Текст книги "Слово джентльмена Дудкина (Фельетоны, юморески, рассказы)"

Автор книги: Л. Аказеев

Соавторы: Степан Брыль
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Сказка и быль

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был богатый человек. Богат был настолько, что не знал, куда деньги девать. А деньги, между прочим, тяготили его, и задумал он тратить их любыми путями. Испробовав разные средства, богач решил открыть портняжную мастерскую. Это было не обычное заведение: в нем шили только воротники к одежде, все остальное втридорога покупалось на стороне. К собственному вороту кое-как пришивалось купленное почти готовое пальто и за полцены сбывалось заказчику… Богач, как и следовало ожидать, вылетел в трубу.

Нечто подобное произошло однажды в селе Еласах, в правобережье Волги. Директор местного леспромхоза Василий Максимович Пораев решил как можно больше израсходовать денег. Он набрал административный штат: мастера леса, двух бракеров, старшего бухгалтера, счетовода-кассира, конюха-истопника и собственной персоной возглавил этот аппарат. Канцелярия заработала. Пыль бумажная столбом поднялась…

То ли надоело служащим переливать из пустого в порожнее и обратно, то ли бухгалтер смекнул, что ревизор может нагрянуть, только подсказали Пораеву набрать нескольких рабочих и обзавестись техникой.

– Неужто надо? – спросил он.

– Да хотя бы для видимости… Ведь никто не поверит, что директор и бухгалтер сами лес рубят.

– Ну, разве для видимости. А то я и без рабочих нарублю дровишек! – хитро возразил Пораев.

Но все-таки нанял с пяток лесорубов, двух шоферов и получил две старенькие, почти со свалки, автомашины. Теперь уже никто не мог назвать бездельником руководителя леспромхоза: летели не только канцелярские бумажки, но и щепки.

Оставался пустяк – заготовить и вывезти четыре тысячи кубометров древесины. Для этого планировалось израсходовать двадцать пять тысяч рублей.

Прошло три квартала, и леспромхоз намного перекрыл годовую программу. Дал шесть тысяч кубометров леса. При этом собственные заготовки составили сорок процентов к плану. Зато готовыми скуплено у Татарского лесосбыта четыре тысячи триста кубометров. Пальтишко прикуплено, но ворот свой!

Что из того, что убыток получился в полтора раза больше планового. Да «утонуло древесины» при сплаве на семь тысяч рублей…

И вот как-то встретились в лесосеке на левом берегу Волги, в ста верстах от нагорных Елас, два директора– Козьмодемьянский и еласовский. Присели на пеньки и разговорились.

– Слышь, Максимыч, передай-ка мне одного бракера и мастера леса, и я нарублю тебе эти несчастные четыре тыщёнки кубиков, – предложил козьмодемьянец. – Распускай свою контору, намного дешевле дрова обойдутся.

– Какой дешевый нашелся! Дорого, да мило, дешево, да гнило, – отшутился Пораев.

– Да ведь руки, небось, тоскуют по настоящей работе? Людей освободишь от безделья…

– Ничего, – перебил Пораев, – им и тут ненакладно. – И довольно зло добавил – Да чего ты пристал как банный лист? Тебе-то какая забота?

В самом деле, и чего пристали к человеку? Кому какое дело? Вон товарищу начальнику топливного Управления давно бы пора заняться убыточными леспромхозами, да и то не пристает к директору Пораеву…

Было и быльем поросло, молвится в народе. Быль молодцу не в укор. Отошла история с карликовыми леспромхозами-нахлебниками в область сказки. Экономическая реформа заставила считать государственный рубль. И все же не следует забывать о прошлом. Немало еще осталось любителей с неимоверной легкостью сорить казенными деньгами.

После ярмарки

Ехал на ярмарку ухарь-купец…

– А зачем, собственно, ехать? – спросил себя Михаил Михайлович. – Старо, как мир! Для чего беспокоиться, когда можно у себя на базе устроить этот самый торг? Мы люди оптовые, пусть к нам едут купцы.

– Правильно! – согласимся мы с Михал Михалычем. – Чем возить образцы товаров по районам, как это делает, например, Всесоюзная торговая палата, проще пригласить торговых представителей для оформления заказов. Так тоже бывает.

И ярмарка состоялась. На республиканскую базу «Рособувьторга» прибыли начальники торговых отделов и эксперты-продавцы из всех райпотребсоюзов и сельпо.

Не скрою, у них разбежались глаза. И было от чего: на стендах имелось все, от суровых кирзовых сапог до легкомысленных туфелек.

Заметив восхищенные взгляды, гостеприимный хозяин предлагал:

– Выбирайте, что надо! Не лаптями торгуем!

И начало сделкам было положено. На деловом языке это называлось «согласованием спецификаций на поставку кожаной и резиновой обуви». Цифры отразили количество закупленных пар по определенным моделям и обозначенным ценам в пределах отпущенных фондов.

…Слухом земля полнится. Прослышал о столь удачной ярмарке мой знакомый колхозник из Заозерья Иван Петрович Жданкин.

– Ну, – сказал он на радостях, – буду с сапогами. Хоть на ферму, хоть на рыбалку.

Ждет-пождет Иван Петрович – нет в лавке сапог.

А откуда быть в сельпо тем сапогам, если они с базы еще не выбраны.

– Почему ж нет этой выборки? – интересуется в потребсистеме Жданкин.

– А потому, – отвечает начторг райпо, – что договора у нас нет с базой обувьторга.

– Но ведь ярмарка была…

Наивный человек мой знакомый из Заозерья! Он думает торгуют по-старинке: у вас товар – у нас деньги, по рукам – и деньги ваши, калоши наши. Или еще как бывало: баш-на-баш, сколь придачи дашь? Это когда товарообмен был.

На обувной же базе произошел товарообмен. В начале года оттуда направили бумагу Марпотребсоюзу: «При этом высылаем ассортиментные спецификации на поставку вашим торгующим организациям кожаной и резиновой обуви в соответствии с договоренностью на ярмарке».

Заглянули кооператоры в свои записи, сопоставили с присланной бумагой и увидели: не показаны в ней ни модели, ни многое другое, о чем договаривались в декабре. И возвратили филькину грамоту.

Через пять дней с обувной базы была получена серьезная бумага: «Нет, не филькина грамота, все по форме. Хотите – обувь берите, какую дают, не хотите – не берите».

Вмешался Госарбитраж. Но уже было поздно: договаривались о поставках обуви в декабре, а тут первый квартал нового года истек.

Рассказал я об этом Ивану Петровичу Жданкину, у которого сапоги давно каши просят.

– А на кой ляд мне такая ярманка! – воскликнул он. – Мне сапоги подай…

И плюнул с досады.

БРОЖЕНИЕ УМОВ

Не надо цветов!

Вы за цветы?

Я против. Заявляю решительным образом. Почему? А вот почему.

Лежу я в городской больнице. За окном лес в зимнем уборе, мороз страшенный. В палате – благодать, тепло. Она «янтарным блеском озарена», как сказал поэт. Душа радуется.

Но выйдешь в коридор, насмотришься на гастритиков и язвенников, послушаешь от нечего делать мрачных гипертоников – и у самого давление подскакивает. Возвращаешься в родную палату.

Тут у нас хороший народ подобрался. Один – юрист со стажем – всякие виды видывал, в сложных переплетах бывал – его никакими мрачностями не удивишь, веселые истории любит рассказывать, хоть и болен тяжко. Другой… Нет, о нем нельзя говорить без улыбки. Он, наверное, был бы здоров, если б не его прямо-таки космический аппетит. У этого на уме и на языке всегда еда. Третий – сельхозработник, все больше о предстоящем севе толкует, о семенах и прочем.

Вот в этой палате я и спасался от унылой обстановки приемного покоя и меланхолии коридоров, как вдруг…

Вдруг в считанные секунды больных будто подменили. Гастритики и язвенники заулыбались, как модницы перед зеркалом. У гипертоников прекратились головные боли. И даже обладатели каменной болезни оживились. Мощная колонна улыбчивых людей двинулась по коридору к повеселевшему холлу, в центре которого сиял… букет роскошных цветов.

Великолепные розы были принесены одному из больных. Не иначе как через высокое знакомство с оранжерейными работниками. Доставлены на машине сквозь трескучий мороз. Ах, что это за чудо – цветы в больнице! И уже кажется, что не страшны уколы, не горьки лекарства. Прочь кислородные подушки!

А сестры, сестры, на столе которых горделиво водрузились розы, стали еще очаровательнее. Веру мы стали величать не иначе как сестричка-зарничка. Марию Никифоровну – Аврора, а Надю – Северное сияние. Все расцвело!

От букета отделили малую толику в кабинет врача. Другой цветок стал достоянием шахматного победителя как переходящий приз. И – сразу повысился уровень мастерства местных Алехиных.

А люди все шли и шли к букету и беспрестанно ахали. Можно сказать, наступило всеобщее благоденствие и ликование.

И уже половина обитателей палат твердо решила вскоре покинуть лечебницу. Еще один – два букета, и врачи остались бы без работы.

Этого, увы, не случилось. Цветов больше не было. Напрасно мы выпрашивали их по телефону у знакомых и родственников, звонили в оранжерею и горкомхоз.

– Вы что, спятили: цветы зимой? – удивлялись одни по ту сторону больничной стены.

– Вы где: в Йошкар-Оле или в Ленинграде? – недоумевали другие.

И потускнели палаты, даже наша неунывающая, помрачнели холл и коридоры. И уже заметнее обозначилась трещина на потолке, сданном строителями вместе со всем зданием «на отлично». Стали спотыкаться больные на небрежно настланном линолеуме. Посуровели медсестры, теперь угрожавшие шприцами, словно копьем.

И подумалось: не надо было цветов, если они так редки. Если их можно достать раз в год, да и то по знакомству.

А может, все-таки нужны цветы?

Мы научились выращивать картошку. Огурцы на гидропонике. Зеленый лук у нас всю зиму. Но ведь не луком единым жив человек. Особенно ежели он влюбленный и торжественно шествует в загс. Или, на худой конец, оказался больным, как в упомянутом прискорбном случае.

В одном учреждении

Славная должность у Петра Матвеевича Огаркова. У других что за работа – дыхнуть некогда, а у него без спешки, спокойненько.

Петр Матвеевич обычно идет на службу пораньше, в начале девятого.

На улице то и дело попадаются знакомые. Со всеми Огарков учтив, со всеми, кажется, одинаков. Но это если посмотреть со стороны. А на самом деле Петр Матвеевич совсем не такой. Даже в кратком приветствии он умеет оттенить свое отношение к встречному.

– Привет! – буркнет на ходу знакомому чином пониже, хотя и старому школьному товарищу…

– Доброго здоровьица, Михаил Петрович, – раскланивается Огарков с управляющим конторой Госбанка.

Без четверти девять Огарков за рабочим столом. Достав папку, он выкладывает на стол какую-нибудь бумажку, затем открывает чернильницу, берет бездействующую авторучку и, обмокнув перо, кладет ее кончиком пера на край чернильницы, как будто уже начал что-то писать. Приготовившись к сочинению деловой бумаги, он со спокойной душой уходит в коридор. Через минуту Петр Матвеевич появляется в общем отделе учреждения, куда поступает почта.

– Представительнице прекрасного пола наше особое! – кланяется Огарков секретарше в надежде на то, что ему, а не другому сотруднику с утра перепадет пачка газет и журналов. Обычно начальник, появившись в десятом часу, непременно заберет самые лучшие издания и в первую очередь «Крокодил» и «Огонек».

Секретарша, расчесывая перед зеркалом свои подозрительные кудряшки, кокетливо отвечает пришельцу:

– С хорошей погодкой вас, Петр Матвеич!

Легонько ругнув нынешнюю жару, кавалер уносит добычу. У себя в отделе он жадно впивается в клетки кроссворда. Появляется секретарша, чтобы забрать почту начальнику, и погрустневший Огарков идет развеять тоску к своему приятелю, заведующему райкоммунхозом.

Накурено у того в кабинете, хоть трактор вешай. У него уже побывали техник по благоустройству Печников, прораб Дайбаев, которым он дал руководящие указания.

– Загубишь ты свою молодость, Иван Васильевич, сгоришь на работе, – сочувственно говорит Огарков, зная, что «коммунхоз» не был три года в отпуске. А про себя думает: «Не сгоришь, здоров как бык». И вслух – Неужели еще не дали путевочку?

– Нет, не дали. У нас разве работящего человека-коммунальника пожалеют…

Огарков справляется о здоровье домочадцев Ивана Васильевича и советует всей семьей совершить вылазку в лес.

– Уж какие нынче гигантские грибы произросли, просто подумать страшно: по килограмму весом. Даже музей ими заинтересовался. Раньше наш краевед за стенами отсиживался, а теперь все по природе рыскает… Подосиновик вымахал на полметра. Вот ведь чудо какое!

Поговорив о гигантомании среди грибов, друзья расходятся. Собственно, уходит один Петр Матвеевич: Ивану Васильевичу некуда уходить – он у себя в кабинете и менее подвижен, чем его приятель.

Тут прибегает подчиненный Огаркова Вася Занозкин: «хозяин» зовет Петра Матвеича.

Зная себе цену, Огарков с достоинством несет свое полнеющее тело к двери кабинета начальника. Переступив порог, он, однако, стремительно шагает к столу и довольно энергично трясет пухлую руку заведующего.

Минут через десять Петр Матвеич выходит в приемную. Лицо его сияет. А всего-навсего Огарков записал руководящие указания начальства и нес их теперь, чтобы сочинить по ним очередную исходящую.

И Петр Матвеевич смело ринулся в дебри канцеляризмов. «Во исполнение указания вышестоящего органа за № 501/285, вам, нижестоящей организации, надлежит»… Написав так, Огарков разорвал бумагу и начал снова. Он глубокомысленно убрал начало фразы и ввел деепричастный оборот из передовицы местной газеты: «Выполняя указания вышестоящего органа…» и далее как в тексте. Но и это не понравилось сочинителю, и он решил временно оторваться от бумаги.

Потом снова стал писать: «Учитывая допущенные недостатки, вам надлежит обратить особое внимание..»

Огарков встал и – не зря же время убивать – зашел в комнату по соседству, в Госстрах. С управляющим Коловертиным Петр Матвеевич давно знаком, знает его любимого конька.

– Опять варенье варить начали, а долго ли до беды. Вчера прихожу домой, а жена и говорит: «Спалит нас когда-нибудь Павел Степанович, опять варенье на плитке оставил. – Это она про соседа Одуванчикова. – А если бы вдруг варенье выкипело? Пришлось бы дверь выламывать»… – Надо вам разъяснительную работу усилить. Не только горящие примусы, но и плитки на заборах нарисовать, – деловито советует Петр Матвеич.

…За свой рабочий день Огарков успевает дважды, иногда и более побывать в разных отделах.

Спокойненько, не торопясь.

Щебетуньи за окошком

С капитаном третьего ранга в отставке, ныне скромным служащим одного учреждения, мы оказались вместе у окошка сберкассы. Миловидные молодые женщины по ту сторону барьера – одна черненькая с подкрашенными губками, другая блондинка с правильным овалом лица – весело щебетали, не обращая на нас ни малейшего внимания.

И пока они не обращали, в зале… лучилось солнце. На лицах собеседниц было столько света и тепла, что казалось неудобным спугивать с них солнечных зайчиков. И мы с капитаном любовались ими молча, в трепетном ожидании своей минуты.

– Пускай наслаждаются щебетуньи, – сказал я капитану. – Подождем. Что мы для них – немолодые, с ординарной внешностью?

А про себя подумал: «Но ведь мой знакомый – заслуженный человек, старый моряк. И как-то неловко за женщин, не распознавших в скромном служащем морского волка. Вот если бы ему сбросить годков тридцать да облачиться в блестящий офицерский мундир и стать снова неотразимым – тогда миловидные дамы, наверняка, обратили бы на него свой взор».

И мне вспомнилось, как одна моя знакомая, жена молодого офицера, рассказывала, что по магазинам ходит только с мужем: юные продавщицы тотчас прекращают свои разговоры и очень мило отвечают офицеру на его вопросы. Сначала такое щекотливое положение шокировало женщину, потом она привыкла и извлекает из этого определенную выгоду – быстрее обслуживают.

Пока я размышлял таким образом, сберкассовские говорухи расселись по своим местам. И как только они повернулись в сторону посетителей, солнце… исчезло, будто нырнуло в свинцовую тучу.

В этот самый момент к чернявой контролерше обратилась одна посетительница, как потом оказалось, моя старая однокашница. Очень уважаемая в коллективе учительница, предместкома школы. Она пришла сдать профсоюзные взносы.

У нее было в точности подсчитано, вплоть до копеек, сколько надо отчислить денег по определенной шкале. Точность, увы, в данном случае не требовалась: можно округлять и в рублях. Почтенная учительница об этом не знала.

Бланк заявления был безнадежно испорчен. Что делать? Бежать в школу? Посетительница, не теряя надежды, спрашивает: может быть в сберкассе имеется запасной бланк.

– Мы что вам – облпрофсовет? – вопросом на вопрос отвечает темное облачко из-за барьера.

– А почему бы и не иметь запасных на всякий случай? – робко замечает педагог.

– Кому надо, тот пусть и имеет.

– Для вас мы побежим в обком союза? – с откровенной ехидцей подало голос белое облачко из окна кассира, хотя учительница обращалась к контролеру. Беленькая выступила в поддержку подруги, в знак этакой обывательской солидарности.

Столь любезный разговор женщин через барьер заинтересовал нас. Тем более, что моя однокашница, на наш взгляд, была все же права.

Меж тем перепалка продолжалась.

– Вероятно, не я одна оказалась в таком положении, – горестно вздохнула посетительница.

– Ну и что? – сверкнула молния из темной тучи.

– Не стоило бы гонять людей туда-сюда…

– А мы не гоняем. Можете нам не сдавать. Идите в госбанк…

Казалось, туча начала рассеиваться. Вроде бы началось примирение.

Учительница всерьез задумалась над предложением – идти в банк, благо, он недалеко, гораздо ближе школы, но вдруг услышала:

– Там не так погоняют… Попаришься в очереди! – энергично воскликнуло белое облачко и зарумянилось.

Это уже была издевка. Но педагог по инерции продолжал свое, заходя еще с одной стороны, действуя, так сказать, методически последовательно:

– Ведь есть же у вас бланки заявлений на вклады– вон их сколько…

– Вот сравнила! То вкла-а-ды – мы обязаны их принимать, за них зарплату получаем. А профсоюзные и всякие взносы – нагрузка для нас…

За барьером повеселели. Сотрудницы, как видите, провели разъяснительную работу «среди гражданки». Правда, не лучшим образом.

– Ах, вот оно что! – изумилась посетительница. – Для вас нагрузка, а не общественное поручение, но я-то ведь тоже не получаю денег от месткома.

– ??? – во взглядах служебных лиц еще пуще засветились огоньки ликования: допекли все-таки надоевшую профдеятельницу.

– Бездушные вы какие-то… Пожаловаться на вас надо…

И тут снова в сберкассе засияло солнце.

– Пожа-а-луйста!! Сколько угодно!!! – радостно воскликнула беленькая. От хмары не осталось и следа. Лицо молодой женщины было столь одухотворенно и счастливо, что мы с бывалым моряком опять залюбовались им.

Светилась неподдельной радостью и черненькая.

Только вот старая учительница почему-то обиделась еще больше. Даже, кажется, вовсе рассердилась. И чуть не хлопнула дверью, но вовремя сдержалась.

В сберкассе опять установился покой. Миловидные сотрудницы снова стали щебетать.

Словно ничего не произошло, словно вот сейчас здесь не совершилось издевательство над человеком.

Брожение умов

– Что вы смотрите, Евпл Серапионыч?

– Скворцы полетели. Гляжу, куда сядут. Туча-тучей!..

Так в рассказе классика толпа зевак безобидно наблюдала полет птиц.

В наши дни некоторые обыватели не столь простоваты, чтобы интересоваться скворцами. Они посвящают свой досуг более важным делам.

– Вы слышали? – загадочно спросила Анна Власьевна Переверткина, придя утром на работу. – Загрудкина раздели!

– Как раздели?

– Ну, ограбили. Господи, не понимают…

– Кого, кого? – спросили сослуживцы.

– Загрудкина!

– Кто такой, позвольте полюбопытствовать? – спросил бухгалтер. – Не имею чести знать. Ученый, писатель, художник?

– Да механик же он! Неужели неизвестно. Об этом все знают…

Вместе с бухгалтером слушателям пришлось молча признать свою невежественность: они не знали Загрудкина и тем более того, что он пострадал.

– Пьяный, поди, был? – кто-то высказал предположение.

– Абсолютно трезвый, – и для убедительности Анна Власьевна покривила душой – Сама видела Загрудкина в тот день.

– Где же это случилось?

– Ну где, где? На центральной улице, – не растерялась Переверткина. – Идет он, значит, около гостиницы, никого не трогает. И вдруг: «Стой! Стрелять буду». – И Переверткина сделала испуганное лицо. – Ну, конечно, остановился – кому же охота на тот свет отправляться… Ну, его и обснимали, как липку…

– Да что взяли-то?

– А уж и не знаю… Наверно, пальто хромовое. У него есть, я видела…

Когда позднее нам довелось беседовать с Переверткиной, выяснилось, что о Загрудкине ей поведала родственница, которая в свою очередь тоже от кого-то слышала что-то.

А было совсем не так. Трое хулиганов напали на двух парней, у одного из них отобрали часы. Парни не растерялись. Проследили, когда хулиганы сели в автобус, и затем, договорившись с водителем, привезли их прямо в горотдел милиции. Один пострадавший был действительно автомеханик.

Этот случай и истолковала по-своему Переверткина. Тут, должно быть, произошло то же, что при игре в «испорченный телефон».

Но если детская игра безобидна, то болтовня взрослых может принести немалый вред.

– Слыхали? Два парня столкнули третьего под автобус. Проиграли в карты.

– Да, ну?

– Вот те крест… Сам видел…

Я изобличаю враля: не было ничего подобного.

Но он сопротивляется:

– Ну, а карты-то у нас есть?

– Карты есть, даже продаются.

– И в них играют?

– Да, играют. Иногда, к сожалению, на деньги. И проигрывают. Деньги и время!

– И людей, бывает, проигрывают… – не сдается враль. Ему, видно, доставляет удовольствие смущать покой обывателей.

Как-то шестилетняя Лидочка пришла с улицы и решительно потребовала:

– Мама, не ходи в зеленом платье! – и по-детски просто пояснила – Зеленый цвет проиграли…

– Папа и мама, не вздумайте идти в «Рекорд»: кинотеатр проигран, – сообщил школьник Вася, осведомленный друзьями по классу.

– Не «Рекорд», а только ряд, – поправила его сестра постарше…

По другим недостоверным источникам проиграно лишь одно место.

Как видите, не безобидны выдумки переверткиных. Они приводят в брожение некоторые детские и взрослые умы. Вралю что! Ему главное – сболтнуть, получить удовольствие от рассказа. За все остальное он не ответчик.