Текст книги "Судьбы хуже смерти (Биографический коллаж)"

Автор книги: Курт Воннегут-мл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

XIV

О том, как неоконсерваторы живут точно бы не в свою эпоху и не в своей стране, я попробовал написать в романе «Фокус-покус». Сейчас серия «Фрэнклин лайбрери» готовит издание романа, предназначенное для коллекционеров (там будут иллюстрации моей дочери Эдит, бывшей миссис Херальдо Ривера, теперь она вышла за действительно чудесного человека), и к этому изданию я написал предисловие.

В предисловии сказано, что с тех самых пор, как я начал изучать антропологию, "на историю и культуру разных народов, на созданные ими типы общества я всегда смотрел как на живых персонажей, столь же запоминающихся, как госпожа Бовари, Долговязый Джон Сильвер,[29]29
  Персонаж одноименного австралийского фильма (1954), варьирующего мотивы сказок Уолта Диснея.


[Закрыть] Леопольд Блюм из «Улисса» или кто угодно еще. Рецензент журнала «Вилледж войс» недавно с ликованием написал, что из всех известных писателей я единственный, кто не создал ни одного настоящего характера, так что следующий шаг будет заключаться в том, чтобы по этой причине не оставить от моих книг камня на камне. Он был неправ, этот критик, ведь Элиот Розуотер, Билли Пилигрим и еще кое-кто из выдуманных мною людей обладают многомерностью, объемностью и своеобразием, достаточным, чтобы удовлетворить любые вкусы. Однако одно его суждение следует признать правильным: во многих моих книгах, включая и эту, индивидуальности не являются главным действующими лицами.

Главное действующее лицо в романе "Фокус-покус" (разумеется, не считая меня) – империализм, то есть захват чужих земель с населяющими их народами и залегающими в них богатствами посредством самых современных орудий поражения, иначе говоря, флотов и армий. Сколько раз ни повторяли, не лишне снова напомнить, что в год, когда Христофор Колумб открыл это полушарие, тут жили многие миллионы людей, и вооруженные до зубов европейцы отобрали у них все, чем те владели. Когда такое же происходит в более скромных масштабах, мы эти действия признаем уголовно наказуемыми, то есть квалифицируем их как вооруженное ограбление. Как и следовало ожидать, подобное насилие не осталось без последствий, и одно из последствий – это нежелание богатых наследников тех первых завоевателей взять на себя ответственность за результаты деятельности их праотцев: за то, что теперь, хоть до хрипоты спорь, не разберешь, кому что принадлежит, только, кому бы ни принадлежало, все равно нужно огромное искусство, чтобы этой собственностью распоряжаться, да к тому же для этого нужны ужасно дорогостоящие и скучные системы управления, а уж про народ, чувствующий себя все более обездоленным, обозленным и несчастным, и речи нет.

Впрочем, у меня в романе "Фокус-покус", как и в жизни, какой мы ее сейчас видим, богатым наследникам, обитающим на территории, называющейся Соединенными Штатами, пришли на выручку иностранцы, прославленные своими туго набитыми кошельками японцы, которые охотно скупят всю страну, расплачиваясь бумажками, имеющими хождение почти во всем мире и полностью освобождающими от любых общественных или моральных обязательств. Вот это да! И наследники, из которых многие успели пожать плоды завоевания европейцами нашей части Западного полушария лишь совсем недавно, когда выучились брать свое на Уолл-стрит и грабить банки, – наследники, как выяснилось, ничуть не больше патриоты страны, где они живут, чем англичане были патриотами Родезии, а бельгийцы – патриотами покоренной ими страны Конго, а португальцы – патриотами Мозамбика. Или чем все эти иностранцы, скупающие теперь Америку, стали патриотами США".

Там в предисловии еще много чего написано, ну да шут с ним. (Чем старше становлюсь, тем меньше охоты аргументировать свои суждения и поступки. Хотя что с меня взять? Я ведь просто порчу бумагу, а вот Рональд Рейган, тоже в свое время работавший в "Дженерал электрик", испортил всю страну. А "Дженерал электрик", само собой, испортила реку Гудзон и еще несколько сот квадратных миль вокруг Хэнфорда, штат Вашингтон, – насколько испортил, зависело от направления ветра.)

Надо было сказать в том предисловии (маразм! Esprit de l'escalier![30]30
  Поздно хватился (франц.).


[Закрыть]), что мы последняя большая колония, брошенная на произвол судьбы завоевателями.

Когда они уедут, забрав с собой почти все наши деньги (может, в Европу, а может, и тут, в бывшей колонии останутся, облюбовав местечки вроде Хэмптона в Виргинии, Палм-Бич или Палм-Спрингс), мы станем чем-то наподобие Нигерии – страной из тех, которые родились в фантазии доктора Сейса, описывавшего государства, состоящие из нескольких племен. В Нигерии (я там был, когда шла межплеменная война) самые большие племена – это хауса, йорубо и ибо. А у нас будут племя черных, племя испаноязычных, племена тех, кто родом ирландцы, итальянцы, азиаты и еще племя ничего собой не представляющих (его составят и лица немецкого происхождения).

Между племенами начнутся стычки. Мы превратимся в одну из стран третьего мира. Единственное утешение, что и все прочие державы тоже станут третьим миром. (Вот увидите!) Благодаря неотвратимым последствиям империализма, отобравшего у народов принадлежавшие им земли и разрушившего их культуры, вся планета превратится в третий мир.

Свою теорию я изложил Салману Рушди, а он сказал: сама Британия теперь – последний форпост империи, чьих бывших подданых она перевезла к себе на остров, где империя начиналась, и продолжает измываться над этими темнокожими людьми. Рушди – я о нем писал в главе про Нельсона Олгрсна вынужден скрываться, поскольку Иран вынес ему смертный приговор. Ну, я и написал ему по почте. Ответа пока не пришло, хотя он, ото всех таясь, написал-таки совершенно разгромную рецензию на "Фокус-покус" и напечатал ее в английской газете, – там сказано, что от меня ждать больше нечего, и прочее. (Я так расстроился, что подумал: не поспособствовать ли мне исполнению его приговора.)

Скверные дела. (Лучшая из всех моих книг – "Галапагосы", где я утверждаю, что из-за своих непомерно изощренных мозгов мы сделали жизнь непереносимой.) Говорят, у американцев самым большим доверием пользуется Уолтер Кронкайт. (А кто бы другой с ним посоперничал?) Когда-то мы с ним дружили, а теперь он меня третирует. Нет, вы подумайте, каково это – ты американец, а человек, которому американцы больше других доверяют, смотрит на тебя так, словно тебя кошка притащила в лапах после удачной охоты! (Все бы ничего, но ведь я американец.)

Дальше в том предисловии я опять обрушился на американские школы – те, которые на Восточном побережье. (У меня это просто пунктик.) Написал, что эти школы рабски копируют британскую систему и что обучение основывается на идее так называемого "христианства с кулаками", очень привлекавшей империалистов-аристократов во времена королевы Виктории. (В те славные времена, уж не сомневайтесь, умели разбираться с обезьянами без хвостов.) Да еще эти телепередачи под рубрикой "Театральные шедевры", идущие по так называемому общедоступному каналу, – драматические такие истории про то, до чего замечательная, пленительная и радостная у англичан классовая стратификация, а уж про британский империализм и говорить нечего. А ведь если вспомнить, чем когда-то хотели стать – и могли, и должны были стать Соединенные Штаты, английская классовая стратификация пригодна для нас примерно так же, как "Капитал" или "Майн кампф". (Вы не задумывались, отчего это народ победнее не очень-то жаждет смотреть общедоступный канал?)

Британский империализм представлял собой вооруженное ограбление. Британская классовая стратификация (которую неоконсерваторы находят такой правильной) представляла и все еще представляет собой невооруженное ограбление. (Тот факт, что рухнул Советский Союз, много лет похвалявшийся, что именно он заступник простых людей, еще не означает, что отныне Нагорная проповедь – пустая болтовня.)

Я стараюсь судить по справедливости. Я в прошлом нередко ошибался, возможно, и теперь заблуждаюсь, обвиняя наши школы и телепередачи под рубрикой "Театральные шедевры" за то, что ничего к лучшему у нас не меняется. (В годы Депрессии мой папаединорог из всех радиопередач больше всего любил "Эмос и Энди", там посмеивались над всякими напастями черных, а оттого и белые легче переносили свои напасти. Из этой передачи запомнился вот такой юмор. Черного спрашивают, что это никак к лучшему не переменится, и черный, хотя на самом-то деле его устами говорил белый, отвечает: "Да ясное дело, вляпались, так вляпались"). Похоже, мы тоже вляпались, так вляпались, оттого что у нас мозги набекрень. Я про это написал в эссе для журнала "Нейшн" (который читает один американец из двух с половиной тысяч). Вот оно:

"Спрашивают: чем Америка в первую очередь одарила культуру нашей планеты? И обычно отвечают: джазом. Я люблю джаз, но отвечу все-таки иначе: анонимными антиалкогольными ассоциациями.

Сам я не алкоголик. Не то отправился бы на ближайшее заседание такой ассоциации и сказал: "Меня зовут Курт Воннегут. Я алкоголик". И, с помощью Божией, тем самым сделал бы свой первый шаг по долгой, кремнистой дороге, ведущей назад, к норме.

Анонимные антиалкогольные ассоциации, которые от вступающих требуют произносить именно такие слова, – единственные организации, добившиеся определенного успеха в борьбе против наклонностей известного рода людей они составляют, вероятно, десять процентов населения, кто бы и где бы ни проводил подобные подсчеты, – прибегать, причем систематически, к употреблению жидкостей, доставляющих краткосрочное, спазматическое наслаждение, но постепенно делающих полным кошмаром жизнь и этих людей, и других, находящихся рядом.

Анонимные антиалкогольные ассоциации, которые, повторю, достигают эффекта лишь при условии, что страдающие регулярно признают вредоносность того или иного химического соединения, теперь добились эффекта и в случаях, когда имеют дело с игроками, чьи пороки не связаны со злоупотреблением продуктами, производимыми на винокурне или в фармацевтической лаборатории. И нечему тут удивляться. Ведь игроки сами производят вещества, представляющие опасность для них же. Ах, бедняги, производят они такие химические соединения, которые вызывают в них ощущение счастья всякий раз, как появляется возможность заключить пари по любому поводу.

Если бы я был таким вот игроком – а я не игрок, – самое бы лучшее для меня было отправиться на ближайшее заседание анонимной антиигорной ассоциации и заявить: "Меня зовут Курт Воннегут. Я игрок".

И не важно, антиалкогольная это ассоциация, антиигорная – все равно меня бы заставляли рассказать, как химические соединения, мною произведенные или поглощенные, привели к отчуждению от друзей и родни, оставили без работы и без крыши над головой, лишили последних следов уважения к себе.

Разумеется, далеко не все обращающиеся в антиалкогольную или антиигорную ассоциацию пали так низко, однако многие пали, увы. Многие, если не большинство, "дошли до точки", как они это состояние называют, и только тогда решились признать, что такая-то или такая-то привычка погубила их жизнь.

Но я хочу обратить внимание на еще одну вредную привычку, которая пока что не замечена. Она скорее сродни азарту игроков, чем пьянству, поскольку люди, у которых она развивается, жадно ищут особых ситуаций, когда их организмы начинают вырабатывать возбуждающие химические соединения, а кровь разносит их по всему телу. Я убежден, что среди нас обитают люди, страдающие трагической привычкой все время готовиться к войне.

Скажите таким, что надвигается война и надо к ней приготовиться, и они будут счастливы, словно алкоголик, которому подали к завтраку мартини, или игрок, поставивший все свои сбережения на исход Суперкубка.

Больные люди, очень больные – что тут ходить вокруг да около. И если кто-нибудь из наших лидеров, просто из наших соседей начнет толковать про новые системы оружия, которые обойдутся стране всего-то в 29 миллиардов долларов, давайте ему ответим вместо того, чтобы молчать. Давайте скажем ему: "Милый мой, мне вас ужасно жалко, уж лучше бы вы прямо у меня на глазах запили горстку орешков целым галлоном "Южной неги".

Я не шучу, я очень даже серьезно это предлагаю. Те, кто – у нас ли, еще где-то – неспособен противиться соблазну приготовлений к третьей мировой войне, – такие же отталкивающие, нуждающиеся в срочном лечении наркоманы, как любой маклер, спьяну заснувший в туалете на конечной станции городского автобуса.

Алкоголику, чтобы испытать свою маленькую радость, достаточно трех хороших глотков жидкости, выгнанной из зерна. Те, кто пьет без просыпу, обычно много выпить не в состоянии.

Игрок, продувшийся в пух и прах, будет счастлив, если ему дадут доллар – пусть поспорит, кто дальше плюнет.

А вот чтобы свой миг упоения испытал страдающий привычкой военных приготовлений, наверное, понадобится приобрести три подводные лодки типа "Трайдент" и сотню межконтинентальных баллистических ракет, установленных на маневренных платформах.

Если бы Западная цивилизация, которая, насколько я могу судить, распространилась на весь мир, воплощалась в некоем лице...

Если бы Западная цивилизация, которая теперь, несомненно, включает в себя Советский Союз, Китай, Индию, Пакистан и прочие страны, воплощалась в некоем лице...

Если бы Западная цивилизация воплощалась в некоем лице, мы бы отправили это лицо в принудительном порядке на ближайшее заседание анонимной ассоциации борьбы с готовящимися к войне. И пусть лицо это встанет и скажет: "Меня зовут Западная цивилизация. У меня неодолимая привычка готовиться к войне. Все остальное стало теперь несущественным. Мне давно следовало бы сюда прийти. Первый раз за свою привычку мне пришлось расплачиваться еще в первую мировую войну".

Западная цивилизация, конечно, не может воплотиться в некое лицо, но некое объяснение катастрофической ориентации, которой она придерживалась в наше кровавое столетие, возможно. Не отдавая себе отчета в том, что такая болезнь существует, мы, обыкновение люди, снова и снова предоставляли распоряжаться властью тем, кто этой болезнью поражен.

И смеяться над ними теперь нечего, мы ведь не смеемся над страдающими сифилисом, оспой, проказой, кожными заболеваниями, тифом и прочими недугами, поражающими нашу плоть. Надо, думаю попросту лишить таких людей власти.

И что тогда?

Тогда, возможно, Западная цивилизация вступит на каменистую, трудную дорогу к норме.

Два слова насчет политики умиротворения, которой, надо полагать, вторая мировая война научила нас не пользоваться – похоже, из-за этих попыток умиротворения мир и рухнул. Кого умиротворять? Коммунистов? Или неонацистов? Оставьте. Если уж умиротворять, так приверженных военным приготовлениям. Но не так-то просто было бы найти страну, которая в попытках умиротворить доморощенных агрессоров не потеряла – или почти не потеряла – собственную свободу и собственное благоденствие.

Да ведь агрессора надолго не умиротворишь, он знай себе твердит: "Клянусь, только отстегните еще на двадцать многозарядных установок да на десяток эскадрилий бомбардировщиков класса Б-1, а уж больше в жизни ни цента у вас не попрошу".

Большей частью такие вот скверные привычки зарождаются в детские годы и при самых мирных, умилительных обстоятельствах – на свадьбе ребенку дают пригубить шампанского, в дождливый денек затевают игру в покер на спички. Приверженные военным приготовлениям, должно быть, детьми ладони себе отбивали, когда на Четвертое июля устраивают празднования с кострами, а взрослые гладили их по головке.

Но ведь не каждый ребенок из-за этого становится наркоманом. После подобных искушений не все же становятся пьяницами, игроками или жуткими любителями поговорить про то, как было бы здорово нашими лазерными бомбами встретить ракеты, запущенные с территории Империи зла. Если я называю приверженных военным приготовлениям наркоманами, я веду не к тому, чтобы запретить детям воинственные игры – неважно, какие именно. Допустим, сотня ребят смотрит на фейерверк, так из них, думаю, только один вырастет такой, что станет требовать:

ни гроша на образование, медицину, социальную помощь, искусство, хватит попусту растрачивать наше национальное богатство, все, что имеем, надо вкладывать в вооружение.

Прошу вас, обратите внимание – я все время веду речь про приверженных приготовлениям. Повторю еще раз: приготовлениям, не самой войне, – ведь свою радость они находят в том, чтобы перевооружать корабли, устанавливая ракеты помощнее, да выдумывать такие системы, от которых врагу никак не защититься, да еще пробуждать у граждан чувство ненависти то к одному народу, то к другому, да еще смещать правительства маленьких стран, потенциальных пособников наших предполагаемых врагов, ну, и так далее. О приверженных самой войне я не веду речь – это дело особое, А приверженные военным приготовлениям вообще-то хотят понастоящему воевать не больше, чем пьяненький маклер стремится уснуть в туалете на конечной станции автобуса.

Можно ли доверять наркоманам (какому бы наркотику они ни были подвержены) власть – у нас, в любой стране? Ни в коем случае, ибо первым их побуждением непременно окажется удовлетворить свою страсть, и плевать им на самые ужасные последствия – в том числе и для них самих.

Представьте, что у нас алкоголик-президент, просто он еще не дошел до точки, а так попивает в окружении себе подобных. И вдруг ему как дважды два доказывают: еще рюмочку выпьет, так вся планета полетит вверх тормашками.

Ну, он велит выбросить из Белого дома все спиртное, даже собственный лосьон для бритья марки "Аква вельва". К вечеру он места себе не находит, жутко хочется выпить, но не пьет – какой молодец. И вот он открывает у себя в Белом доме холодильник – мол, пепси глотнуть или там минеральной. А в холодильнике, спрятавшись за здоровенной банкой горчицы, стоит, оказывается, банка пива "Коорс".

И что же он, по-вашему, сделает?"

Написано это семь лет назад, много раз я читал свое эссе на выступлениях. (Даже Иисус, если бы Его не распяли, вынужден был бы повторяться.) Можно было счесть все розыгрышем, ведь я только делал вид, что говорю серьезно. (Ну, вообще-то, всякое плетение слов, и проза, и публичное выступление, и что угодно еще – розыгрыш, поскольку людей заставляют испытать страх, любовь, удовлетворение или что угодно, а они просто сидят себе читают или слушают, и ничего особенного, в общем-то, не происходит.)

Самый лучший из всех известных мне розыгрышей (кажется, Хью Трой его придумал) был вот какой: служащий рекламного агентства получил крупное повышение по службе и решил купить солидную фетровую шляпу – сразу, мол, видно, серьезный человек идет. А его сослуживцы скинулись и купили еще несколько таких шляп, только разных размеров, и подсовывали ему вместо его собственной то одну, то другую. Отправляется он обедать, шляпу надевает, а она то на самой макушке еле держится (вроде колпачка какого), то на глаза налезает (прямо как колоколом накрыло), – видно, мозги у него не то распухли, не то ссохлись.

Где-то я писал, что самая смешная в мире шутка: "Почему сливки дороже, чем молоко? – А коровам на маленькие бутылочки садиться неудобно". Увы, в молочной промышленности происходят всякие технические нововведения, так что шутка уже не самая лучшая. Сливки больше не продают в бутылочках с широким горлом, на которое корова, постаравшись, и правда могла бы усесться, особенно если заставляют. Так что теперь чемпионом становится старенькая острота из золотых времен юмористических радиопередач, когда блистал Эд Уинн ("Круглый дурак") в роли начальника пожарного подразделения. Каждая передача начиналась с того, что Уинн по телефону отдавал всякие идиотские распоряжения своим подчиненным. И вот звонит женщина, дом у нее загорелся. А Уинн интересуется: водой не заливали? Заливали, говорит, заливали, только все без толку, ну, Уинн и ляпни ей в ответ:

"Простите, – говорит, – ну, а мы-то что еще сделать можем?" И трубку повесил.

(Вот вам и новый чемпион мира по юмору.)

XV

А теперь, милости прошу, отрывок из наивной проповеди, прочитанной мною в соборе Св. Иоанна Богослова в Нью-Йорке:

"Сегодня я поговорю о самых ужасающих их всех мыслимых последствий, которые нас подстерегают, если отказаться от водородной бомбы. Расслабьтесь, пожалуйста. Знаю, вам уже невмоготу слушать все эти рассказы про то, как в радиоактивном огненном шаре дотла сгорают, потрескивая, самые разные живые существа. Про такое мы знаем уже треть века с лишним – с того самого дня, как сбросили атомную бомбу на желтых людей, живших в городе Хиросима. Они и правда дотла сгорели и потрескивали при этом, как полагается.

Но, если разобраться, что это потрескивание обозначало? Да всего лишь старую нашу знакомую, смерть, хотя и при помощи самой расчудесной техники. Вспомните-ка: Св. Жанна д'Арк в старину тоже сгорела дотла, потрескивая, и потребовался для этого всего лишь какой-то там костер. На нем она приняла смерть. И жители Хиросимы тоже приняли смерть. Смерть – она смерть и есть.

Ученые – народ ужас до чего изобретательный, но даже им не придумать, как бы умершие стали еще больше умершими. А значит, те из вас, кто боится водородной бомбы, всего-навсего боится смерти. А в ней ничего нового нет. Ну, не будет никаких водородных бомб, так смерть-то все равно никуда не денется. А что такое смерть? Прекращение жизни. И ничего больше.

Смерть – это ничто. Зачем же так тревожиться да нервничать?

Итак, "ставки вверх", как выражаются игроки. Поговорим о судьбах хуже смерти. Когда достопочтенный Джим Джонс удостоверился, что его паству в Гайане ждет судьба хуже смерти, он ее напоил наркотиком с примесью цианидов. Если наше правительство уверится, что нам уготованы судьбы хуже смерти, оно обрушит на наших врагов водопад из атомных бомб, а они в ответ обрушат такой же на нас. Этих-то наркотиков, с вашего позволения, на всех хватит, когда в них настанет нужда.

А вот когда она настанет и как все это будет выглядеть?

Не стану докучать вам рассуждениями о разных тривиальных вариантах судьбы, которая лишь в чем-то хуже смерти. Ну, допустим, нашу страну покорит враг, не понимающий чудесной нашей экономической системы, а значит, закроются воздушные линии, прекратится производство пшеницы на экспорт, и миллионы американцев, жаждущих работать, не смогут найти для себя никакой службы. Или, предположим, этому покорившему нас врагу не будет ровным счетом никакого дела до детей и стариков. Или все средства этот враг направит на то, чтобы разрабатывать оружие для третьей мировой войны. Со всеми этими лишениями мы еще как-то смогли бы сжиться – хотя Бог нас от них сохрани.

Но вот вообразите, что мы по глупости своей решили избавиться от своего ядерного оружия, от любимого наркотика нашего, а враг тут как тут, и мигом распнет нас, только и всего. Римляне считали, что самая ужасная смерть – это смерть распятых. По части причинения страданий они были такие же доки, как мы по части геноцида. Случалось, они одним махом распинали человек сто. Так, например, обошлись они со всеми уцелевшими воинами армии Спартака, состоявшей в основном из беглых рабов. Взяли да всех и распяли. На несколько миль кресты растянулись.

И вот если всех нас на крест, на крест, и гвозди в ноги забивают да в ладони, не охватит ли нас желание, чтобы бомбы наши водородные оказались в готовности, чтобы с жизнью уж повсюду на земле покончить? Ну какие могут быть сомнения, из седой древности сохранился всего один пример Распятого, который, надо думать, не хуже нас с русскими мог бы положить конец жизни раз и навсегда. Но Он предпочел терпеть Свои муки. И только просил: "Прости их, Отче, ибо не ведают, что творят".

Ему было ужасно плохо, но Он решил, что жизни нужно продолжаться, а решил бы иначе, мы бы тут с вами не сидели, правда ведь?

Но Он – случай особый. И нельзя же, в самом деле, требовать, чтобы Иисус стал для нам примером, когда мы, смертные, решаем, сколько можно вытерпеть страдания и боли, прежде чем возжелать конца всему миру.

Я не думаю, чтобы нас на самом деле кто-то норовил распять. Ни у одного из наших сегодняшних потенциальных противников просто не наберется столько плотников, куда там. Даже эти, из Пентагона, когда обсуждается бюджет, про то, что нас могут распять, все-таки помалкивают. Жаль, что подсказал им такую мыслишку. Через годик начальство из Комитета объединенных штабов под присягой примется утверждать, что нас не сегодня – завтра примутся распинать, и вина будет на мне одном,

Хотя начальство это просто выскажется в том духе, что без достаточных ассигнований на вооружения нас поработят. И будет, ясное дело, право. Хотя весь мир знает, какие мы неважные работники, глядишь, какой-нибудь враг и соблазнится перспективой обратить нас в рабство, и тогда нас будут продавать да покупать, словно кухонные приспособления, или там сельскохозяйственные машины, или эротические игрушки, которые воздухом надувают.

А рабство, уж точно, – судьба хуже смерти. Тут, уверен, спорить нам с вами не о чем. Давайте пошлем в Пентагон телеграмму: "Поскольку американцам грозит опасность превратиться в рабов, самое теперь время для наркотика".

Поймут, не волнуйтесь.

Самой собой, когда наркотик пойдет в ход, все высшие формы жизни на Земле, а не только мы и наши враги, погибнут. И даже прекрасные, бесстрашные, неправдоподобно глупые морские птицы, эти беззащитные синелапые олуши с Галапагосского архипелага тоже погибнут, поскольку с рабством мы не примиримся ни за что.

Кстати, я видел этих птиц, причем совсем близко. Захотел бы – шеи мог им свернуть. Два месяца назад я съездил на Галапагосы, в компании нескольких человек, включая Пола Мура-младшего, настоятеля собора, где мы с вами сейчас находимся.

Вот такая у меня теперь компания – от настоятелей до синелапых олуш. А вот раба, то есть человека, обращенного в рабство, ни разу мне не попадалось. Хотя мои деды и бабки с обеих сторон – те рабов и вправду повидали. Когда они приехали в эту страну, воодушевясь мечтой о справедливости и удаче, миллионы американцев были рабами. Толкуют вот про необходимость укреплять военную мощь, чтобы не превратиться в рабов, и вспоминается бодрящая боевая песня, часто в последнее время исполняемая. "Правь, Британия". Я вам сейчас ее напою: "Правь, Британия, морями", и так далее.

То есть возвышенным стилем изложено требование обзавестись таким военным флотом, чтобы сильнее ни у квго не было. А зачем он нужен? Пожалуйста, вот следующая строка: "Никогда, никогда, никогда англичане не будут рабами".

Кое-кто удивится, что сильный флот и неприятие рабства, оказывается, уже так давно сопрягаются в некое единство. Песню сочинил шотландский поэт Джеймс Томсон, который умер в 1748 году. Примерно за четверть века до того, как появилась такая страна – Соединенные Штаты Америки. Томсон пророчил британцам, что они никогда не будут рабами, а меж тем в ту эпоху считалось почтенным занятием обращать в рабов тех, у кого оружие было не самого лучшего качества. Многим предстояло сделаться рабами – так им и надо, а вот британцы никогда рабами не будут.

В общем, песня не такая уж замечательная. Она про то, что нельзя терпеть унижение, и тут все правильно. Однако она и про то, что можно унижать других, хотя с моральной стороны этот тезис сомнителен. Унижение других никак не должно становится национальной задачей.

Так что нашему поэту должно было бы быть стыдно за то, что он такое сочинил.

Если Советский Союз на нас нападет и нас поработит, американцам не впервой становиться рабами. А если мы нападем на Советский Союз и его поработим, не впервой становиться рабами русским.

Когда и русские, и американцы еще были рабами, они проявили необыкновенную духовную силу и стойкость. Люди тогда умели с любовью относиться к другу другу. И верили в Бога. И находили самые простые, самые естественные причины, когда в радость сам факт жизни. И хватало им сил не сомневаться, что в прекрасном будущем все станет, как должно быть. Вот красноречивая статистика: среди рабов было меньше самоубийств, чем среди их хозяев.

Так что и американцы, и русские способны вынести рабство, если уж их к этом принудят, – и при этом не разувериться в жизни.

Так, может быть, рабство все-таки не стоит называть судьбой хуже смерти? Ведь люди, в конце концов, многое способны перетерпеть. И значит, не стоит посылать в Пентагон ту телеграмму насчет наркотика и рабства.

Но представим себе, что враги в огромном количестве высаживаются на наши берега, а мы не вооружены, чтобы дать им отпор, и вот нас уже выгоняют из домов, отбирают земли наших предков и заставляют жить в каких нибудь топях да пустынях. Представьте себе, что запрещают даже нашу религию, сообщив, что Великий Иегова, или как мы еще Его назовем, – просто смехотворная пустышка, вроде поддельного жемчуга.

Ну, так вот: миллионы американцев уже проходили и через такое, да и сегодня проходят. Значит, выдержат и эту катастрофу, если ее не миновать, и не только выдержат, а сохранят, как ни удивительно, достоинство и уважение к себе.

Нашим индейцам живется куда как не сладко, а все же они считают, что жить – лучше, чем умереть.

Выходит, не очень-то мне удается отыскать такую судьбу, которая хуже смерти. Вот разве что всех начнут аспинать, но что-то не похоже, чтобы такое случилось. Да и порабощать нас вроде никто не собирается, даже обращаться с нами так, как белые американцы обращались с черными. И, насколько мне известно, никто из потенциальных врагов не намерен обойтись с нами так, как мы по сей день обходимся с американскими индейцами.

Ну, какую же еще придумать судьбу хуже смерти? Может, необходимость жить без бензина?

Лет сто назад сочиняли мелодрамы, в которых судьбой хуже смерти оказывалась утрата девственности, не освященная брачным союзом. Вряд ли Пентагон или Кремль замыслили вот такое, хотя кто поручится?

Сам-то я, пожалуй, предпочту принять смерть за неприкосновенную девственность, а не за избыток бензина. Как-то это выйдет литературнее.

Кажется, я недооценил расистские намеки, связанные с водородной бомбой, знай себе твержу, что она покончит с жизнью вообще. Кстати, что за дело белым до того, страдают небелые или не страдают? Правда, русские рабы были тоже белые. А британцев, которые, дескать, никогда не будут рабами, обратили в рабство римляне. Так что даже гордым британцам, если их теперь поработят, придется вздохнуть: "Ну вот, опять". С армянами, с евреями что в старину, что в нашу эпоху поступали хуже некуда, но тем не менее и они старались, чтобы жизнь не прервалась. Примерно треть нашего белого населения после Гражданской войны настрадалась от грабежей, унижений и всего такого. Но тоже думала об одном: надо, чтобы жизнь шла дальше.