Текст книги "Продам свадебное платье (СИ)"
Автор книги: Ксения Пашкова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)
14 глава
Тем же вечером мы с Федей обходим все имеющиеся в Джемете магазины «Море косметики». Все продавцы-консультанты в курсе моей вымышленной душещипательной истории, так что сомневаться в их честности не приходится. Они сочувствуют и желают поскорее найти подругу, но никто из них Дину не видел. Признав поражение, я соглашаюсь прогуляться до парка аттракционов.
– Нам во-о-он туда. – Федя указывает на двигающийся светящийся круг – колесо обозрения.
– Ты больше ничего не узнал? – спрашиваю я, с трудом скрывая свое подавленное настроение. – Ну, о местоположении Дины. Не могла же она взять и исчезнуть.
– Больше ничего, – быстро отвечает он. – Как я и говорил, дома ее нет, номер недоступен, а сообщения в социальных сетях она не читает.
– Мы ее не найдем. И платье я не верну. Никогда больше его не увижу. Не увижу… – Сама не замечаю, как начинаю плакать. Тихо. Можно сказать – непринужденно. Так, проливаю пару струек между делом. Но Федя все слышит. Каждую упавшую слезинку, точно она размером с огромную лужу, опрокинутую из моих глаз.
– Ну ты чего? Я уверен, что рано или поздно Дина выйдет на связь, – успокаивает он меня, взяв за руку.
Мы не останавливаемся, потому что попадаем в оживленный поток туристов. Мне от такого количества людей становится не по себе, и я судорожно ловлю остывший после дневной жары воздух.
– Все нормально, – отзываюсь я наконец.
– Точно? А то выглядишь ты неважно.
– Я вообще-то не просила давать оценку моей внешности. У меня, может, и так комплексы. – Улыбнувшись, я делаю глубокий вдох. – Когда осознаю, что могу больше никогда не увидеть платье, не подержать его в руках, не примерить, не покрутиться в нем перед зеркалом, – меня накрывает легкая паника.
– Иногда мне даже страшно от того, насколько ты дорожишь этой вещью, – признается Федя, выглядя при этом как-то удрученно и несчастно. – Я свой свадебный костюм продал и ни о чем не жалею. Знаю, твое платье чей-то подарок, но это не отменяет причин, из-за которых ты решила от него избавиться. Мне кажется… Хотя, знаешь, забудь.
– Договаривай, а не то врежу, – на полном серьезе угрожаю я, потому что нет ничего хуже недосказанностей. Терпеть не могу людей, которые обрекают меня на подобное неведение.
– Ты не думала, что, как только платье окажется у тебя, ты пожалеешь о том, что захотела его вернуть?
– Нет. Мне станет легче, когда я заполучу его обратно.
– С чего ты это взяла? Может, тебе наоборот станет хуже, и ты…
– Нет, – повторяю я. – Я знаю, что мне это нужно.
– Ну, хорошо. Тебе и правда виднее, – сдается Федя. – Я попробую связаться с Диной еще раз. Напишу ей, когда вернемся в гостиницу.
– Спасибо. Ты очень меня выручаешь. Дел натворила я, а расхлебываем вместе. – Виновато улыбнувшись, я смотрю на вход в парк аттракционов. К нам подходит мужчина в тельняшке и предлагает сделать фотографию с павлином, но мы синхронно награждаем его уничижительным взглядом, и он спешно ретируется.
– Ему должно быть стыдно, – бормочу я.
– Когда уже прекратится эта бессмысленная эксплуатация животных, – присоединяется Федя.
– Просто невыносимо.
– Ужас какой-то.
– Им лишь бы заработать.
– А на животных плевать.
– Мрак, куда мы катимся.
– Да уж.
Замолчав, мы переглядываемся.
– Мне нравится, когда мы бубним, как восьмидесятилетние старички, – улыбаюсь я.
– И мне, – смеется Федя. – Что думаешь насчет поездки на аттракционах?
– Боюсь, мой вестибулярный аппарат устарел и не подлежит замене.
– Как долго ты планируешь быть в образе пожилой леди?
– Пока не вернемся в номер.
– Ясно. Думаю, твои хрупкие косточки выдержат одну поездку на колесе обозрения.
– Смейся-смейся. Когда придет время, твой скелет тоже растеряет весь кальций.
– Ничего страшного. Ты проследишь, чтобы я ничего себе не сломал.
– Думаешь, я буду нянчиться с тобой до старости?
– Надеюсь. Иначе моим костям не поздоровится.
– Боюсь, дружок, тебе придется заботиться о себе самому.
– Это еще почему?
– Когда выйду на пенсию и не смогу работать, перееду в дом престарелых.
– Правда? – удивляется Федя. – Ты действительно об этом думала?
– Конечно. Знаешь, как трудно найти достойное учреждение для старичков? О таком стоит побеспокоиться заранее.
– Я в шоке. Алиса, ты либо гений, либо…
– Сумасшедшая?
– Не знаю. Не могу подобрать нужное определение. Наверное, потому что еще не придумали слова, которое могло бы тебя описать.
Обескураженно покачав головой, он направляется к скамье.
– Мы не зайдем? – интересуюсь я, следуя за ним. – В парк.
– Ты не хочешь кататься, а я не хочу тебя заставлять.
– Как благородно, – усмехаюсь я, садясь рядом с Федей. – У тебя бы все равно ничего не вышло. Я не поддаюсь давлению. Я кремень.
– Килограмм креветок в кляре.
– По рукам! – восклицаю я, подскакивая с места. – Вставай, мне не терпится прокатиться на колесе обозрения.
Рассмеявшись, Федя берет меня за руку и тянет обратно.
– Угомонись. Давай посидим немного.
– Теперь ты в образе пожилого джентльмена? – Вернувшись на скамью, я облокачиваюсь на деревянную спинку и, вытянув ноги, расслабляюсь.
– Типа того, – рассеяно отвечает он. – Слушай, а почему ты собираешься жить в доме престарелых? Разве о тебе не позаботятся твои дети и внуки?
– Не хочу никого обременять. Да и не факт, что они у меня будут.
– А ты хочешь?
– Когда как.
– Потому что семья – это сложно? – предполагает Федя, смотря на проходящих мимо нас мужчину и женщину с четырьмя детьми.
– Не поэтому.
– Тогда почему?
– Дело в самой жизни. В том, чтобы родиться человеком. Все слишком непредсказуемо. У моего ребенка может быть хорошая судьба, а может и нет. Его может настигнуть несчастье, и он разучится улыбаться. С ним может случиться трагедия, и он будет мучиться невыносимой душевной болью. Кто-то может разбить ему сердце, а он не сможет с этим справиться – закроется в себе и разучится доверять. Станет одиноким, болезненным и хрупким, совсем как мои восьмидесятилетние кости. Я просто… Я бы хотела, чтобы мой ребенок был в порядке. Чтобы его окружали хорошие люди. Чтобы он был в безопасности. Но жизнь не дает гарантий. Никто не может пообещать мне этого. Вот я и сомневаюсь.
– Знаешь, ты задаешься очень правильными вопросами. И это делает тебя хорошим потенциальным родителем, – слабо улыбается Федя. – Хоть твой монолог и депрессивен, он все равно мне нравится.
– Если бы я сказала об этом кому-то из своего окружения, меня бы не поняли.
– В глубине души они бы с тобой согласились, просто никому не нравится думать о жизни в таком ключе. Людям свойственно цепляться за положительные стороны нашего существования и гнать от себя все негативное, даже если оно преобладает. Наверное, именно поэтому человечество еще существует.
– Мы с тобой такие философы, – замечаю я, толкнув его в бок, – горжусь нами.
– Да, мы молодцы. Не то что некоторые.
– А ты веришь в существование душ?
– Хм-м-м, – задумывается Федя. – Скорее верю, а ты?
– Не очень, но иногда мне кажется, что я ошибаюсь. И тогда у меня появляется странная мысль…
– Какая?
– Что если некая душа ждет не дождется, чтобы поселиться в теле моего будущего ребенка?
– И тебя это расстраивает?
– Меня расстраивает мысль, что она томится в ожидании и не может обрести дом, – признаюсь я. – Но потом я представляю, что она становится чем-то другим, и мне становится легче.
– Чем-то другим? – уточняет Федя, повернувшись ко мне.
– Может, души, не нашедшие пристанище в человеческих телах, растворяются в вечности. Становятся частичкой морского воздуха или каплями росы. Полоской заката на горизонте или плывущим куда-то облаком. Чем-то, что никогда не исчезает бесследно и всегда возвращается.
– Красиво сказано.
– Спасибо, – вздыхаю я. – Странные мысли, да?
– Нет. Для тебя – самое то.
– И как это понимать?
– Ты же Алиса, эти мысли тебе подходят. – Улыбнувшись, он берет меня за руку. – Но, знаешь, даже в короткой жизни человека есть что-то вечное. Например, я буду вечно любить этот поселок. И море. И те…
– М-м-м?
– И те аттракционы, – заканчивает Федя.
– А я буду вечно любить морепродукты, сериалы и химию.
– Вот видишь, у нас своя бесконечность.
– Конечная бесконечность. Как глупо. – Рассмеявшись, я встаю со скамьи. – Давай уже прокатимся на этом твоем колесе и пойдем обратно в номер, я с ног валюсь.
– Пойдем. Но ты же понимаешь, что про килограмм креветок я говорил не серьезно?
– Ничего не знаю! – отзываюсь я, смеясь.
Уже стемнело, и моря из нашей кабинки не видно, но мне все равно нравятся мерцающие тут и там огоньки курортного поселка. Как и нравится царящий в парке шум. Смесь громкой музыки, восторженных голосов и криков с соседних аттракционов. Колесо обозрения напоминает островок спокойствия в окружающем его безумии. Крутится себе неспешно, точно совершает жизненный цикл, и ни о чем не беспокоится. Когда мы достигаем самой высокой точки, у меня учащается пульс. Кажется, будто что-то остановилось. Время. Или колесо. Или – что самое страшное – мое сердце.
– Самое время признать, что боишься высоты, – говорит Федя.
– Что?
– Гляди, как вцепилась в поручень.
Заметив собственные побелевшие из-за мертвой хватки пальцы, я качаю головой.
– Мне показалось, что мы застряли. Но сейчас уже вижу, что все в порядке, и колесо движется.
– Неумение плавать, страх высоты… Что дальше? – подтрунивает Федя.
– А дальше выяснится, что и не Алиса я вовсе, а плод твоего воображения, и что тебе пора лечиться.
– Пожалуй, это худшее, что может быть. Потому что ты…
Ветер подхватывает его невысказанные слова и уносит прочь.
– Эй, – зову я Федю.
– А?
– Тебе не кажется, что что-то изменилось? Я имею в виду, между нами. Как будто пропала легкость, с которой мы общались дома. Хотя должно быть наоборот, ведь мы в отпуске и не устаем из-за работы. Просто… не знаю. Меня пугает это напряжение. А может, я все надумала. Со мной такое часто бывает.
– Да, я тоже это чувствую. Наверное, мы дошли до какой-то контрольной точки нашего общения.
– И что это значит? Мы должны что-то сделать, чтобы ее преодолеть?
– Может, нам нужно подумать. Каждому о своем. И… о нашем общем тоже.
– И о чем мне думать? – спрашиваю я, когда мы выходим из кабинки.
– Тебе виднее. Ты же не все мне рассказываешь.
– Почти все.
– Но не все, – повторяет Федя, оглядываясь по сторонам.
– А ты о чем будешь думать?
– О том, как хочу жить дальше. Я целый год старался ничего не анализировать, просто идти от одного дня к другому. Видимо, это был мой способ залатать раны. Но, возможно, пришло время что-то менять. Пробовать что-то новое…
– Что-то мне это не нравится. Ты же не собираешься сменить профессию, гражданство и все окружение, а потом свалить в неизвестном направлении?
– Настолько радикально я пока не думал.
– Тогда что? Хочешь прыгнуть с парашютом? Купить мотоцикл? Отрастить волосы?
– Нет, нет и нет.
– Знаю-знаю! – восклицаю я. – Ты наконец-то решился пойти на кулинарное шоу.
– Меня все еще смешит эта затея, – улыбается Федя.
Мы сидим на ярко-желтой скамье между колесом обозрения и комнатой страха, а мимо нас проходят люди. У них в руках огромная сахарная вата розового цвета. И попкорн, политый карамельным сиропом. А еще – мороженое в хрустящем вафельном рожке. Но есть и те, в чьих руках другие руки, и они мне нравятся больше всего.
Мои ладони покоятся на светло-синих джинсах. Смотря на них, я жалею об имеющихся между нами с Федей границах. Он довольно часто берет меня за руку. В основном – чтобы подбодрить. Но, если я прямо сейчас переплету наши пальцы вместе, это будет чем-то другим. А ему это вряд ли понравится.
– Я тоже хочу встретиться с Диной, – говорит Федя. – Наверное, мне это нужно так же сильно, как тебе твое платье.
– Вам точно есть, что обсудить, – соглашаюсь я.
– Но я боюсь. Вдруг, несмотря на то, что она сделала, у меня все еще есть к ней чувства.
– А какая разница – есть они или нет?
– Большая.
– Может, объяснишь? – Нахмурившись, я разглядываю темную щетину на его щеках и терзаюсь вопросом: «К чему он ведет?».
– Мне кое-кто нравится, – ошарашивает он меня. – И уже давно.
– О, – только и произношу я.
– Но ей не понравится, если у меня будут чувства к другой.
– Уверен?
– Да.
– А ты ее спрашивал? Мне вот было бы пофиг.
– Даже если ей тоже пофиг, мне самому от этого некомфортно. Эту историю с Диной нужно как-то закончить. А для этого нам нужно встретиться и поговорить.
– И тогда ты начнешь встречаться с этой своей… ну… пассией?
– А ты чего заикаешься? – Повернувшись, Федя награждает меня плутовской улыбкой.
– Сам же сказал – мы довольно близки. Так что ревновать в этой ситуации крайне уместно.
– Рад, что у нас это взаимно. Я ревную тебя, а ты меня. Просто прекрасно.
– Да, лучше и быть не может, – вторю я ему, а про себя думаю: «Что за хрень здесь творится?». – Ну, и кто она? Твоя коллега? Мужчинам идет форма, но наверняка она и женщин делает привлекательнее.
– Да, она носит форму, – воодушевленно делится Федя. – Но не такую, как у меня. Ее должность предполагает другие оттенки в рабочей одежде.
– Если думаешь, что я буду терпеть твои загадочные изречения, то ты глубоко ошибаешься. Или говори прямо, или умолкни.
– Тогда умолкаю. – Он делает вид, что закрывает свой рот на замок, и я фыркаю.
– П-ф-ф. Как ребенок.
– Ребенок проголодался, купишь ему поесть?
– И не подумаю. Это ты должен мне килограмм креветок. А вот у меня перед тобой нет никаких обязательств.
– Слышали бы тебя твои студенты.
– А тебя твои подследственные.
Иногда я и правда забываю о том, сколько мне лет. И о том, как часто мне приходится быть серьезной взрослой, у которой все под контролем. Каждый раз, когда я хочу пошутить в университете, мне приходится несколько раз подумать, прежде чем открыть рот. Уместна ли будет эта шутка? Не оскорбит ли она чьи-то чувства? Не настучат ли на меня в деканат? Иногда это сводит меня с ума. Хочется простого человеческого – быть собой. Но, где бы я ни оказалась, нигде не принимают меня целиком. Одним руководителям нужен нацеленный на результат работник, который не нуждается ни в каких дедлайнах. Другим – молчаливый работяга – такой, чтобы никогда не проявлял инициативу, и ни во что не вмешивался. Одни коллеги нуждаются в друге, с которым можно гонять чаи на перерыве и жаловаться на все подряд. А другие то и дело напоминают о корпоративной этике и награждают осуждающим взглядом, стоит только заговорить на тему, не связанную с работой. Есть друзья, которые всегда хотят быть на связи и обижаются, когда ты подолгу не отвечаешь на их сообщения. Но есть и те, кого душит подобное внимание – им вечно не хватает личного пространства, да и от частых разговоров и встреч они устают. Вот я и лавирую, подстраиваясь как могу, под каждого, кто попадается на моем жизненном пути. Разве это не страшно: осознавать, что стал пластилином, из которого все лепят, что хотят; забыть свою истинную форму и не знать, как к ней вернуться? Мне вот страшно. Но не рядом с Федей. Даже когда начинаю лепить из себя кого-то другого, ничего не выходит. Иногда, оглядываясь назад, анализирую какой-нибудь наш разговор или проигрываю в голове прошедшую встречу, и не узнаю сама себя. Что странно, ведь в этих разговорах и встречах и есть настоящая я.
– Дай попробовать, – прошу я и, не дожидаясь ответа, забираю у Феди с тарелки кусочек жареного сыра халуми. – М-м-м. Неплохо
– Что, креветки уже осточертели? – усмехается он.
– Нет, но моему желудку не помешает разнообразие.
– Ты такая забавная, когда сочиняешь отговорки.
– А ты забавный, когда спишь. Прямо лежачая карикатура.
– С сегодняшней ночи я буду прятаться от тебя под одеялом, так и знай.
– Поздно. Я уже видела твое спящее выражение лица. И, к сожалению, даже время не сотрет его из моей памяти.
Вместо ответной колкости, Федя улыбается и отдает мне весь сыр. И я совсем немного – самую малость – но таю.
15 глава
Кирилл был учителем физики. Человеком науки. Мужем. Молодым отцом. И просто хорошим парнем. Я думаю о нем с тех пор, как открыла глаза. Включив кондиционер на самую низкую температуру, прячусь от холода под одеялом и надеюсь, что эти мысли пройдут. Пока я бегу от воспоминаний, Федя бегает по пляжу. А когда я, приняв позу эмбриона, тихонько плачу, Федя сидит на нагретой утренним солнцем террасе и завтракает обещанными в меню ленивыми варениками с густой сметаной. К моменту его возвращения, мне становится совсем невыносимо, и я притворяюсь спящей. Он подходит к прикроватной тумбе, берет пульт и, выключив кондиционер, уходит на море. А я остаюсь одна. И как только это происходит, начинаю жалеть о том, что довела себя до такого состояния. Когда в голове всплывает мысль, способная тебя уничтожить, следует заставить ее молчать. Но вместо этого я раз за разом раскручиваю ее, превращая в бесконечную спираль боли. А затем растягиваю эту боль, как рукава в зимнем свитере, пока она не становится безразмерной черной дырой.
Приняв душ, снова надеваю пижамные шорты и футболку, расчесываю мокрые волосы, беру кружку, бросаю в нее пакетик ягодного чая и, выйдя из номера, иду за кипятком на террасу. Набирая воду, наблюдаю за тем, как сотрудницы кухни наводят порядок после завтрака, и тут позади раздается знакомый голос.
– Милый прикид.
– Зато у тебя… – Обернувшись, я вижу перед собой одетого в строгий брючный костюм Влада. Его светлые до скул волосы тщательно уложены и зачесаны назад. – А ты чего такой нарядный?
– Рабочие моменты, – коротко отвечает он.
– Надо же, какие мы важные, – улыбаюсь я, добавляя в кружку три кубика сахара.
– Тебе за завтраком чая не хватило, пришла за добавкой?
– Я не завтракала.
– Я тоже. Чтобы не опоздать на встречу пришлось выезжать в шесть утра. – Устало вздохнув, он находит взглядом одну из сотрудниц кухни и подзывает ее к нам рукой. – Марго, принесете мой завтрак?
– Конечно, Влад Александрович, – отзывается она и уже направляется к лестнице, когда он снова ее окликает.
– И моей подруге тоже, а то она проспала и теперь умирает с голоду. – На последних словах он поворачивается и подмигивает мне.
– Сейчас все будет, – обещает женщина и убегает вниз.
– Никакая я тебе не подруга, – возражаю я, строя недовольное лицо, – да и не умираю я вовсе. У меня вообще нет привычки есть по утрам. Мой желудок в это время еще спит.
– Ты постоялица моей гостиницы, а я хороший управленец и не позволю, чтобы кто-то остался без завтрака. Идем присядем.
Пожав плечами, я присоединяюсь к нему за столиком, стоящим у перил. Отсюда видно другие гостиницы и дорогу, по которой идут отдыхающие, направляющиеся в сторону моря. Сделав глоток чая, сбрасываю обувь – домашние тапки – и поджимаю ноги к груди. Замечаю небольшой синяк на колене и пытаюсь вспомнить, где могла его получить.
– У тебя снова мокрая голова, – замечает Влад и, наклонившись, зажимает между пальцев прядь моих волос. – Могу одолжить фен, если хочешь.
– Не надо, сами высохнут.
Кивнув, он убирает руку и, откинувшись на спинку плетеного кресла, прикрывает глаза.
– Ты сам на себя сегодня не похож, – тихо произношу я, смотря в кружку.
– Почему? – усмехается он, не двигаясь. – Потому что продержался несколько минут без пошлых шуток?
– Не поэтому. Просто у тебя такое выражение лица…
– Какое? – спрашивает он, приоткрыв один глаз.
– Как будто ты зол и хочешь кому-нибудь врезать, но слишком устал и расстроен, чтобы махать кулаками.
– А ты, похоже, знаешь, о чем говоришь. – Он вдруг снимает галстук и с остервенением бросает его на соседнее кресло. – Каждый месяц отец собирает нас с братьями вместе, чтобы узнать, как мы справляемся с его бизнесом.
– Его бизнесом?
– Да, мы с братьями руководим его гостиницами, потому что он сам уже ничего не может. Только раздавать указания и орать как резаный.
Благодаря чудесным родителям мне никогда не понять, что он чувствует, но я все равно сникаю, потому что к моей собственной боли примешивается еще и чужая.
– Он здесь даже никогда не был, – продолжает рассказывать Влад. – Я с самого начала занимался этой гостиницей сам, но он продолжает делать вид, будто моей заслуги в ее существовании и процветании вообще нет. Мои братья, по его мнению, еще куда ни шло. А вот я совсем ничего не стою. Даже банального приветствия во время короткой встречи не заслужил.
– А ты не соврал. Он и правда ублюдок, – соглашаюсь я с его недавними словами.
– Вау. Вот это меня прорвало. – Он настолько шокирован и озадачен своим монологом, что впервые за время нашего общения напоминает мне сбитого с толку мальчишку. Я смотрю в его светлые голубые глаза, наполненные детской обидой, и удрученно вздыхаю.
– Хорошо, что высказался. Иногда это нужно.
– Да уж, прекрасно. И решил вывалить это все на тебя. Хотя, если честно, я даже подумать не успел, как эта гневная тирада уже вырвалась наружу.
Нам приносят завтрак и, пожелав приятного аппетита, снова оставляют одних.
– Я не против, – заверяю я Влада. Мне и самой не помешало бы высказаться. Я до сих пор ничего и ни с кем не обсудила. Произошедшее с Кирычем, увольнение, продажа платья, Анино письмо. Я молчу так долго, что эти события стали походить на список запрещенных слов.
– Спасибо, что выслушала, хотя я не то чтобы дал тебе выбор. – Хмыкнув, Влад разрезает омлет и так обильно посыпает его черным перцем, что я начинаю чихать. – Извини, увлекся.
– Может, тебе будет легче, если начнешь говорить об этом почаще. Когда долго держишь в себе плохое, оно… как бы это сказать… увеличивается в размерах.
– Да все в порядке, Лис, не загружайся, – говорит он, прожевав. – Почему не ешь? Я отбил тебе весь аппетит?
– У меня его и не было. И что еще за «Лис»?
– А тебя так никто не зовет?
– Нет.
– Даже твой жених?
– Какой еще жених? – хмурюсь я, на секунду подумав, что слухи о моей сорвавшейся свадьбы мистическим образом дошли и до Влада.
– Да друг твой, Федя.
– И почему ты назвал его моим женихом?
– Просто наблюдал за вами и кое-что заметил.
– Что?
– Химию. Искры. Притяжение. Называй, как хочешь, – пожимает он плечами.
– Между нами ничего нет.
– Знаю. Только не пойму, зачем вы зря время тратите. Могли бы наслаждаться друг другом, не выходить сутками из постели, нежиться в обнимку на пляже. А вы в дружбу играете. Чушь собачья. Мне аж тошно от вас двоих – таких миленьких лучших друзей.
– А ты не смотри, раз тошно.
– А вы не попадайтесь мне на глаза, пока не закончите весь этот бред и наконец-то не переспите.
– Алиса? – Федя стоит прямо позади меня. Его ладонь ложится мне на плечо, и я замираю.
– Привет, – здоровается с ним Влад. – Можно же на «ты»?
– Нельзя, – отрезает Федя и тут же садится на соседнее со мной кресло. – Давно проснулась?
– Не очень, – отзываюсь я, боясь на него смотреть. Боже, только бы он ничего не слышал. – Влад организовал для меня завтрак, так что будь с ним помягче, ладно?
– Ладно. – Ухмыльнувшись, он поворачивает голову и произносит: – Спасибо, Владислав. Обещаю оставить хороший отзыв на сайте вашей гостиницы за такое внимательное отношение к постояльцам.
– Очень мило с вашей стороны, – парирует ему Влад с набитым варениками ртом. Его губы перепачканы сметаной, и я непроизвольно протягиваю ему салфетку. Этот жест не остается незамеченным. Федя наблюдает за мной, прищурившись, а потом говорит:
– Завтрак-то организован, но вот ты почему-то не ешь.
– Я бы, может, и поела, если бы вы двое на меня не давили.
– Чегхво? – негодует Влад, продолжая жевать.
– Хорошо, не буду тебе мешать, – заявляет Федя, поднимаясь с места. – Завтракай, не спеши. Жду тебя в номере.
– Э-м-м. – Не успеваю я изумленно моргнуть, как он наклоняется и целует меня в макушку.
Когда Федя уходит, Влад начинает смеяться. Нет, правильнее будет сказать – ржать. Как самый настоящий белоснежный конь. Конь на доске для серфинга. Вот это он и есть.
– Придурок, – бормочу я, все же взявшись за вилку и пододвинув к себе тарелку с омлетом.
– Вы на грани, – говорит он, успокоившись.
– Лично я сейчас на грани того, чтобы тебя треснуть.
– Меня вообще-то отец бил все детство, если ты забыла. Некрасиво угрожать мне кулаками.
– Издеваешься?
– Немного, – признает он. – Но между вами такое напряжение, что ни сегодня завтра рванет.
– Ничего не рванет, угомонись.
– Еще как рванет. Будет целый фейерверк, а жаркие поцелуи перейдут в сцену восемнадцать плюс. Если срочно понадобятся презервативы, можешь взять мои. Мне для тебя ничего не жалко.
Почувствовав, что начинаю краснеть и непроизвольно представлять описанную им сцену, я хватаюсь за кружку и залпом выпиваю оставшийся чай.
– Ты ужасный засранец, Влад. И, в отличие от Феди, я хороший отзыв о твоей гостинице не оставлю.
– Достаточно написать, что владелец этого места ходячий секс.
– Все. – Хлопнув в ладони, я поднимаюсь с места. – Я пойду.
– Ты еще не доела, – он берет меня за руку и улыбается. – Ну, прости, я больше не буду.
Меня вдруг прознает внезапным осознанием нашей с ним общей природы.
– Ты мне сейчас кое-кого напомнил, – заявляю я, сев обратно.
– Надеюсь, не страшного бывшего?
– Нет.
Быстро доев омлет и слопав пару вареников со сметаной, я смотрю на задумчивого Влада. Всего пять минут в тишине, без шуток и подкатов, – и он поник. У него нет того, что есть у меня. Поэтому ему так плохо.
– С днем рождения, – говорю я, встав из-за стола.
– А? – вздрагивает он. – Ты о чем? Я зимой родился.
– Когда, если не сейчас пожелать тебе найти человека, рядом с которым тебе не придется играть и так сильно стараться.
– Я не играю, – ощетинивается он. – Я такой и есть.
– Кто так сказал? Твой папа?
Так и не дождавшись ответа, я качаю головой.
– У меня хорошие родители. Но это тоже непросто.
– Неужели? – фыркает Влад.
– Да. Тебя называют талантливой, перспективной, умной. Тебе прочат большое будущее. В тебе видят только твою стойкость и сильный характер. Видят твою борьбу, называют тебя победителем. Гордятся тобой. Хвалят. А потом ты лажаешь и не знаешь, как показаться им на глаза. Они не разочаруются, продолжат в тебя верить. Но хорошие родители не примут того, что ты сломался. Они захотят тебя починить. Вернуть все, как было. А ты не найдешь в себе сил, чтобы это остановить. Позволишь им себя латать, сделаешь вид, что тебе становится лучше. Но внутри у тебя будет боль. За себя. За них. За других хороших родителей. И за других таких же, как ты, детей.
– Я тебя не понимаю.
– И не должен. У нас разные ситуации. Но мы похожи в том, что стараемся соответствовать навязанному нам образу. Плохой он или хороший. Это все равно установка, мешающая быть собой. А когда правда пытается выйти наружу, мы прячем ее за шутками и прочей херней.
– Может, и так. – Откашлявшись, Влад тоже поднимается с кресла. Теперь мы стоим друг напротив друга – напряженные и расстроенные.
– Я тебя, конечно, плохо знаю, но ты мне нравишься. И поэтому хочу, чтобы ты освободился от этого груза.
– Что ж… это взаимно. Не знаю, что у тебя там за проблемы с твоими хорошими родителями, но ты точно справишься.
– Ладно, – заключаю я, оглядываясь по сторонам. – Еще увидимся, да?
– Обязательно, – подтверждает Влад, опустив понурый взгляд в пол.
Я ухожу, чувствуя себя мерзавкой, которая разбередила чужие раны. Возомнила себя экспертом, раздаю налево и направо советы, а у самой в жизни черт-те что творится. Может, у меня и есть Федя, только вот я все равно молчу. Чего только стоит моя утренняя истерика под одеялом. Становится так тошно от самой себя, что я просто не могу вернуться в номер. Дохожу до двери, а затем разворачиваюсь и направляюсь к лестнице. Спустившись на первый этаж, набираю ходу и на скорости выбегаю из гостиницы прямо в домашних тапочках. В полузабытьи бреду по улице, пока не добираюсь до пляжа. Сбросив обувь, захожу в море и иду, иду, иду, пока вода не начинает затекать в уши. В моменте мне становится так легко и спокойно, что мне хочется идти дальше. Идти, идти, пока вода не скроет меня полностью. Но потом боковым зрением я замечаю, как далеко от меня берег, и начинаю паниковать. Еще несколько секунд назад, мои ступни касались прохладного и мягкого на ощупь песка, а теперь никакого дна подо мной нет. Будто бы его там и не было никогда. Словно я сама и море вокруг меня – не более, чем иллюзия. Или просто мой сон. Эта мысль меня успокаивает, и я расслабляюсь. Перестаю хватать ртом воздух и пытаться плыть. Опускаю руки, а вместе с ними подкашиваются и ноги. Но в тот момент, когда мою нагретую солнечными лучами светло-рыжую макушку накрывает прохлада, чьи-то руки обвивают мою талию.
– Ты с ума сошла?! – кричит Федя мне в ухо, и я прихожу в себя. Он прижимает меня к себе, как любимую игрушку, которую вот-вот унесет в море.
– Прости, – извиняюсь я сквозь слезы, когда он начинает одной рукой грести в сторону берега, а другой обнимать меня. – Прости.
В какой-то момент рядом появляется Влад. Он по-прежнему в костюме, стоит по пояс в воде и протягивает руки, чтобы помочь Феде. Мне кажется, что это все не по-настоящему, что я сплю. Происходящее здесь просто не могло случиться в реальности.
Когда мы втроем валимся на песок, я оглядываюсь и замечаю направленные в нашу сторону любопытные взгляды.
– Что это сейчас было? – возмущается Влад, выжимая воду из брюк. – Ты зачем туда полезла, если не умеешь плавать? Совсем страх потеряла?
– Не лезь, – советует ему Федя.
Я сижу, зажатая между ними, и не знаю, что сказать. Меня трясет от страха, слез и холода. Но мир вокруг не изменился. Море все такого же светло-синего оттенка, а на голубом небе все те же белоснежные облака. Дети лепят замки из песка, пока взрослые делают то же самое в своей голове. Все по-прежнему и в то же время все не так, как раньше. И началось это вовсе не сейчас, а в то утро, когда на мой телефон поступил звонок, ставший отправной точкой всего этого кошмара.
