Текст книги "Миракулум 1 (СИ)"

Автор книги: Ксения Татьмянина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

  – Кто это, господин Этор?

  Леир подошел к хозяину замка. Он был уже не столь сосредоточен, и даже слегка улыбался от выпитого вина. Улыбка делала его лицо моложе.

  – Это крестьянка, что принесла карты. Имени не помню, она местная.

  – Это та девушка?

  – Что тебе с нее? Если хочешь пригреть в постели, то воля твоя. Дорогому гостю здесь рады все, простушка не откажет, уверен.

  – Нет... что она рассказывала о себе?

  – Хм... – Этор схмурился, не понимая к чему эти расспросы, и стал вспоминать. – Деревня на севере, отец пропал, от голода спасалась. Карты украла у мародеров, кажется... Оставь ее и выпей еще вина.

  – Пусть она прислуживает мне за столом до конца вечера.

  Тот махнул рукой:

  – Хоть до утра.

  Леир повторил мне свою просьбу на моем языке. Я, не смотря ему в лицо, кивнула и поклонилась уже как должно.

  – Как прикажите, господин.

  – Налей мне вина, и встань пока у той ниши. Я дам тебе знак, если захочу что-то еще.

  Выполнив приказ, замерла на указанном месте, сложив на переднике руки и робко наблюдая за Леиром и Этором, которые были достаточно близко, чтобы расслышать беседу. Музыка и прочие разговоры мне уже не мешали, я была сосредоточена на них и себе.

  – Это не простая особа... – ратник не хотел говорить на другие темы. – Вы видели ее лицо?

  – Девчонка ревела и выла, когда я ее видел. Вот и все лицо. Право, господин Леир, есть дела и поважнее женщин. Услаждайтесь, сколько душе будет угодно, зачем обсуждать крестьянок?

  – Мне кажется, что она...

  – Леир! Ты приехал вперед наместника на несколько дней, чтобы все подготовить. Завтра ты выследишь и выловишь все остатки этого глупого сопротивления. Это стадо баранов не понимает, что наша власть им же на благо – они грабят обозы с провиантом, что везут в замок, и грабят те же обозы с едой, что мы увозим селениям. Глупцы! Нам нужны процветающие земли, здоровое население и мирная жизнь. Да здешние слуги замка сапоги готовы облизывать в благодарность, что теперь я над ними а не прежний грязный кабан, именующий себя бароном... Вычисти этих дураков из леса, и мы повесим всех в один день.

  – А пленных вы до сих пор держите?

  – Тех, кого удалось поймать после расправы над гонцами... да. Не хочу, чтобы вышло также, как на Побережье. Вы же помните печальную историю с Карттом?

  – Ее знают все, кто теперь у власти.

  – Мне ничего не грозит. Как бы ни оценил наместник свои новые владения, как бы ни был недоволен чем-то, с картами я уже вошел в историческую летопись.

  – Ваша удача!

  – Война будет окончена раньше, чем пророчили все светлые умы короля! Уже сейчас двое моих лучших писцов и художник делают копии с пергаментов. Удивительное сокровище, удивительная удача. Моя! За такой подарок наместник, уверен, пожалует мне земли в личное владение.

  – Наместник? Сам король вас одарит своей милостью, господин Этор.

  Увидев жест рукой, я подошла.

  – Еще вина и подай фруктов.

  – У нас прекрасная дичь, зайчатина и оленина, Леир. Что за скромность? Все приготовлено в честь вашего приезда.

  – Мне нужна легкость. А что, здесь богатая охота?

  – Леса скудные, как и земли. Здешняя лесничая мастер – на нее любой зверь бежит. Даже заказав ей поймать и приготовить к ужину белок, эта охотница смогла настрелять дюжину к вечеру! Она отвечает за местных слуг.

  – Эта девушка у нее в подчинении? – Кивнул Леир на меня, пока я стояла рядом.

  – Да. Давайте поднимем бокалы за счастливую звезду, что ведет нас в этой войне, господин Леир.

  – За две звезды, господин Этор, – ратник улыбнулся, задержал меня за руку, – что горят в глазах вот у этой крестьянки!

  Страх не отпускал меня все время, что мне пришлось прислуживать в зале. Я тряслась от мысли о разоблачении, и тряслась от мысли, что этот Леир вдруг на самом деле захочет согреть свою постель с женщиной, выбрав меня. Я корила себя и проклинала за глупость, и за забывшуюся от счастья голову.

  И когда он меня отпустил, я побежала вниз со всех ног, словно за мной гнались! Анике не было ни на кухне, ни в прачечной, я нашла ее только у конюшни, где она отдавала распоряжения по уборке выпавшего днем снега.

  – Хозяйка!

  – Куда девалась?! Узнаю, что...

  Но тут женщина осеклась, поняв по моему лицу, что есть какое-то дело. Оттащив меня, будто желая наказать, в сторону, она огляделась и сказала:

  – Ну?

  – Я подавала, а цатты оставили прислуживать в зале. Завтра, я слышала их разговор, будет большая облава. Гость, что приехал, он хороший ищейка, он проверяет все к приезду наместника, что будет уже на днях! Дай знак нашим, пусть уедут далеко или схоронятся надежно.

  – Нашим... они тебе уже не наши. Как ты их поняла, ты знаешь их язык?

  – Я знаю много языков, Анике.

  – А все равно дура... иди в маленькую кухню, оденься, и жди меня снаружи, у дровней. Знаешь где это, с какой стороны двора?

  – Да, от кладовых в левой стороне.

  – Иди.

  Глава шестнадцатая.

  Лесничая вышла со мной через калитку в главных воротах, свободно минуя дозорный пост. Никто даже не спросил, куда она со служанкой направилась на пороге ночи. Мы не пошли по тракту – почти сразу от ворот в сторону уводила дорога, которая была широко протоптана, только не чищена за последние дни и припорошена снегом. Женщина шла впереди, и едва огни ворот скрылись за лесом, сказала:

  – Я часто хожу в свой лесничий дом, надо кормить собак. Иногда там и ночую, особенно, если с утра охота. Он в стороне. Тут дорогу можешь и не запоминать. Запомнишь другую... все равно хотела вытащить тебя, чтобы ты могла ночью потом не заблудиться.

  Дорога описывала большую дугу, огибая территорию Раомса по крепостной стене. Мы шли долго, пока Анике не свернула в сугроб, в ельник, и не протащила меня сквозь колючие ветви:

  – Видишь?

  От края ельника к замковой стене уходил большой участок пустой земли, шагов триста. Среди серых камней кладки я разглядела маленькую калитку.

  – Как выведешь пленных, вам нужно будет быстро расчистить снег у дверцы и выбраться за стену. Добежите до леса, сюда, напрямую, здесь на дорогу. На следы плевать. А по ней уже к моему домику. Поняла? К этому вечеру у меня будут готовы четыре лошади и теплая одежда. Я буду в замке, вас не встречу, так что сама справишься. Шестерых отправишь сразу, верхом по двое, а ты и твой полюбовник будете ждать меня.

  – Зачем?

  – Затем, что надо! Переждете, пока я не вернусь. Ночь для побега будет та, в какой день этот наместник прибудет. Все патрули будут ему на встречу пущены, свита большая. Людей прибавится, но и хлопот тоже. За вами в погоню не кинутся до самого утра, а если все хорошо будет, то и до полудня, как смена придет. Никто про побег не прознает!

  – А стража?

  – Не твоя забота. Пошли.

  Дом Анике был большой, собранный из сосновых срубов. Он чем-то мне напомнил охотничий дом Рихтера, только шире – много пристроев для лошадей, для собак, для выделки шкур и хранении мяса. Большой двор с колодцем, маленькая крытая кузня в стороне.

  – Ты здесь одна живешь?

  – Одна.

  Она толкнула тяжелую дверь плечом, вошла сама и пропустила внутрь меня. Я ничего не видела, пока лесничая не зажгла лампаду. Сняв сапоги в сенях, пройдя глубже, через еще одну дверь, разожгла камин и приказала ждать. Я тоже разулась. При лучшем свете оказалось, что просторные сени и комната за ними были уютны. Странным показалось, что такая мужеподобная женщина может оказаться хозяйкой такого дома.

  – Иди сюда!

  Пройдя на голос, зашла на кухню, где Анике собирала охапками в корзину грязные, лоснящиеся тряпки. Она доставала их из щели от отодранной половой доски:

  – Неси это все и жги в камине. Дым черный. Если следить на осколке некому, или по темноте не увидят, или спать будут, я свою гончую отправлю. Моя псинка к травнице сквозь любую пургу, в любой мороз добежит, а сегодня погода ясная. Даже ветра нет.

  Пока я жгла промасленное тряпье, она ввела в дом крупную охотничью собаку. Та тявкала и ластилась, соскучившись по хозяйке, но Анике цыкнула ласково-строго, и велела лечь. Собака легла, не переставая вилять хвостом. Взяв заячью шкурку, макая палочку во что-то в горшочке, женщина присела на полу у огня и стала выводить слова с внутренней чистой стороны, а потом подсушила над языками пламени.

  – Взять, псинка! Взять!

  Собака схватила шкуру. Анике открыла ей двери из сеней на крыльцо, откуда заметно пахнуло холодом – комната успела потеплеть.

  – Травы, псинка! Травы! Бегом!

  Она рванула с места и исчезла.

  – Добежит, даже если издохнет. А та, если срочных вестей не будет, отправит ее обратно завтра.

  Я вспомнила о женщине, что выхаживала меня в селении. Не она ли травница?

  – Брось пока. Пойдем осмотришь дом, а потом я покормлю животных, и вернемся. В эти двери даже не заходи, тебе не надобно. Выход, если что, есть еще с кухни. Вот здесь укроетесь, пока не приду. – Она с лампадой в руках провела меня по узкому проходу в правую часть дома. – Здесь баня. Натопите. Знаешь, как?

  – Кажется...

  – Вода здесь залита, сюда дрова. Как нагреется, откинешь крышку чана, горячей воды можно начерпать в лохань для помывки. В ведрах колодезная вода, холодная. В углу плошки, огниво, бритва, ножницы, если нужно и начищенный медный лист. Зеркалами не богата. Мыться сразу, чтобы до утра никакого дыма из труб не видно было. Соседняя комната тоже протопится, не замерзните.

  Анике открыла соседнюю дверь:

  – Здесь два лавки, шкуры, корзину с едой под окошком оставлю. Воды для питья и из банной возьмете, если нужно. Сидеть тихо, на звуки не выходить. Пока я сама дверь не открою, ясно? Одежду я вон оставила... – тут она запнулась, замолчала ненадолго. – Чтоб все, в чем в плену был, до нитки – свернул в мешок, заткнете куда-нибудь. Жечь не смей, протопить раз только баню можно. А там... то, верно мужику твоему большое будет... Крупнее моего Януша в округе ни одного не было... да подпоясается пусть, и подвернет рукава, если надо. Другой одежды все равно нет. Пошли до конюшни.

  В конюшне пока никаких лошадей не было. Под дерюгой и сеном лесничая показала мне несколько крестьянских курток и сапог.

  – Сколько смогла, столько и натаскала, шестерым не хватит, но пусть сами смотрят – кто теплее одет и лучше обут. Ты только не мешкай с ними, голос железный сделай, чтобы не перечили. Промедление смерти подобно. Ты на себя не смотри, что мелкая, не робей. Говори зло. Умей приказывать. Заумничают, захотят остаться или бежать по-другому, убейся, а пресеки! Ясно?!

  И Анике рявкнула на меня так, что я пошатнулась.

  – Вон там, видишь, уходит дорога в лес – охотничья. По ней уже верхом. Пусть до травницы добираются, а она уже знает, где всех схоронить.

  Она покормила собак, погасила огонь, плотно закрыла дверь. И только на обратном пути, что мы шли в молчании, я спросила:

  – Кто такой Януш, Анике?

  – Муж мой. Застрелил его насмерть сынок баронский за то, что одна охота не удалась... так через годок тварь эту моя стая загрызла, когда на прогулке конь не туда понес. Что поделать, несчастье – волков в лесу развелось много, так я говорила, и все говорили. А если б я в тот день рядом была, когда на Януша моего эта мразь арбалет подняла, я бы горло всем перегрызла – и сынку, и всей его свите... я бы хребты выдрала, шеи переломала... я про любовь знаю...

  Лесничая заплакала. Тихо, сдержанно, скупыми слезами. Потом утерлась рукавом, оскалилась, и стала прежней.

  Добежала псинка. Слухи, что потом гуляли по Раомсу донесли, как бесславно прошла охота на повстанцев. Даже хитрые уловки Леира с богатыми обозами, важными курьерами, не удались – за весь трехдневный путь никто не напал ни на малую охрану обоза, ни на посланцев. По пяти ближайшим селениям все было тихо – жизнь текла мирно.

  Я не знаю, какие такие первые уши были у Анике, но лесничая действительно быстро узнавала даже то, о чем не говорили ни слуги, ни ратники. Например о том, что Леир и сам комендант были довольны результатом – они решили, что те семеро, что уже пойманы, и есть костяк сопротивления, а остальным не собраться – и больше никаких нападений и разорений не будет. Земли спокойны.

  Еще Анике мне сообщила, что цатты продвинулись только на севере, а граница войны замерла как раз на рубеже восточных земель – там крепкий оплот, и так просто в зиму там не пройти. За то есть время обосноваться здесь, обеспечить тылы, провиант, и поддержку местного населения, чтобы не получить удар в спину от взбунтовавшихся крестьян.

  Дни шли. Уже минул десятый день, как я была здесь, и терпение мое все истончалось. Мне казалось, что чем больше пройдет времени, тем безнадежней будет побег – и в Раомсе становилось людней из-за прибывающих отрядов, и морозы все крепче. А пленные все худели и теряли силы, даже не смотря на то, что Анике подкармливала их как могла.

  Мысли мои с самого утра кружили вокруг того дня, когда я отопру эти засовы и смогу обнять оружейника. Руки делали привычную работу – я чистила золой стоки, выгребала пепел из остывших очагов, чтобы их могли разжечь заново, а после в прачечной варила обмылки в одном котле, чтобы из них могли вновь нарезать большие куски. За этим занятием меня и застал служитель.

  Он искал именно меня, и тем напугал, попросив оставить котел и следовать за ним. Не иначе что-то стряслось, а рядом не было даже лесничей, чтобы подать знак. Я послушно следовала за мужчиной – миновав помещения и спальни обслуги, мы дошли до казарм, и там пришлось идти через трапезную.

  Ратники, сидящие вряд за столами, заухмылялись, загудели, кто-то назвал меня «милой девицей», кто-то засмеялся, а кто-то воскликнул «ах, и далеко же моя женушка!». Вопросов служителю я не задавала, не смела, даже когда он повел меня вверх по лестнице на второй этаж через покои старших ратников, и остановился только у последней двери.

  – Проходи.

  Ступив за порог, я остановилась недалеко, только чуть сделав шаг в сторону. Это была самая богатая здесь комната – на одного человека, с камином, кроватью, умывальным и письменным столом. Резной стул со спинкой стоял у узкого окошка, чей проем был заставлен толстым мутным стеклом. Невдалеке от кровати в резной раме размещалось настоящее большое зеркало.

  – Подойди-ка, – служитель направился именно к нему и поманил рукой меня. – Посмотрись.

  – Не смею, господин.

  – Всякая девушка любит зеркало.

  – Если я не опрятна, я прошу простить меня...

  Тут в комнату вошел Леир, и закрыл дверь за собой. Не будь с нами служителя, я бы напугалась сильнее, но так лишь беспокойство сжимало мне сердце и испытывало самообладание. Они заговорили на своем языке:

  – Вот уже несколько лет, – заговорил служитель, словно бы ни к кому и не обращаясь, – наш Первосвященник Лаат разыскивают свою приемную дочь. Ей было девятнадцать лет, когда она исчезла из родного замка. Ее искали. То там, то здесь она появлялась и исчезала снова, и всякий раз за миг до того, как ее удержали бы за руку. В какой-то день стало известно, что девушка переплыла море, да только в горячие дни войны следы ее затерялись совсем... Первосвященник почти отчаялся найти дочь живой, но надежды не оставил. Он обещал, что всякого, кто отыщет ее, он щедро одарит, и к этому дню загадочная девушка словно исчезнувший клад, стала легендой среди цаттов. Ратники шутят, что найдут принцессу, и станут королями. Вельможи надеются, что, отыскав пропавшую, получат вечное прощение от Трех Богов и благословление Первосвященника. А те, в ком течет хоть капля от королевской крови, жаждут выдать ее за своих незаконных сыновей, ибо Лаат настолько богат, что может поспорить своей казной с королевской...

  Я молча смотрела в сторону, надеясь, что кровь, отхлынувшая от лица не сделала мои щеки заметно бледнее.

  – Конечно, она могла измениться, ведь прошло пять лет с тех пор. – Взял слово Леир. – И я видел ее на одном балу лишь раз, еще совсем юной. Я и сам был мальчишкой.

  – За то я видел часто, по долгу службы своей бывая в замке Первосвященника.

  – Только сегодня, случайно заговорив о той девушке, что принесла в Раомс карты, мы убедились в своих подозрениях – двое ошибиться не могут! Ведь верно, госпожа Сорс?

  Не выдержав этого, я взглянула в глаза сначала служителю, потом Леиру. Они назвали меня по имени, которого я не помню. И говорили мне о жизни, которой я не знала.

  – Известно о вас не много: что владеете языками и, кроме родного, чисто говорите на двух. Что у вас красивые глаза, вы любите музыку и чудесно танцуете. Скажите хоть слово, ведь вы понимаете все, о чем мы говорим.

  Мне казалось, что в голове моей носится вихрь. Ни одна мысль не могла остановиться и обозначиться. Я лишь чувствовала отчаянье, будто они раскрыли мои планы освободить пленников, и сейчас схватят. Убьют на месте или отложат приговор до дня общей казни... но нет, в лицах обоих моих разоблачителей было любопытство и почтение. Это не вязалось с моим чувством растерянности.

  И тут я вспомнила слова Аники: ты только не мешкай с ними, голос железный сделай, чтобы не перечили...

  – Вы хотите свою награду, господа?

  В спину мою словно вошел железный прут, который изменил и осанку, и положение головы, и звучание голоса. Я слышала себя и не верила, что это говорю я. Так было нужно – как ключ к спасению.

  – Вы получите ее. Если мое инкогнито здесь нарушено, то таится перед вами смысла нет. Я знала, что наместник скоро приедет в Раомс, и карты я раздобыла как подарок своему народу в этой войне.

  – Но зачем вы... – лицо Леира сияло, как у мальчишки, и он своего восторга не скрывал.

  – Я объясню все в свое время. Когда предстану пред наместником. До этого дня, господа, прошу не говорить никому об истинном моем происхождении, и относиться как к служанке. Дела государственной важности вынуждают меня играть роль до конца.

  – Но...

  – Дайте слово. Ваша помощь будет неоценима, и помимо обещанных наград отца, вы получите мое расположение и поддержку.

  – Какие могут быть дела государственной важности?!

  Служитель был тоже оживлен, но вопрос задал справедливый.

  – Я прослужила в Неуке не последним лицом. Через меня прошла вся секретная переписка, которую шифровали языком древних, ведь он редко кому известен. Секреты этого королевства для меня не секреты. И долгий путь, который мне пришлось пройти скрытно, стоит итога. Не спрашивайте более... мне нужно ваше слово.

  – Да, госпожа Сорс, у вас есть наше слово, – произнес Леир. – Но неужели вы сейчас сможете вернуться к слугам и выполнять столь грязную работу? Вы, с вашим воспитанием...

  – А на что вы готовы для своей Родины, господин Леир? Не думайте о глупостях...

  Я, вежливо поклонившись, вышла из комнаты.

  Глава семнадцатая

  Сердце бухало, словно было барабаном, по которому нещадно и с силой бьют. Рассказанная история обо мне, но ни имя, ни события жизни не обрушили лавину воспоминаний. Я оставалась Крысой, я хотела бежать отсюда вместе с Аверсом, и никакие богатства и обхождения мне не были нужны! Даже то, что я цатт, что я не с этого Берега, не ужаснули...

  Была эта жизнь, был один значимый человек, и ничего кроме!

  Сдержат ли они слово? Быть может и нет... поэтому, оставив все, я разыскала Анике и сказала, что побег нужен сегодня. Что Леир и служитель допрашивали меня, задавая вопросы странные и подозрительные. И все планы могут рухнуть... Лесничая скрипела зубами, но решила, что я права.

  Вечером, перед тем как идти кормить пленников, она долго наставляла меня по последним мелочам, дала бутыль, веревки, и после я ждала ее возвращения. Когда Анике вернулась в маленькую кухню, я уже стояла на пороге одетая и с корзиной:

  – Я сказала страже, что их ужин припозднился, и его принесет кто-то из слуг. Выжди еще. Делай все, как я велела!

  – Да, хозяйка!

  – Пусть с тобой будет удача.

  Я порывисто обняла ее, ткнувшись лбом в плечо, но лесничая отдернула меня за шиворот:

  – Хватит нежничать. Не прощаемся.

  И ушла. Я ждала, высчитывая про себя пять раз по сотне, а потом решилась идти. Но едва открыла дверцу, как услышала звук труб от ворот замка. Еще никогда ни одно прибытие кого бы то ни было не возвещалось так. Донеслись еще шум, звуки, снова протяжный голос труб.

  – Наместник! Только бы эти двое не стаи искать меня сейчас!

  Я кинулась вперед.

  – Ужин!

  Двое ратников открыли мне, пропустили, и жадно взялись за корзину. Один сразу разломил курятину и впился зубами в хлеб. Второй достал бутыль.

  – А можно... можно и мне глоток? – Робко попросила я, не торопясь к выходу. – На этих кухнях спину не разогнуть...

  Цатт не понял меня, и я, улыбнувшись, показала пальцем на бутылку и на себя, сложив ладонь, как чарку держу. Тот тоже улыбнулся. Налил себе, протянул, но я из рукава вынула свою крошечную плошку.

  – Мне немного.

  Крепкое вино, в которое Аника добавила ядовитого отвара, разлилось и мне, и ратникам. До смерти оно их убить не убьет, так сказала лесничая, но сознания лишит надолго, и болеть потом будут не один день. Когда они запрокинули головы, то и я, только плошку плеснула за ухо. К счастью, для них незаметно.

  Утерев губы, заулыбалась шире, потянулась за добавкой. Цатт хохотнул, посмотрел масляными глазками, и снова разлил. После второй чарки я замахала на себя руками, стала тихонько смеяться, и расстегнула свою овчинную накидку. Сняла колпак и чепец с головы. Брови ратника поползли вверх. А я, не стесняясь, потянулась за их хлебом и откусила кусок. Стреляя глазами то на одного, то на другого, я улыбалась и медленно жевала хлеб. Пока один, не догадавшись о чем-то своем, не дошел до двери и не поставил внутренний засов на место. Когда, сев на скамью, старший цатт усадил меня на колени, я едва могла улыбаться так же, как до этого – делая вид, что я совсем не против этого. Зелье должно было начать действовать, они оба должны заснуть совсем скоро...

  – Может ты подарок от господина Этора, а?

  Я засмеялась, не понимая. И потянулась за плошкой.

  – Тебе хватит, девочка, а мы выпьем. Если тебе так хочется вина, то завтра мы подарим тебе весь погреб!

  Терпеть пришлось недолго – лицо цатта сначала покрылось испариной, потом помутнел взгляд. Губа опустилась. А ратник помоложе, что и весил поменьше, уже уронил голову на руки и замер за столом. Разомкнув ослабевшие руки, я вскочила, уверилась, что оба уже не могут мне мешать, сняла с них куртки и с трудом стянула сапоги. Вытащила из-за пояса со спины припрятанные веревки и стала вязать руки и ноги так, как показывала Анике. Даже если они очнутся раньше, чем придет смена, выпутаться они не должны. Уложив их под столом, я приникла к двери выхода и прислушалась – там было тихо.

  Голова моя была ясной, и даже волнение не пыталось завладеть мной – цель всего моего пребывания здесь почти достигнута, и все подчинилось четкому порядку действий, не раз оговоренных с хозяйкой.

  Два засова на первых дверях я еле сняла – они оказались довольно тяжелы. Быстро нашептала ошарашенным мужчинам, что нужно делать, и не издавать шума. Со вторыми и прочими дверьми мне уже помогли.

  Спасибо полутьме, в которой я не могла видеть так ясно взгляда Аверса. Он кинулся ко мне, едва заметил, и я ответила ему коротким объятием.

  – Надо бежать!

  Отпрянув, не дав волю чувствам, я громким шипящим шепотом выговорила:

  – Слушайте меня. Делать все, как я скажу! Оступитесь – погибните, наместник прибыл в замок и завтра вас ждет виселица!

  – Говори, милая, говори, – радостно, но слабым голосом произнес один, – веди, куда скажешь.

  Они все были заросшими, бородатыми. Столпились вокруг меня. Никто и не думал гнуть что-то свое. Один из них не мог наступить на ногу и товарищ поддерживал его, закинув руку на плечо. Различив среди семерых трех более молодых мужчин, я сказала:

  – Вы идете первыми – там целина, и у калитки нужно хорошо раскидать снег, чтобы открыть. Там напрямую до леса. Аверс, – я запнулась, выдохнув, – помоги раненому, понесете его на спине по очереди. Сначала до калитки, потом до опушки, и так меняйтесь. Старайтесь сильно не уставать... пожалуйста. До лошадей нам идти долго. А ты, – я кивнула последнему, – возьми куртки и сапоги цаттов. У кого хуже обувь и одежда, раздели... До выхода чуть еще ждать нужно!

  Я прильнула к двери, выжидая.

  – У меня преданных много, – говорила Анике. – Как я скажу, так одна из служек с огоньком оплошает, и загорится у нас... да что-нибудь загорится! Хоть ненадолго, а лишние люди на задний двор не выйдут. Делом будут заняты!

  Как я была благодарна Аверсу, что он не подходил ко мне больше и не касался меня. Даже не искал взгляда. Я лишь украдкой раз посмотрела в его сторону – крепко ли на ногах стоит, не болен ли вдруг, не падает от жара и слабости? Оружейник был как все – исхудавшим, но живым. И двигался без немощи, хоть и без прыти тоже.

  Когда были готовы все, я первая вышла во двор, осмотрелась, а потом уже на воздух вышли остальные. Кто пошел к калитке, протаптывая путь, торопились. Разгребали занос руками, не жалуясь ни на холод, ни на спешку. Заледенелые, практически вросшие засовы, вынимали из петель в шесть рук. И калитку через снег наружу проталкивали в три плеча. И прорвались.

   Дальше, к опушке – так быстро, как могли. Крестьянин, что не мог наступать на ногу, был и без сапога – ступня распухла, и он давно был босым. Чтобы не отморозиться, ему двое намотали свои рубахи на ногу, а сами бежали с куртками на голых плечах. Аверс нес хромого попеременно с другим, но когда выбрались на лесную дорогу, самый рослый из пленных сказал, что один его донесет хоть сколько. И я позволила.

  Мы пошли быстро.

  Дом лесничей был встречен возгласам радости. Собаки залаяли, но я, наученная, крикнула:

  – Гать, шавки!

  И они замолкли.

  Трое пленных знали Анике, и, насколько я поняла, были из того самого сопротивления. А прочие, вместе с оружейником, попались по воле несчастливого случая – он искал меня, а остальные охотились вдалеке от селений на замковых угодьях. Объяснив, что шестеро должны уехать, а мы останемся, только один спросил «почему?».

  – Кто путь до травницы знает, езжайте вперед. Только так, чтобы прочие не отстали. А у нас еще последнее дело здесь. Хозяйка велела, будем ждать.

  – Да поможет вам небо, сестренка... – донеслось от кого-то.

  – И вам.

  Одевшись получше, переобувшись, кому было нужно, они вывели лошадей и цепочкой выехали на охотничью дорогу. Я еще смотрела им в след, но тьма быстро скрала силуэты. В этот миг, когда все было сделано, я почувствовала слабость. Меня оставили и уверенность, и спокойствие, хотелось упасть в снег лицом и долго плакать. А от голоса Аверса все перевернулось:

  – Зачем ты убежала из Шуула тогда? За картами?

  Я обернулась и кивнула:

  – Я спрятала их, когда ты ушел. Я боялась цаттов.

  – Ты безумная девчонка... я думал, что ты погибла. Я добрался до тракта, видел следы борьбы, павшую лошадь, кровь. Не знаю, кто на кого напал...

  – Я все тебе расскажу потом.

  Сглотнув комок в горле, прошла мимо Аверса к дому, не подняв на него головы, не взяв его за руку. Мне казалось, что если я хоть жестом выдам ту волну горячей нежности, что на меня накатила – я пропаду. Со мной что-то случится, – я стану столь уязвимой, что умру от одного только чувства беззащитности. Вцепиться в Аверса, обнять, прижаться – вот, чего я хотела! И боялась собственных желаний!

  – Пойдем.

  – Подожди. Я еще хочу подышать пространством.

  Оружейник был в нескольких шагах от меня. Он стоял, запрокинув голову, и я видела в воздухе след от теплоты дыхания.

  – Цатты жестоки к врагам. Они бы убили тебя не задумываясь, если бы узнали зачем ты в Раомсе.

  – Но ведь не узнали.

  – А я потом думал, что сошел с ума, и твой голос снаружи мне только почудился. Даже если бы это был морок, я ждал его каждый последующий день. Как тебе удалось освободить нас?

  – Мне помогли. В замке есть наши люди.

  – Рыс... – в глубоком голосе оружейника послышалась почти мольба. – Подойди ко мне. Я знаю, что я грязен, от меня смердит, и по такому следу меня найдет даже самая старая собака... но подойди хоть на шаг ближе.

  Я сделала эти шаги на деревянных ногах, почти упала ему в руки и разрыдалась.

  Глава восемнадцатая

  Аверс меня не целовал. Вернее целовал, но не в губы – в лоб, в волосы, в щеку, даже в плечо. И обнимал как-то осторожно, будто на самом деле верил, что я им таким побрезгую. А я не могла отвечать – я вся тряслась от слез, и когда уже дрожь пробралась не только от волнений, но и от холода, я потянула его к дому.

  С запинками я объяснила ему, что мы должны дождаться лесничей, и успеть натопить баню и комнату до рассвета, чтобы не замерзнуть. Отдала одежду Янека. Пока дрова разгорались и нагревалась вода, я рассказала Аверсу о том, что в Раомсе я видела Леира, того самого ратника. Что, кажется, как раз во время побега, прибыл сам наместник. Что суровая хозяйка Анике на самом деле женщина с добрым сердцем.

  Разговор меня отвлекал, даже успокоил. А оружейник слушал, не перебивая.

  – Леир вспомнил мои чернильные пальцы, но так не пытал. Он прибыл ловить сопротивление, только лесничая вовремя предупредила, так что говорят, ни с чем и остался... А меня тогда от болезни у травницы выходили. Я Соммнианса видела, он меня лечил... а еще я слышала музыку. У цаттов музыканты в свите. И вспомнила немного о Побережье... кошмары ни разу не снились.

  Я болтала. Глупо болтала, как плотину словам открыла, лишь бы не молчать. И даже когда я оставила Аверса, уйдя в соседнюю комнату, мне хотелось продолжать говорить в пустоту. Верно, я сходила с ума от пережитого.

  Оружейник вернулся не быстро – он остриг себе волосы, как мог, обрил бороду. Вышел босым с мешком старой одежды, переодевшись в чистое, и я увидела, что Аверс исхудал больше прежнего, пока сидел взаперти. Рукава и штанины пришлось закатать, пояс прихватить широким ремнем, но не только поэтому я видела худобу – его плечи стали острыми, выпирали ключицы, локти, запястья и пальцы стали еще более узловатыми. Бритые щеки впали, обострился и подбородок. А что было бы, если бы не Анике с ее скудными горстями орехов и меда в каше?

  – Нам оставили еды. – Я убрала с лавки шкуры и поставила корзину. – Ты ведь голоден?

  – Не чувствую. Больше хотелось пить, но я уже напился талой воды из ведра.

  – Все равно, съешь что-нибудь.

  – Съешь сама. Сколько у тебя сил ушло, видишь? Ты бледная, у тебя даже руки от слабости трясутся.

  – И мне, и тебе хватит.

  Правда его – аппетита и у меня не было, и голод не ощущался. Затмилось все.

  – Что с тобой было, расскажи по порядку? Все с самого начала, с того, как ты ушла из крепости. И как ты узнала, что я здесь?