355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Кунио Каминаси » Допрос безутешной вдовы » Текст книги (страница 15)
Допрос безутешной вдовы
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 13:34

Текст книги "Допрос безутешной вдовы"


Автор книги: Кунио Каминаси



сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

– А у «хорошего мальчика»? – Я достойно выдержал этот мощный удар ниже пояса.

– А у «хорошего мальчика» «мальчик» именно «хороший», «конкретный мальчик»! – Она запустила в рот последнюю порцию сочного миньона. – Двадцать шесть сантиметров в рабочем состоянии, как, ничего вам? Что еще бабе нужно!

– Деньги, очевидно, – предположил я, оставив без внимания габаритные характеристики виртуального пока конкурента.

– Так он потому и «хороший мальчик», что у него не только в трусах все в порядке! – Ирина вдруг внезапно повеселела.

– Значит, он у вас богатый?

– Я под бедными на Сахалине належалась! – игриво поведала она. – Надоело потеть забесплатно!

– А муж ваш – тоже человек состоятельный, – заметил я.

– Ради вашего паспорта японского под какого только козла не ляжешь! – смачно заявила она.

– Неужели наш японский паспорт стоит таких унижений?

– Паспорт стоит! – Она закивала, отхлебывая вино из бокала. – Ваша ксива того стоит!…

Передо мной вдруг таинственным образом появились огромные тарелки со шпинатом и мясом, но я решил пока не уделять им внимания:

– А что тогда не стоит?

– Под вас, японцев, забесплатно ложиться! Как это ваши бабы часто делают, – пояснила она.

– Часто? – переспросил я.

– Конечно, часто! Чего с вашего среднего пыльного мужичка поимеешь? Ни денег внятных, ни двадцати шести сантиметров! Какая с японского мужика еще может радость быть…

– Значит, с вашим Ато радости у вас не было совсем? – Я внимательно посмотрел в ее все еще прекрасные, несмотря ни на какие сальные подробности, карие глаза.

– У нас был законный, классический натуральный обмен, – улыбнулась Ирина.

– Обмен?

– Я ноги под ним исправно раздвигала, когда его припирало меня послюнявить, а он мне, как перед свадьбой обещал, гражданство справил.

– А зачем вам японское гражданство, Ирина? На японку вы непохожи, адаптироваться среди нас сложновато, особенно когда с мужем проблемы, да и с его родней тоже.

– Все уже пронюхали! – Она в сердцах качнула головой. – И про родню поганую!… Стукачи корявые!…

– Работа такая… Так что насчет причины получения гражданства? – Я вернул Ирину в проложенное мной русло нашей светской беседы.

– А вы сравните российскую ксиву и вашу! Мне Япония ваша как свинье – туалетная бумага!

– А паспорт зачем?

– Чтобы в загранку без виз ездить! С нашим кривым паспортом пока визу получишь, три тонны геморроя заработаешь! А тут я хоть в Штаты, хоть в Сингапур – безо всякой визы!

– И ради этого ноги раздвигать под слюнявым козлом? – не без удовольствия процитировал я ее собственные признания. – Может, другие способы поискать? Поцивильнее?

– Не вам нас, русских баб, упрекать! – отрезала она. – Вы с этим вонючим паспортом рождаетесь, а мы его должны хочешь – на спине, хочешь – раком зарабатывать! Так что нечего бочкотару на нас катить!

– «Нас»? – поймал я ее на слове. – И много вас таких?

– Все!

– Кто «все»?

– Все русские девки, которые замуж за вас, за японцев, повыходили! И москвички, и хренички, и мы – шмыры сахалинские! – Она снова отхлебнула вина и промокнула теперь уже не влажной «осибори», а сухой накрахмаленной салфеткой свои намагниченные алые губы.

– Ну вы-то на шмыру не очень тянете, – сделал я ей скромный комплимент.

– Бог не обидел! – с удовлетворением согласилась она со мной. – Что есть, то есть…

– Да и остальные, мне известные, тоже. – Я на всякий случай решил охладить жаркий пыл ее женского самолюбия, вспомнив свою токийскую приятельницу Наташу Китадзиму.

– Так вам же красивых подавай! Чтоб девка классная была – с грудями и ногами. А уродин вислозадых у вас у самих вон пруд пруди! – Она обвела точеным подбородком ресторанный зал.

– Вы, я погляжу, Ирина, не только японцев, но и японок не любите, – констатировал я давно всем понятный факт.

– За что мне вас любить? Паспорт я честно на спине, и на животе, и ртом отработала. Зад Ато мой потребовал бы – подставила бы не задумываясь. Бизнес есть бизнес, и в сексе – тоже. Так что все чин чинарем: паспорт в обмен на приятные утехи. Какие ко мне претензии?

– Претензии? В сексуальном плане мне вам предъявить нечего. Но вот в уголовном… Мешок в море – раз, – я отогнул на своем правом кулаке большой палец, – пока непонятно куда переведенные вами деньги вашего мужа – два, – здесь разогнулся указательный палец, – ваша встреча здесь, в ресторане, с Владимиром Николаевичем Селивановым за полтора часа до того, как он был убит, – три, – я отогнул средний палец, – и разговоры по вашему сотовому телефону вчера и сегодня утром – четыре, – завершил икебану безымянный палец.

– Какие разговоры? – Ирина задумчиво посмотрела сначала на меня, а затем – на остывающие передо мной мясо и шпинат.

– С абонентом, которого мы сейчас устанавливаем. – Я решил пока не прикасаться к мясу и ограничился только глотком свежего холодного «Сантори».

– Ну устанавливайте! Я вам что, мешаю? – ухмыльнулась она. – Мне вообще бай-бай пора!

– Время детское еще. – Я взглянул на часы. – Вы с Ато Катаямой когда обычно спать ложитесь?

– Спать или трахаться? – Она вперила в меня свои прекрасные, но бесконечно наглые глазищи.

– Бай-бай, – улыбнулся я.

– Бай-бай… – хмыкнула она. – Когда ваш разлюбезный Ато дома тусуется, его уже полдесятого на койку тянет. Чего ему дома делать? Только дрыхнуть!

– А когда нет дома, как вот сейчас, например?

– Да с чего вы взяли, что его дома нет? – Она тряхнула своей очаровательной головкой, в которой, как показали последние полчаса, спрятан заряд цинизма и человеконенавистничества такой силы, что его в критический момент хватит на вторую Хиросиму.

– Это не я взял, это полиция вашей Ниигаты взяла, – объяснил я причину своей уверенности.

– А вы еще раз позвоните им! Может, он уже вернулся… – Она уставилась на мой безнадежно остывший миньон.

– Хорошая идея. – Я решил действительно проверить, не поступило ли в управление новой информации, достал из кармана свой сотовый, которому я собственноручно заткнул глотку при входе в отель, и обнаружил, что мне, пока я погружался в пучину низменных человеческих страстей и еще более низких людских помыслов, кто-то звонил. Я нажал на кнопку фиксации оставшихся без внимания звонков, и бледный дисплей сообщил мне, что трижды за последние пятнадцать минут звонил Нисио.

– Ну что? – с оттенком легкого упрека в своем хрипловатом, удивительно сексуальном голосе спросила Ирина.

– Сейчас проверим, не появился ли ваш муж. – Я нажал на кнопку соединения, но, прослушав более десятка занудных сигналов, так и не добился от телефона затребованного контакта со своим любимым начальником.

– Что, райком закрыт, все ушли на фронт? – язвительно ухмыльнулась русская.

– Да, видно, все ушли на борьбу с накопившейся за день усталостью, – согласился я с ней и набрал номер дежурного по отделу.

– Полиция Хоккайдо, русский отдел, – вялым голосом отозвался на другом конце лейтенант Исима.

– Исима-кун? Это Минамото!…

– О, Минамото-сан! – с неожиданным энтузиазмом откликнулся на мое обращение Исима.

– Да, я. Где наш Нисио?

– Он вам звонил несколько раз – не дозвонился, – затараторил лейтенант. – Его нет, он уехал срочно. Вместе с этой женщиной из Ниигаты… Как ее?…

– Девушкой, – автоматически поправил я его.

– Что? – не понял моей тонкой физиологической поправки Исима.

– Девушкой из Ниигаты. Ее фамилия Мураками. Так куда они исчезли, ты не знаешь?

– Знаю, конечно! Они поехали на место обнаружения трупа! Да, он просил вам это передать, когда вы объявитесь.

– Трупа? – переспросил я и поймал промелькнувшую в глазах Ирины легкую тревогу.

– Да, там ребята из Айно-сато нашли труп… Как его?…

– В Айно-сато? – Первый раз за всю мою долгую служебную практику мертвеца находили в моем родимом микрорайоне, где я обычно все больше отдыхаю и не имею обыкновения работать.

– Да, в Айно-сато…

– А почему полковник туда поехал? Что, труп русский?

– Нет-нет, труп японца… Черт, где же эта бумажка?…

– Какая бумажка, Исима-кун? Ты что, в туалете, что ли, сидишь? – ехидно поинтересовался я.

– Да нет… Нисио-сан мне назвал его имя и сказал, что для вас это будет очень интересно… А, вот она!

– И?

– Значит, труп зовут, то есть звали, пока он жив был, Китадзима Хидео, – с чувством исполненного долга выдохнул на том конце провода, если это клише применимо к мобильной связи, исполнительный, но не слишком организованный Исима.

– Как? – Я не поверил тому, что услышал.

– Китадзима Хидео, – повторил Исима. – Господин полковник сказал, что вам это будет интересно.

– Еще как! Сейчас бегу! – Я отхлебнул еще глоток потеплевшего «Сантори» и посмотрел на Ирину.

– Что, убили кого-то? – поинтересовалась она.

– Этого я пока не знаю, но вот точно могу сказать, что должен вас покинуть.

– Наконец-то! – выдохнула Ирина из себя не без удовольствия циничное признание.

– Но я скоро вернусь, – поспешил я ее расстроить. – Мы наше приятное знакомство обязательно продлим, как то очарование…

– Какое очарование? – проявила она позорное незнание своей национальной классики из окрестностей школьной программы.

– Которое нормальному мужчине продлить хочется, – ответил я, бросил прощальный взгляд на холодное мясо, встал из-за стола, поклонился сексапильной сахалинской блуднице, быстро расплатился на кассе за не съеденный в компании прекрасного врага ужин и поскакал к управлению за машиной, чтобы немедленно отправиться к себе в родные края – впервые не для желанного сна, а на работу.

Глава 9

Когда коренной москвич и закоренелый гиперболизатор Ганин говорит, что Саппоро – город маленький, он, разумеется, либо хохмит, либо опять цитирует кого-нибудь в полном отрыве от суровой правды жизни. Ему прекрасно известно, что Саппоро, на самом деле, город большой, и внезапно возникшая ситуация лишний раз это доказывает. То, что сейчас мне пришлось погнать служебную «тойоту» в свой Айно-сато не для свидания с обделенной моим мужским вниманием Дзюнко и общения с растущими в условиях перманентной безотцовщины Морио и Норико, а для обследования места очередного преступления, мне показалось весьма символичным, поскольку получалось, что я впервые еду в свой «спальный» район для бодрствования и бдения. Адрес, который дал Исима, мне ничего не говорил: это было по левую сторону от шоссе, разделяющего район пополам.

Айно-сато некогда являлся гордостью Саппоро, и жить в нем стремились самые продвинутые из наших граждан. Застраивать целинные поля на северо-востоке затеяли в начале семидесятых, на волне прилива интернационалистических эмоций и бюджетных дотаций, вызванных зимней Олимпиадой семьдесят второго года, когда город фактически впервые открылся для массового нашествия горластых, неугомонных гайдзинов. Айно-сато стал первым и, к счастью, последним оазисом североамериканской цивилизации на хоккайдской земле. Его возводили по принципу американских и канадских предместий, заставляя нарезанные ровными ломтиками сасимного тунца кварталы отдельными двухэтажными домами в европейском стиле, то есть с симметричным расположением окон и дверей и более или менее привлекательными фасадами. Земля, правда, изначально в Айно-сато была не намного дешевле, чем в других районах Саппоро, так что по виду дома американские, а вот участки вокруг них наши, японские – мангал для барбекю поставить еще можно, но шезлонги вокруг него – уже проблематично. Со временем около железнодорожной станции отгрохали несколько многоэтажек и большой торговый центр, и первые годы жизнь здесь казалась раем.

Когда я получил лейтенанта и мой годовой доход принял более или менее вразумительные очертания, у нас с Дзюнко ребром натруженной ладони встал вопрос о покупке жилья. До второй половины восьмидесятых мы снимали квартиру, но затем Нисио пробил постоянный контракт, закрепивший меня пожизненно, точнее – «попенсионно», в главном управлении, и Дзюнко, обрадовавшись тому, что нам не придется в будущем скитаться по долинам и по взгорьям второго по площади острова японского архипелага, начала капать мне на мозги относительно приобретения собственной крыши над головой, поддерживаемой как минимум четырьмя стенами. Мне лично, откровенно говоря, была тогда гораздо милее идея покупки квартиры: во-первых, она хоть на пять – семь миллионов иен, а дешевле дома, во-вторых, будучи по долгу службы осведомленным в вопросе текущей статистики по ограблениям жилых помещений, я, разумеется, знал, что в этом плане отдельно стоящие частные дома более уязвимы, нежели квартиры. Но домовитая жена моя намертво, как когда-то в меня, вцепилась в идею покупки обособленного жилища, да еще не где-нибудь, а именно в модном Айно-сато по причине его расхваленной газетчиками и риелторами идеальной экологии (до ближайшего промышленного предприятия – больше десяти километров, и то – безобидный молокозавод) и обилия зелени, что автоматически снимало с повестки дня такой обязательный для пожизненно нанятого государственного служащего вопрос, как покупка дачи.

Я, конечно, в силу своей природной проницательности и профессионального опыта сразу подумал о том, что самой же Дзюнко быстро наскучит жить на таком уж слишком удаленном от центра города отшибе, но она била себя кулачками в обе аппетитные как тогда, так и сейчас персиковые груди и клялась, что ей будет в центр на электричке ездить не только не хлопотно, но, напротив, приятно. К этому времени мы собрались стругать Морио – первым по плану (по моему, конечно, Дзюнко все время девочек подавай!) У нас непременно должен был быть мальчик. Поэтому нам нужно было задуматься не только на девять месяцев, но и на шесть лет вперед, чтобы загодя решить вопрос со школой, то есть, опять же, с местом постоянной оседлости потому как менять школы у нас не рекомендуется. Травить новенького, издеваться над ним и доводить до психоза а часто – и до самоубийства, в японских школах дело привычное и, я бы даже сказал, обязательное. Данные по смертельным исходам и увечьям детей, подвергшихся в школах издевательствам со стороны одноклассников при полном попустительстве учителей, ни одному японскому родителю оптимизма не внушают, и в конце концов я смирился – вслед за детородным – с природоохранным рвением Дзюнко, глубокомысленно вздохнул и отправился в банк оформлять ипотечный кредит.

Не то чтобы у нас совсем не было средств: после смерти мамы мне перепало двадцать миллионов иен, что составляло тогда две трети стоимости дома, а на счету у меня уже лежало порядка пяти миллионов. То есть в данном случае конкретные деньги на конкретную покупку у нас имелись, но во мне сработал стадный инстинкт, основанный на извечном, ничем не истребимом в наших куцых японских душонках страхе быть не таким, как все. Это сейчас, когда мне до «полтинника» три зимы и два лета и до полковника – столько же, я весь из себя крутой и смелый и без дрожи в коленках и отроческого заикания с красивыми русскими бабами в ресторанах беседы светские веду, и ладони у меня при этом сухие. А семнадцать лет назад во мне не только килограммов поменьше было, но и самоуверенности: я себе тогда даже представить не мог, как в один прекрасный день заявляюсь в отдел и объявляю, что прикупил дом в продвинутом Айно-сато без всякого кредита – с полной разовой оплатой из собственных средств. Может, и смотрели бы на меня после этого мои молчаливые коллеги, обремененные тридцатилетними дебиторскими обязательствами перед нашими прожорливыми банками, без особой ненависти – примитивной зависти с их стороны было бы вполне достаточно, но отважиться на такую антиобщественную выходку я не решился. Контракт с банком на ипотеку я подписал стандартный – на все те же тридцать лет, до истечения которых теперь осталось тринадцать.

Непритязательный двухэтажный домик в обывательском духе американского Среднего Запада конца шестидесятых, справленный на полученные в банке двадцать шесть миллионов иен и послуживший местом сотворения сначала шкодливого и бестолкового Морио, а затем спокойной и смышленой Норико, мы уже дважды ремонтировали – не забесплатно, разумеется, а к самому Айно-сато моя Дзюнко успела тысячу раз охладеть, и теперь ей все труднее на людях декларировать свою бескрайнюю любовь к нашему «полю любви». От изначальной прелести экологического рая у нее и у других жителей района осталось в душе только это сентиментальное название: «Ай» – любовь (причем бесплотная, платоническая; для плотской любви у нас есть отдельное слово – «кой», хотя и чисто японское, но все-таки попахивающее – не без причины – латинским «коитусом»), «но» – суффикс родительного падежа, «сато» – поле, то есть выходит «поле любви», в пределы которого я теперь вторгся на скорости шестьдесят километров в час – ехать быстрее не позволяла, понятное дело, профессиональная принадлежность, но больше непроглядная тьма за окнами машины, после ослепительного неонового моря центра Саппоро напоминавшая о том, что наше «поле любви» – все-таки деревня, а не город.

Домой я, естественно, не заехал: промчался мимо нашего квартала, да еще отключил на всякий случай мобильник, чтобы Дзюнко, не дай бог, не позвонила бы и не примчалась в дом Китадзимы с ужином в коробочке, упреком в голосе и слезами в глазах. Как я и предполагал, обитель филологического семейства Китадзима выглядела посолиднее нашей – все-таки две зарплаты больше, чем одна: добротный кирпичный двухэтажный дом в современном европейском стиле, гараж на две машины, большой по японским стандартам участок, засаженный неопределенными по причине темноты деревцами, кустами и цветами. В проезде около дома стояло три наших черно-белых легковушки и два микроавтобуса – видимо, те же самые, что приезжали вчера в «Альфу». За дальним микроавтобусом притулился хорошо знакомый мне «мицубиси-галант» с номером «Саппоро 52, Я-92-08». Интересно, а что здесь делает друг мой Ганин?

Отогнав удостоверением шкафоподобного сержанта, преградившего было мне путь в глубь дома, я прошел в гостиную. Наши ребята деловито суетились по всему дому, выполняя святые марксистско-энгельсовские заветы по капиталистическому разделению труда и социалистическому объединению ответственности. Тело Хидео Китадзимы лежало закрытое белой простыней вдоль комнатного отопителя, выполненного в стиле модернового камина. Напротив на широком кожаном диване, прижимая обеими руками к глазам комок бумажных салфеток, сидела новоиспеченная вдова, рядом с ней притулился взъерошенный и ошарашенный Ганин, а на кресле около них вальяжно развалился Нисио. Из соседней комнаты – судя по куску попавшего в поле моего зрения интерьера с книжными полками кабинета, доносилось знакомое посапывание и покряхтывание Мураками.

Йосида из уголовного управления, майор, как и я, на которого повесили это дело, пресно поведал мне, что труп профессора филологического факультета университета Хоккайдо Хидео Китадзимы обнаружили его законная супруга – гражданка Японии Наталья Китадзима и небезызвестный как в филологических, так и правоохранительных кругах Саппоро преподаватель отделения иностранных языков полицейской академии Хоккайдо, разлюбезный мой дружок Ганин. По предварительному заключению медэксперта, смерть университетского сэнсэя наступила в результате единственного проникающего ножевого ранения в область сердца. Обычный кухонный нож для разделки мяса остался в ране и теперь выпирался из-под импровизированного савана. Поскольку тело, когда его обнаружили Ганин с Наташей, не успело даже толком остыть, время смерти медэксперт без труда установил довольно точно – между девятью тридцатью и десятью часами вечера, то есть буквально за десять – пятнадцать минут до приезда моего приятеля и его прекрасной и теперь бесконечно печальной спутницы. Об отпечатках пальцев говорить определенно было пока рано, но Йосида промямлил, что в принципе никаких отпечатков с рукоятки ножа криминалистам снять не удалось, из чего следует закономерный вывод о том, что убийца тщательно протер ручку, прежде чем покинуть гостеприимный дом. Главная в таких случаях версия об убийстве с целью ограбления, по мнению Йосиды, успевшего опросить хозяйку дома, где среднестатистическому домушнику-мокрушнику было чем поживиться, отпадала, и никаких внешних следов пропаж дорогостоящих вещей или заявлений о таковых от Натальи Китадзимы в протокол предварительного осмотра места преступления майору включить не удалось, хотя, я уверен, очень хотелось бы. Ведь чем, извиняюсь за непроизвольный цинизм, хороши убийства с целью ограбления? Правильно, тем, что рано или поздно краденое где-нибудь да всплывет, и тогда выйти через вещицу на продавца, который чаще всего по совместительству является и душегубом, для нас дело техники. А в данной ситуации, как подсказывало мне мое многоопытное чутье, одной только техникой мы не обойдемся.

Я не стал мучить находящегося при исполнении своих прямых служебных обязанностей Йосиду дальнейшими расспросами, понимая, что раз покойник – японец, мое дело здесь пока сторона, о чем дремавший в мягком кресле Нисио, видимо, ему уже сообщил, а поманил пальцем Ганина, показав, что ему неплохо было бы подняться и перенести свой чувствительный филологический зад в соседнюю комнату, где я бы смог не только из первых уст узнать от него подробности, но еще и проконтролировать служебное поведение ретивой Аюми, которая, как я успел заметить, слишком увлекается проявлением своей самостоятельности и инициативности.

Лохматую Мураками мы с Ганиным застали за просмотром книг на книжных стеллажах, встроенных во все четыре стены кабинета и, собственно, этими самыми стенами являющимися. Она стрельнула в меня озабоченными глазками затем покосилась на Ганина, потом – вновь на меня, после чего спросила без излишних протокольных условностей:

– Поговорили?

– Поговорил, но не договорил, – ответил я. – Некстати это все случилось…

– Убийство никогда кстати не бывает, – буркнула она и перенесла поле своих исследований на письменный стол со стареньким раздолбанным ноутбуком, большой хай-тековской лампой и грудой разношерстых бумаг.

– Смотря для чьей стати, – не согласился я с ней.

– Это уж тогда не стать, а прыть получается, – ни к селу ни к городу ляпнула Мураками.

– Так что, Ганин, – я отвернулся от Аюми, не желая вступать с ней в словесную битву, – давай поведай, как ты здесь оказался.

– Да дело, в общем-то, блеклое, – вздохнул явно расстроенный случившимся Ганин. – Я Наташу домой привез, высадил, развернулся и собрался домой ехать, а она как из окна закричит мне…

– Из гостиной? – уточнил я.

– Ну, конечно, он же там лежит… – Ганин покосился в сторону рокового зала. – Ты же видел…

– Да, видел, окна до сих пор распахнуты. Значит, это она их открыла? А сэнсэй, стало быть, взаперти сидел…

– Октябрь на дворе, Такуя, – укоризненно взглянул на меня Ганин. – Ты что, сам с открытым окном спишь?

– Я женатый человек, как ты знаешь, Ганин, – напомнил я ему о своем социальном статусе. – Так, ладно, хватит опять про это спанье! Я сегодня уже наслушался про него выше крыши! Значит, Наташа вошла в дом, потом открыла окна и закричала. Так?

Ганин молча кивнул.

– И ты что?

– Как что! Тормознул, конечно, развернулся, остановился выскочил из машины, прибежал в дом… Наташа вся белая… А Хидео с ножом в груди лежит… – Ганин был как никогда серьезен и бледен. – Меня аж пот прошиб от ужаса!… Вон рубаха до сих пор мокрая… В сауну в какую-то провалился от этого кошмара!… И в зобу дыханье сперло… Первый раз в жизни маску кислородную захотел…

– Вы с ней когда приехали? – Влажная от пота рубашка Ганина и его опыт использования в личных целях кислородных масок, аппаратов, а заодно и коктейлей меня как-то не взволновали.

– Двадцать минут одиннадцатого где-то, – ответил он, машинально продолжая ощупывать свою одежду.

– И естественно, у дома никого и ничего не видели?

– Нет. – Он крутанул головой. – Темно же… Да и кто в такой ситуации будет по сторонам смотреть? Я здесь не первый раз, а у Наташи вообще никаких причин для тревоги не было.

– Да, человек даже и не предполагает, что за него кто-то где-то там располагает… – согласился я с Ганиным и про себя подумал, что на его месте тоже смотрел бы не на безрадостную тьму за окнами, а на роскошные Наташины коленки по левую от себя сторону. – Откуда, говоришь, вы приехали?

– Мы в ресторане всей нашей литературоведческой компашкой ужинали…

– Где?

– В центре, около вокзала, в «Лайоне», – пояснил Ганин. – Конечно, ребятам после смерти Селиванова особо не до радостей жизни, но кушать тоже ведь надо, иногда хотя бы…

– Они не все ведь из-за него расстроились? – спросил я. – Мне они сегодня в университете перепаханными не показались. Или я ошибаюсь?

– Естественно, их это не слишком перепахало, – кивнул Ганин. – Они же все из разных мест, знакомы кепочно…

– Как? – Я не смог с ходу распознать очередной ганинский каламбур. – Кепочно?

– Ну, панамно. – Литературовед Ганин поспешил выказать раздражение по поводу моей лингвистической нерасторопности и языковой глухоты. – Оно же шляпно и беретно!

– Шапочно, что ли? – дошло до меня наконец-то.

– Слава богу, доперло, – удовлетворенно выдохнул Ганин.

– Сколько вас было человек?

– У шляпника? – наконец-то в первый раз за все наше текущее свидание улыбнулся сэнсэй.

– У шмятника!

– Я, Наташа, Олег, Нина, Марина, еще две профессорши из Новосибирска, два доцента из Питера, какой-то парень из Южно-Сахалинска… Кириллов опять же… Большая компания…

– Кириллов тоже? – удивился я. – Вы что, сразу в таком составе уселись?

– Нет, – закрутил головой Ганин. – Заречный не сначала был, он из университета в какой-то магазин отправился, а потом уже к нам, в ресторан, в начале восьмого приехал: я его предупредил, что мы в «Лайоне» будем. А после девяти Кириллов присоединился…

– Присоединился? А где он до этого был? – Я решил не посвящать пока Ганина в наши с Кирилловым шашни.

– Шлялся где-то… Вы его куда отвезли? – Ганин никогда не преминет показать, что от его зоркого, сейчас немного опечаленного взгляда ничто не ускользнет.

– К себе возили, в управление, – промычал я. – Поговорили малость и подвезли до «Йодобаси Камеры».

– А-а, ну да, он и сказал, что электронику смотрел и покупки кое-какие сделал!

– А как же он вас нашел?

– Отдельная песня: по сотовому Наташе позвонил…

– По какому сотовому? – Я вздрогнул от неожиданного известия. – У него что, мобильник есть?

– Он странный, понимаешь. Сказал, что купил себе одноразовый телефон – только что, в «Йодобаси Камере»…

– Почему он «странный»? – перебил я Ганина.

– Ну как же! Говорит, что только что неизвестно для чего купил какой-то безумно дешевый одноразовый аппарат, а я же помню прекрасно, как вы его с… – Ганин покосился на молча перебиравшую бумаги на столе Мураками, – ну, в общем… вы его в университете именно с сотовым в руках сцапали. И чего врать было, не понимаю…

– Интересные вещи рассказываешь, Ганин! – Я не предполагал, что наши встречи с Кирилловым продолжатся именно на почве мобильной телефонной связи.

– Я же говорю: интересный мужик! Забавный – одновременно странный, но неглупый, такие в России иногда попадаются.

– А Китадзимы, ныне покойного, с вами не было, да? – Я кивнул в сторону гостиной. – Я правильно понимаю?

– Не было, – подтвердил мое предположение Ганин. – Хидео с нами в ресторане не было и быть не могло.

– Чего вдруг?

– Ну мы же в чисто русском составе собрались. Чего ему с нами было делать?… – задумчиво изрек он.

– А на конференции он был?

– Нет, Наташа говорит, он целый день дома торчал, как ты выразился – взаперти. Он мне рассказывал, что книжку пишет. – Ганин печально посмотрел на компьютер и бумаги, перебираемые младенческими пальчиками Аюми. – Писал, вернее…

– Значит, на конференции его не было?

– Говорю, не было. Он вообще Достоевским занимается. Что ему эта наша современная литература!

– Достоевским? – переспросил я и взглянул поверх ганинского плеча на книжные полки, забитые знакомыми с детства по кабинету моего ученого папаши томами и фолиантами.

– Тебе же Наташа вчера сказала, что он у твоего отца аспирантом был. Забыл? – не преминул проапеллировать к моему родителю Ганин. – Вчера она тебе говорила…

– Нет, Ганин, не забыл. – Я покачал головой. – Во сколько вы ужинать начали?

– Где-то в шесть, может, чуть позже. Мы туда сразу из университета поехали. Ребята хотели саппоровского пивка попробовать… В будни вечером на вокзале поесть без проблем.

– Попробовали?

– Что?

– Ну пиво! Сам же сказал… – Я и сам толком не понимал, почему вдруг ко мне прицепилось это пиво, но по привычке получать ответы на свои вопросы решил дожать удивленного Ганина.

– А-а, разумеется! – Его, как мне показалось, эта моя привычка не слишком обрадовала. – «Лайон» же фирменный ресторан, как раз по пивной линии…

– Понравилось?

– Что понравилось? – Ганин распахнул свои серые глазищи. – Ты чего, Такуя, у тебя человека убили! Вон с ножом между ребер валяется! А ты про пиво!

– Не знаешь, Ганин, где найдешь, где потеряешь, – осадил я его. – Так всем пиво понравилось?

– Ну мужикам, конечно, – сник Ганин. – Кроме Олега только…

– А что Заречному не понравилось в нашем пиве?

– Да нет, не то что не понравилось. Он просто говорит, что ему больше «Кирин» по душе.

– А он, как я погляжу, знаток! – Не зря мне сразу в глаза бросилась эта его как внешняя, так и внутренняя независимость. – В японском пиве разбирается, да?

– Так он же в Аомори когда-то работал. Там пиво «Саппоро» и попробовал первый раз. И «Кирин» тоже…

– Хорошо. – С пивом мне все стало понятно. – Когда вы разошлись? Вернее, разъехались…

– Мы с Наташей сидели до упора, то есть пока все расползаться не начали… Наелись-напились и стали расползаться…

– Это во сколько?

– Без двадцати десять приблизительно. Оттуда на моей тачке мы с ней сразу сюда и поехали… – не без гордости сказал он.

– А остальные?

– Нина с Мариной первыми отчалили – еще восьми не было, где-то без пяти…

– Чего это они так рано?

– Да якобы у них животы от японской хавки прихватило!… Я так думаю, просто на много наедать не хотели… Они же все деньги экономят… Только для виду хорохорятся… Хотя в принципе никто даже и не намекал, что они должны за себя платить…

– Они пешком в гостиницу пошли?

– Нет, мы им такси заказали, – посетовал Ганин.

– Понятно. А остальные?

– С остальными мы вместе расходились.

– Кто платил? – Я прищурился в сторону сэнсэя.

– Кто, кто! Дед-пихто, его баба-тарахто и внучок ихний – бухто! – пробурчал недовольный моим вопросом Ганин. – Давай с трех раз попробуй угадать, кто платил!

– Ты один, что ли?

– Втроем с Наташей и Олегом.

– Наташа – понятно, – полушепотом сказал я и оглянулся на гостиную. – Но Заречный, значит, тоже копейку вложил?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю