Текст книги "Основы зоопсихологии"
Автор книги: Курт Фабри
Жанры:
Биология
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 34 страниц)
Человеческий язык, как это имело место и в отношении материальной культуры, прошел долгий путь развития, и звуки, сопровождающие первые трудовые действия, еще не могли быть подлинными словами, обозначающими отдельные объекты, их качества или производимые с ними действия. Эти звуки вначале еще не существовали самостоятельно, а были вплетены в практическую деятельность. К тому же они непременно сопровождались жестами и выразительными интонациями, и понять их значение можно было, лишь зная ту конкретную наглядную ситуацию, в которой они возникли.
Такой «действенный разговор», осуществляемый руками, приводил, однако, как отмечает Тих, к конфликту между двумя функциями руки – действием с предметами и их обозначением, что влекло за собой передачу семантической функции голосовым органам. Тем самым было положено начало развитию самостоятельного звукового языка.
Однако врожденные звуки, жесты, мимика сохраняли свое значение начиная с первобытных людей до наших дней, правда, лишь в качестве дополнения к акустическим средствам. Все же длительное время связь этих компонентов продолжала оставаться настолько тесной, что один и тот же звуковой комплекс («праслово») мог обозначать, например, и предмет, на который указывала рука, и саму руку, и действие, производимое с этим предметом. Только после того как звуки языка отделились от практических действий, возникли первые подлинные слова. Эти слова, очевидно, обозначали предметы, и лишь значительно позже появились слова, обозначающие действия и качества.
В ходе отделения языка от непосредственно практической деятельности словесные значения становятся все более абстрактными, язык все больше выступает и как средство человеческого мышления, а не только как средство общения. Леонтьев пишет по этому поводу, что «непосредственная связь языка и речи с трудовой деятельностью людей есть то главнейшее и основное условие, под влиянием которого они развивались как носители „объективированного“ сознательного отражения действительности. Обозначая в трудовом процессе предмет, слово выделяет и обобщает его для индивидуального сознания именно в этом, объективно-общественном его отношении, т. е. как общественный предмет».[68]68
Леонтьев А. Н. Проблемы развития психики. 3-е изд. М., 1972. С.219.
[Закрыть] То, что мышление, речь и общественно-трудовая деятельность составляют в своем зарождении и развитии единый комплекс, что при этом мышление человека могло развиваться лишь в единстве с общественным сознанием, и составляет основное качественное отличие человеческого мышления от мышления у животных. Деятельность животных и в высших ее формах всецело подчиняется естественным связям и отношениям между предметными компонентами окружающей среды. Деятельность же человека, выросшая из деятельности животных, претерпела коренные качественные изменения и подчиняется уже не столько природным, сколько общественным связям и отношениям. Это общественно-трудовое содержание и отражают слова, понятия человеческой речи.
* * *
Психика даже высших животных способна отражать лишь пространственно-временные связи и отношения между предметными компонентами среды, но не глубокие причинно-следственные связи. Психика же человека прямо или косвенно отражает также и общественные связи и отношения, деятельность других людей, равно как ее результаты, и это позволило человеку постигнуть даже недоступные наблюдению причинно-следственные связи. На этой основе стало возможным отражение в мозгу человека предметной действительности вне непосредственного отношения к ней субъекта, т. е. в сознании человека образ действительности уже не сливается с переживанием субъекта, а отражаются объективные, устойчивые свойства этой действительности.
Определяя человеческое мышление как общественно обусловленную познавательную деятельность, С. Л. Рубинштейн подчеркивал, что «мышление, в собственном смысле слова, без языка невозможно. Абстрактное мышление – это языковое, словесное мышление… Человеческое познание есть историческая категория. Оно не сводимо к моментальному акту, в котором знание возникает, чтобы тут же угаснуть. Познание в собственном смысле слова предполагает преемственность приобретаемых познаний и, значит, возможность их фиксации, осуществляемой посредством слова».[69]69
Рубинштейн С. Л. Бытие и сознание. М., 1957. С. 162.
[Закрыть] Животные лишены возможности словесного общения, а тем более словесной фиксации приобретаемых познаний и их передачи потомству с помощью языка. Этим определяется предел мышления животных, равно как их коммуникативных возможностей, и одновременно характеризуется биологическая, чисто приспособительная роль их общения. Ведь для осуществления этой роли не нужны слова, благодаря которым «впервые появляются абстрагируемые от вещей идеальные объекты мышления как „теоретической“ деятельности и вместе с ними и эта последняя».[70]70
Там же. С. 162–163.
[Закрыть]
Итак, мы подошли к тому рубежу, когда на фоне филогенетической общности происхождения четко вырисовывается коренное различие между интеллектом животных и сознанием человека, а тем самым и грань между животным и человеком вообще. Переход через эту грань стал возможен и необходим в результате активного, в корне иного воздействия на природу при осуществлении трудовой деятельности. Осуществляемая с помощью орудий труда, эта деятельность опосредовала отношения ее исполнителя к природе, а это послужило важнейшей предпосылкой для преобразования досознательной психики в сознание.
Элементы опосредованного отношения к природе, к ее предметным компонентам встречаются уже в манипуляционной активности обезьян, особенно при компенсаторном манипулировании и в орудийных действиях, а также при демонстрационном манипулировании. Однако, как уже отмечалось, при сложном манипулировании, когда обезьяна воздействует одним объектом на другой, ее внимание направлено лишь на изменения, происходящие в аналоге орудия («первом объекте»), но не в объекте воздействия («втором объекте»). Подлинные же орудийные действия ситуационно обусловлены, и соответственно их познавательная ценность предельно ограничена конкретным, чисто приспособительным значением этих действий, как об этом свидетельствуют и приведенные раньше примеры. Свое всемерное развитие и полноценное познавательное значение опосредованные действия получают только тогда, когда после слияния компенсаторного манипулирования с орудийными действиями внимание переключается на обрабатываемый («второй») объект, что с необходимостью и происходит при трудовой деятельности. Именно такое и только такое опосредованное отношение к природе позволило человеку вскрыть недоступные непосредственному наблюдению существенные, внутренние взаимозависимости и закономерности природы.
Не менее существенным для преобразования досознательной психики в сознание являлось то, что опосредованное отношение к природе формировалось в ходе установления трудовых связей между работающими, через их общение друг с другом при выполнении трудовых операций. Именно таким образом возникала одновременно с сознанием в процессе трудовой деятельности членораздельная речь, послужившая средством обусловливания индивидуального сознания общественным.
Как указывал К. Маркс, сознание людей было первоначально непосредственно вплетено в их материальную деятельность и материальное общение.
О коренном отличии исторического развития человечества от биологической эволюции животных, культурного типа развития поведения от биологического Л. С. Выготский писал, что «развитие высших психических функций происходит без изменения биологического типа человека, в то время как изменения биологического типа являются основой эволюционного типа развития. Как известно и как неоднократно указывалось, эта черта составляет и общее отличие исторического развития человека». У человека, продолжает Выготский, «на первый план выступает развитие его искусственных органов – орудий, а не изменение органов и строения тела».[71]71
Выготский Л. С. Развитие высших психических функций. М., 1960. С. 40–41.
[Закрыть]
Но именно биологическая эволюция животных, весь ход филогенеза позвоночных, а еще ниже – беспозвоночных создали биологическую основу и предпосылки для этого небывалого в истории органического мира перехода на совершенно новый уровень развития.
Литература1. Анохин П. К. Узловые вопросы теории функциональной системы. М.,1980.
2. Боровский В. М. Психическая деятельность животных. М.; Л., 1936.
3. Боровский В. М. Проблема инстинкта. Крымское гос. изд-во, 1941.
4. Вагнер В. А. Психология животных. 2-е изд. М., 1902.
5. Вагнер В. А. Биологические основания сравнительной психологии. Т. 1, 2. Спб.; М., 1910–1913.
6. Вагнер В. А. Сегментарная психология // Биопсихология. Новые идеи в биологии. Сб. 6. Спб., 1914.
7. Вагнер В. А. Возникновение и развитие психических особенностей. Этюды по сравнительной психологии. Вып. 1–9. Л., 1925–1929.
8. Войтонис Н. Ю. Предыстория интеллекта. М.; Л., 1949.
9. Выготский Л. С. Предисловие к русскому изданию книги Кёлера «Исследование интеллекта человекоподобных обезьян» // Выготский Л. С. Собр. соч. Т. 1. М., 1982.
10. Дарвин Ч. Инстинкт // Соч. Т. 3. М., 1963.
11. Дарвин Ч. Выражение эмоций у человека и животных // Соч. Т. 5. М., 1953.
12. Дембовский Я. Психология животных. М., 1959.
13.Дембовский Я. Психология обезьян. М., 1963.
14. Дьюсбери Д. Поведение животных. Сравнительные аспекты. М., 1981.
15. Захаров А. А. Внутривидовые отношения у муравьев. М., 1972.
16. Кёлер В. Исследование интеллекта человекоподобных обезьян. М., 1930.
17. Крушинский Л. В. Биологические основы рассудочной деятельности: эволюционные и физиологогент. аспекты поведения. М.,1986.
18. Лавик-Гудолл Дж. В тени человека. М., 1974. № 19 Лавик-Гудолл Дж. Невинные убийцы. М., 1977.
20. Ладыгина-Котс Н. Н. Исследование познавательных способностей шимпанзе. М., 1923.
21. Ладыгина-Котс Н. Н. Дитя шимпанзе и дитя человека в их инстинктах, эмоциях, играх, привычках и выразительных движениях. М., 1935.
22. Ладыгина-Котс Н. Н. Элементарное мышление животных // Вопросы психологии. 1955. № 3.
23. Ладыгина-Котс Н. Н. Развитие психики в процессе эволюции организмов. М., 1959.
24. Ладыгина-Котс Н. Н. Конструктивная и орудийная деятельность высших обезьян (шимпанзе). М., 1959.
25. Ладыгина-Котс Н. Н. Предпосылки человеческого мышления. М., 1965.
26. Ламарк Ж. Б. Философия природы // Избранные произведения. Т. 1. М., 1955.
27. Леонтьев А. Н. Проблемы развития психики. 3-е изд. М., 1972.
28. Линден Ю. Обезьяны, человек и язык. М., 1981.
29. Лопатина Н. Г. Сигнальная деятельность в семье медоносной пчелы. Л., 1971.
30. Лоренц К. Кольцо царя Соломона. М., 1970.
31. Лоренц К. Человек находит друга. М., 1971.
32. Мазохин-Поршняков Г. А. Обучаемость насекомых и их способность к обобщению зрительных стимулов // Энтомологическое обозрение. Т. 47. М., 1968.
33. Мазохин-Поршняков Г. А. Только ли инстинкт управляет поведением насекомых? // Природа. 1970. № 5.
34. Мак-Фарленд Д. Поведение животных. Психобиология, этология и эволюция. М., 1988.
35. Мешкова Н. Н. Об онтогенезе игрового поведения у некоторых хищных и парнокопытных млекопитающих // Зоологический журнал. 1970. Т. 49. Вып. 6.
36. Мешкова Н. Н. Познавательная функция манипуляционной активности серой крысы // Вести. Моск. ун-та. Сер. 14, Психология. 1981. № 3.
37. Мешкова Н. Н., Шутова М. И. Особенности психической деятельности серой крысы // Новые материалы по биологии серой крысы. М., 1990.
38. Нестурх М. Ф. Происхождение человека. М., 1958.
39. Нестурх М. Ф. Приматология и антропогенез. М., 1960.
40. Новоселова С. Л. Исследование в области экспериментального мышления шимпанзе // Вопросы экспериментальной психиатрии. М., 1969.
41. Орбели Л. А. Вопросы высшей нервной деятельности. М.; Л., 1949.
42. Панов Е. Н. Знаки, символы, языки. 1983.
43. Прайор К. Несущие ветер. М., 1981.
44. Понугаева А. Г. Импринтинг(запечатлевание).Л., 1973.
45. Промптов А. Н. Очерки по проблеме биологической адаптации поведения воробьиных птиц. М.; Л., 1956.
46. Протопопов В. П. Исследование высшей нервной деятельности в естественном эксперименте. Киев, 1950.
47. Рогинский Я. Я. Проблемы антропогенеза. М., 1969.
48. Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии: В 2 т. М., 1989.
49. Рулье К. Ф. Избранные биологические произведения. М., 1954.
50. Северцов А. Н. Эволюция и психика. М., 1922.
51. Северцов А. Н. Главные направления эволюционного процесса.
3-е изд. М., 1967.
52. Скребицкий Г. А. Отношение чайки к гнезду, яйцам и птенцам // Рефлексы, инстинкты и навыки. Психологические исследования. Т.2.М., 1936.
53. Тинберген Н. Поведение животных. М., 1969.
54. Тинберген Н. Мир серебристой чайки. М., 1975.
55. ТихН.А. Ранний онтогенез поведения приматов. Сравнительно-психологическое исследование. Л.,1966.
56. Тих Н. А. Предыстория общества. Л., 1970.
57. Тушмалова Н. А. Основные закономерности эволюции поведения беспозвоночных // Физиология поведения. Л., 1987.
58. Фабр Ж.-А. Жизнь насекомых. М., 1963.
59. Фабри К. Э. Хватательная функция руки приматов и факторы ее эволюционного развития. М., 1964.
60. Фабри К. Э. О некоторых основных вопросах этологии // Бюллетень Московского общества испытателей природы. Отдел биологический. 1967. Т. 72. Вып. 5.
61. Фабри К. Э. В. А. Вагнер и современная зоопсихология // Вопросы психологии. 1969. № 6.
62. Фабри К. Э. К проблеме игры у животных // Бюллетень Московского общества испытателей природы. Отдел биологический. 1973. Т. 78. Вып. 3.
63. Фабри К. Э. О подражании у животных // Вопросы психологии. 1974. № 2.
64. Фабри К. Э. Орудийные действия животных. М., 1980.
65. Фабри К. Э. Игра у животных. М., 1985.
66. Фирсов Л. А. Память у антропоидов. Л., 1972.
67. Фирсов Л. А. Поведение антропоидов в природных условиях. Л., 1977.
68. Фосси Д. Гориллы в тумане. М., 1990.
69. Фресс П., Пиаже Ж. Экспериментальная психология. Вып. 1,2. М., 1966.
70. Фриш К. Из жизни пчел. М., 1966.
71. Хайнд Р. Поведение животных. М., 1975.
72. Шаллер Дж. Б. Год под знаком гориллы. М., 1968.
Приложение
Игры животных и игры детей (сравнительно-психологические аспекты)[72]72
Вопр. психологии. 1982. № 3. С. 26–34.
[Закрыть]
Игры животных уже давно служат объектами интенсивных зоопсихологических и этологических исследований, однако в изучении сравнительно-психологических аспектов игры на сегодняшний день в сущности мало что изменилось со времен известных работ Н. Н. Ладыгиной-Котс. Вместе с тем вопрос о возможностях (и необходимости) сопоставления игр детенышей животных и игр детей представляет, конечно, большой теоретический и практический интерес, в частности, для детской психологии и дошкольной педагогики.
В этом плане здесь приводятся некоторые выводы, вытекающие из разработанной нами концепции игры животных как развивающейся психической деятельности и предложенной нами классификации игр животных. Согласно этой концепции, игры животных представляют собой не особую категорию поведения, как принято считать, а основное содержание определенного периода онтогенеза – ювенильного (преадультного, игрового), свойственного только высшим позвоночным (птицам и млекопитающим). Иными словами, игра – это совокупность специфически преадуальных проявлений общего процесса развития поведения в онтогенезе животных, это – адуальное поведение в процессе его становления. По сравнению же с предшествующим, ранним постнатальным периодом игра составляет новое содержание поведения, определяющее дозревание первичных элементов поведения и их преобразование в поведение взрослых (половозрелых) животных.
При этом, как показали результаты приведенного нами 35-летнего исследования манипуляционного поведения разных видов млекопитающих, в ходе игры развиваются не целиком поведенческие акты взрослых животных, а составляющие их сенсомоторные компоненты. Эти компоненты, развитие которых началось еще в эмбриональном (пренатальном) периоде онтогенеза, подвергаются в игровом периоде глубоким функциональным изменениям, и лишь в качественно преобразованном виде они становятся основными частями «окончательного» (взрослого) поведения. Следовательно, имеет место не «просто» перерастание игровых действий во взрослые, а формирование из элементов этих действий качественно нового поведения взрослых животных. Этот процесс преобразования сенсомоторных компонентов поведения совершается на основе накопления фундаментального индивидуального опыта, чем определяется познавательная функция игры у животных и вообще значение игры в онтогенезе психики животных.
Упомянутые функциональные преобразования компонентов поведения соответствуют общим морфофункциональным преобразованиям и, так же как и те, носят характер расширения, усиления или смены функции. С точки зрения психологического анализа наибольший интерес представляют ниже рассматриваемые явления субституции (замещения объектов воздействия), поскольку этими преобразованиями устанавливаются наиболее существенные новые связи с компонентами окружающей среды, чем обусловливается качественное обогащение содержания психического отражения. Можно даже сказать, что в целом психическое содержание игровой активности, а тем самым развитие всей психической деятельности в ювенильном периоде онтогенеза определяются установлением молодым животным различных субституционных отношений и связей с компонентами среды. Их можно определить как «преадаптивно-компенсаторные» связи, замещающие, предваряющие и имитирующие жизненные ситуации и взаимоотношения взрослых животных. В этом смысле вся игровая активность представляет собой преадаптивную субституцию взрослого поведения.
Исходя из понимания игры как развивающейся психической деятельности, мы классифицировали формы игры у животных именно на основе характера устанавливаемых ими связей с компонентами среды, выделив ряд категорий игр. При их описании мы пользуемся следующими условными обозначениями: И – индивид; И(И) – индивид, замещающий естественного игрового партнера; О – биологически значимый объект; 0(0) – объект, замещающий биологически значимый объект; 0(И) – объект, замещающий игрового партнера; С – субстрат игровой активности. Стрелками обозначаются активно устанавливаемые играющими животными связи.
ОДИНОЧНЫЕ (ИНДИВИДУАЛЬНЫЕ) ИГРЫКАТЕГОРИЯ 1. Игры типа И→С. (Локомоционные игры; устанавливаются только непосредственные связи индивида с субстратом игровой активности.)
КАТЕГОРИЯ 2. Игры типа И→О. (Манипуляционные игры с пищей, гнездостроительным материалом и тому подобными биологически значимыми объектами; устанавливаются непосредственные связи индивида с объектом игры.)
КАТЕГОРИЯ 3. Игры типа И→О(О). (Устанавливаются связи, аналогичные связям в категории 2.)
КАТЕГОРИЯ 4. Игры типа И↔О(И). (Устанавливаются связи, аналогичные связям в категориях 2 и 3, но иногда встречаются также элементы имитации обратной связи.)
СОВМЕСТНЫЕ ИГРЫКАТЕГОРИЯМ. Игры типа И↔И. (Устанавливаются непосредственные обоюдные связи с игровыми партнерами.)
КАТЕГОРИЯ 6. Игры типа И↔И(И). (С замещающим игровым партнером – животным или человеком – устанавливаются связи, аналогичные связям в категории 5.)
КАТЕГОРИЯ 7. Игры типа И – О – И. (Соответствуют играм категории 2, но с объектом устанавливаются связи одновременно двумя или более партнерами.)
КАТЕГОРИЯ 8. Игры типа И = О = И. (Манипуляционные игры, при которых предмет, однако, не замещает биологически значимый объект или игрового партнера, а служит средством общения между партнерами; между последними при этом устанавливаются сложные, опосредствованные предметом, обобщенные связи.)
Разумеется, в конкретном поведении молодых животных приведенные категории встречаются часто одновременно в различных сочетаниях или переходят друг в друга. Например, совместные неманипуляционные игры, будучи по форме выполнения локомоторными, тут же в пределах тех же категорий 5 или 6, становятся по форме манипуляционными (точнее, локомоционно-манипуляционными), как только игровые партнеры вступают в физический контакт друг с другом.
Конечно, существенная разница состоит при этом в том, что, в отличие от «обычного» манипулирования предметами, манипуляционные движения направляются здесь не просто на физическое тело, а на активного индивида, на игрового партнера, отвечающего на эти движения также манипуляционными действиями, в результате чего между животными возникает взаимодействие в условиях общения. А это значит, что в пределах общей для всех категорий морфофункциональной формы появилось качественно новое психическое содержание, что и делает необходимым выделение специальных категорий 5 и 6. Если же индивида (игрового партнера) рассматривать как всего-навсего компонент среды, то выделение этих категорий делался излишним, и они целиком вольются в категорию 2. Не менее четко психическое содержание выступает в компенсаторных манипуляционных играх категорий 3 и 4. Таким образом, предлагаемая схема отражает прежде всего психические аспекты, психические векторы и связи игровой активности животных.
Отмеченные выше субституционные преобразования проявляются в разных категориях по-разному и в различной степени – в наибольшей они выражены в компенсаторных играх (категории 3, 4, 6). Однако, как уже говорилось, все игры являются в своей сущности субституционными, и поэтому игра, вне сомнения, представляет собой самое лабильное, что вообще существует в поведении животных. Здесь почти все может заменяться и замещаться, вся активность животного строится на компенсации, транспозиции, опосредованности воздействий (категория 8) и других субституционных проявлениях.
На игровом этапе онтогенеза самое главное для развивающегося животного – научиться устанавливать связи, «отработать» это умение, а лишь затем «уточнить» окончательные (биологически значимые) объекты воздействия и вовлекать их в сферу своей (теперь уже направленной) двигательной активности. Играя, молодое животное должно научиться устанавливать разнообразные связи с максимальным биологическим эффектом, но с наименьшей тратой сил и времени, да притом в постоянно меняющихся внешних условиях, в условиях постоянно возникающих ситуаций новизны. В этом и заключается значение игры для молодых животных.
Из изложенного вытекает, что игрой можно назвать лишь такую форму активности, которой присущи признаки субституции. Все компоненты ювенильного поведения, лишенные таких признаков (например, движения, выполняемые при еде), являются по своей природе персистентными компонентами раннего постнатального поведения. Эти компоненты претерпевают на ювенильном этапе онтогенеза под влиянием игровой активности определенные модификационные (но не субституционные!) изменения и в результате превращаются в элементы взрослого поведения животных без существенных качественных преобразований.
В итоге вырисовывается следующая картина. Первоначально устанавливаемые детенышем связи с компонентами среды (и соответственные формы психического отражения) являются хотя и элементарными, примитивными, но при этом непосредственно биологически эффективными и жизненно необходимыми. Установление этих связей (И – С, И – О, И = И) – это поведение «всерьез». То же самое имеет место при соответствующем установлении связей взрослым животным, только это уже зрелое, развитое поведение качественно более высокого уровня. Вклинивающаяся же между ними игровая активность молодых животных – это поведение «не всерьез», поскольку оно не дает непосредственного биологического эффекта (ввиду субституционального характера устанавливаемых связей).
Разумеется, наряду с игровыми животные устанавливают на ювенильном этапе развития также жизненно необходимые связи «всерьез», которые обеспечивают их коренные биологические потребности. Но ювенильный период тем и отличается, что наряду с такими устанавливаются непосредственно «бесполезные», связи, которые и определяют сущность этого периода. При этом самое важное состоит в том, что формирование взрослого поведения, поведения «всерьез», происходит не путем усложнения жизненно необходимых компонентов поведения молодого животного, например поедания (но не добывания!) пищи (эти компоненты только «дозревают»), а путем развертывания и совершенствования как раз биологически «бесполезных», «несерьезных», «пробных» – одним словом, субституционных игровых действий.
Взрослое поведение, следовательно, не «вырастает» прямо и непосредственно из форм раннего постнатального поведения; процесс прямолинейного развития прерывается здесь на ювенильной, игровой стадии, и после глубокой качественной перестройки разрозненные первоначальные элементы поведения в преобразованном, обогащенном, обновленном состоянии вновь группируются по прежним направлениям развития (И – О, И = И, И – О – И). В итоге взрослое поведение отличается значительно большей гибкостью, лабильностью, чем первоначальное постнатальное. Вот почему мы и называем игру развивающейся психической деятельностью.
Все это относится, разумеется, только к высшим позвоночным, и именно в этом кроется причина исключительной пластичности их поведения. У других же животных взрослое поведение действительно непосредственно «вырастает» из первичного постнатального поведения, которое формируется в раннем постэмбриональном онтогенезе на основе созревания врожденных компонентов поведения, врожденного узнавания и раннего опыта (первичного облигатного научения и элементов примитивного факультативного научения). И совсем иного рода закономерности развития поведения у животных, претерпевающих в онтогенезе метаморфозы (земноводные, насекомые и др.), когда уже личиночные формы ведут своего рода «взрослый» образ жизни (за исключением репродуктивной функции), который, однако, в корне отличается от подлинно взрослого образа жизни адультных животных (имаго). Таким образом, не приходится говорить о неких «универсальных» закономерностях развития поведения в онтогенезе животных.
К характеристике игровой активности следует добавить, что с помощью разработанной нами системы классификации элементов манипулирования удалось установить, что при переходе от раннего постнатального периода к ювенильному появление игровой активности приводит к подлинному скачку в моторной сфере: резко увеличивается число элементов манипулирования и число объектов манипулирования. Эти количественные изменения в обращении животных с предметами сопряжены с коренными качественными изменениями, находящими свое выражение в установлении принципиально новых связей с компонентами среды. Следовательно, увеличение количества элементарных двигательных компонентов поведения детеныша приводит к новому качеству психического отражения.
Важно также подчеркнуть, что весь процесс развития поведения (а в связи с ним и психического отражения) протекает у высших позвоночных в виде отрицания: первичные связи, установленные детенышем с компонентами окружающего мира в раннем постнатальном периоде, частично замещаются в ювенильном периоде более сложными, но временными и биологически непосредственно «бесполезными», субституционными игровыми связями, которые затем (у взрослых животных) также элиминируются и заменяются вновь связями исходного типа, но наполненными качественно новым содержанием. Эти индивидуальные связи, следовательно, гомологичны элементарным первичным связям, но вторично формируются уже на новом, более высоком уровне. (Повторные качественные изменения, как уже отмечалось, происходят и в пределах категорий 1, 2 и 5, хотя здесь и имеет место, казалось бы, «прямолинейное» развитие.)
Изложенное иллюстрирует рис. 52, изображающий соответствующие переходы с одного «этажа» онтогенеза на другой (цифры – номера категорий игр, остальные условные обозначения приведены выше).
Мы видим, таким образом, что у высших позвоночных онтогенез поведения и психики представляют собой в целом не плавный непрерывный процесс, а благодаря вклиниванию игрового периода процесс, прерываемый периодом отрицания первичного содержания. Подтверждается и правомерность предложенной нами периодизации онтогенеза психической деятельности животного с выделением особого, качественно отличного игрового периода, благодаря которому и возникает эта диалектическая прерывистость процесса развития психической деятельности в онтогенезе животных.
Рис. 52. Развитие форм игровой активности у млекопитающих (объяснение см. в тексте)
* * *
При сопоставлении игр животных с играми детей исследователь наталкивается на те же трудности, что и при сравнении поведения животных и человека вообще. Трудности эти возникают из-за необходимости всестороннего учета коренных, качественных отличий поведения человека от такового даже наиболее высокоорганизованных животных, например шимпанзе. Вместе с тем возможность и даже необходимость такого сравнения определяются тем, что поведение человека наряду с ведущими, социально обусловленными включает в себя и биологические, унаследованные от наших животных предков компоненты и признаки, которые являются до своей форме в такой же степени общими с таковыми высших животных, в какой у нас с ними общими являются строение и функции организма. Сюда относятся, в частности, биологические механизмы поведения (врожденные пусковые механизмы, процессы смещения активности, запечатления и др.), определяющие во многом общую с животными форму протекания ряда важных поведенческих актов.
Основную предпосылку научно достоверного сопоставления поведения человека и животных мы видим в том, что при всех без исключения сравнительно-психологических исследованиях необходимо прежде всего исходить из четкого различия формы и содержания поведения. Содержание поведения человека всегда отличается качественно от такового животных, причем эти специфически человеческие признаки его поведения возникли в результате антропогенеза вместе с зарождением трудовой деятельности, членораздельной речи и общества, в то время как поведение животных осталось всецело биологически детерминированным, никогда и ни в одном случае не выходило за пределы биологических закономерностей, чем и определяется чисто биологическое содержание этого поведения. Поэтому содержание поведения животных и человека принципиально несопоставимо, точнее сказать – здесь возможно только сравнительное выявление различий.
Другое дело – форма человеческого поведения, которая в большинстве случаев, правда, также претерпела в ходе исторического развития социально обусловленные качественные изменения и в результате приобрела специфически человеческие черты, но в отдельных случаях сохранила в большей или меньшей степени животнообразный вид. Вот здесь и открывается плодотворное поле деятельности для сравнительной психологии, для выявления генетически обусловленных признаков сходства или даже общности в поведении животных и людей. Иными словами, если не считать некоторых примитивных поведенческих актов, сравнительно-психологический поиск общих для человека и животных признаков поведения (или признаков гомологического сходства) возможен только в отношении форм поведения, а также первичных сенсомоторных компонентов биологических механизмов поведения, но не его содержания.
