Текст книги "Допрос безутешной вдовы"

Автор книги: Кунио Каминаси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)

– Конечно, – подтвердил мои догадки Нисио. – Во всех трех отделениях – в Москве, в Хабаровске и на Сахалине – с них можно без проблем свои японские деньги получить.

– Все?

– Теперь вроде все. – Нисио еще громко кашлянул мне в ухо. – Ты там ивахарскими ребятами обойдешься или тебе подкрепление, прислать?

– Думаю, обойдусь, Нисио-сан! – Я нажал кнопку отбоя аккурат в тот момент, когда Ганин завел «галант» в сумеречное чрево левиафаноподобной «майкаловской» стоянки.

– Как стемнеет, будем брать, – брякнул он, вглядываясь в паркинговый полумрак в поисках свободного места.

– Знать бы только кого, Ганин, – лицемерно отреагировал я на его очередную цитату.

– Если уж даже я знаю, то ты-то и подавно, Такуя! – Ганин не может и дня прожить, не напомнив мне о том, что его ни на мякине, ни на мякише не проведешь. – Не набивай себе цену, а лучше подумай, как жить дальше, лицемерный ты наш!

– Дальше? Дальше, Ганин, раз ты говоришь про «жить», пошли искать женщину!

– Линду Хант твою, что ли? – брезгливо поморщился главный эстет и закоренелый женолюб всей федеративной России и императорской Японии Ганин.

– Линда Хант, как я, Ганин, полагаю, – теоретически, разумеется, чисто умозрительно – девушка. Я же говорю о настоящей женщине – молодой, красивой, полной сил и энергии…

– … достаточных для того, чтобы без посторонней помощи вытащить из багажника труп собственноручно убиенного супруга и выкинуть его за борт белоснежного лайнера, – быстренько подхватил и окончательно сформулировал мою мудрую мысль догадливый сэнсэй.

– Именно так, Ганин! Найдем эту женщину, найдем и девушку нашу, – пообещал я ему. – Черешня от вишни далеко не падает!

Мы вышли из пахнущей автомобильными выхлопами и прорезиненным бетоном пещеры на свет божий – прямо на второй этаж залитого светом торгового зала супермаркета в левом крыле комплекса. Не добрались мы и до его середины, как впереди послышался вой сирен – то ли пожарных, то ли «скорой».

– Это «з-з-з» неспроста, – серьезно заметил Ганин, и мы синхронно кинулись вперед.

Преодолеть карьером и галопом более чем километровую длину заполненного праздным народцем торгового центра оказалось для нас не так-то просто, благо из-за наших с Ганиным габаритов нам приходилось то и дело останавливаться и извиняться перед задетыми нашим широкоплечим сиамским тандемом ротозеями. Чем ближе мы подбирались к северному концу широкого коридора, нанизавшего на себя бесчисленные бутики и кофейни, тем беспокойней становилась аура пространства. Когда мы потной рысью выскочили на пандус под навесом, соединяющий основное здание с железнодорожной станцией, то увидели слева, прямо у касс колеса обозрения, огромную толпу. Судя по тревожному гулу, который она издавала, а также по примешанным к нему сиренам двух «скорых», стоящих под пандусом, собрался народ не для развлекательных поездок на чертовом во всех отношениях колесе. Мы с Ганиным остановились на секунду, чтобы оглядеться и сообразить, куда двигаться дальше, как вдруг из-за наших спин выскочил десяток добрых молодцев в синей униформе, один из которых притормозил подле нас и обрел скромные черты все того же сержанта Сомы. Он явно был не готов увидеть здесь меня с Ганиным и теперь замер, раздираемый болезненным противоречием между желанием продолжить свой коллективный забег на первенство управления полиции Отару и долгом задержаться около меня как старшего по званию и, как этого требует приличие, внятно доложить обстановку.

– Что там, сержант? – Я постарался побыстрее вывести его из служебного оцепенения.

– Там… – Сома перехватил дыхание, собрался с силами и выплюнул наконец: – Там эта русская разбилась!

– Наташа?! – крикнули мы хором с Ганиным: я – с неподдельным удивлением, он – с искренним ужасом.

– Наташа? – переспросил Сома уже гораздо спокойнее.

– Китадзима-сан! – подсказал я ему искомое слово.

– Нет, Китадзима-сан у нас в управлении, – Теперь настала очередь Сомы удивляться и недоумевать. – Вы же ее сами только что к нам привезли, господин майор!

– Да кто разбился-то?! – Мне не понравилась идея сержанта направить меня в путешествие по волнам моей памяти, которое может затянуться на несколько часов, а то и дней.

– Ирина эта позавчерашняя! – наконец-то выдал Сома нужную, но уж больно нежеланную информацию.

Мы втроем с большим трудом продрались сквозь монолит не страдающих отсутствием любопытства и свободного времени в разгар рабочей среды наших с Сомой сограждан, по дороге заметив примешанных к ним крупногабаритных особ обоих полов европейской наружности – явно тех самых участников филологического форума, лишившихся сегодня удовольствия послушать что-нибудь сверхзаумно постструктуралистическое про Дмитрия Александровича Пригова или В. Ерофеева, что бы первое «В.» ни означало. Ближе к эпицентру событий я краем глаза разглядел в толпе и высокого Заречного, и стоявших метрах в пяти от него, шушукавшихся Нину-Марину. Под чертовым колесом сгрудилась кучка людей в белых халатах и синих мундирах, из которых штатской вороной высвечивалась малюсенькая, облаченная в детский фиолетовый пиджачок и свои коронные широченные коричневые штаны Аюми Мураками. – Что там? – Я положил руку на ее узкое плечо.

– Ирина, – тихо, задумчиво ответила она, не выразив никакого удивления по случаю моего внезапного появления.

Я оставил Ганина позади себя и, размахивая служебной бляхой, протерся к бетонному пятачку, который обступила бело-синяя когорта блюстителей порядка и здорового образа жизни.

Первое, что меня обрадовало, – это то, что не было крови, да и видимых следов падения тоже. Она лежала на правом боку, затылком к морю, выставив на всеобщее обозрение обтянутое голубой джинсовой тканью тугое бедро. На ней была коричневая кожаная куртка, волосы собраны в изящный хвостик, и золотая шейная цепочка тонкой змейкой вытекала из-под точеного подбородка на холодный бетон. Только после очередной вспышки полицейского фотографа я разглядел предательски выползающую из-под правой, невидимой мне щеки густую жижу давно знакомого бордово-бурого цвета.

– Я так и не нашла ее… – вздохнула Мураками. – Даже подумать не могла, что она на колесе будет кататься.

– Когда это случилось? – задал я идиотский в данной ситуации вопрос, на который, спохватившись, сам же попытался ответить: – Минут десять назад, да?

– Где-то так, – качнула Аюми своей безнадежно лохматой головой. – Или двенадцать…

– Свидетели есть?

– Вон их сколько! – Мураками стрельнула по толпе дождавшихся наконец-то зрелищ сытых обывателей.

– Сколько она падала?

– Говорят, где-то с половины последней четверти. – Мураками задрала голову на продолжающее вращаться у нас над головами колесо, которое грустно поскрипывало на морском ветру пустыми кабинками. – Надо опрос свидетелей начинать…

– Конечно! – согласился я с ней и огляделся по сторонам. Ганина нигде не было, из знакомых русских лиц в поле моего зрения попали только бледные Нина с Мариной, и я, раздвигая полицейских и врачей, колдовавших над трупом, двинулся к ним.

– Здравствуйте! – обратился я к ним, чуть было не добавив коронное ганинское «девушки».

– Здрасте, – хором отозвались они и растерянно завертели головами, словно выискивая кого-то в толпе.

– Вы все это видели, Нина Борисовна? Марина Валентиновна?

– Нина Валентиновна я! – буркнула одна из толстушек-хохотушек. – А она Марина Борисовна!

– Извините, запамятовал! Так вы что-нибудь видели?

– Да как же! – всплеснула руками Марина Борисовна. – Мы же все кататься стали, как приехали…

– А она… – перебила ее Нина Валентиновна, указав глазами на накрытое теперь уже белой, увы, не постельной, простыней тело Ирины. – Она уже здесь была, у касс, когда мы подошли…

– Она одна была? – спросил я.

– Одна, – кивнула Нина Валентиновна.

– Она, видно, как услышала, что мы русские, к нам и пошла, – добавила Марина Борисовна. – Их тут много таких, в Японии, которые замужем за японцами, по-русски тыщу лет не говорили. Им скучно здесь, они к нам и липнут!…

– Дальше что было? – Я постарался ускорить процесс выбивания требуемой информации из необъятных тел русских филологинь.

– Ну, мы поехали, нам уже билеты вручили, – продолжила Марина Борисовна. – А Олег с ней как раз задержался, внизу, он ей, как мы поняли, понравился…

– Она девка видная, стройная, не то что мы с Маринкой – коровы! – порадовала вдруг меня своей неожиданной самокритичностью Нина Валентиновна.

– О чем они говорили?

– Да вы у Олега спросите! – мудро посоветовала мне Марина Борисовна. – Мы-то думали, они как раз вместе поехали, в одной кабинке то есть, а оказалось вон как!

– Как оказалось? – переспросил я.

– Кто ж знал, что она суицидная! – пояснила Нина Валентиновна. – А Олег, наверное, в другой кабинке поехал…

– Почему вы так думаете?

– Ну если б они вместе поехали, разве он дал бы ей упасть? Сами подумайте! – опять всплеснула руками Марина Борисовна.

– Вы с ним с самим поговорите! Он же лучше расскажет! – вновь дала бесплатный совет теперь уже Нина Валентиновна.

– Да, они стояли здесь, внизу, и разговаривали, – подтвердила правоту слов своей подруги Марина Борисовна. – Вы Олежку спросите, он все и расскажет!

– Его нет нигде!… – заполз ко мне в левое ухо змеиный шепоток Ганина. – Тю-тю наш Олежка!

– Как «тю-тю»?! – Этого мне еще не хватало! – Он же только что здесь был!

– Был да сплыл! – зло прошипел Ганин. – Вон море рядышком, кораблей навалом!…

– Он же секунду назад здесь стоял! – Я все еще не мог прийти в себя от такой страшной оплошности.

– Не секунду, а две минуты! – уточнил Ганин. – Я его заприметил и отслеживать начал. Он сначала действительно вон там в толпе стоял, а потом раз – и все! Нету его, пустое место, причем оно, как известно, долго пустовать не может! Толпа сомкнулась, и Заречный того!

– Подожди, Ганин! – Я поклонился филологическим «девушкам» и отвел за локоть Ганина подальше от толпы. – Давай соображай, куда он мог дернуть?

– Машина? – предположил Ганин.

– Сюда он на автобусе вместе со всеми приехал, – возразил я ему. – Хотя права у него просроченные имеются.

– Ты думаешь, он по ним вчера машину напрокат взял, чтобы к Китадзиме до семи поспеть?

– Именно так! В прокатных конторах пацаны работают, Ганин. А тут тем более гайдзин, да с настоящими японскими правами! Не то что другие там с международными приходят! Они его небось как увидели с правами – обомлели сразу и на срок действия удостоверения и не посмотрели даже. Понимаешь?

– Понимаю! – кивнул Ганин. – Так где тогда эта машина?

– Полагаю, что сдал он ее. Зачем ему такой хвост за собой долго таскать? Сегодня утром, под видом пробежки, и сдал. Это проверить пара пустяков и пяток фигулин!

– Логично, – согласился задумчивый Ганин. – Тогда, может, угон? Тут вон столько тачек стоит! Хозяева на шоппинге время прожигают. Пока хватятся – он уже в Саппоро будет.

– Не думаю, Ганин, – возразил я логичному сэнсэю. – Он же умный, он же соображает, что все три дороги на Саппоро – и скоростную, и «пятое» шоссе, и через перевал – мы перекроем в момент. До Саппоро ему не доехать!

– А если на юг, по «пятому»? На Хакодатэ?

– И «пятерку» сейчас перекроем! – Я стал набирать по сотовому номер Нисио. – И потом, что ему делать в Хакодатэ?

– Как что? – взвился Ганин. – Там же аэропорт! Два рейса в неделю на Южно-Сахалинск!

– Только по понедельникам и четвергам. А сегодня среда, да и как он намерен в самолет попасть? Думай чего говоришь, Ганин!

Я начал объяснять огорошенному печальным известием о гибели Ирины Прекрасной Нисио ситуацию и требовать от него срочно вводить карантины на всех выездах из Отару, подъездах к Саппоро и дороге на Хакодатэ. Через минуту разговора Ганин вдруг затряс меня за левую руку, да так сильно, что я едва не выронил мобильник, и из его бешеных глаз куда-то мне за спину посыпались сверкающие молнии.

– Чего тебе, Ганин? – Я извинился перед Нисио за срочную нужду выслушать своего ученого друга, способного в критической ситуации выдавать чего-нибудь не только рациональное, но и талантливое. – Чего ты?

– Поезд! – Ганин мотнул головой опять мне за затылок. Я оглянулся: прямо за нами поблескивал стеклянными дверями вход на железнодорожную станцию, пристроенную к «Майкалу» сразу после его открытия, с тем чтобы ленивый и нежный хоккайдский народ мог даже в суровую зимнюю пору приезжать сюда в легкой одежде, чтобы не преть в натопленных торговых залах в куртках и пальто, а прямо из электрички нырять в пучину тотального консьюмеризма и прожигания жизни.

– Поезд! – еще раз прокричал Ганин. – Понимаешь, Такуя!

– Ты считаешь, что он на поезде в Саппоро поедет?

– По крайней мере!

– Пойдем посмотрим! – кивнул я Ганину в сторону дверей.

На самой станции было немноголюдно, но внизу на платформе довольно плотная толпа насладившихся шопинговым раем и уже реализовавших свой сегодняшний семейный бюджет граждан штурмовала только что подошедший состав. Я мельком взглянул на расписание, которое мне тут же поведало о том, что предыдущая электричка на Саппоро ушла сорок пять минут назад, что, собственно, и объясняло такое большое количество жаждущих уехать в стольный град.

– Если он поедет в Саппоро на поезде, Ганин, то только на этом, – заключил я.

– Так чего ж ты стоишь тогда, Такуя?! – закричал Ганин. – Это ж проходящий! Тут же не конечная! Он с отарского вокзала сюда идет! Давай вниз!

Мы ворвались в тамбур последнего вагона подобно паре потрепанных Лаокоонов – плечами и предплечьями разодрав тугую резину смыкавшихся перед нашими носами дверей. Электричка мягко тронулась, и я решил перевести дух, с ним же, с духом, собраться и, перед тем как отправляться в вояж по вагонам, договорить по сотовому с Нисио, поставить в известность Ивахару, а также потребовать от Мураками, чтобы она собрала в управлении всех свидетелей и опросы россиян начала бы проводить лично до моего возвращения, не доверяя сей деликатный процесс лингвистическим девственникам типа сержанта Сомы. Только после выполнения всех этих пунктов спонтанно сложившегося плана я указал Ганину место у себя за спиной и первым выдвинулся в горячую духоту вагона.

В поезде не только не было свободных сидячих мест, но и в проходах и тамбурах особого простора не наблюдалось. Я не стал занимать свою голову думами о том, почему это в разгар буднего дня мои сограждане предпочитают в массовом порядке разъезжать на пригородных поездах, а не трудиться в поте лица и тела на благо нашей японской родины, – сейчас меня занимала не критика сограждан, а поиск злого гайдзина. Однако через двадцать минут нашего с Ганиным пластунско-постеночного рейда по всем бесконечным девяти вагонам элементарной электрички выяснилось, что предпринят он был напрасно. Ни Заречного, ни вообще иностранцев, кроме кряхтевшего у меня за спиной Ганина, в поезде не оказалось. Мы трижды задерживались у запертых дверей туалетов, терпеливо дожидались раскатов и грохота водопадов с последующим щелканьем запорных щеколд, но каждый раз нас ожидало разочарование в лице, точнее, с лицами то прыщавого старшеклассника в пуленепробиваемой школьной форме, то курносой девчушки неопределенного возраста с двумя серебристыми серьгами в левой ноздре, то симпатичного пенсионера в старомодных золотых очках с верхними дужками из толстой коричневой пластмассы над каждым из стекол.

Когда мы уткнулись с Ганиным в кабину машинистов, поезд уже проехал Соэн – предпоследнюю перед центральным вокзалом станцию, и подползал к конечной цели своего скоротечного пути. Я дал по мобильному отбой на встречу нас на вокзале Саппоро с цветами и наручниками и сообщил Нисио, что наш с Ганиным железнодорожный проект потерпел фиаско. Через минуту толпа вынесла нас на саппоровский перрон навстречу такой же по размерам толпе, жаждущей поскорее занять освобождающееся пространство. По этому встречному движению, а также по тому, что половина из севших в Отару пассажиров даже не подумали оторвать свои крепкие, тугие зады от темно-синего бархата сидений, я догадался, что это одна из тех электричек, которая выходит из Отару на Саппоро, но здесь, в Саппоро, претерпевает метаморфозу, превращаясь в поезд Саппоро – Муроран или Саппоро – Ивамидзава. В данном случае, как бесстрастно извещало всех желающих электронное табло над нашими бестолковыми головами, мы с Ганиным покинули электричку Саппоро – Читосэ.

Нам с моим другом синхронно взгрустнулось, и мы, как истинные изгои и парии, решили дать толпе стечь под платформу, во чрево вокзала, и уже только потом повлечься в город. Поезд быстро наполнился, перрон, напротив, опустел, и за нашей спиной произошла смена бригады. Двое мужиков, облаченных в мерзко-коричневого цвета костюмы, такие же фуражки и кожаные сандалии, вывалились из кабины, уступив место паре своих близнецов, и потопали к спуску с платформы. Электричка зашипела дверями и заскрежетала по рельсам по направлению к Читосэ. Мы с Ганиным тоже тронулись с места и на лестнице нагнали отработавших свой скоротечный рейс машинистов, которые вели негромкую и неторопливую беседу.

– …Смешной мужик, да? – говорил первый.

– Ничего, забавный! – соглашался с ним второй.

– И по-японски немножко может, да?

– Не очень, конечно, но разобрать, чего он хочет, можно вполне! Я так по-английски не могу!

– А он чего, думаешь, американец?

– Ты, Ганин, давай-ка подумай, как нам твой «галант» тебе вернуть. – Я повернулся к остановившемуся вдруг на ступеньке сэнсэю.

– А ты, Такуя, лучше послушай, о чем, вернее, о ком эти локомотивщики говорят! – воскликнул Ганин, указывая на спины только что миновавших нас машинистов.

Тут только до меня дошел смысл пойманных ухом, но не пропущенных ни через мозги, ни через сердце слов.

– Извините! – Мы кинулись к ним, и я на ходу извлек из кармана свой служебный жетон в кожаном «переплете». – Я из полиции! Можно вас на минутку!

– Чего такое? – буркнул один из них.

– Вы что, сейчас в своей кабине кого-то везли?

При этих моих словах они дружно переменились в лице и сразу как-то скисли и опали.

– Не беспокойтесь! – поспешил я их успокоить. – Я не собираюсь об этом сообщать вашему начальству. Нас интересует только тот иностранец, которого вы везли.

– Ну иностранец, – опять буркнул один из них.

– Ну везли, – согласился с ним второй.

– Из Отару? – спросил я.

– От «Майкала».

– Высокий, красивый, средних лет, да? В хорошем пиджаке, очки узкие, затемненные, да?

– Вроде да…

– Что он вам сказал?

– Сказал, что никогда на японском поезде не ездил. Попросил в кабину пустить, чтобы на дорогу из переднего окна посмотреть. А нам чего? Нам не жалко! А что мы у него билет не проверили, так это…

– Да подождите вы с билетом! – остановил я его. – А где он вышел? На какой станции?

– А он не вышел, он дальше поехал, – обрадовал нас с Ганиным машинист.

– Как – дальше?

– Так, дальше. Этот поезд сквозной, на Читосэ. Он нас поблагодарил, подождал, пока народ рассосется, и в вагон пошел. Мы на перрон, он – в вагон, обычное дело…

– В Читосэ поехал! – констатировал Ганин. – В аэропорт!

– Там сегодня сахалинский рейс есть?

– Нет, рейс на Южно-Сахалинск там по воскресеньям. Но есть шанхайский и, по-моему, еще на Сеул…

– Поезд ваш – экспресс или с остановками идет? – спросил я растерянно топтавших нижние ступени широкой лестницы машинистов.

– Экспресс, – ответил один из них и посмотрел на свои часы. – В Син-Саппоро остановка только через две минуты. Потом сразу Читосэ…

Ехать в Отару за своим «галантом» и тем более пассивно ждать его в управлении, благо Ивахара по телефону предложил свои услуги по перегонке его в Саппоро кем-нибудь из своих подчиненных, упрямый Ганин наотрез отказался, и мне пришлось умолять Нисио разрешить сэнсэю вылететь с нами в аэропорт. Взлетать с крыши здания главного управления полиции Хоккайдо мне еще ни разу не доводилось. Строение новое, суперсовременное, оборудованное всем, чем только можно оборудовать казенный небоскреб за счет средств налогоплательщиков, включая вертолетную площадку на крыше. Наши ребята ею практически не пользуются – так только, чтобы перевезти в аэропорт тайком от газетчиков и телевизионщиков какого-нибудь депутата-коррупционера или тяжелораненого бойца невидимого фронта, спасти жизнь которому могут только в Токио.

Сейчас же иного выхода не было: пока мы доскакали с Ганиным с вокзала в управление, Нисио успел поднять на ноги все три оперативные бригады, словно ловить нужно было не одного Заречного, а целую армию вооруженных отморозков, а также добиться у начальства разрешения отправить меня и пятерых оперативников в аэропорт на вертолете. Машины в данном случае не спасали. Собственно, беспокоиться за результат теперь не приходилось: все было только делом времени и техники. Деваться в аэропорту Заречному некуда – через десять-пятнадцать минут он будет нашпигован нашими ребятями из Читосэ, затем явимся мы, а через полчаса подъедут и опергруппы, которые полетят на крыльях любви к человечеству по скоростной магистрали на не менее скоростных джипах со скоростью звука и света, вместе взятых.

Едва шасси дрожащего брошенным на произвол экологической судьбы осиновым листом вертолета оторвалось от нагревшегося за день бетона крыши, я вдруг ощутил то же предательское чувство, которое испытал в понедельник, когда сдуру решил прокатиться на «майкаловском» чертовом колесе вместе с ивахаровским Сомой. Одно потянуло другое, и через мгновение, отстраненно наблюдая сквозь толстый пластик под ногами удаляющуюся твердыню, я вдруг почувствовал весь тот ужас, который должна была пережить час назад Ирина Катаяма. Меня несколько успокаивало то, что я сейчас двигаюсь не сверху вниз, а в обратном направлении, но страшная сила пускай секундного, но все-таки четкого понимания неотвратимости близкого конца долбила мое взвинченное синхронно гигантскому винту над головой сознание – сознание того, что ни бешеные миллионы долларов и иен, ни приторная, ослепляющая радость точечного пика постельных услад, ни ощущение безграничной власти над зависящим от тебя и твоей плоти человеком не стоят ровным счетом ничего, когда до шершавого, неколебимого бетона остаются сперва метры, затем – сантиметры и после – миллиметры. Чтобы отвлечься от безотчетного страха высоты и заглушить растущее свербение в паху, я постарался задуматься над тем, ради чего, собственно, лежащая сейчас в анатомичке отарской полиции русская красотка затеяла всю эту игру. Чего ожидала она в конце пути, на который ступила, снисходительно согласившись на роль «спального объекта» при так и не увиденном мной Ато? Если в этом ее первом шаге был только жесткий расчет, не стал ли сегодняшний ее полет закономерным итогом ее житейских притязаний?

– А Селиванова-то он за что кокнул? Как думаешь? – прокричал мне в правое ухо явно не испытывавший никаких проблем в нижней части живота Ганин.

– Как за что? – Я искренне обрадовался тому, что Ганин отвлек меня от философских мыслей и, как это ни каламбурно звучало на полуторакилометровой высоте, вернул меня на землю. – Селиванов же сам нам говорил о разных там тайнах личной жизни… Вот, видно, обнародование этих тайн в планы Заречного не входило!

– А Ирину-то он за что? Красивая девка была! – посетовал ничуть не выбитый из седла подъемом в стратосферу Ганин.

– А зачем ему она, Ганин! – прокричал я ему в самое ухо, пытаясь собственным криком и сменой темы оттеснить весь ужас, обуявший нижнюю половину моего тела.

– Тоже верно! – кивнул он в ответ. – За ее миллионы он себе в Москве покрасивей и, главное, поумнее найдет!

– Не найдет! – поспешил разочаровать я наивного земляка Олега Валерьевича.

– Ты думаешь? – Ганин недоверчиво взглянул на меня.

– А чего тогда мы сейчас с тобой в аэропорт премся, а?

– Ну, может, кофе попить? – робко предположил сэнсэй.

– Ты-то действительно там будешь кофе пить, – предупредил я его, – а мне вот немножко побегать придется!…

– Побегай-побегай, Такуя! Тебе полезно! – отозвался ехидный Ганин. – Чем на вертолетах-то на казенных разъезжать!…

Если сказать, что приземление на вертолетной площадке аэропорта Читосэ принесло мне избавление от мук и страданий, значит, не сказать ничего. Есть у русских замечательный глагол – «ухайдакаться». Меня ему сначала отец обучил, когда пытался мне различие склонений русских существительных втолковать, а затем и Ганин, который регулярно «ухайдакивается» на уроках в нашей полицейской школе, курсанты которой ни в какую не хотят вестись на разницу в окончаниях предложного падежа единственного числа между существительными первого и второго склонения. Причем когда доходит дело, время и руки до откровений типа наличия в русском языке еще и третьего склонения, сэнсэй ухайдакивается еще больше, потому как втиснуть сей природный факт в косные мозги будущих наших Шерлоков Холмсов и комиссаров Мегрэ ему редко когда удается.

Короче говоря, из вертолета я выпал ухайдаканный до предела, и если бы не ответственная задача, поставленная перед моим мужским честолюбием, я бы немедля пополз в ближайший туалет, где вернул бы природе часть преподнесенных мне за последние двенадцать часов даров. Но обстановка требовала собрать волю и кишки в железный кулак, изобразить на лице нечто напыщенное и значительное и выслушать не самый подобострастный доклад встречавшего нас под винтом злополучного вертолета капитана, командовавшего опергруппой, которая к нашему прилету уже успела блокировать аэропорт. Как только мы через служебный вход прошли в здание аэровокзала, я приказал Ганину отправляться в какой-нибудь ресторан или кафе и накачаться там за меня и за того парня кофеином. Ганин грустно вздохнул и поплелся восвояси, а я переключился на капитана:

– Что по зданию, капитан?

– Сто сорок человек рассредоточены по всем уровням, господин майор, – отрапортовал капитан.

– Вылеты разрешены?

– Здесь проблема возникла, господин майор… – замялся он. – Дирекция аэропорта умолила нас не отменять рейсы…

– Еще бы они согласились! – Я посчитал нелишним подыграть растерянному капитану.

– Мы перекрыли все проходы в зал вылета, зал прилета также блокирован, так что задержание вашего подопечного – дело двадцати – тридцати минут.

– По поездам что?

– Пока информация от вас дошла, мы пропустили три электрички. Остальные проверялись по прибытии. Иностранцы есть, но вашего Заречного мы, видимо, прозевали раньше.

– Ничего, капитан. – Я еще раз его подбодрил. – Никто же не виноват в том, что Читосэ так близко от Саппоро! Пойдемте посмотрим, как ваши ребята работают!

– А ваши бойцы что? – Капитан покосился на прибывшую со мной великолепную пятерку.

– Насколько мы знаем, Заречный не вооружен, так что это, скорее, военный парад. Пускай здесь остаются, – указал я капитану на служебную подсобку, числящуюся за дислоцированным в Читосэ взводом муниципальной полиции, – а мы давайте выйдем в свет!

Внешне в аэропорту ничего о критической ситуации не говорило: сотни бестолковых пассажиров суетились в магазинчиках сувениров и тосковали в кофейнях, и все они были японцами. Редкий иностранец тут же привлекал наши с капитаном взгляды, но через мгновение мы оба разочарованно смотрели уже друг на друга.

– В Россию сегодня рейсы есть? – на всякий случай спросил я капитана, поймав себя на мысли, что даже не удосужился до сих пор поинтересоваться его фамилией (он, впрочем, тоже не спешил представляться).

– По расписанию нет, но через десять минут на Южно-Сахалинск вылетает чартер.

– Какой чартер? – Я не люблю неожиданностей: любая непредсказуемость или непредвиденность нарушает мое внутреннее равновесие, а разрушение гармонии не менее болезненно, чем срывание всех и всяческих масок.

– Да я сам толком не понимаю! – посетовал капитан. – То ли «Эксон», то ли «Сахалинская энергия»… Короче, нефтяники сахалинские – американцы, англичане, голландцы – к нам почти каждый день чартеры гоняют… Сейчас вот обратно летят. Они сюда или в гольф играть прилетают, или в горячих источниках попариться. Там, на Сахалине-то, как я понимаю, всех этих излишеств нет, а у нас… Но вы не беспокойтесь, господин майор! Мы, конечно, поначалу думали этот рейс стопануть – на Россию все-таки, вашему Заречному сам Бог велел на него стремиться. Но потом решили: чего зря американцев с голландцами нервировать. В международном секторе у меня тридцать человек сейчас! Так что никто не проскочит! Да и вряд ли он туда сунется! Вообще деваться-то здесь некуда. Оба сектора – и прилета, и вылета – от внешнего мира изолированы. На входах и выходах по три-четыре моих бойца. Если сунется, на вылет напрямую или через прилет, то все равно ему никуда от нас не деться. Скорее всего, если он у вас, как в ориентировке написано, действительно умный и тонкий, его здесь, в аэропорту, и нет вовсе.

– Логично, капитан, – кивнул я ему в знак согласия. – Но береженого, как известно, берегут все придуманные человечеством боги и божки, так что давайте-ка прогуляемся до международного сектора. Не против?

– Конечно, нет! – искренне ответил капитан. – Давайте прогуляемся! Я с удовольствием!…

Но дойти до международного сектора, отодвинутого нашими ксенофобами в дальний закуток левого крыла огромного здания аэропорта Читосэ, кстати носящего благодаря этому закутку статус международного, нам с капитаном было не суждено. Едва мы прошли через центральный зал с безмятежно растущими под его прозрачным куполом в синтетическом окружении стекла и никеля нашими родными хоккайдскими березками, как на груди у капитана захрипела рация.

– Всем номерам! Всем номерам! – рыгал в микрофон невидимый боец невидимого фронта. – В ресторане «Роял Тайгер», третий этаж, драка! Оба дерущихся – лица иностранной наружности! Всем ближайшим номерам выдвинуться в зону ресторана! Повторяю…

Повторять нам с безымянным капитаном было не нужно, тем более что мы только что миновали винтовую лестницу на третий этаж, к которой поспешили вернуться. Для того чтобы взлететь наверх, в широкую ресторанную галерею, опоясывающую по балюстраде весь центральный зал второго этажа, капитану потребовалось три секунды, а мне, к моему стыду, покраснению щек и легкой одышке, не меньше десяти. Ресторан «Роял Тайгер» оказался довольно большим, обращенным огромными окнами ко взлетной полосе и, несмотря на послеобеденное время, изрядно заполненным поклонниками холодного пива и горячего риса. На затылках посетителей, повернутых к нам с капитаном, читалась некоторая озабоченность ситуацией в дальнем левом углу, где за кассовой стойкой начинался узкий проход в кухню. Мы бросились именно туда, куда были обращены обратные стороны трех десятков черных затылков моих соотечественников, и, как только нам удалось благополучно, не задев никого из посетителей и ни один из столиков, миновать обитаемое пространство, в мои уши выстрелил залп отборного русского мата.