Текст книги "Меч и Крест"

Автор книги: Лада Лузина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Увы, совершенно иллюзорной.

– Но иш моих личных ишточников мне ишвештно, что ею будете именно вы! – убежденно окончил косматый.

– Черт! – зарычала Катя.

– Да шдесь я! – нервно подпрыгнул он.

– Ну почему, почему именно я? – простонала она тоскливо.

– Потому что вы – лучшая! – ответил он с неподдельной уверенностью в голосе.

Катя грустно усмехнулась: это она знала без него!

Но, как ни странно, сейчас святая вера безумца (а следовательно, и приславшего его хозяина) в ее неоспоримое превосходство неожиданно польстила ей.

За исчезнувшие сутки Катина уверенность в себе пугающе пошатнулась: «Синий чулок» в одежде с Троещинского рынка и безголовая тинейджерка-переросток – два человеческих вида, которых она никогда не считала за людей, – действовали и соображали куда быстрее ее.

В то время как она, будучи умнее, опытней, сильнее их обеих, почему-то лишь ошибалась, злилась, впадала в истерики и теряла сознание. Иначе говоря, сделала все, чтобы сейчас, сидя рядком где-нибудь на кухне, они смеялись над ней, вспоминая, каким пшиком обернулась ее мнимая крутизна.

– Это правда, я лучшая! – громко заспорила с ними Катя. – Именно поэтому, – решительно навела она прицел на сумасшедшую ошибку природы, – я найду способ выйти из этой игры!

– Но, моя Яшная пани, – удушливо прошептал засланный псевдочерт, склоняясь перед ней в новом арлекинском реверансе, – шачем выходить иш иглы, в котолой вы выиглали?

– Выиграла?! – истерично хохотнула она. – Что? Сорванную сделку? Сгоревший офис?

– Повельте, – черный склонился еще ниже и по-собачьи заглянул ей в глаза, – когда вы штанете иштинной Киевичей, вше эти плоблемы покашуччя вам шмешными.

– Да? – Несмотря на то, что он возражал ей, в его голосе слышалось такое рабское почитание ее королевского сана, что Катя просто не могла злиться на него – лишь на саму себя, продолжающую этот нелепый разговор. – Ах да, я забыла, они заставят Владимира Федоровича… – Дображанская небрежно махнула рукой.

Цена, которую требовали от нее за эту услугу, уже казалась ей непомерной, а само обещание – писанным вилами по воде.

– Ешть влашть, котолая могущештвеннее денег и швяшей, – с вожделением объявил косматый. – Чего вы шелаете, моя Яшная пани?

– Чтоб вы оставили меня в покое! – устало воздела она очи горе. – Супермаркет «Эко» снесли к чертовой матери! Убить эту чертову Динозавриху, послать всех на хрен, отключить мобильный, купить купальник и поехать в отпуск… Навсегда!

– О-о-о-о-о!!! – восторженно пропел он.

И не разгибаясь, потрусил «кабанчиком» в прихожую, чтобы меньше чем через секунду вновь предстать перед ней, прижимая к груди оборванный листок.

«104-я страница. Я забыла его на полу», – узнала обрывок Катя.

– О, моя Яшная пани, шудьба на нашей штолоне, – вдохновенно прошепелявил черномазый, тряся 104-й. – Где находитчя ваш «Эхо»?

– Тут рядом, – обескураженно отозвалась Катерина. – Вон, – хмуро ткнула она пальцем в далекое здание, облаченное в серебристую плитку. – Уже почти достроили, сволочи…

«Боже, зачем я говорю ему это?»

– Его видно отшюда?! – в голосе псевдочерта прозвучал священный восторг. – Шудьба на нашей штолоне! На нашей штолоне! Плошу ваш, – сжимая пергаментный лист, волосатый вежливо согнулся в сторону балкона. – Шделайте милошть. Плотяните к нему луку, хошяйка!

Катя зачем-то послушалась.

Она покорно подняла руку, протягивая пальцы к серебристому трехэтажному дому. Отсюда он выглядел таким маленьким и несущественным, что, казалось, его действительно можно взять одной рукой.

– Пледштавьте шебе, – спешно затрещал черный ей в ухо, – что это ваша вещь! Вещь, котолую вы мошете вшять, пелештавить ш мешта на мешто, шломать, выблошить, подалить. Это тлудно…

Но он ошибался, это было совсем не трудно, и Катя вдруг с удовольствием ощутила каждый мускул своей руки, силу и судьбоносную значимость каждого из десяти пальцев! Она уже не думала о нелепости происходящего, невольно подпав под власть головокружительного счастья, того самого, ради которого жила, – ощущения, что власть дрожит в ее руках и она способна переломить чужую судьбу, ситуацию, саму жизнь одним движением пальцев.

– Плеклашно, моя Яшная пани! – восхищенно выдохнул черномазый. – А тепель повтоляйте ша мной: «Влаштью моей луки…»

– Властью моей руки…

– И именем Отча моего…

– И именем Отца моего…

– Я велшу то…

– Я вершу то…

– Что мне надо!

Катя бездумно вторила ему гулким эхом, в то время как ее разум и чувства парили где-то высоко и сердце билось восторженно и тревожно, словно она стояла сейчас на самой высокой точке мироздания, с гордостью взирая на покоренный мир вокруг.

– Тепель шошмите кулак. Лешко. Шильно! – услыхала она повелительный крик и с силой сжала пальцы.

Дом рухнул.

Катя открыла рот.

Она не слышала ни шума, ни криков прохожих. И его падение впечатлило ее не больше, чем смерть пустого спичечного коробка, расплющенного у нее на глазах под чьим-то случайным каблуком.

Внутри было только спокойное, отстраненное удивление и… облегчение, близкое к состоянию невесомости.

– Никого не убило? – отчужденно спросила она.

– О, нет, пять утла, шлишком лано, – ответил Черт («Черт возьми, именно Черт!») – То ли дело, когда лухнул чентлальный почтамт….

– Центральный почтамт? И его тоже?! Но кто? – поразилась Катя.

Черт скромно потупил взгляд:

– Ошмелюшь долошить. Ешли тепель моя Яшная пани хочет убить мадам Диношавлиху, в книге Влашти ешть лечепт победного шелья.

Катя медленно улыбнулась, сладко закрыла глаза и упала в кресло.

Она не помнила, когда последний раз чувствовала себя такой блаженно-счастливой.

Наверное, никогда!

Десять лет Екатерина Дображанская была артисткой цирка, которая, напряженно расставив руки, пытается удержать на кончиках пальцев колышущуюся пирамиду из десятков шаров – доходы, реклама, налоги, связи, собственную репутацию и престиж. И вот сейчас, блаженно откинувшись на спинку и заложив ладони за голову, она умиротворенно смотрела, как ее невидимые шары посыпались на пол, закатываясь под шкафы и диваны, – ненужные, мелочные, глупые.

Ибо на свете существовала власть могущественнее денег и связей.

И эта власть – та самая, за которую семьдесят лет назад Гитлер отдал бы треть своей страны, – принадлежала ей!

– Пошвольте дать вам шовет, – напомнил о себе Черт. – Ешли вы шелаете доштигнуть иштинной влашти, не шообщайте вашим подлугам, что выбол уше шделан. Не подавайте виду, будьте любешны ш ними. И улучив момент, шабелите книгу шебе. Они не долшны польшоватьчя ею, иначе…

– Ясно. Закрыли тему.

Катя самодовольно потянулась и, оторвавшись от кресла, подошла к своим любимым пастушьим часам, рекламирующим 5.15 утра.

– Они еще спят, – ухмыльнулась она. – С ними ж не случится ничего плохого? – прихотливо заявила Катя, глядя на своего черного раба. – Я не желаю, чтобы с Машей…

– О, шовелшенно ничего плохого! – поспешно заверил ее персональный Черт. – Ешли не шчитать того, что они плоиглают.

Катя кивнула и любовно погладила высокую прическу пастушки-маркизы.

– Нет, вы обязаны пообещать мне!!! – заорала она вдруг, корча страшные, истерические гримасы.

И обернулась.

Ее комната исчезла…

Из дневника N

Мой гений упрямо толкает меня к мысли: женщина выше мужчины. И сожранный цивилизацией матриархат был одной из потерянных истин.

Все просто!

И пресловутая интуиция, и то, что именно их всегда так охотно записывали в ведьмы, и то, что именно они всегда так охотно шли туда, объясняется невероятно бесхитростно: женщина всегда будет ближе к природе. Потому что, как земля, наделена способностью рожать.

Мужчина может оторваться от земли. Может подменить жажду войны жаждой власти, денег, славы и великих свершений. Силу – наемной силой. Убийство – наемным убийством. Инстинкт размножения – сексом. Секс – сублимацией. Но женщина, даже самая прогнившая и феминистичная, всегда будет носить в себе часть Великой Матери – ее бесконечной и многосложной гармонии, бессердечной мудрости и разрушающей силы. И эта часть всегда будет нашептывать ей в ухо: ты можешь вызвать грозу и бурю, опоить, и свести с ума, и убить ради блага своих чад, ибо ты – это я. А я – выше правды!

И каждая женщина – Бог, уже потому что носит в себе часть бессмертия…

Глава одиннадцатая,
в которой Катя внезапно узнает, что у нее есть муж

…с научной трезвостью объяснил Прахов историю Кирилловского храма, заново «открытого» им. Полностью отвергнув легенду, окутывающую эту историю, чем он очень гордился.

Д. Коган. «М. А. Врубель»

Перед Катей лежал кабинет с картинами Шишкина, Куинджи и Крамского на стенах. С массивным, заваленным ворохом чертежей, эскизов, фотографий и хромолитографий письменным столом, за которым возвышался широконосый, румяногубый и пушистобородый мужчина в круглых профессорских очках и бархатной домашней куртке, взволнованно и смущенно капающий в рюмку микстуру из голубоватой склянки.

– Ангел мой, успокойся! Ты сама на себя не похожа. Выпей валерьяновых капель, – сказал он.

Ей?!

Катя невменяемо огляделась, запечатлевая взглядом бесценные подписи на картинах.

Это подлинники! Откуда они здесь? Где она?

Ее окружили незнакомые шкафы, вещи и книги. И только прилипшая к ладони пастушка-маркиза невозмутимо стояла на том самом месте, равнодушно улыбаясь ей золотой галантной улыбкой.

– У тебя расстроены нервы… Милая, я просто не понимаю… – Румяногубый шел к ней, благоухая мятной валерьянкой.

– Кто вы?! – собралась заорать Дображанская, понимающая еще меньше его. Но вместо этого завопила столь мерзко и визгливо, что ей стало противно от самой себя. – Не смейте обходиться со мной, как с ребенком! Вы нашли его в Кирилловских! Это Он! Вы не вправе оставить его себе! Я настоятельно требую…

– Душенька, это сказки! – вкрадчиво возразил встревоженный очкарик, робко протягивая ей утешительную рюмку. – Все, что имеет касательство к Кирилловской церкви и пещерам под ней, досконально изучено мной. Я заново открыл для Киева этот храм и, как профессор, могу доказать тебе научно…

«Так он таки профессор! Надо ж…»

– Если вы немедля не пообещаете мне отнести его в Лавру, я уйду от вас! Сейчас же! – привела Катя профессору отнюдь не научный, но куда более действенный аргумент.

– Хорошо, хорошо, душенька, успокойся, – обмяк ученый, глядя на нее встревоженно и смятенно – так, точно не верил собственным ушам и глазам.

– И накажите, чтобы непременно в Успенскую! – чванливо наказала ему Катерина.

И по одной этой короткой реплике поняла, что играет с неразъясненным профессором, как кошка с мышью, – в ней был царственный деспотизм и непонятное, затаенное злорадство.

– Я поступлю, как ты просишь, милая, раз это столь важно для тебя. Но я и не понимаю. Не понимаю! – заплакал профессор. – За без малого двадцать лет нашего брака…

«Так он мой муж? Я схожу с ума!»

Катя испуганно дотронулась до своего лба…

В кабинете стало невыносимо душно.

Румяногубый муж в бархатной куртке, и его профессорский стол с чертежами, и стены с Шишкиным и Куинджи вероломно поплыли куда-то влево.

– Дмитрий Владиславович пожаловали, – донесся оттуда девичий голосок.

Катя повернула плавящуюся голову, но увидала лишь аккуратный русый пробор и сразу же заслонившее его высокое и темное пятно.

Пятно потянулось к ней. Попросило:

– Позвольте ручку, милая Эмилия Львовна!

Катина размякшая ладонь оказалась внутри холеной мужской руки, и на безымянном пальце ее сидел массивный серебряный перстень с голубоглазым камнем… Но кольцо не удержало Катю – ее вдруг затошнило, закачало, неудержимо потянуло на пол. Пол бросился к ней и больно ударил. Затем затих.

– Моя Яшная пани! – озабоченно загнусавил сверху суетливый голосок. – Шейшаш! Шейшаш вам штанет намного лучше!

Катя с трудом приподняла прилипшие к глазам веки и с облегчением увидела на потолке свою родную бронзовую люстру.

– Я видела… – с колебанием проговорила она, безжалостно вытряхнутая из своего странного видения и оглушенная полом.

– Не ишвольте бешпокоитьчя, моя Яшная пани! – предупредительно прошепелявил заботливый Черт. – Это шлушаетчя. От большого пелелашкода внутленней энелгии. Ошобенно когда пелвый лаш… Шейшаш вам штанет лучше! Повельте!

– Послушай, – помрачнела Катерина Дображанская, ощупывая ошарашенную голову. – Я, кажется, забыла спросить тебя самое главное. Кто такой твой К. Д.?

– Мой К. Д.? – сладко переспросил ее Черт.

И в его вибрирующей восторгом интонации прозвучало сдерживаемое, рвущееся наружу, страстное и верноподданническое ликование:

– Лашве вы не поняли, моя Яшная пани?! К. Д. – это вы!

* * *

Рассвет шестого июля застал Машу Ковалеву сидящей на площадке бесперильного балкона (на которую они приземлились вчера с Дашей, благополучно проигнорировав лестницу подъезда) и, обняв зябкие колени, зачарованно вглядывавшейся в прозревающее небо первого дня своей новой жизни.

Вчерашний день был лишь путаным черновиком с множеством помарок и ошибок. Нынешний поднимался над ееКиевом-Златоглавом, Городом облаков и гор, древней Столицей веры и владык Руси, Градом вечным, страшным и святым, который она, родившаяся и прожившая здесь всю свою бесхитростную жизнь, увидела сейчас впервые.

Ее прошлый Киев существовал для нее лишь в мечтах – был умершим, книжным, заученным до автоматизма и давно уже не реальным. В то время как Киев живущий ограничивался немногочисленными и лишенными индивидуальности зарисовками быта: двором ее дома и замусоренной Кадетской рощей, заплеванными остановками и суетливым продуктовыми магазинами, библиотеками, музеями, институтом…

И вдруг Город ввалился в ее жизнь, заполнив ее всю до краев, и плоские истории из учебников, предания и легенды внезапно приобрели объем, запах и крутизну реальных гор, улиц и домов. Далекое, как усталая сказка, прошлое и измельченное рутинное настоящее слились во единое и неделимое – всегда. Точно так же, как бездумное название улицы Ярославов Вал неожиданно обрело для Маши исконный, важный и вечный смысл.

Здесь (она ведь знала это с первого курса!), от Золотых ворот в Киев, проходил высокий вал, защищавший Град от врагов. И возможно, тысячу лет назад, на том же месте, где сидит сейчас она, сидела на страже ее прапрапредшественница…

Слава тебе, ясная Киевица!

Да пребудет сила с тобой, когда ныне, как и в любую иную ночь, стоя на горе, породившей Город, ты, завидев на небе красный огонь, полетишь туда, чтобы остановить то, что может нарушить Истину.

Да пребудет мудрость с тобой, когда на первый праздник года ты будешь вершить свой суд над вечностью, недоступной глазам слепых.

Помни: Киев властвует над тобой, так же как и ты над ним!

Умей слушать то, что Он говорит тебе, и не страшись ничего, ибо твой Город всегда защитит тебя, так же как ты защищаешь его.

Ты – его закон, но есть законы и для тебя, ибо тот, кто стоит на границе между тьмой и светом, не может принадлежать ни свету, ни тьме…

Передернув колкими от утренней прохлады плечами, Маша вернулась в комнату и погладила темнокожую книгу.

Даша спала на диване, закопав нос в нежную шею Изиды Пуфик, – мордочка кошки пристроилась на Дашиной щеке, а две передние лапы совсем по-человечески обнимали Дашину шею. Вид у обеих был абсолютно идиллический. Искоса поглядывая на свою бессонную хозяйку, суровая Белладонна молча бродила по выступам книжных полок. Маша качнула головой, удивляясь, как кошка удерживается на такой узкой «дорожке». Поймав ее взгляд, киса жеманно и медленно потерлась шеей о корешки книг.

Вздохнув, Ковалева который раз обошла неусыпным взглядом комнату, выискивая ответ, лишивший ее сна. И споткнулась. Ей показалось: весы в руках голубой «византийки» над камином изменили свое положение – со вчерашнего дня левая чаша опустилась немного ниже…

Раздался грохот.

– Ну че еще? – сонно проплакала Даша. – Который час?

Белладонна стояла на полке, невозмутимо взирая на поваленные ею книги. Маша взглянула на часы – старенькая преданная «Чайка» на ее руке показывала 6.15 утра.

– Начало седьмого. – Маша аккуратно собрала разбросанные тома, сверху оказались два художественных альбома. – Врубель. И Васнецов! Вот кстати!

– Фу, рань какая. И чего тебе не спится? – плаксиво возмутилась Даша Чуб.

– Даш, я знаю, кто мы! – безжалостно добудила ее возбужденная подруга. – Мы не ведьмы! Мы защитницы Киева! Вроде трех богатырей.

– Так что, нам теперь и поспать нельзя? – разозлилась Даша.

– Понимаешь, – беспокойно отчиталась новоявленная защитница, – я все думаю, кому понадобилось резать эту картину?

Она пытливо посмотрела на украшавших обложку альбома спасенных Дашей «Богатырей», сидящих верхом на трех разномастных лошадях – черной, белой и рыжей. Прямо как их кошки!

– Понятия не имею! – недовольно отбилась Чуб, зарывая лицо в подушку. – Вот если б ее украсть хотели, было бы понятно – она ж наверняка немеренных денег стоит. А так, какому сумасшедшему эти три «Богатыря» мешали? И какое отношение к нам имеет Васнецов? Он же вообще русский художник, в Третьяковке висит.

– Ну… – Маша уже уткнулась в предисловие, сверяя подзабытые ею данные (Билет № 14. Вопрос 1. Культура Украины конца XIX – начала XX). – Васнецов десять лет жил в Киеве, на Владимирской, 28. Это он расписал наш Владимирский собор, самый красивый в мире! Смотри! – радостно показала она любимую репродукцию Дашиному безучастному затылку. – Это князь Владимир!

– Святославович? – неприязненно уточнил затылок Чуб.

– Да, сын Святослава Игоревича и внук княгини Ольги. А еще именно здесь, в Киеве, Васнецов работал над двумя своими самыми известными картинами «Иван-царевич на сером волке» и «Богатыри». А уже потом «Богатырей» купил Третьяков в Москве…

Дашина взъерошенная голова резво вынырнула из подушки:

– И как только эта картина вернулась в Киев, ее сразу попытались уничтожить! Странно… – протянула она.

Лишившись лежанки в виде Дашиной щеки, Пуфик недовольно спрыгнула с дивана. Но сразу же вернулась обратно и деловито понюхала Дашино лицо: она или нет?

– Че, жрать хочешь, киса? – поняла ее Чуб. – Как думаешь, – обратилась она к Ковалевой, – ларьки уже открыты? Надо срочно сбегать купить что-то, иначе я умру прямо сейчас. А ты помнишь, как мы вчера летали?! Вот это было что-о-о-то-о!!!

– Я все утро книгу просматривала, – попыталась вернуть ее к богатырской проблеме Маша. – Думала: вдруг там есть про подобные случаи. Но она – безразмерная! – Студентка одарила толстую книгу нежным взглядом (судя по всему, в устах исторички это был сладчайший из комплиментов). – А в первых главах одни заговоры да зелья. Есть даже, – стыдливо хихикнула она, – способ, как определить беременность сразу после…

– Секса? – оживилась Даша. – И как?

– Тут написано, что Киевице достаточно заглянуть в женские зрачки, и она увидит в их глубине огонь новой жизни. Красиво, правда?

– Ничо… А как голубых привораживать, там есть?

– Не знаю, – удивилась Маша. – А вообще, Присухи много. В смысле, рецептов, как присушить человека к себе.

– Это как раз то, что мне нужно! – Чуб рывком села в постели и начала спешно разыскивать свои разбежавшиеся ботинки. – Не все ж другим помогать, нужно и себе!

– Но мне кажется, – заколебалась Маша, – мы не должны использовать эти заклятия во зло. А присушивать кого-то против воли…

– А давай, – лихо предложила Землепотрясная, – сделаем сначала для равновесия что-то очень хорошее, а потом можно будет сделать что-то плохое! – И увидев Машино вытянувшееся лицо, скучливо пропела: – Ну какая же ты все-таки, Муся, зануда! Ой, прости: Мария-зануда. Слышь… – раздраженно прислушалась она. – Кажись, личный монстр наш пожаловал! И этой не спится. Где вы только такие на мою голову взялись?!

Из коридора донеслось царапанье ключа в замочной скважине и звук открывающейся двери.

– Сейчас опять будет нам мозги парить! – предсказала Даша. – А мы ей в ответ расскажем, как мы летали! Вот она укакается! – Землепотрясная заранее растянула губы в преддверии своего умопомрачительного триумфа.

В комнату вплыла Катя с тремя бутылками кока-колы в руках и пухлым пакетом с бутербродами.

Вид у нее был совершенно потрясающий – она улыбалась!

– Salve! – приветствовала она их.

– Привет… – Дашины губы растерянно обмякли. – Это че, нам? Да, ты… оказывается… человек. А где твои очки? – поразилась Даша.

– Они мне больше не нужны, – весело констатировала прибывшая. – Там были простые стекла.

– Что-то вроде забрала? – неуверенно предположила Маша.

– Ты че, специально себя уродовала? – угадала Чуб.

Катя радостно засмеялась.

Даша потрясенно затрясла косами:

«Как подменили! Или, может, она вчера так сильно ударилась головой?»

– Как ты после вчерашнего, оклемалась? – постаралась быть любезной Землепотрясная, жадно взламывая пакет и запихивая в рот Катин чисбургер.

– Все о'кей. – Катя явно подцепила этот ОК у нее. – Машину починили! Конкуренты рухнули! А офис сгорел, и на работу идти не надо! Я туда вообще больше никогда не пойду!

«Точно, – вздохнула Чуб про себя, – сотрясение мозга!»

– Только снилась потом всякая муть, – с сомнением закончила монолог сотрясенная, окончательно подтвердив Дашину версию.

– А в книге написано: все сны Киевиц – вещие, – продемонстрировала обретенные знания Маша.

– Все? – Катя странно посерьезнела. (Хотя еще вчера отмахнулась бы от подобного заявления как от надоедливой мухи!)

– Тогда колись, чего видела? – вежливо полюбопытствовала Даша, глядя на Катю из-под нахмуренных бровей.

– Сначала, – старательно начала стукнутая, обращаясь, впрочем, к одной Маше, словно надеясь, что та немедленно расшифрует ее загадочные сновидения, – мне снилось, будто я на нашей горе. А какой-то мужик с бородой ведет меня к соседней. И называет ведьмой и почему-то Маринкой. И еще он будто изменил мне с какой-то бабой, и я злюсь… Только это давно было – лет тысячу назад! – Катя задумчиво помолчала. – А потом другой мужик, профессор, вроде нашел какую-то вещь. Но позже, где-то до революции. А я будто жена того профессора, которая настояла, чтобы муж ее в киевскую Лавру отнес. И еще к нам в гости пришел человек. Неизвестный – я его всего один раз в «Центрѣ колдовства» видала. И образ расплывчатый, одна рука с кольцом.

– Быть может, ты была ведьмой еще в своих прошлых жизнях? – сделала буддистский вывод Маша и, подумав секунду, бросилась в коридор за своим рюкзаком.

– Парень из «Центра»? И кольцо с голубым камнем? – ревниво переспросила Даша, делая из услышанного совсем иные выводы. – А чего это он тебе снится? Он тебе что, понравился?

– Что там может нравиться? Блондин смазливый, – безразлично открестилась та.

– Он был рыжий! – насупилась Чуб, уязвленная, что кто-то осмелился видеть во сне ее предполагаемую будущую собственность.

– Рыжеватый, блондин – это одно и то же, – Катя примирительно улыбнулась, закрывая бессмысленную тему.

– Не-а! – вернулась Маша с брошюрой Дашиного деда в руках. – Тут написано, что душа ведьмы вылетает из нее черной кошкой и отправляется прямиком в ад…

– Дай мне дедушку! – обрадовалась новой встрече Даша. – Ну, он дает! «Душа ведьмы вылетает черной кошкой. Сердце ведьмы – жаба. Ведьма не может войти в церковь. Ведьма не может выйти из дома, если у порога стоит перевернутый веник. Черти, как собаки, преданны ведьме до смерти…»

– Да неужели? – хмыкнула Катя, еще не зная, как относиться к этой двойственной информации. – Ладно. Расскажите лучше, чем вчера все закончилось? – вопросительно покосилась она на Дашины изукрашенные пластырями конечности.

– Конечно, – загорелась Ковалева. – Это же самое важное! На небе загорелось три красных огня. А потом мы увидели…

– Я тоже, – кивнула Катя. – Церковь.

– С зелеными куполами? – обнадежилась Чуб.

– Нет, с голубыми. В золотых звездах.

– В звездах у нас только Выдубицкий монастырь… – Маша растерянно отложила эту информацию в сторону, еще не зная, с чем и как ее связать. – А я – музей. И мы с Дашей были вчера на выставке Васнецова. Точнее, – честно поправилась она, – Даша была.

– Ага. Там один сумасшедший, – жарко подхватила тему Чуб, – пытался одну картину порезать. А я его остановила! Но это что… Потом мы летали! Над Киевом! На метле!

– На выставке Васнецова?! – несказанно поразилась Катя (вместо того чтобы поразиться несказанному волшебству их воздушного круиза). – А вы знаете, кто ее организовал? Он! Тот парень с кольцом! Я его позавчера по телевизору видела. Еще поразилась: вот совпадение! А какую картину?

– Три «Богатыря». – Даша восторженно заглохла: действительно, совпадение! И как рыжий кавалер обрадуется, узнав, что его подопечный шедевр спасла именно она.

Иллюстрируя Дашин ответ, Маша услужливо протянула Кате альбом. Та вгляделась в троицу на обложке и механически открыла книгу.

– Но это же он! – внезапно закричала она.

– Парень из центра? – занервничала Даша.

– Нет, мой муж – профессор!

Даша и Маша моментально прилипли к ней с двух сторон, всматриваясь в черно-белый групповой снимок, где в тяжелом кресле с высокой, коронованной резьбой спинкой сидел указанный Катиным ногтем светлобородый и румяно-губый мужчина.

– Профессор Прахов?! – невольно повысила голос Маша. – Член комиссии по оформлению Владимирского собора! Это он пригласил Васнецова в Киев на роспись Владимирского! Это непременно должно что-то значить! Мы ночью спасаем картину Васнецова, а в это время вам снится его работодатель! Это не совпадение! Пожалуйста, – обратилась она к Катерине, – вспомните еще раз все по порядку. Сначала кто-то ведет вас к соседней горе… К какой, Замковой или Детинцу?

– Откуда я знаю? – беззлобно фыркнула Катя. – Я к горам по имени-отчеству не обращаюсь. На ней сейчас Андреевская церковь стоит, а во сне стоял только крест.

– Крест Андрея Первозванного?! – возбужденно завопила Маша так, что обе ее напарницы непроизвольно отступили на шаг. – Значит, это правда?! А все еще смеялись над Лохвицким!!!

– Над кем? – дернулась Чуб.

– Согласно преподобному Нестору-летописцу, – неожиданно завелась Ковалева, – в первом столетии нашей эры в Киев пришел апостол Андрей Первозванный и, водрузив тут крест, сказал: «Видите горы эти? На этих горах воссияет благодать Божья. И будет город великий, и много церквей Бог здесь воздвигнет». И все сбылось! Хотя все с этим по-прежнему спорят. Потому что, если доказать этот факт, окажется, что наша церковь – апостольская и первозванная, основанная раньше первой христианской церкви апостола Петра!

– А это, типа, круто? – нервно спросила Чуб, смятая таким неожиданным переходом на высокоинтеллектуальные темы.

– С точки зрения туристического бизнеса – очень круто, – подтвердила Катя. – Только это никто никогда не докажет, поскольку вещественных доказательств нет.

– Есть! – фанатично провозгласила Маша. – В 1832 году археолог Лохвицкий и митрополит Евгений произвели раскопки между Андреевской и Трехсвятительской церквями и нашли сосновую жердь, которая, по их мнению, была остатками того самого первого креста!

– Мой крест был железным, – хмуро уточнила Катерина. – И не «между», а прямо на месте Андреевской.

– Выходит, лох – твой Лохвицкий! – прыснула Чуб.

– Значит, – нисколько не утратила пафос Маша, – это было не позже 1215 года, до того как князь Мстислав построил там церковь Воздвижения Святого Креста!

– Наверное, – неуверенно согласилась Катя. – Тот мужик, который меня пытал, был в кольчуге, типа ваших богатырей.

– И что он от тебя хотел? – задала наводящий вопрос студентка.

– Да откуда я знаю! Говорил: не дай осквернить святое, скажи, оно это или нет. А что оно, что святое…

– Святая гора! – с пафосом объявила Ковалева.

– А он что, на нее пописать хотел? – заржала Даша.

– А потом, – не унималась Маша, – твой муж, профессор Прахов, нашел некую вещь и отдал ее в Свято-Печерскую лавру? Что это за вещь?

– А я откуда знаю! – заныла Катя. Ей ничуть не меньше Маши хотелось разгадать вещий смысл своих странных провалов в прошлое, но Катерине казалось, что студентка исторического факультета подходит к трактовке ее видений со слишком уж академической точки зрения. В то время как крест наверняка означал какой-нибудь «конец прошлой жизни», а ссора – «скорый успех в делах».

– Хорошо, – не сдалась настырная историчка. – А где он его нашел?

– Кажется, – тщательно напряглась виртуальная «жена профессора», – я что-то кричала про Кирилловские пещеры.

– Пещеры под Кирилловской церковью? – потряслась Ковалева. – Все правильно! Прахов руководил ее реконструкцией. Но это же…

– Это же там, где сатанисты девушку убили! – эхом откликнулась Чуб.

– А он работает в одной бригаде с моим отцом!

– Кто, Прахов? – окончательно запуталась Катя.

– Парень с кольцом! Как я сразу не вспомнила! – Маша презрительно шлепнула себя ладонью по лбу. – Он был там еще в первый день аварии.

– Но разве можно быть одновременно рабочим и организатором выставки? – засомневалась Катерина.

– С твоим отцом? – задохнулась Чуб. – Так ты его знаешь? Близко? Давно?

– Папа знает, как его найти! – Маша азартно кинулась к ушастому телефону. – Ой, мама! – вспомнила она внезапно. – Я ведь не ночевала дома!

Несчастная зависла с телефонной трубкой в руках, тщась понять: как она, с роду не приходившая позже положенных 23.00, могла забыть, что люди в принципе имеют такую странную привычку – возвращаться домой по вечерам?

– А ты скажи, что у тебя в гостях ужасно голова разболелась, ты на секунду прилегла на диван и сама не заметила, как заснула. Или скажи, что звонила, но постоянно попадала не туда. Или что у меня в деревне дедушка Чуб умер и ты не могла меня бросить. А телефон там только на почте, а почта закрыта. Дедушке ведь уже все равно, а тебе надо, – с ходу предложила три варианта спасения Даша.

Маша обреченно качнула головой и набрала номер:

– Это я, мам…

– Проститутка! – немедленно донеслись до невольных слушательниц отголоски чужой булькающей и захлебывающейся истерики. – С цепи сорвалась! Ты знаешь, что из-за тебя… Твой отец… А ты…

– Мама! – истерично ойкнула Маша. И нажав черную клавишу, посмотрела мимо них плоскими остекленевшими глазами.

– Да плюнь ты на нее, – заквохтала Чуб.

– Мой отец арестован за убийство, – страшно сказала Ковалева. – Этого не может быть. Я должна ехать домой.

– Я с тобой! – вскинулась Землепотрясная.

– Нет.

– Гена тебя отвезет. Машина у входа, – быстро предложила Катерина.

– Только позвони. Обещай, что позвонишь через час! – вцепилась в Машин рукав Чуб.

Ковалева потерянно кивнула – не Даше, а черной телефонной трубке, на спине которой висела клейкая бумажка с номером.

– И помни, – убежденно сказала Катя, – у тебя есть друзья. Даже если твой отец действительно в тюрьме, я разрушу ее вот этими самыми руками!

* * *

Едва лишь за Машей всхлипнула входная дверь, Даша подскочила к тонконогому бюро, придавленному тяжелой книгой Киевиц, и не садясь принялась судорожно перелистывать ее, выискивая вожделенную Присуху и постукивая ногой от нетерпения.