Текст книги "Допрос безутешной вдовы"
Автор книги: Кунио Каминаси
Жанр:
Полицейские детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)
Я подошел поближе. Гости по очереди представились, и оказалось, что Наташину радость зовут Олегом Валерьевичем (что все-таки за дурацкая привычка у русских при представлении не называть фамилию! Что мне с их отчеством делать?!) и что он преподает сравнительное литературоведение в славном РГГУ. Понятное дело, на сэнсэйскую зарплату, пусть даже и на эргэгэушную, ни такого пиджака, ни таких очков себе не справишь. Значит, без вопросов ясно, что человек регулярно выезжает и во время этих выездов зарабатывает себе и на пиджаки с очками, и, видимо, все на тот же «Кензо», потому как соответствующего кольца на безымянном пальце как правой, так и левой руки у товарища не наблюдается. Остается только поинтересоваться, что себе думает беспечный Хидео Китадзима – и думает ли вообще.
После двухминутной беседы мы распрощались: Ганин и мужики покатили груженные поклажей тележки к лифту, женщины потопали за ними налегке, а мы с капитаншей Мураками пошли к стоянке пешком. Напоследок я не удержался, чтобы не взглянуть на Наташу, загадав, однако, что если в тот момент, как я посмотрю ей вслед, у нее на талии будет лежать рука Олега Валерьевича, то я должен буду сделать все, чтобы сразу же по окончании этой их дурацкой конференции духу его на нашем Хоккайдо не было бы никогда.
Я скосил глаза вслед уплывающим русским уточкам: талия Наташи была, слава богу, свободна, а объект моей дуэльной ненависти спокойно катил перед собой тележку обеими руками и о чем-то – видимо, о сугубо компаративистском – беседовал с толкавшим параллельно другую тележку Ганиным. Я окинул критическим взором гигантские по японским меркам зады иркутско-новосибирских филоло-гинь, в последний раз – за сегодняшний день, разумеется, – полюбовался на их русско-японскую антиподшу с оригинальным и неповторимым именем и вернулся и мыслями, и телом к несколько затосковавший от моего демонстративно формального к ней внимания Аюми Мураками.
– Ну, рассказывайте, Мураками-сан, с чем прибыли? – обратился я к ниигатскому капитану, едва воткнул ключ в замок зажигания пижонского «крауна».
– Шикарно вы здесь, на Хоккайдо, ездите! – демонстративно не заметила мой вопрос Мураками.
– Да вы не думайте, что мы все на таких вот «тойотах» тут гоняем, – успокоил я ее, слегка задетый ее невниманием. – Это только для таких гостей, как вы…
– Чем же я так отличилась? – хихикнула явно не страдающая отсутствием юмора Аюми.
– А вот об этом я как раз вас и спрашиваю, – повторил я свой заход, одновременно расплачиваясь на выезде со стоянки. – Хотелось бы узнать именно об этом…
– До города далеко? – Она вновь проигнорировала мой неусыпный интерес.
– Сорок километров. – Я вырулил на дорогу к скоростной. – А до вашей гостиницы все пятьдесят.
– Это дело на вас? – Мураками скосила на меня свои колючие глазки. – Да?
– «Это» дело? – Я прикинулся… тьфу ты, опять забыл кем… вернее, чем… Как там Ганин учит: кабелем? трубой? тросом?
– Да, «это» дело, – серьезно произнесла она. – Дело Ирины Катаямы, которая сегодня утром прибыла к вам в Отару. Вы ведь знаете такую? Вас ведь не зря Такуя зовут?
– Вы где так словами жонглировать научились? – без всякого лицемерия поинтересовался я у нее. Недавний пируэт с овцой меня очень даже порадовал.
– Ну уж, понятное дело, не в полицейской академии… – громко хмыкнула она.
– А чем вам академия наша не угодила? – слегка обиделся я за свою альма-матер.
– Я в токийской академии не училась, – отрезала Аюми. – Только курсы шестимесячные в Осаке прошла.
– Значит, университет у вас по другой специальности?
– Русская литература, – сказала она.
– Чувствуется. Та же Осака?
– Токио.
– Университет?
– Иностранных языков.
– А-а… Вон что! – Ну надо же сколько за один день совпадений! – Такие товарищи, как Инагаки и Хасегава, не с вами учились?
– Двумя курсами ниже, – ответила она и расплылась в широкой улыбке, обнажив мелкие острые зубки, удивительно гармонично сочетающиеся с такими же малюсенькими глазками.
– Значит, знаете их? – Я притормозил на въезде на хайвей, чтобы получить из автомата проездной талон.
– Да, я им подарочки везу! – Продолжая лукаво улыбаться, она повернулась и взглядом указала мне на свой баульчик, который я положил на заднее сиденье.
– Да? Правда? А я им тоже подарочки купил! – радостно сообщил я ей, и мы дружно рассмеялись, без слов поняв, что подарочки эти у нас у обоих идентичные.
Под колесами нашего фешенебельного «крауна» зашелестел бетон, и автомобиль бесстрашно врезался в беспроглядный мрак прохладного октябрьского вечера, рассекая его своим длинным серебристым телом и острыми золотыми лучами мощных фар.
– Так вы что, ради поздравлений Инагаки с Хасегавой приехали? – Я попытался вернуть разговор из ассенизационного в профессиональное русло. – Или все-таки не только ради этого?
– Разумеется, не только. – Мураками перестала смеяться.
– Так что?…
– Вы эту Ирину допрашивали? – Из полумрака салона на меня посмотрели два белых колечка с черными серединками.
– Не допрашивал, а беседовал с ней. – Я решил с самого начала правильно расставлять все акценты и ударения.
– Да, конечно, беседовали…
– Именно беседовал.
– И как она вам?
– Вы знаете, – осекся я, – Мураками-сан, там, в аэропорту, мой друг Ганин был. Вот ему пристало мне такие вопросы задавать. А вам… Как-то, знаете…
– А чем вам мой вопрос не понравился, Минамото-сан? – Железная Аюми, судя по всему, относилась к разряду тех женщин в брюках, которые уверены в том, что раз они именно в штанах, а не в юбках, им трава не расти и море по колено…
– Ну она же объективно привлекательная девушка…
– Женщина, – въедливо поправила меня Мураками.
– Что «женщина»? – недопонял я.
– Она же замужем! – пояснила строгая капитанша.
– А-а, вы в этом смысле…
– А в каком еще смысле может быть «женщина»? – Она опять направила на меня свои жемчужные колечки.
– Да ни в каком! – Мне надоела эта словесная перепалка. – Пусть будет по-вашему: женщина.
– Так оно лучше, – брякнула она и отвернулась. Судя по всем этим лингвистическим ужимкам и прыжкам и несмотря на соответствующий капитанскому чину возраст (если она на два года старше наших «китайских» чистоплюев, значит, ей за тридцать), она в своей довольно-таки логичной системе дефлорационных координат все еще относила себя к категории девушек.
– Недоговаривает она, конечно, много… – начал я.
– Недоговаривает? – Аюми опять повернулась ко мне.
– Ну, например, у нее билет на паром и на нее, и на машину туда и обратно, причем обратно – уже в среду.
– Да, это мы знаем, – почти шепотом произнесла Мураками. – И что она здесь недоговаривает?
– А то, что билет у нее обратный на среду, а мне она побожилась, что в Саппоро пробудет две недели.
– А вот это уже новость… – задумчиво отреагировала на мое сообщение железная капитанша.
– Если она не врет, разумеется, – попытался успокоить ее я. – Хотя я чувствую, что не врет.
– Жить она будет в «Гранд-отеле»?
– Да, там же, где и вы, – ответил я.
– Броня есть?
– На вас? Какой вопрос?! – возмутился я.
– Спасибо… – Она опять перешла на бурчание. – На нее, конечно! На нее броня есть? Вы проверяли?
– Я лично нет, но ребята должны были проверить. Если бы брони не было, я бы уже знал.
– Понятно! Это уже Саппоро? – Она постучала костяшками тонких, детских пальчиков по своему окну, за которым радостной радугой разливался разноцветный неон игротек и дискотек.
– Нет, это пока Энива, – ответил я.
– Вы про мужа у нее что-нибудь спрашивали? – Мой ответ ее явно разочаровал.
– Спрашивал.
– И что она?
– Формально – ничего. Обычная японская жена.
– Что значит «обычная японская жена»? – Этот ее вопрос еще более утвердил меня в мысли о том, что к категории «женщин» Мураками-сан, точнее тогда – Мураками-чан, не относится.
– То, что у мужа – бизнес, он кормилец, и где он деньги берет, чтобы ей на прокорм давать, ее не интересует.
– Понятно.
– А мне нет. – Пора было кончать этот цирк.
– Что вам непонятно? – поинтересовалась она.
– Давайте-ка, господин капитан, кончайте темнить – за вас это вон природа успешно делает. – Я мотнул подбородком в сторону вечной тьмы по левую от нас сторону. – Расскажите-ка мне лучше, что вы знаете о ее муже и что вообще вся эта история с рулоном якобы мусора может значить. А то мы все про Инагаки с Хасегавой да их сортирное приключение… Дело прошлое, а Ирина наша – самая что ни на есть настоящая…
– Хорошо, – неожиданно покорно согласилась она. – Я вам все в общих чертах расскажу, и вы, если что уточнить захотите, спрашивайте, пожалуйста, потому как я чувствую, что нам вместе поработать все-таки придется. Понятно?
– Чего ж не понять! Я сам во всем ясность предпочитаю… – негромко признался я.
– Ну вот и славно… Значит, Ирина эта появилась на нашем горизонте в девяносто восьмом.
– Они так давно женаты? – удивился я.
– Нет, поженились они в двухтысячном. А в девяносто восьмом ее нынешний муж Катаяма Ато в первый раз привез ее с Сахалина в Ниигату как гостью. То есть по гостевой визе.
– На три месяца, значит?
– Правильно, на три месяца. Собственно, поэтому мы с ней и познакомились.
– Почему «поэтому»?
– Виза у нее была на три месяца – до конца августа. Мы тогда про нее слыхом не слыхивали, а тут в октябре уже звонок из иммиграционной службы: так, мол, и так, по нашей линии гражданка Российской Федерации Ирина Петренко…
– Петренко?
– Да, ее девичья фамилия Петренко.
– Украинка? – Я поспешил проявить соответствующие этнолого-лингвистические познания.
– Да нет, она русская. У них там, знаете, в советское время намешалось всего… У них там и какой-нибудь Георгадзе – русский, и Иванов – якут… Короче говоря, она, конечно, русская…
– Ну пускай будет русская, – согласился я и восстановил в своем воображении облик сегодняшней дневной красавицы, которая, как оказалась, до перехода в муракамовскую категорию «женщин» носила банальнейшую украинскую фамилию. Осталось только у Ганина узнать девичью фамилию сексапильной Наташи Китадзимы… Не дай бог, какая-нибудь Горшкова или Пирожкова окажется!…
– Так вот… Иммиграция нам звонит и говорит, что эта самая Петренко до сих пор пределы Японии не покинула.
– Такое вот начало было, да?
– Да. Мы ее, конечно, разыскали быстро: она и не думала прятаться, просто жила у этого Катаямы…
– Как женщина? – не удержался и съязвил я.
– Разумеется. Вы же ее видели! – не в бровь, а в глаз выстрелила рассудительная Аюми.
– Видел-видел… – Я не стал признаваться проницательной капитанше, что продолжаю видеть эту Ирину именно в этот самый момент.
– И Катаяме завидуете?
– А то… – каламбурно вздохнул я.
– Да, его именно Ато и зовут, – бесстрастным эхом отреагировала на мою хохму Мураками. – Вот. Скандала не было. Он за нее заплатил по суду положенный штраф, она уехала к себе на Сахалин, а ваш этот самый Ато зачастил туда же. По десять – двенадцать раз в год туда плавал.
– У него автомобильный бизнес. Чего в этом странного? – Я скромно попытался защитить от агрессивных нападок противоположного пола неведомого мне торговца подержанными «тачками».
– Ничего странного… – согласилась со мной Мураками. – Тем более вы же ее видели…
– И? – Я кивнул вперед, где за лобовым стеклом сплошная тьма стала постепенно разбавляться радужным молоком большого города. – Саппоро вон уже…
– Так вот, у них этот… Как это обычно принято называть, «роман», что ли?…
– Роман – можно. Или повесть. У кого как, Мураками-сан, – улыбнулся я. – На худой, извините опять же за каламбур, конец, может быть и скромный рассказ, в духе, скажем, Антона Чехова… Большой, кстати, был специалист по, как вы их называете, «женщинам»!…
– Чехов – отличный писатель! – Она достойно выдержала удар, – Значит, будет «роман»…
– И что их роман?
– Закрутилось все, завертелось, и два года назад он ее снова по гостевой визе выписал…
– На три месяца опять?
– Формально – да. Наша иммиграция больше не разрешает. У нас же с ними до сих пор мирного договора нет…
– Я в курсе, Мураками-сан. – Мне ужасно захотелось обращаться к ней не с официальным «сан», а с детским и дружески теплым «чан», потому что, несмотря на то, что брюки на ней были не в пример Ирининым широченными, а ноги под ними – короткими и кривыми, она мне начинала определенно нравиться: не как «женщина», конечно, но как рассудительный и проницательный партнер.
– Короче, они расписались и стали мужем и женой.
– Где расписались? В нашем ЗАГСе?
– Нет, у вас в Саппоро, в российском генконсульстве.
– Что, сюда специально прилетали?
– Не прилетали, а так же, как она сегодня, приплывали. Точно так же, как туристы, с машиной…
– Проверим, – пробормотал я.
– Да мы уже давно проверили… – хмыкнула умненькая Аюми. – Консульство по телефону подтвердило. Осталось только получить бумаги. Вернее, копии бумаг.
– Зачем? – Затем, Минамото-сан, зачем я здесь…
– А зачем вы здесь? – Я решил вернуть ее к началу нашего разговора, поскольку впереди замаячил наш съезд со скоростной в центр Саппоро, где Мураками-чан ждал уютный номер в не менее престижном, чем мой казенный «краун», «Гранд-отеле».
– Затем, что Ато Катаяма пропал, – рубанула она.
– Как – пропал? – с наигранным безразличием поинтересовался я.
– Его нет нигде.
– Нигде?
– Ни дома, ни на работе.
– Иммиграцию беспокоили?
– Конечно. Ни через один из погранпунктов Японии он не проходил.
– Родственники?
– Родственники есть. И в Ниигате, и в Токио, и еще много где. Он сам вообще-то из Аомори…
– И что они?
– Ни у кого из них его нет. Всех обзвонили. – Она сокрушенно покачала своей бесформенной головой.
– Когда поиски начали? Сегодня?
– Официально сегодня, разумеется, после сигнала из Отару. Но до этого были и другие сигналы – от соседей, родни опять же…
– Что за сигналы?
– Они где-то уже больше года скандалят постоянно.
– Родственники?
– Нет, Ирина с Ато.
– Раз сигналы от соседей, значит, скандалят громко?
– Да, женщина эта – сильная и дерзкая, в отличие от наших женщин терпеть несправедливость или даже насилие со стороны мужчины она не будет.
– А со стороны мужа?
– В данном случае муж и мужчина – один и тот же человек, – железным феминистическим тоном констатировала она.
– Вы уверены, Мураками-сан?
– Уверена, – нетвердым голосом пролепетала она. – А что, у вас есть какая-то другая информация?
– Да нет у меня никакой информации – ни той, ни другой, ни третьей, – успокоил я ее. – Это у вас вон сколько этой самой информации! А у меня – одни только наблюдения…
– Тоже вещь необходимая…
– Да, но менее полезная в нашей работе…
– Так вы считаете, что у нее есть любовник? – За окнами уже вовсю сияли саппоровские улицы, и теперь умненькие, проницательные глазенки ниигатской капитанши уже не выглядели белыми колечками, а стреляли в меня своими черными блестящими зрачками.
– Я считаю?! – взорвался я. – Да я ее сегодня первый раз в жизни увидел! Это вы из Ниигаты! Это вы ее там пасли! Вот вам и считать! Что вы меня-то спрашиваете?
– У нас давно такое подозрение есть, но никогда ни с каким другим мужчиной мы ее не видели.
– «Наружка» была за ней?
– Бог с вами, какая «наружка»! – всплеснула она руками. – На ней же нет ничего! Ни один начальник приказа на «наружку» не отдаст.
– Как же вы?…
– Да вот так, в свободное от работы время… – не дала она договорить мне. – Создали группу и по очереди пасли… Не постоянно, конечно, но по нескольку часов в сутки… Как сверхурочные…
– И?
– Ничего, вернее, никого! Только скандалы с Ато…
– А из-за чего скандалы?
– Кричали они друг на друга громко, так что соседи слышали все эти их пререкания прекрасно…
– Что же они слышали?
– Да много чего, но все всегда сводилось к одному: она отказывалась быть его женщиной.
– В прямом смысле?
– Да, в прямом, в физическом. Скандалы обычно начинались поздно вечером, то есть когда… – Она стыдливо замялась.
– То есть когда порядочной японской жене положено быть женщиной, да? – довысказал я за нее очевидную вещь.
– Да… – Она согласилась с моей трактовкой событий. – А Ирина, судя по показаниям соседей, эту обязанность выполнять отказывалась.
– А как она причину объясняла?
– Ну орала она на него по-русски, в японском она не очень, все-таки только два года здесь… Он тоже ей по-русски отвечал, по-другому она бы не поняла… У него, кстати, неплохой русский, практически свободный…
– Как же вы там в их скандалах разбирались?
– Как, как! Меня в основном вечерами слушать посылали, с телескопическим микрофоном часами в машине торчала. Я все-таки два года в Москве, в РГГУ, в аспирантуре отучилась, перед полицейскими курсами. – Она тяжело вздохнула. – А у ребят у всех семьи, им вечерами домой надо было…
– И что же вы там наслушали?
– Термины в основном зоологические были. И еще немножко анатомических…
– Зоологические – это «козел», да?
– Конечно, на что русские еще способны! Он почти всегда был у нее козлом и бегемотом… Он полный довольно… А она у него сукой и змеей – тут тоже выбор небогатый…
– Про анатомию рассказывать будете? – не без ехидства поинтересовался я.
– Ну, у нее претензии к размеру были… – усмехнулась она, – и скорости процесса…
– Что, медленно все у них происходило, что ли?
– Да нет, она его как раз в обратном обвиняла…
– А к ней у него что было в этом плане?
– А он кричал, что ее, кроме денег и секса, ничего не интересует, поэтому гнездышко у нее открыто не только для его птички, а для всех желающих…
– Так что, версия с любовником действительно имеет место быть? Этот Ато что-то знает про нее? И про него тоже?
– Его не спросишь пока, его нет нигде, – напомнила мне Мураками. – А что до любовника, то если предположить, что эта Ирина сбросила в море труп своего мужа, а как я вам уже сказала, он у нее мужчина довольно крупный…
– И у нее при этом имеются претензии к размеру? – усмехнулся я. – Не вяжется что-то…
– То получается, что, – она спокойно проглотила мою анатомическую ремарку, – чтобы плотно упаковать тело и погрузить его в багажник, ей нужен был помощник…
– Логично, все логично, если только…
– Что «если»?
– Если вы правы и в море она действительно сбросила мужа… Как мы с вами это докажем, если она сама во всем не признается? Что мы ей конкретно можем предъявить?
– Ничего… – опустошенно констатировала Мураками. – То, что его нет нигде, безусловно еще не доказывает, что она его убила, вывезла из Ниигаты и скинула в море.
– Не доказывает, Мураками-сан, – согласился я. – И вообще нечего нам пока так привязываться к версии убийства. Я чувствую, что она весьма непродуктивная.
– Я за ней, Минамото-сан, год хожу! Понимаете? Год! И я знаю, на что она способна!
– Да откуда вы знаете, на что она может быть способна? – Я попытался урезонить начавшую было расходиться не на шутку капитаншу. – Все, что у вас есть, как я понимаю, в чистом виде «бытовуха», из которой серьезного дела не сошьешь.
– Надо сшить! – Аюми рубанула перед собой воздух ребром маленькой, детской ладошки, которую меня неудержно потянуло по-дружески пожать.
Глава 4
Мы расстались с решительной и беспощадной Мураками возле регистрационной стойки «Гранд-отеля», предварительно наведя справки у приклеившегося к потертому плюшевому креслу в гостиничном лобби и пугливо прятавшегося за замусоленной газетой невзрачного сержанта из нашей «наружки» об Ирине Катаяме, которая, как оказалось, прибыла незадолго до нас и заселилась в номер 816. Бойкая Аюми получила у администратора ключ от номера 812 с брелком в виде гигантской, размером с ее кулачок, деревянной груши, демонстративно не пожелавшей влезать в карман разухабистых темно-коричневых штанов – видимо, единственного вида верхней одежды, способного надежно прикрывать ее короткие и корявые нижние конечности. Я же не стал делать никаких попыток сопроводить самостоятельную даму из Ниигаты до номера, так как, во-вторых, баульчик ее особой тяжестью не отличался, а во-первых, исходящие от капитанши агрессивные феминистические флюиды подсказывали мне, что в моей физической помощи, как и в любой другой, она не нуждается. Она сказала, что через сорок минут подойдет в управление, чтобы «поздравить» своих младших университетских товарищей с «пахучей годовщиной», я же, оставив «краун» на гостиничной стоянке, потопал прямиком на работу, поскольку идти было всего два квартала.
Было уже почти семь, но управление все еще копошилось и шевелилось огромным муравейником. Я иногда, когда мозги мои не загружены иной, более интеллектуальной работой, задумываюсь (мой друг Ганин не преминул бы выразиться поизящнее: «Иногда я часто думаю…»), что было бы, если бы вся эта возня за столами и беготня по этажам на пару часов замерла, если, скажем, в семь часов понедельничного вечера здесь никого бы уже не было, как, например, в окружающих здание управления компаниях, фирмах и учреждениях. Земля перестала бы крутиться или нет – если не вокруг монументального Солнца, то по крайней мере вокруг своей осиной оси? Тот же Ганин в случае таких вот моих виртуальных изысканий, которыми я имею глупость с ним время от времени делиться, всегда вспоминает-напевает дурацкую советскую песенку, где лирический герой – самоуверенный эгоцентрист и самовлюбленный пижон без страха и упрека – заливается: «А без меня, а без меня река бы току не давала» и что-то в таком же оптимистическом духе, включая наглый рефрен, что все вообще бы здесь рухнуло, «когда бы не было меня», то бишь его, золотого-бриллиантового. Ганину особенно нравятся в этой картине слова о том, что «без меня», то есть без него, «здесь ничего бы не стояло». Но при этом записной скабрезник Ганин уверяет, что вообще-то как раз эти слова «здесь ничего бы не стояло, когда бы не было меня» должна петь женщина, а не мужчина, потому как если их, как и всю эту песнь песней, поет мужик, то это не про него, Ганина – гетеросексуала по природе и мачо по натуре, и он разделять авторскую позицию в данном вопросе не намерен ни под каким идейно-эстетическим соусом.
Ну да бог с ними – и с рекой, то дающей, то не дающей (ток, я имею в виду), и с физиологом Ганиным, вопрошающим: «Кто он такой, этот Ток?» У меня же всегда на душе становится как-то неуютно и прохладно, стоит мне представить наши комнаты, коридоры и лифты пустыми и спокойными. Если все это шуршание и шелестение прекратится, то, я уверен, если небо и не рухнет на землю, то трава уж точно расти не будет и, следовательно, коню не на чем будет валяться. Нам, на Хоккайдо, конечно, полегче сейчас, чем токийским или осакским ребятам, крутящимся безумными белками в ненавистных колесах за ту же зарплату. Хотя остров у нас огромный – все-таки второй после Хонсю, народишку здесь проживает всего пять миллионов, и это из почти ста тридцати всего японского населения. Более того, чуть меньше половины хоккайдцев кучкуются в Саппоро и налипших на него где-то доброкачественными, где-то злокачественными опухолями пригородах, как вон та же сегодняшняя сонная Энива, соединяющая Саппоро с Читосэ, но сама по себе никакой ценности не представляющая.
Когда десять лет назад лопнул-хлопнул мыльный пузырь нашей хваленой экономики, экологически и демографически везучие хоккайдцы сильно пострадали финансово. Остров еще с 1860-х, когда сюда с юга прибыли первые колонизационные отряды, был для остальной Японии страшно тяжелой бюджетной обузой. Но до начала 1990-х деньги из Токио исправно вбухивались в так называемое «освоение» Хоккайдо огромные. Можно сказать, что весь трудолюбивый Хонсю пыхтел-потел над изготовлением лучших в мире машин, станков и телевизоров только для того, чтобы любимый Хоккайдо спал спокойно, и видел сны, и зеленел по весне, и золотел по осени.
А теперь весь этот парадиз закончился: уже который год Токио скуп на дотации; что ни день, то разоряется десяток-другой хоккайдских компаний, живших до этого исключительно на донорские подачки с Хонсю; народ беднеет на глазах, и многим становится страшновато за свое будущее – как в криминальном, так и в финансовом плане. В криминальном – преступность растет как снежный ком, катящийся под воздействием неумолимой Ньютоновой силы по склону нашей главной хоккайдской достопримечательности – спящего вулкана Сёвасиндзан, близнеца Фудзиямы. Когда нашим согражданам не надо было беспокоиться о завтрашнем дне, все чинно улыбались, кланялись и бросали окурки в урны. Теперь же не до точности попадания окурками в эти самые урны, которых вдобавок почему-то стало намного меньше. Теперь народец, которому по-прежнему хочется не просто кушать, но кушать сытно и вкусно, и которому глубоко безразлично, чего такого «мыльного» лопнуло в нашей экономике, ворует все подряд. Кражи и вооруженные налеты на дежурные магазинчики и банковские автоматы участились до такой степени, что начальству пришлось создавать круглосуточный штаб по контролю над ростом уличного бандитизма. Причем ладно это безмозглая молодежь забавлялась бы – побалуются ребятки пяток лет, потом столько же отсидят и в конце концов угомонятся и шелковыми будут – хоть пояса для кимоно из них шей. Ан нет, и сорока-, и пятидесятилетние мужики, потерявшие работу, а вместе с ней любовь и уважение своих домашних, напяливают на свои глупые физиономии хирургические марлевые маски или те же черные ажурные чулки, зажимают в нетвердом кулаке мясницкий нож или китайский пластмассовый муляж пистолета и идут выбивать из тщедушных ночных продавщиц круглосуточных магазинов несущественную мелочь.
Действительно, магазинные кражи и даже взломы банковских автоматов особых барышей не приносят, да и разыскать этих незадачливых «десперадо» особого труда для нас не составляет: везде же видеокамеры установлены, да еще и по нескольку штук, так что марля и колготки спасают их далеко не всегда. Надежнее и во сто крат прибыльнее спокойненько укокошить кормильца или кормилицу ради получения страховки. В лучшие годы страховые компании, специализирующиеся на так называемом «страховании жизни», у нас процветали: оставаясь по сути своей вампирами-кровососами, они, выпендриваясь друг перед другом, устанавливали высоченные потолки страховок на случай, скажем, «досрочного ухода из жизни» – предлагали по тридцать-пятьдесят миллионов иен, то есть до полумиллиона долларов. И раньше это для них было абсолютно безопасно, потому как эффективная, по самоуверенным, точнее – самоуспокаивающим, утверждениям наших бесчисленных премьеров, экономика обеспечивала народу сытую и размеренную жизнь, «досрочно» расставаться с которой как-то никому не хотелось, так что все эти бессчетные миллионы оставались на бумаге и в карманах дракул-страховщиков.
Но те сладкие времена ушли – ох как не хочется говорить: безвозвратно! – и нынче многие местные женушки смотрят на своих мужей как на источник дохода в прямом, физическом смысле. Беззаботный Ганин все время шутит по этому поводу: дескать, «могу продать свое здоровье, но лучше мужнино продать». Вот они и продают то, что продать «лучше»: в дело идут и мышьяк, и стрихнин – росла бы у нас цикута, и цикуту бы использовали… Вся эта женская любовь в момент улетучивается, стоит главе семейства потерять работу и перестать приносить домой в клювике. И где те пуленепробиваемые клятвы у наших синтоистских и буддистских аналоев в любви и покорности?! Обещанная «любовь до гроба» им, гробом, и заканчивается. Доказать же то, что любезная супруга помогла своему не менее любезному мужу, как Ганин обожает выражаться, «сыграть в телевизор» (потому что практически каждый такой случай потом неделями мусолят охочие до чужой крови телевизионщики, невольно давая полезные инструкции будущим мужеубийцам), для нас из года в год становится все труднее и труднее. А если мы всем управлением будем дружно, подобно миллионам наших цивильных, но, как я только что заметил, не всегда цивилизованных сограждан, ровно в шесть оставлять рабочие места и покидать свой муравейник, солнца и светила точно остановятся, и нас всех спалит тогда жестокий и беспощадный «жар тела».
Первым делом я заглянул в китайский отдел: столы Ина-гаки и Хасегавы пустовали, на них ничего примечательного, кроме банальных компьютеров и стопок бумаг, не было, и я поспешил под всеобщее хихиканье выложить коричневое содержимое своего отарского пакетика. Затем я прошел к себе, отзвонил Ивахаре и сказал ему, что, если завтра от них кто-нибудь по делам – или без дела, такое у нас иногда бывает – будет в Саппоро, он сможет забрать «краун» на «гранд-отельской парковке». После этого я подошел к Нисио: старик с кем-то разговаривал по телефону, хитрые глаза его источали елей, а из мудрых уст вытекал мед комплиментов и традиционных шуточек. Полковник кивнул мне на кресло перед столом, и не успел я усесться в него, как он уже осторожно уложил трубку на аппарат и пристально посмотрел на меня:
– Ну как тебе, Такуя, капитан Мураками?
– Да ничего, Нисио-сан. – Меня голыми руками не возьмешь и палец мне в рот не положишь. – Нормальный мужик…
– Да? – спокойно переспросил давно привыкший к достойному отпору с моей стороны Нисио.
– Да, думаю, сработаемся, – продолжил я в том же ключе. – Проблем не предвижу…
– А что, ты полагаешь, работа все-таки будет?
– У них в Ниигате, как она… он мне сказал, есть подозрения, что во взаимоотношениях этой Ирины со своим мужем не все в порядке. Поэтому понял, к сигналу о свертке они отнеслись более чем серьезно. Так что по крайней мере пару дней потрудимся.
– А что она… он про этого ее Катаяму говорит? – Нисио ничтоже сумняшеся подхватил навязанные мною правила игры.
– Автомобильный делец, возит наши старые машины на Сахалин, там продает, имеет навар…
– Обычное, значит, дело?
– Обычное.
– К чему можно прицепиться?
– Только к обратному билету.
– Как она сама объясняет эту неувязку? – Тут Нисио неожиданно промахнулся в нашем взаимном пикировании.
– Он или она? – Я не собирался прекращать, как это называет Ганин, «стебать» полковника.
– Ирина, – опять достойно проглотил мою эскападу Нисио и вернулся в начальное русло.
– Я ее пока этим вопросом не порадовал.
– Когда ты это сделаешь?
– Не решил еще. Посмотрим, что она будет сегодня вечером делать. Не может же такая женщина в одиночку проводить понедельничный вечер, тем более в большом городе.
– Полагаешь, будут контакты?
– Чувствую…
– Хорошо. Я побуду тут до девяти, потом поеду домой, – кашлянул Нисио. – У тебя какие планы?
– Подожду тоже пару часов. Мураками должна… должен подойти. Он, оказывается…
Сообщить Нисио о том, что Аюми училась в одном университете с нашими утонченными юбилярами Инагаки и Хасегавой, я не успел: как это обычно бывает, на самом интересном месте в разговор вмешался мой сотовый, из которого раздался уже слышанный недавно вопрос:
– Минамото-сан?
– Что, руку поднять, Мураками-сан?