Текст книги "Мой космос"

Автор книги: Ксения Бунеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

   Я удивленно оглядывалась по сторонам, стараясь уловить каждую деталь ожившей для меня сказки. Не часто я бываю в таких кафе, да и в кафе вообще. Всегда считала это пустой тратой денег и времени.

   – Никогда не была здесь? – улыбнулся Дима.

   – Нет.

   – Я обожаю это место. Здесь так спокойно и так уютно. Как в сказку попадаешь.

   Теперь улыбнулась я. Покой и уют – разве это не сказка? Особенно для меня.

   К нашему столику подошла официантка, девочка не старше меня. Ее костюм показался мне по-настоящему сказочным. Остроконечная черная шляпка идеально подходила к темно-красной блузке с готическим рюшечками и расклешенной юбке до колена.

   – Выбирай все, что хочешь, – посоветовал Дима. – Здесь замечательная кухня.

   Я стала внимательно изучать меню и мельком взглянула на цены. Вполне умеренные. Значит, не буду чувствовать себя виноватой за съеденное.

   Официантка ушла, записав все в блокнотик. Я оторвала глаза от белого кружева скатерти и натолкнулась на изучающий взгляд своего спутника.

   – Дима?

   Он расплылся в сладкой улыбке и ласково промурлыкал.

   – Ри-и-ита, какая же ты красивая. Я не могу налюбоваться. А как тебе идет эта коса.

   Я? Красивая? Сама бы о себе никогда так не сказала. А он превозносит меня чуть ли не до небес. Одна только интонация, одно выражение лица чего стоит. Может, он впрямь ненормальный?

   – Дима, все хорошо?

   – Все отлично, – не сводя глаз, проговорил он.

   Я чувствовала себя как-то неуютно. Его взгляд не был обычным. Он не скользил по мне, скатываясь все ниже. Он как будто касался кожи, прощупывая сантиметр за сантиметром, мягко поглаживал и успокаивал.

   – Почему ты так странно на меня смотришь?

   Он спохватился и ударил себя ладонью по лбу.

   – Извини. Я похож на идиота, да? Надо было тебе просто сразу сказать, чтобы плохого не подумала.

   – Я уже подумала.

   – Я так и понял. Не бойся, я не маньяк и не городской сумасшедший. Хотя, доля безумия во мне живет.

   – И кто же ты с этой долей?

   – Художник. Самый обычный художник.

   Его слова сразу же расставили все на свои места. Мой новый знакомый – донельзя творческая личность. Отсюда его романтический вид, странное поведение и любование мной.

   – У тебя очень правильные черты лица, красивые, – продолжил он. – Серьезно, не смейся. Вчера я увидел, как ты идешь по этому полутемному двору, как блики фонарей играют на твоем лице, как они скользят по скулам, резко очерчивая их. Как тени от ресниц падают на лицо, и как ты улыбаешься.

   – Ты все это приметил? – я просто опешила.

   Дима часто закивал.

   – Да-да. Мне хватило одного взгляда. У меня это профессиональное. Рита, ты просто прекрасна. Мне нет покоя со вчерашнего вечера.

   – И что? – осторожно спросила я. Такая маниакальная уверенность в моей неземной красоте пугала.

   – Я просто обязан написать твой портрет, – заключил Дима. – Мне покоя не будет, если я этого не сделаю. А ты обязана стать моей музой.

   – Музой? – в очередной раз я удивилась. – Дим, по-моему, я не самая подходящая девушка на эту роль. Вон, смотри, – указала на одну из девушек в зале, – она больше подходит. Красивая, стильная, с хорошим макияжем. А я просто серая мышь рядом с ней.

   Дима бегло оглянулся на девушку и осуждающе на меня взглянул.

   – Ты серьезно считаешь, что эта гламурная курица красива? Бред. Я не фотограф из глянцевого журнала, а художник. И ищу я настоящую истинную красоту, а не работу визажиста, понимаешь?

   Принесли заказ. Пока официантка расставляла на столе тарелки, наш разговор прервался. Я обдумывала его слова, а Дима внимательно наблюдал за мной. Наконец она ушла.

   – Рит, ну неужели тебе каждый день предлагают написать портрет? Я же не прошу тебе позировать обнаженной и...

   – Еще чего! – вырвалось у меня.

   – Вот, – кивнул Дима. – Я просто хочу написать твое лицо. Знаешь, я вообще-то склоняюсь к импрессионизму в пейзажах. Но портреты люблю писать в классической манере. Неодушевленные предметы – это для меня как-то скучно. А вот люди – их рисовать интересней. Каждый человек – это не просто один человек, это целый мир, целая вселенная. Все его эмоции, все чувства, все отражается на лице. И я очень люблю писать эти лица на холсте. В твоем я увидел что-то такое, что должно остаться навеки. Ты только представь, что будет через пятьдесят лет. Ты покажешь портрет своим внукам, и они смогут лучше узнать тебя, какой ты была, что думала и что было на душе. Рита, это очень важно для нас обоих.

   Я слушала его, открыв рот. Еще никто и никогда не говорил мне таких вещей. Никто и никогда. Я и вообразить не могла, что кто-то найдет во мне какую-то вселенную, какой-то мир.

   – Рита, – не останавливался он. – Мои работы продаются в частной галерее. Я стал писать на заказ еще в училище. Сейчас искусство поставлено на конвейер так же, как и производство салфеток. Мое творчество – это моя работа и иногда мне нужно что-то для себя. То, что дает вдохновение. И это ты, Рита. Я очень хочу написать твой портрет.

   Сказать было нечего. Этот парень удивлял меня с первой же минуты знакомства. Его рассуждения показались мне романтичной чушью и дичью. Ну, зачем мне тратить время на какие-то портреты, если его и так не хватает? Если у него творческие порывы являются смыслом жизнь, то у меня все не так.

   – Дима, а я могу подумать? – говорить ему "нет" сразу не хотелось. Жаль было отвечать отказом на такую искренность.

   – Можно, – утвердительно кивнул он. – Но я буду ждать твой положительный ответ.

   Я уткнулась в тарелку и ничего не ответила.

   Может, он прав и каждый человек – это целый мир? Тогда, наверное, мы слишком разные миры.

   – Слушаю тебя и удивляюсь, как это ты оказался в той компании вчера?

   Вечерняя прохлада уже пыталась прокрасться под ворот куртки, а на небе светила своим диском луна. Мы брели по моему темному дворику, где на удивление, никого не было.

   Дима, все еще неся мой пакет, усмехнулся.

   – А ты думала, художники с простыми смертными не общаются?

   – Честно говоря, да. Я всегда считала, что они сидят в своих великосветских салонах, рассуждают о высших материях среди себе подобных и курят тонкие сигареты через мундштук.

   Дима не удержался от смеха и расхохотался точно так же как вчера на лестничной клетке.

   – Ну, спасибо хоть в геи меня не записала!

   – А что? Уже были варианты?

   – Полно. Знаешь, Рит, люди всегда относятся жестоко к тем, кто отличается. Я учился в обычной школе, где не привыкли выделяться и кому-кому, а мне точно известно, что такое быть другим. Я – творческий по натуре и не скрываю этого, – он лукаво подмигнул, – но ориентация у меня правильная.

   – Не сомневаюсь. Хотя, ты иной раз кажешься очень странным. Так как оказался в нашем дворе?

   – А тут ничего странного как раз. Алиса, которая на гитаре играла, моя двоюродная сестра. Я попросил познакомить меня с ее друзьями.

   – Зачем?

   – Новые люди всегда приносят что-то новое в нашу жизнь, – беззастенчиво ответил Дима. – Захотелось найти новые источники вдохновения.

   – Нашел?

   – Да, – гордо произнес мой спутник. – Тебя.

   Мой подъезд неуловимо приближался, а я все думала как же мне не хочется в него входить. Этому Диме, странному незнакомцу с необычным взглядом на мир, удалось на несколько часов вырвать меня из пучины проблем и неприятностей.

   – Ну что, пора по домам, – сказала я, стоя на первой ступеньке крыльца. – Спасибо тебе за этот вечер.

   Дима притворно сморщился.

   – Какая банальная фраза. Так говорят, когда сказать больше нечего.

   – А, если, это правда?

   – Ну, если, правда...

   Он подал мне пакет. На миг наши руки соприкоснулись и я ощутила его тепло. Не хотелось отпускать его ладонь, потому что как только я это сделаю, сказка исчезнет. Вспорхнет птицей с веточки и улетит, и вряд ли я еще раз встречу ее.

   – И я все еще жду положительный ответ, – напомнил Дима.

   – У меня не так много времени и...

   – И ты мне просто не веришь. Считаешь меня городским сумасшедшим, это я уже понял.

   Отрицать не стала. Я, действительно, считаю его немного с приветов. Наверное, просто таких людей не встречала. И да, не верю.

   И как он только так точно обо всем догадался?

   – Ты подумай, хорошо? – тепло улыбнулся Дима, видя мое скептическое выражение лица. – Если что, в любое удобное тебе время.

   Он шагнул на мою ступеньку и оказался рядом. Почти неуловимый приятный запах мужского парфюма защекотал нос.

   – Уже поздно. Поэтому иди домой и выспись. Круги под глазами красоты не добавляют. Спокойной ночи.

   Я ожидала, что он поцелует меня, но Дима лишь нежно провел пальцем по щеке.

   – Спокойной ночи, – задумчиво проговорила я и ушла.

   Квартира встретила неидеальной тишиной. Неидеальной потому, что с кухни доносилось чье-то кряхтение и шлепанье стоптанных тапочек по линолеуму. Дверь с фигурным стеклом пропускала свет, исходящий оттуда, в коридор. Наверное, отчиму не спится.

   Я, стараясь издавать как можно меньше звуков, разулась и на цыпочках, держа тапки в руках, стала красться к себе. Старый замок в двери, помнивший еще мое рождение, предал меня. Не успела я дойти до комнаты, как дверь кухни распахнулась, и на пороге появился всклокоченный Семен. Он стоял на пороге-границе электрического света и естественной темноты в той самой растянутой майке и семейных полосатых трусах.

   – Рита? – удивленно протянул он, едва не выронив сигарету изо рта.

   – Я, дядь Сем. Вы не обращайте внимания, я спать ложусь.

   – Где ты шлялась? Первый час ночи! – шепотом закричал он. – Мать себе места не находила.

   Я схватилась за голову. Моя мама – человек очень мнительный и постоянно за всех переживает. Раньше я старалась не забывать говорить ей, если задерживаюсь. А сегодня у меня все на свете из головы вылетело. Сказка, в которую я погрузилась, захлестнула с головой.

   – Дядь Сем, простите, я забегалась.

   – Ага, забегалась она, – отчим саркастично закивал. – А о матери и не подумала. Нельзя быть такой распущенной, Маргарита. Мы и так терпим твои неприличные выходки, а ты еще больше куролесишь. Разве приличные девушки гуляют по ночам?

   – Дядя Сема, хватит! Вы всех разбудите! Утром поговорим.

   – Утром...Пьяная, наверное, вот и хочешь проспаться. И как тебе не стыдно только!

   Привыкшая выслушивать еще и не такое, я скрипела зубами и молчала. А что мне оставалось? Уйди я в комнату, этот борец за нравственность всех на уши поднимет. Лучше пусть выскажется, а я потом спокойно усну.

   – Нет, ну ты даже не раскаиваешься! Я всегда знал, что в тебе живут пороки. Но чтобы такие. Маргарита, о чем ты только думаешь? Ты же будущая жена и мать, ты же...

   Семена окончательно понесло и останавливаться он, похоже, не собирался. Голос отчима становился все громче и громче.

   – А вы-то сами чего не спите

   Семен опешил. Он хлопнул глазами в недоумении. Пепел с его сигареты полетел вниз на темный пол.

   – Я, в отличие от тебя, занимаюсь делом, – гордо взирая на меня, изрек отчим, – У меня завтра лекция. А ты, вместо того, чтобы работать и помогать нам с матерью, занимаешься неизвестно чем.

   Я молча открыла сумку и вытащила из бокового карманчика свою сегодняшнюю зарплату. Купюры, согнутые пополам, положила на тумбочку.

   – Что это значит? – спросил Семен.

   – Это помощь, – кратко ответила я и ушла в свою комнату.

Глава вторая

   – Маргарита!

   Одеяло слетело с меня и упало куда-то в пустоту.

   – Вставай немедленно!

   Не понимая, что происходит, я оторвала голову от подушки и прикрыла глаза рукой. Все пять ламп люстры были зажжены – невиданное расточительство в нашей квартире.

   – Что случилось? – пробормотала я.

   Мысли лихорадочно бились в сознании, стараясь сесть каждая на свое место. Слабость сковывала непослушное тело. В ушах звенело, а перед глазами летали серые мушки. Сон неодолимо наваливался на мой уставший организм и не желал покидать его.

   – Что случилось? Она еще спрашивает! Да как тебе не совестно? – кричала мама.

   Я, мало что соображая спросонья, потянулась за одеялом. Мелкие мурашки побежали по коже, прикрытой одной лишь тоненькой рубашкой.

   – Мам, не кричи, – проговорила я.

   Мои глаза уже привыкли к свету и я могла разглядеть ее. Всклокоченная, в криво застегнутом халате, с красными от слез глазами, мама стояла посреди комнаты и зло смотрела на меня.

   – Не кричи! А как мне не кричать, если родная дочь такое творит?

   Я мельком посмотрела на часы – без двадцати шесть. Как же рано!

   – Ты скажи мне! Нет, ты скажи, где ты шлялась всю ночь?

   – Мам, ты чего? Какая ночь? Я в начале первого пришла. Меня Семен видел. У него спроси, если мне не веришь!

   – Семен! – ее голос сорвался на визг и она заплакала. – Он все видел! И слышал все, что ты сказала ему.

   За стенкой слышались торопливые шаги, скрип шкафа и постоянный шелест. За другой стеной кряхтела бабушка, собираясь на работу.

   – Мам, не кричи, – я пыталась быть спокойной и не сорваться. Не сложно догадаться, что произошло, пока я спала.

   – А ты еще мать поучи! Буду говорить так, как считаю нужным!

   Дашка на соседней кровати вжалась в стену и нервно сжимала уголок одеяла в руках. В ее глазах виделся непритворный испуг. Наверное, она за свои девять лет впервые видит нашу кроткую маму такой.

   – Давай в коридоре поговорим, – предложила я, надевая халат.

   – Нет! Мы будем говорить здесь! – кричала мама.

   В дверях появилась бабушка в дворницкой форме.

   – Лида, доченька, успокойся. Рита ни в чем не виновата.

   – Не виновата? Да из-за нее от меня муж уходит!

   Я не сдержалась от вздоха облегчения. Неужели этот слабохарактерный слизняк решился хотя бы на один мужской поступок? Или у него взыграла гордость после моей вчерашней помощи. Во всяком случае, судя по шебуршению за стеной, он впрямь решился уйти.

   – Да как же это? – всплеснула руками бабушка. – Рита?

   – Я не виновата.

   – Не виновата она! А кто ему деньги вчера бросил, как собаке? Кто его оскорблял вчера? Не ты?

   – Мам, не кричи.

   – Хватит! Не закрывай мне рот.

   – Мам...

   – Замолчи! Как у тебя совести хватает еще рот открывать?

   – А как у тебя совести хватает? – не выдержала я. – На меня плевать, так хоть Дашку пожалей!

   Меня начинало трясти. По телу пробежала болезненная дрожь. В висках стучало. Я ощущала тяжелое теснение в груди, будто бы распирает изнутри. Гнев копился во мне слишком долго и он просто не может остаться внутри. Слишком долго я молчала и терпела. Любому терпению приходит конец.

   – Из-за Семена своего готова нас со свету сжить, да? – кричала я. – Да он и гроша ломаного не стоит. Жрет за наш счет, еще и попрекает постоянно! В своем доме места нет из-за него. А ты и забыла совсем, что у тебя дети есть! Все скачешь вокруг него на цыпочках. Семочка то, Семочка это. А ему плевать на тебя! И жениться он на тебе не будет! Только деньги тянуть и над нами издеваться!

   Меня окончательно сорвало. Я кричала во весь голос. Горло сдавило будто тисками, по лицу капали слезы. Я ощущала злость...и одновременно облегчение. Мне становилось легче от того, что я говорю все это вслух, что я кричу в полный голос и больше не сдерживаюсь.

   Дашка ревела под одеялом. Бабушка крестилась и призывала нас к благоразумию. Мама возражала мне, выкрикивала обидные слова в ответ. Но я не останавливалась.

   – Думаешь, ты нужна ему? Да ему жилье и холодильник нужны? Он использует тебя, мама! Использует!

   – А ты меня не используешь? Ты вообще никого не слушаешь! Все делаешь наперекор, с каждым словом споришь.

   – Наперекор кому? Тебе или твоему Семену драгоценному?

   – Рита, Лида! Прекратите, вы же родные люди! Господи, да вразуми ты их! – причитала бабушка. – Да что вы из-за мужика сцепились? Не стоит он вас!

   – Не стою, значит? – прозвучал голос Семена.

   Мы вдруг затихли и посмотрели на него.

   Отчим стоял в дверях с плохо закрытым чемоданом, из которого выглядывали лямки подтяжек и галстук. Очки Семена съехали в сторону, а ворот рубашки перекошен. Остатки шевелюры беспорядочно топорщились над лысиной.

   – По – вашему, Анна Васильевна, я настолько ничтожен, что не стою?

   – Семочка, да стоишь, конечно. Просто заругались они и...Ой, да что я старая говорю! Стоишь, конечно.

   Мама всплеснула руками.

   – Сема, ты собрался? Куда? Куда ты пойдешь? – вкрадчивым тихим голосом проговорила она.

   – Вернусь домой, – гордо ответил он.

   – Куда, Семочка? В коммуналку свою? Зачем? Та же неудобно совсем.

   Мама подошла к нему и нежно взяла за руку, пытаясь отнять чемодан.

   – Не надо, Лида! Я уже решил и я уйду.

   Он дернулся, вскинул голову и поправил очки.

   – А вы оставайтесь здесь, живите. Вы одна семья и я лишний. Правильно говорят, в чужой монастырь нельзя со своим уставом.

   – Сема...

   – Я надеюсь, Лида, что твои дети повзрослеют и изменятся. Надеюсь, что и Маргарита исправится и поймет свои ошибки.

   – Сема, стой!

   – До свидания, Анна Васильевна.

   – Сема, нет! Я тебя не пущу! – закричала мама, загораживая ему дорогу собой. – Не уходи никуда!

   – Лида, я не могу здесь оставаться.

   – Как не можешь? Это твой дом и ты никуда из него не уйдешь.

   – Где у нас валерьянка? – пробормотала бабушка и ушла на кухню.

   Я запахнула халат и вышла из комнаты.

   – А че, мам? Пусть идет. Вы уйти собрались, дядя Сема? Давайте, скатертью дорожка. У вас там свой устав будет, вот по нему и живите. Давайте, дверь открыта.

   Меня все еще трясло от гнева и напряжения. Нервы были натянуты струнными и тихонько звенели где-то внутри.

   – Нет! Не слушай ее, Сема! – мама схватила своего любезного за плечи и крепко сжала. – Она всегда непокорная была. Не слушай!

   Бабушка вернулась с кухни со стаканом и залпом осушила его содержимое. Даже Дашка боязливо выглядывала из-за дверного косяка.

   Семен с презрением смотрел на меня.

   – Я не верю, Лида, – медленно проговорил он, – что ты могла вырастить такую дочь. Столько цинизма и жестокости, столько лжи, сколько в ней яда.

   – Так вы, давайте, идите от яда подальше, а то вдруг отравитесь ненароком, – я указала ему на дверь и ударила в ладоши. – И будет вам мир, покой и никакой лжи.

   – Рита, замолчи! – кричала мама.

   – Риточка, детка! – взмолилась бабушка. – Ну что ж случилось у вас такого? Сема, ну зачем ты уходишь?

   Спектакль слишком затягивался. Я начинала ощущать усталость. Злость отступала и на ее место постепенно приходила опустошенность и понимая полной бессмыслицы всего произошедшего. Впрочем, яблоко раздора прокатилось между мной и мамой еще пять лет назад и по сей день невозмутимо находилось в нашей квартире. Удивительно, что этот скандал случился так поздно.

   – А это вы спросите у вашей внучки, Анна Васильевна, – ответил Семен. В этой ссоре он был единственным, кто не повысил голос. Мне показалось, что она даже гордится, что такой шум в его честь. – Она явилась под утро пьяная и бросила мне в лицо деньги.

   – Риточка, – бабушка схватилась за сердце.

   Я просто опешила. Просто не думала, что этот слизняк способен на такую грязную ложь.

   – Вы...да что вы несете? – закричала я. – Дряни своей научной перечитал?

   – Рита, успокойся, – бабушка схватила меня за плечи и прижала к себе. – Успокойся, внученька. Тебе здоровье беречь нужно, ты молодая еще.

   – Видишь, какую змею ты пригрела на груди, Лида. Смотри, как она нагло врет и еще оскорбляет меня.

   Мама в голос рыдала, уткнувшись в его плечо.

   – Рита не такая! – звонко закричала Дашка, выскакивая в коридор. – Она хорошая, а вы плохой!

   – Дашенька, Даша, – попыталась урезонить ее бабушка.

   Она схватила ее за руку и попыталась увести, но сестренка ловко вывернулась и отскочила в угол.

   – Вы, дядя Семен, злой! И Риту зря обижаете! И мама из-за вас плачет, и...

   Она хотела сказать что-то еще, но вдруг покраснела и с ревом убежала в комнату.

   – Вот и ребенка довели! – рассердилась бабушка. – Да что ж мне делать с вами всеми? Даша, Дашенька, иди к бабушке.

   Мама ревела и что-то неразборчиво бормотала. Ее грудь то и дело сотрясалась от рыданий, а всхлипы становились все громче.

   – Да что ж вы все делаете со мной? Мама, Дашка... – говорила она. – Семочка, и ты тоже?

   – Тише, Лида, не плачь, – он стал гладить ее по спине и успокаивать.

   Я окончательно растерялась, не зная, что и сказать. Происходящее вокруг казалось даже не кошмарным сном, а каким-то ужасом наяву. Наверное, мы все сошли с ума.

   – Маргарита, ты чего молчишь? – закричала мне мама.

   – И что же мне сказать?

   – Прощения у Семена проси!

   Мне в этот миг показалось, что грянул гром. Молния разрушила наш дом до основания, и он осыпался мелкими осколками прямо к моим ногам.

   Моя мать хочет, чтобы я попросила прощения у ее любовника. Иначе назвать этого человека не могу. Не бывать этому никогда.

   – Лида! – строго закричала бабушка. – Ты что творишь с девками своими? Мало я тебя порола в детстве?

   Она, разгневанная и красная, появилась в коридоре и решительно двинулась к маме и ее любезному.

   – Семен, хватит в нашем доме смуту наводить. Попугал и достаточно. Давай, иди вещи распаковывай обратно.

   – Бабушка! – вскрикнула я.

   – Давай, Сема, оставайся. Ты уйдешь, а эти тут передерутся между собой, – ее слова звучали мольбой, – они родные мне, плохого им не хочу. Оставайся.

   Отчим торжествующе посмотрел на меня и поцеловал маму в лоб.

   – Пойдем, Лида, вещи разбирать.

   – Семочка! Правильно, мой хороший, правильно, – она разулыбалась сквозь слезы и вцепилась в него.

   – Тогда уйду я.

   – Рита! – вскричала бабушка.

   – Не могу видеть, что вы тут творите.

   Я ворвалась в комнату и стала быстро собираться. Наспех одевалась, путая пуговицы и срывая молнии. Кое-как застегнула на себе куртку и выскочила в прихожую.

   – Риточка, ты-то чего удумала? Рита!

   – Все нормально, бабушка. Я в институт.

   – Рано еще же...

   – Ничего, прогуляюсь воздухом, подышу...

   Я спешно завязывал шнурки, чуть не разрывая их пополам.

   – Не бойся, бабуль, я из своего дома никуда не уйду. Нам с Дашкой эта квартира от отца досталась. Он хоть и ходок, зато смог жилье заработать, в отличие от некоторых!

   Последнее я сказала в полный голос. Затем встала и прокричала так, чтобы все слышали:

   – А деньги мои позорные так и не вернул.

   Как только входная дверь за мной захлопнулась, я села на ступеньку и расплакалась. От бессилия что-то изменить, от обиды и от несправедливости. Мне было больно и горько понимать, что все это случилось именно со мной. Тяжело осознавать, что собственная мать предпочла тебе какого-то мужика, недостойного и лживого. Я ведь всегда желала ей добра и была непротив замужества. Но не такого счастья я для нее хотела, совсем не такого.

   От стресса и недосыпа я ощущала себя выжатой как лимон. Желудок возмущенно заурчал, требуя еды. Вчерашний заработок я отдала Семену и оставалось только надеяться, что в моей сумке еще остались деньги. Покопавшись в ней, я обнаружила полторы сотни. На дорогу и легкий обед хватит, а вечером снова будет зарплата.

   День выдался донельзя ясным и теплым. Как будто мне назло солнце вынырнуло из-за туч и ярко светило на, отвыкшую от тепла, землю. Люди весело улыбались, смеялись, переговаривались между собой. Вместе с природой оживали и они. Наверное, сегодня только у меня было сумрачное настроение.

   А чему мне радоваться? Вон даже стекло проезжающей мимо машины говорит об этом. Стоит только на меня взглянуть и сразу понятно, что у этой девушки не все в порядке. Неумытая, нечесаная, глаза красные, руки сложены в плотный замок на груди. Не завидую тем, кто меня видит.

   Я раз за разом прокручивала в голове все случившееся и никак не могла понять, почему мама так поступила. Когда наступил тот момент, сделавший меня и Дашку неважными для нее? Неужели так просто променять родных детей на чужого мужчину?

   Помню тот день, когда Семен впервые появился в нашей семье. Отчим был при параде – нарядный, с цветами и конфетами. Вежливо разговаривал с нами, делал комплименты бабушке. Расспрашивал меня об учебе и о том, куда я хочу поступать, даже помощь предлагал, если решусь идти в его вуз. Мама тогда была очень счастливой. Она весело порхала по кухне, суетилась, готовила на стол, что-то негромко напевала под нос. Ее лучшее красное платье и туфли на высоком каблуке восхитили нас всех. Никогда после я не видела ее такой красивой.

   А потом настали привычные бытовые будни. Новый член нашей семьи сразу же проявил себя не лучшим образом. Сначала он жаловался на недожаренные гренки, потом на открытую форточку, Дашкины сандалии в коридоре, на саму Дашку, потому что она громко плакала и на меня, резкую, грубую и неблагодарную.

   Я пыталась найти с ним общий язык. Честно. Пробовала интересоваться его научными работами, беседовала с ним. Однако, для первого оказалась слишком глупа, а для второго слишком груба. Семен списывал все на мое плохое воспитание и неуважение ко всем подряд. "Наверное, она в твоего первого мужа, Лидочка", – часто повторял он. А мама только отвечала: "Она очень на него похожа". И здесь я не могла ей перечить – похожа на отца, как две капли воды.

   Кое-как перетерпев первую пару, я привела себя в порядок и отправилась пообедать. Мой институт носил гордую, но слишком неприличную аббревиатуру. Обычно студенты коверкали ее на свой лад.

   Располагалась альма-матер довольно далеко от дома и каждое утро мне приходилось втискиваться в переполненный автобус, чтобы до нее добраться. Но к этому я привыкла. Как и к тому, что через год неизбежно получу диплом и всю оставшуюся жизнь буду сводить дебет и кредит.

   Цифры я ненавидела всей душой, с самых ранних лет. Математика всегда была моим проклятием, действие которого, похоже, будет пожизненным. Поступление на специальность бухучета было мерой вынужденной. Я подала документы туда, куда меня приняли на бюджет, да и сама не могла понять, кем хочу стать в будущем. В семнадцать лет жизнь кажется ярким калейдоскопом бесконечной ленты событий. Ты считаешь себя вечной и всемогущей, не думаешь о завтрашнем дне. Разве может человек без особых склонностей в таком юном возрасте понять, что ему нужно? А раз талантами природа меня не одарила, пришлось слушать бабушку с мамой.

   Это уже после я поняла, чем маркетинг отличается от менеджмента и что вся философия сводится к одному. А в семнадцать все эти слова были для меня на одно лицо. Но, в итоге, жизнь быстро поставила меня на место – начались проблемы с деньгами, серьезно заболела бабушка, маму уволили с престижной работы, а я вышла в переход с листовками. Правда оказалась страшнее и я к ней привыкла. Отбросила мечты подальше и начала просто зарабатывать себе на жизнь.

   Так делают все, такое случается с каждым.

   Очередь в столовой казалась нескончаемой. Студенты следовали классическому представлению и были донельзя голодными.

   Я взяла чек и стала в очередь. Даже не удивилась, что передо мной человек двадцать. Этот день просто не создан быть хорошим.

   Впереди мило щебетали две девушки на высоченных шпильках. На их фоне я казалась еще серее и незаметнее.

   – Представляешь, я вчера ногти сделала, – жгучая брюнетка продемонстрировала своей товарке маникюр, который в случай чего сойдет за холодное оружие, – а у меня лак ободрался.

   – Ой, обидно, да? – сочувственно ответила вторая. – А сколько отдала?

   – Три с половиной. В "Элизе" делала.

   У меня перехватило дыхание. Три тысячи за гелевые когти, которые еще и облезут на следующий день? Вряд ли я сумею понять ее когда-нибудь. Может, у человека просто нет других проблем?

   – Слушай, а ты на выходные в клуб идешь? – продолжила разговор брюнетка. – Я вот платье прикупила, хочу его выгулять.

   – Не знаю. Как-то нет настроения. Машина в ремонте и папа до сих пор ругается за ту аварию. Помнишь? Так что, наверное, нет.

   – Жаль. Мне будет без тебя скучно. Слушай, я смотрю у тебя волосы такие классные. Где делала?

   Следующие слова я старалась не слушать. Из-за постоянной нехватки денег мне становится плохо физически, когда узнаю о таких баснословных сумах за прядь искусственных волос и капли геля на ногтях.

   – Ритка, привет! – кто-то схватил меня за плечи.

   – Лешка!

   Я обняла его и похлопала по спине. Моего роста, с задорными конопушками на носу, двоюродный братец ничуть не изменился со школы. Огненная шевелюра все так же падала ни лицо, а голубые глаза хитро щурились.

   Леша – сын тетки, папиной сестры. Нас познакомили в раннем детстве и мы здорово сдружились. Вместе играли в одной песочнице, потом учились в одном классе, а после оказались в одном институте.

   – Сто лет тебя не видел! Чего такая грустная?

   – Да, – я махнула рукой. – Неприятности домашние.

   – С теть Лидой что-то?

   Я неопределенно помотала головой.

   – Ну вроде того. Поссорились.

   Леша шутливо ударил меня в плечо.

   – Помиритесь. Выше нос, сестричка!

   – Да ну тебя.

   Он внимательно оглядел меня и неодобрительно поцокал языком.

   – Извини меня, конечно, но выглядишь ты...

   – Знаю.

   – Рита, ты ж такая красотка.

   – Не говори глупостей. Красотки – они вон. А я так, самая обычная.

   – Эх, ничего вы женщины не понимаете, – усмехнулся Леша. – Тебе б только спать побольше, чтоб кругов под глазами не было и причесываться чаще.

   – А мне колтуны нравятся.

   – Вот вреднющая же ты! – братец обнял меня на плечи и чмокнул в щеку. – Я вижу ты в депрессии?

   – Есть маленько.

   – Так, может, мы ее разгоним?

   – Как?

   – Просто. Пошли с моими ребятами в кабак на выходных?

   Я укоряющего посмотрела на братца. Тот лишь развел руками, мол, чего тебе опять не нравится.

   – У меня в кармане пятьдесят рублей. Какой мне "кабак"?

   – Ритка, ну ты совсем меня не уважаешь? Мы компанией идем, с девчонками. Правда, у меня девчонки нет, так я тебя возьму. А джентельмены всегда платят за дам.

   – Ой, джентельмен, – слабо усмехнулась я и легонько толкнула его в бок.

   – Так, пойдешь?

   – Не знаю, Леш.

   – "Не знаю, Леш", – передразнил он. – Я тебе звякну еще. Смотри мне! Ладно, бежать пора.

   – Леша! – я удержала его за руку и тихо спросила: – Ты отца давно видел?

   – Две недели назад он к маме заходил. Они с Агнией в Таиланд рванули.

   – И как он?

   – Ритка, ну ты же знаешь. Красавец, стильный, язвительный. Мне б его гены – под полтинник мужику, а он как Бред Питт.

   – Не знаешь, когда вернется?

   – Чего не знаю, того не знаю. Ты это, если увидеться с ним хочешь, лучше позвони. Агния здорово не любит, когда он о тебе говорит. Ладно, сестренка, мне пора бежать.