вверх. Но Маше она удивленно простила правду, – так прощают врача, который, даже не успев причинить тебе боль, вскрывает нарыв одним точным ударом, мгновенно влюбляясь в его умные, добрые, все понимающие руки.

Стоило Маше Ковалевой охарактеризовать Катины страхи вслух, как они стали столь естественными и банальными, что почти перестали быть страхами. Она провалилась в сон, лишь только натянула на уши плед, и ее настроения не испортило даже то, что, проснувшись, Катя обнаружила у себя за шеей вибрирующую мурчанием рыжую грелку Изиду Пуфик, а прямо по курсу – неугомонную идиотку с пирсингом, успевшую за время ее сна превратить квартиру в бедлам и окончательно обезуметь.

Даша с ходу заявила, что квартира (на которую у них нет никаких документов!) принадлежит им, «не бояться» им нужно не Василия Федоровича, а древнерусского князя Владимира (умершего тысячу лет тому назад!), а нынешней ночью необходимо посетить целых две горы. (Впрочем, с «прогулкой на исходе заката», подразумевавшей под собой личную встречу с К. Д. Катя сдержанно согласилась. Стоит попробовать.)

Однако самым важным открытием «идиотки» стал некий хозяйственный шкаф, с запасами мыла и дезодорантов, метлами и щетками для мытья полов, к которым непонятно каким местом прилепился увесистый тюк со свернутым парашютом параплана. И теперь, стоя у распахнутых дверей балкона, Даша, возбужденная и нервная, сунув древко метлы между ног, подпрыгивала на полу, бестолково, но чрезвычайно упрямо. Сидевшие на безопасном расстоянии от нее Белладонна и Изида Пуфик синхронно качали головами вверх-вниз, наблюдая за ее двадцатисантиметровыми полетами. Как и следовало ожидать, поганая метла не проявляла ни малейшей склонности к волшебному воздухоплаванию!

– Ну че, нашла? – прикрикнула Чуб на Машу, скрупулезно пролистывающую одну из прихваченных из дому книг. – Что там есть про полеты?

– На параплане? – ерничая, уточнила Катя.

– На метле!!!

Ковалева с сомнением посмотрела на подругу.

– Даш, нам же не к спеху, верно? – увещевающе пробубнила она.

Катя кивнула. Деликатная студентка нравилась ей все больше и больше. И в груди предательски булькнуло что-то теплое, человечное, похожее на желание отблагодарить, научить, помочь…

– Как это не к спеху? – захлебнулась Землепотрясная Даша Чуб. – Там русским языком написано: увидишь на небе огонь и ПОЛЕТИШЬ туда! Ты бы хоть свой агрегат опробовала! – обиделась она на ее отчужденную безучастность. – Я специально твое седло к щетке прикрутила. Будешь как Маргарита. Тебе ж приятно?

– Очень.

Даже пример обожаемой Маргариты Николаевны, пролетевшей верхом на щетке из Москвы в Киев и обратно в Москву, не растопил Машиных леденящих сомнений. Как бы далеко ни распространялась ее вера в чудеса, она была дитем XXI века, и летательные способности деревянной палки вызывали у нее крайне тщедушный энтузиазм, а поселившаяся в Дашиной душе безбашенная вера в их способность взлететь, сиганув с пятнадцатиметровой башни, казалась откровенно опасной. Для Чуб – сама Маша точно знала: никакими литературными примерами ее на этот кошмарный подвиг не соблазнить!

– А ты чего сидишь, как королева? Уже полдевятого. Скоро закат! – накинулась Чуб на Катю.

– Нет, спасибо, – брезгливо открестилась та. – Я лучше здесь посижу. Будет кому «скорую» вызвать, когда ты об асфальт шмякнешься.

– Ну должна же она как-то летать!!! – яростно закричала Чуб, отшвыривая бесталанную метелку.

– Неужели? – саркастично сломала брови Катерина. – Да, дорогуши, давно я в цирке не была!

– Дура! – крикнула Даша. – Там шкаф, полный метел! Тут балкон без перил – как специально для взлетов! Что это, по-твоему, значит?

– На трассе под Киевом метлы десятками стоят. Мужички продают – по три гривни штука. Не подскажешь, там случайно не загородный аэропорт?

– Все ведьмы летают на метле! Это каждый знает! Вы не думайте, я подумала днем…

– Неужели? Ты еще и думать умеешь? – съехидничала Дображанская.

– Я в детстве мечтала быть летчиком-космонавтом!

– Это, конечно, доказательство, – оскалилась Катерина.

– Так вот. Киев очень важный город в плане воздухоплавания! – взволнованно затрещала несостоявшаяся космонавтка Д. Чуб. – И Сикорский тут родился, который первый вертолет изобрел. И Королев, который первую ракету в космос, – наш, из Житомира, в Киеве, в Политехническом учился, где и Сикорский… Мы только первый самолет прогавили! Но зато первую «мертвую петлю» на самолете Петр Нестеров в Киеве сделал. И первый в мире многомоторный самолет «Витязь», и «Илья Муромец» – тоже Сикорский! Из него потом в войну первые русские бомбардировщики делали, эскадры «Муромцев»! А все почему? Потому что в Киеве ВСЕГДА летали!

– Если бы хозяйка этого дома летала на метле, она не держала бы в шкафу параплан, – с апломбом приземлила «космонавтку» Катя.

– Да вы! Вы! – завыла заземленная «летчица».

– А если мы – не ведьмы? – сказала Маша.

Чуб замерла с возмущенно открытым ртом, взирая на нее как на распоследнюю предательницу.

– Ты ж сама… Первая! – слезливо начала она.

Но Маша уже прилипла к книжной полке, пытаясь вызволить оттуда стиснутый золочеными собратьями том словаря.

– И в письме, и в книге нет слова «ведьма»! – встревоженно пояснила Ковалева. – Только «Ясная Киевица». Редкое определение – я его никогда раньше не встречала. А вдруг это не синоним, а… – Том наконец вырвался на волю, и Маша нырнула в него с головой. Даша напряженно ждала, поглядывая на свою метлу, – когда дело касалось книг, подруга обычно не мела языком зря.

– «Киевица, – выудила нужное слово студентка, – худая ведьма».

– В смысле худосочная? – нервно дернулась Даша, непроизвольно хватаясь за свою чересчур упитанную талию. – Что это значит? Они только худых берут?!

– Ну да! – развеселилась Катерина. – Я вспомнила! Я передачу про инквизицию смотрела. Так там говорили: одним из способов определения ведьм было взвешивание! Считалось, что ведьмы очень легкие – иначе их метла не поднимет.

Даша расстроенно захлопала глазами. Катя безудержно расхохоталась:

– Вот почему твоя палка не взлетает, – она подломиться под тобой боится!

– «Худая» – значит некачественная, непрофессиональная, – резко срезала ее Маша и, глядя Кате прямо в глаза, сказала: – Зачем вы так? Разве будет лучше, если мы все перессоримся?

– Но это же ересь, – сбавила тон Катерина.

– Но вы ведь можете просто уйти, – мягко возразила ей Ковалева. – Но вы не уходите, потому что знаете: верите вы в это или нет, вам, так же как и всем нам, нужно понять, что с нами произошло.

– Ты сама только что сказала: мы не ведьмы!

– А кто? Полуфабрикаты недоделанные?! – горько обиделась на судьбу Даша.

– Может, оно и к лучшему, – безрадостно протянула Маша. – Слушай, – вернулась к домашней книге она, – что я нашла. Только говорить не хотела… «Поездка на шабаш совершается верхом на палке, которая для этого смазывается особой мазью. В это снадобье входит, как существенная составная часть, жир маленьких детей, которых обязательно доставляет ведьма или сам демон».

– Я детей резать не буду! – испуганно запротестовала Чуб.

– А я о чем… Если верить книгам, получается, что ведьмы – не очень хорошие.

– А твоя Маргарита? – поддела ее «святым» Даша. – Она же летала на бал к Воланду. И никого для этого не убивала!

– Ей Азазелло дал уже готовый крем, – окончательно скисла Маша, – «жирный» и «желтоватый».

– Ты думаешь, Маргарита мазалась жиром младенцев? – ахнула Чуб.

– Она не знала! – страстно оправдала любимицу Ковалева.

– Чушь! – звонко резюмировала Катя. – В той передаче рассказывали: если втереть в кожу такие препараты, как белладонна или атропин, может возникнуть ощущение левитации – иллюзия полета в воздухе. Полеты на метле – это глюки. А ведьмы – просто первые наркоманки!

– М-да, – разочарованно протянула Даша Чуб. Обе версии оказались равно паршивыми: либо – убийцы, либо – наркоши!

– Жир младенцев, – негодующе фыркнула честно молчавшая досель Белладонна, – Средневековье и западничество! Славянские ведьмы пользовали отвар из дурмана и тирлич-травы! Им натирают подмышки или…

Катя резко приложила руку к сердцу и громко вдохнула воздух, не сводя глаз с белоснежной кошки.

– Ну я же тебя просила! – укоризненно вскрикнула Маша.

– Дезодоранты! Что ж ты раньше молчала? – закричала Чуб.

Белладонна демонстративно насупилась и отвернулась, явно считая, что два разнонаправленных вопроса заключают в себе вполне исчерпывающий ответ.

Даша, топая, кинулась в коридор.

Маша – к помертвевшей Кате.

– Ничего, – мрачно остановила ее та. – Пусть. Иначе я бы ни за что не поверила. Придумала бы любое объяснение, только… Кстати, – незамедлительно схватилась за соломинку она, – я недавно читала, что японцы изобрели переводчики для собак и кошек! Они лают, а специальное устройство переводит на английский: «Есть давай!», «Не хочу», «Надоело». Может, их уже к русскому адаптировали? У нас же умельцев полно…

– Верно, – тягостно согласилась с ней Маша Ковалева.

– Ну че, летим?! – вбежала в комнату Даша с многообещающим дезодорантом в руках.

Сунув его смятенной подружке, «космонавтка» снова схватилась за метлу и, оседлав ее, подпрыгнула на ковре.

– Летим! – истерично улыбаясь, повторила Катя, уже третий раз за сегодняшний день, чувствуя, что окончательно сошла с ума. – Летим! Да пойми же ты, дурман – это дурман! Сколько наркоманов из окна навернулись! Люди – не летают!!!

– Еще как летают! Смотри!!!

Чуб бодро выскочила на бетонную площадку балкона с отвалившимися перилами. Присела, напряженно согнув ноги в коленях, бесстрашно посмотрела вниз на асфальт Ярославового Вала, сцепила зубы и… отчаянно объявила:

– А знаете что? Давайте лучше вызовем такси.

* * *

– Вы что, на шабаш собрались? – рассмеялся молодой водитель при виде трех разнокалиберных девушек, одна из которых зачем-то везла с собой труднообъяснимую дворницкую метлу.

– Ага, на шабаш, – ответила Даша с кокетством профессионального конферансье.

– А меня с собой возьмете? – любопытно свернул шею он.

– Нет, не возьмем, – проворковала Чуб. – Там только девочки.

– На дорогу смотрите, – профессионально-начальственно гаркнула Катя.

А Маша, ни в одном из подвидов общения профессиональных навыков не имевшая, благоразумно переключилась на свою профессиональную область и озабоченно задумалась:

«И все-таки, что значит „худая ведьма“?»

Если про кого-то говорят «худая мать» или «худой доктор», имеют в виду, что эти люди плохо исполняют свои обязанности. Но согласно народным поверьям в профессиональные обязанности ведьм входят исключительно вредоносные деяния и поступки. И даже обожаемая Маргарита Николаевна, обратившись в ведьму, тут же принялась бомбить квартиру критика Латунского и превратила своего ни в чем не повинного соседа в борова.

Но значит ли это, что «худая ведьма» – женщина, слишком хорошая для ведьмы, или ей просто ужасно хочется подтасовать подобный ответ? С другой стороны, ни в одном описании канонических колдуний не сказано, что те обязаны еженощно дежурить на горах, «чтобы остановить то, что может нарушить Истину». Каждую ночь! Это ж работа потяжелее, чем у папы!

«Моя власть – ваше рабство», —угрожающе лязгнула в ее голове несчастная Кылына.

«Невидима и свободна!» —закричала обожаемая Маргарита Николаевна.

В словах этих женщин таилось явственное противоречие…

– Что, даже одного мальчика не возьмете? – не унимался таксист. – Нет, а серьезно, чего это будет?

– Да выпускной празднуем. Институт окончили. – Даша лгала, как дышала.

– А какой?

– Театральный.

– Оно и видно, актрисы! – довольно гоготнул шофер. – Телефончик не оставите?

– Ну уж извините, – хихикнула Даша Чуб. – Либо деньги, либо телефончик.

Водитель тут же посерьезнел и выбрал деньги. Машина въехала на угасающую Трехсвятительскую, заполоненную длинным разросшимся забором заново отстроенного Михайловского монастыря, загородившего некогда открытый со всех сторон парк.

– Тут, – тормознула машину Даша у примкнувшего к отштукатуренному монастырскому забору старого особняка, наверняка водившего близкое знакомство еще с предыдущим – девятисотлетним Михайловским. – Подождите нас, мы недолго, – на всякий случай соврала она и гордо похвасталась: – За мной, я здесь каждую дыру знаю!

Катя неприкрыто поморщилась и сунула таксисту сто гривен:

– Дождитесь в любом случае.

Следуя за взмахом Дашиной руки, троица нырнула в какую-то невнятную калитку и, пройдя неправильный треугольник двора, образованного тремя четвертыми домами, вильнула в узкую каменную щель между стенами.

– Прошу, – пригласила их Даша, шагнув в серо-молочные сумерки парка. – Эх, и хорошо тут!

– «…на террасах лучшего места в мире – Владимирской горки!» – окончила цитатой Ковалева.

– Булгаков? – учуяла по интонации Чуб. (При всем ее уважении, умницу чересчур уж зашкаливало на обожаемом «Мастере».) Впрочем, сейчас она была солидарна с ними. – «Вот стою на горке, на Владимирской. Ширь вовсю – не вымчать и перу!» [7]7
  «…Так когда-то, рассиявшись в выморозки, Киевскую Русь оглядывал Перун». В. Маяковский, «Киев».


[Закрыть]– гордо громыхнула она другим классиком и грянула в голос: – «Й-о-хо-хо, и бутылка рому!»

День был наполовину разбавлен подступающей ночью, и субботние киевляне еще нежились на летних скамейках и висели на низком заборе, вглядываясь в «потрясающий по красоте вид». А в овальной беседке над обрывом уже лобызалась какая-то насмерть прилипшая друг к дружке парочка влюбленных, и Даша романтично засопела, вспомнив, как когда-то, на первом курсе училища, целовалась со своей тогдашней Большой любовью на этой самой лавке, под металлическим кружевом крыши.

От беседки в серо-кружевной шляпе дорога сбегала крутым полукругом на нижнюю террасу горы, где возвышался памятник князю Владимиру с горящим электрическими лампочками трехсаженным крестом. Справа от чугунного Крестителя Руси были расчерчены пять симметричных аллей, по которым прогуливались несколько поздних любителей городской природы. Слева, на опоясывающей дуб круглой скамье, расположилась щебетливая студенческая компания, вооружившаяся десятком бутылок пива.

– Странно все-таки, – заметила Даша. – Как Лысая Гора может быть в двух шагах от Крещатика? Я думала, что ведьмы должны собираться в каком-то безлюдном месте.

– А оно и было тогда безлюдным, – объяснила Маша. – Раньше из Верхнего в Нижний Город можно было попасть только по Андреевскому спуску. Фуникулера не было. А Александровский, ну, тот, который сейчас Владимирский, спуск от Крещатика на Подол проложили только в 1850 году. Десять лет прорубали… Да что там, если и сам Крещатик всего 200 лет назад построили, а Киеву 1500!

– А я слыхала, меньше, – отозвалась Катя.

– Или больше. Это официальная версия: 1500. А на самом деле никто точно не знает, сколько ему лет. Историки по-прежнему спорят. Представляешь, – апеллировала Маша к Чуб, – какая тут раньше чаща была, огромная – до самого Днепра! Перунов гай. А потом, когда князь сверг отсюда деревянного идола, ведьмы оставили это место…

– Они ушли, а мы поселились! – весело хмыкнула Даша. – Я ведь выросла тут, на Десятинной. Меня бабка все детство на Владимирской горке выгуливала. Может, я на этой самой Чертовой горе в пасочки играла!

– А мой заместитель говорит, что окна нашего офиса тоже выходят на Лысую Гору, – ухмыльнулась Дображанская.

– На Замковую-Хоревицу-Флоровскую-Киселевку, – серьезно кивнула Маша Ковалева. – Многие считают ее пятой. Ее как-то еще зовут, кажется, Киевлянкой…

– Стойте! – шало вскрикнула Чуб.

Катя и Маша остановились.

– Да не в том смысле, – взбудораженно замахала руками она. – Я выросла рядом с Лысой Горой, ты – работаешь! А ты? – Она требовательно посмотрела на Машу.

– Я – нет, – смутилась та. – Не сходится. Даже близко ни одной нету.

– Жалко. Хоть какое-то объяснение вырисовывалось. Ладно, веди, Сусанин! – ободрительно похлопала Чуб Машу по плечу. – Показывай, где твое небольшое возвышение?

Они спустились по выложенной кирпичом перепончатой дорожке и зашагали в сторону фуникулера. Вечер стал синим. Их штатный «Сусанин» недоуменно оглядывалась по сторонам, некстати вспомнив, что XIX веке для создания новых площадок и террас Владимирскую гору досыпали землей из усадьбы Меринга, и теперь определить возраст того или иного «возвышения» верно, практически невозможно…

– Может, эта? – показала она на полукруглый выступ на нижней террасе. – Или тот? Или там, где Кокоревская беседка?

– Да, свидания логично в беседке назначать. – Даша невольно вспомнила влюбленную пару. – О’кей, тут подождем.

Троица уселась на скамью.

Время медленно поползло в никуда. Через пятнадцать минут почти совсем стемнело, и в парке над ними зажглись двуглавые фонари. Днепр, которому вроде бы положено было пролегать внизу, завис перед ними прямо в небе, как диковинные фотообои. Ниже бежали огнями, сходясь в одной точке, Набережное шоссе и Владимирский спуск, справа сияла лужей огоньков Почтовая площадь и карабкался вверх по горе четырехступенчатый вагончик фуникулера.

«Значит, еще нет одиннадцати часов», – подумала Даша, и ее цветущее лицо потухло и напряглось. Закат, на исходе которого должен был появиться загадочный корреспондент, уже изошел, да весь вышел. Судя по обступившей их тишине, неугомонные студенты давно отправились пополнять запасы веселящего пойла, гуляя по Кресту.

– А Крещатик что, тоже назвали в честь креста? В смысле крещения? – ворчливо буркнула она в сторону Маши.

– По одной из версий, – покорно согласилась та. – Там, – качнула она подбородком в сторону горы, по правому боку Владимирского спуска, – под нижним памятником Владимиру, протекает Крещатицкий ручей, где князь крестил своих сыновей. Святое место!

– Че-то у нас святые и чертовы места, как шахматная доска, – пробурчала Чуб. – Фу, темень какая!

Кроме них троих, на бесфонарной нижней террасе горы не наблюдалось ни единого человека. Но Даше не было страшно – только паскудно и пусто от мысли, что их «концептуальное свидание» сорвалось. К. Д. не пришел, а скорее всего, это они облажались и пришли не туда. Их штатная умница явно перемудрила со своими выводами. Кого им бояться здесь? Памятника, знакомого с детских лет и знающего тебя, как облупленную, – и пятилетнюю с дурацкой пластмассовой уткой в руках, и совершеннолетнюю, занимающуюся запретным подростковым петтингом под его пьедесталом? И чем он может им помочь? Смешно!

– А помните, у Булгакова? – задумчиво проскандировала Маша вслух, пытаясь припомнить, где совсем недавно она слышала эту романтическую цитату. – «Над Днепром с грешной и окровавленной и снежной земли поднимался в черную, мрачную высь полночный крест Владимира…»

– Да достала ты уже всех со своим Булгаковым! – взбеленилась Даша. – Знаешь, умной тоже надо быть в меру! А то гор у тебя, видите ли, целых пять, ведьмы – не ведьмы, Володя – Вася!

– А ты не ори на нее! – строго прикрикнула Катя. – Сама, небось, Владимира Святославовича от Владимира Мономаха с лупой не отличишь!

Чуб растерянно моргнула и смолкла, спешно и безуспешно стараясь вспомнить десять отличий между двумя историческими тезками и возразить чересчур умной «тетке». Но не смогла: она всегда считала, что князь Владимир был на Руси только один! И Лысая Гора в Киеве – одна! А оказалось, их тут как грязи!

– А если Василий – это все-таки Василий? – вежливо напомнила личную версию Катерина.

– Нет, – радостно обломала ее Чуб. – Письмо было адресовано нам троим! А нам с ней чего твоего мужика бояться?

– Ладно, закрыли тему. Другой вопрос: не логично ли предположить, что первая гора – это и есть Старокиевская, на которой был построен первый город? И кстати, если на то пошло, князь Владимир, он же Василий, он же Святославович, – Катя кинула на Чуб нравоучительный взгляд, – жил и был похоронен именно там!

– А ты откуда знаешь? – окрысилась Даша.

– Но я ж не совсем тупая, – добила ее Дображанская. – Когда мне было столько, сколько тебе, я еще на экскурсии ходила.

– Но Старокиевская гора никогда не считалась Лысой! – заспорила с ней Маша Ковалева.