Текст книги "Практическое демоноводство"

Автор книги: Кристофер Мур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

11
Эффром

Тем утром Эффром Эллиот проснулся, предвкушая послеобеденный сон. Ему снились женщины – и то время, когда у него еще были волосы, и он мог выбирать. Ночь прошла дурно – не умолкали какие-то псины, хотелось поваляться в постели еще, но только солнце заглянуло в окно спальни, сна как не бывало. Досмотреть сон теперь получится только после обеда. И так – уже двадцать пять лет, с тех пор, как он вышел на пенсию. Только жить стало легче, и можно подольше поспать, как тело начало диктовать свои условия.

Эффром сполз с кровати и оделся в полумраке спальни – штаны из рубчатого плиса и фланелевая рубашка, с вечера разложенные супругой. Нашарил шлепанцы и на цыпочках вышел из спальни, придержав ладонью дверь, чтобы не разбудить жену. А в коридоре вспомнил, что супруга уехала в Монтерей – или она собиралась в Санта-Барбару? В любом случае, дома ее нет. Но передвигаться он все равно предпочел как обычно – украдкой.

На кухне Эффром поставил кипятить воду для утренней чашки кофе без кофеина. За окном к поилке уже слетались колибри и зависали над корытцем среди фуксий и жимолости – хлебнуть красной водицы с сахаром. Колибри Эффром считал домашней птицей жены – на его вкус, они мельтешили слишком быстро. По телевизору он как-то видел передачу о природе, где говорилось, что метаболизм у этих птичек такой быстрый, что человека они, наверное, вообще не замечают. По мнению Эффрома, все человечество пошло по пути колибри. Все и вся вокруг происходит чересчур быстро – настолько, что сам он порой кажется себе невидимкой.

Водить машину Эффром больше не мог. Когда в последний раз попробовал выехать куда-то, полиция остановила его за спровоцированную автомобильную пробку. А Эффром ответил фараону: да ты остановись, понюхай, как цветы пахнут. И еще сказал: я за рулем уже сидел, когда твой будущий папаша твоей будущей мамаше только собирался подмигнуть. Оказалось – неправильный подход. У Эффрома отобрали права. Теперь машину водит жена. Нет, вы только представьте – кто научил ее баранку вертеть, кто руль выхватывал, чтобы она “фордом-Т” в канаву не заехала, а? Что бы на это сказал тот сопляк-фараон?

Вода закипала. Эффром пошарил в старой жестяной хлебнице и нащупал пачку шоколадных крекеров из грубой муки, которые ему оставила жена. В буфете банка “Санки” стояла рядом с банкой настоящего кофе. А почему бы и нет? Жена в отъезде – чего б не пожить по-настоящему? Он снял с полки банку настоящего и приступил к поискам кофейных фильтров. У Эффрома не было ни малейшего понятия, где они могут храниться. Такими вещами в доме ведала жена.

Наконец, фильтры и кофеварка отыскались на нижней полке. Эффром насыпал в фильтр немного молотого кофе, хорошенько изучил его, добавил еще. Потом залил кипятком.

Напиток вышел крепкий и черный, как сердце кайзера. Эффром налил себе чашечку – в кофеварке осталось еще на одну. Чего даром добру пропадать? Он открыл кухонное окно и, повозившись немного с крышкой, выплеснул остатки кофе в поилку для колибри.

– Поживите немного и вы по-людски, парни.

Интересно, а могут ли они от кофе разогнаться настолько, что начнут сгорать в атмосфере? Эффром немного поразмыслил над этой гипотезой, затем вспомнил, что по телевизору сейчас начнется утренняя гимнастика. Он забрал крекеры, кофе и направился в гостиную к своему разлапистому креслу перед экраном.

Убедившись, что звук прикручен до минимума, он включил допотопный аппарат. Появилась картинка: молодая блондинка в радужном трико показывала трем другим девицам, как нужно делать потягушечки. По тому, как они двигались, Эффром догадался, что играет музыка, но он привык смотреть телевизор без звука, чтобы не будить жену. С тех пор, как он обнаружил в эфире утреннюю гимнастику, все его сны населяли молодые блондинки в радужных трико.

Девушки лежали на спине и размахивали в воздухе ногами. Эффром жевал жесткие крекеры и зачарованно наблюдал за движениями на экране. Было время, и мужчина добрую половину недельной зарплаты тратил на то, чтобы посмотреть такое. А теперь – смотри сколько влезет по кабелю всего за... Ладно, счетами за кабельное тоже ведала занималась жена, но он прикидывал, что все равно это дешевле. Живи не хочу.

Эффром задумался, не сходить ли ему в мастерскую за сигаретами. Покурить сейчас совсем не помешает. В конце концов – жены дома нет. Чего ради он должен прятаться в собственном доме, как тать в ночи? Не-а, все равно унюхает. Когда она с ним ссорилась, она не орала, нет. Она просто смотрела на него, и в ее голубых глазах была печаль. А потом говорила: “Ох, Эффром”. И все. “Ох, Эффром”. И он уже чувствовал себя так, точно предал ее. Нет, он лучше подождет конца передачи, а потом сходит в мастерскую и покурит там. Туда его жена ни за что не осмелится зайти.

Дом вдруг показался очень пустым – точно огромный незаполненный склад, где от малейшего шороха балки трясутся. Эффрому не хватало жены.

Вообще-то, он с ней не встречался, пока она не стучала в полдень ему в мастерскую и не звала обедать. Но сейчас ее отсутствие он чувствовал точно так же, как если б с него содрали всю кожу и отдали на растерзание четырем стихиям. Впервые за долгое время Эффром испугался. Сейчас-то жена вернется, но настанет такой день, когда она покинет его навеки. И он останется совсем один. Ему вдруг захотелось умереть первым, но потом он подумал, каково будет его жене одной – как она будет стучаться к нему в мастерскую, а он так больше и не откроет ей дверь. Ему стало стыдно за свой эгоизм.

Эффром попробовал снова сосредоточиться на передаче, но радужные трико больше не приносили успокоения. Он поднялся и выключил телевизор, зашел на кухню, вылил остатки кофе в раковину. Колибри за окном по-прежнему порхали по своим птичьим делам, мерцая оперением на утреннем солнышке. Его вдруг охватило беспокойство. Показалось вдруг очень важным поскорее пойти в мастерскую и закончить последнюю резьбу. Время стало мимолетным и хрупким, как эти птички. Будь он помоложе, то, видимо, наивно отверг бы это ощущение собственной смертности. Но возраст подарил ему иной способ самообороны, и мысли его вернулись к привычной картинке: они с женой вместе ложатся в постель и никогда больше не просыпаются, жизнь и воспоминания покидают их одновременно. Но он знал, что это тоже наивная фантазия. Когда жена вернется домой, он устроит ей взбучку за то, что уехала, – это уж как пить дать.

Перед тем, как отпереть дверь мастерской, Эффром поставил будильник на время обеда. Если он заработается и пропустит обед, то и послеобеденного сна лишится. Нет смысла тратить впустую день только потому, что жена уехала из города.

* * *

Когда в дверь постучали, Эффром подумал было, что жена специально вернулась пораньше, чтобы порадовать его обедом. Он замял окурок в пустом ящике для инструментов, который держал специально для этой цели, и выдохнул остатки дыма в вытяжную трубу, установленную, “чтобы опилки повсюду не летали”.

– Иду. Одну минуту, – сказал он. Для пущего эффекта врубил на полную скорость полировочный круг, но стук продолжался, и Эффром понял, что стучат не во внутреннюю дверь, к которой обычно подходила жена, в ту, что ведет на передний двор. Наверное, “Свидетели Иеговы”. Эффром слез с табурета, проверил, завалялась ли в карманах штанов мелочь, нашел четвертачок. Если у них купить “Сторожевую башню”, они отстанут, а если мелочи не найдется, будут и дальше спасать твою душу, точно изголодавшиеся терьеры.

Эффром распахнул дверь, и молодой человек, стоявший снаружи, отпрыгнул. Одет он был в черную фуфайку и черные джинсы – довольно неприглядная одежда, решил Эффром, для человека, развозящего официальные приглашения к концу света.

– Вы – Эффром Эллиот? – спросил человек.

– Я. – Эффром протянул ему монету. – Спасибо, что заехал, но я сейчас занят, поэтому давай мне свою “Башню”, я потом почитаю.

– Мистер Эллиот, я не “Свидетель Иеговы”.

– Ну, значит, у меня застраховано все, что я могу себе позволить, но если ты оставишь свою карточку, я потом отдам ее жене.

– А ваша жена еще жива, мистер Эллиот?

– Конечно, жива, а ты как думал? Что я приклею твою карточку ей на могильную плиту? Сынок, ты просто не родился страховым агентом. Найди себе нормальную честную работу.

– Я не страховой агент, мистер Эллиот. Я – старинный знакомый вашей жены. И мне нужно с ней поговорить. Это очень важно.

– Ее нет дома.

– Вашу жену зовут Аманда, правильно?

– Правильно. Но только попробуй выкинуть какой-нибудь фортель. Никакой ты ей не знакомый, иначе я бы тебя знал. А пылесос у нас такой, что медведя засосет, поэтому проваливай. – И Эффром начал закрывать дверь.

– Прошу вас, мистер Эллиот. Мне действительно нужно поговорить с вашей женой.

– Ее нет дома.

– А когда будет?

– Она возвращается завтра. Но должен тебя предупредить, сынок, – она с пустозвонами расправляется еще круче, чем я. Сущая гадюка. Так что тебе лучше всего собрать свой чемоданчик и идти искать себе честную работу.

– Вы ведь были ветераном Первой Мировой войны, верно?

– Был. Ну и что?

– Спасибо, мистер Эллиот. Я еще заеду завтра.

– Не стоит беспокоиться.

– Еще раз спасибо, мистер Эллиот.

Эффром захлопнул дверь. Стенокардия стиснула ему грудь чешуйчатым когтем. Он попробовал подышать глубже, нащупал в кармане рубашки пузырек нитроглицерина. Сунул таблетку в рот, и она растворилась под языком почти мгновенно. Через несколько секунд боль в груди отпустила. Может, сегодня пропустить обед и сразу лечь вздремнуть?

Почему жена упрямо рассылает эти открытки страховым агентам – уму непостижимо. Неужели не знает, что народное поверье “ни один агент никогда не позвонит” – самая большая ложь на свете? И он еще раз укрепился во мнении, что задаст ей взбучку, когда она вернется домой.

* * *

Сев в машину, Трэвис изо всех сил постарался скрыть от демона свою радость. А еще он подавил желание заорать “Эврика!”, забарабанить кулаком по приборной доске и загорланить во всю глотку “аллилуйя”. Конец, наверное, уже близок. Но не стоит радоваться раньше времени. Да, может, он и забегает вперед, но такое чувство, что конец близок: совсем скоро он навсегда избавиться от демона.

– Ну, и как твой старый друг? – саркастически осведомился Цап. Такую сцену они разыгрывали уже тысячи раз. И сейчас Трэвис сильно старался выглядеть точно так же, как и раньше, когда сталкивался с теми кошмарными неудачами.

– Прекрасно, – буркнул он. – Передавал тебе привет. – Он завел машину и медленно сдвинулся с бровки. Древний движок “шевроле” поперхнулся, потом все же заработал.

– Правда?

– Ну да – он до сих пор не может понять, почему твоя мамаша тебя еще в колыбельке не слопала.

– У меня не было мамаши.

– Думаешь, ей бы захотелось снова тебя усыновить?

Цап гадко ухмыльнулся:

– А твоя вся обмочилась перед тем, как я ее съел.

Застарелая ярость снова захлестнула Трэвиса. Он заглушил мотор.

– А ну, вылезай и толкай! – приказал он. Иногда демон выполнял то, что говорят, иногда – просто смеялся над ним. Трэвис ждал – за все эти годы ему так и не удалось определить, есть ли в послушании Цапа какая-то система.

– Не буду, – ответил Цап.

– Вылезай.

Демон открыл дверцу:

– А ты миленькую девчоночку сегодня на вечер снял, Трэвис.

– И думать об этом не смей.

Демон облизнулся:

– О чем не сметь?

– Вылезай.

Цап вылез. Трэвис оставил “шевроле” на ручном тормозе. Машина поползла вперед, и он услышал, как когтистые лапы демона выгрызают борозды в асфальте.

Всего один день. Может быть.

Трэвис задумался об этой девушке, Дженни, и ему вдруг пришло в голову, что он, видимо, – единственный мужчина на свете, который, дожив до девяноста лет, идет на первое свидание. Почему он ее вообще пригласил, Трэвис не имел ни малейшего понятия. Может, все дело в ее глазах? Что-то в них напоминало ему о счастье – о его собственном счастье. Трэвис улыбнулся.

12
Дженнифер

Когда Дженнифер вернулась с работы домой, звонил телефон. Она кинулась к нему, но трубку не сняла, замерев в ожидании: пусть сработает автоответчик. Для Трэвиса еще рано.

Магнитофон щелкнул и заговорил голосом Роберта. Дженни передернуло.

– Вы позвонили в студию “Фото в Соснах”. Оставьте, пожалуйста, свое сообщение после сигнала. Бип.

Вернее, пискнула машинка. Потом голос Роберта продолжил:

– Милая, сними трубку, если ты дома. Прости меня. Мне нужно вернуться домой. У меня закончилось чистое белье. Ты там? Ответь мне, Дженни. Мне так одиноко. Позвони мне, ладно? Я еще у Сквозняка. Когда придешь до... – Магнитофон оборвал его.

Дженнифер перемотала пленку и прослушала другие сообщения. Девять штук. Все – от Роберта. Пьяное нытье, мольбы о прощении, клятвы изменить всё раз и навсегда, которым никогда не сбыться.

Дженни стерла пленку и в блокноте рядом с аппаратом записала: “Сменить голос в автоответчике”. Там были и другие напоминания самой себе: выбросить пиво из холодильника, упаковать фотоаппаратуру, прибраться в студии, поделить пластинки, кассеты и книги. В общем, вымыть из жизни все напоминания о Роберте. Теперь же требовалось смыть с себя все напоминания о восьмичасовой смене в ресторане. Роберт, бывало, хватал и целовал ее, как только она открывала дверь: “Запах шкварок сводит меня с ума”, – говорил он.

Дженни зашла в ванную и пустила воду, потом стала поочередно доставать из сумки разные пузырьки и выливать их в ванну. “Незаменимые Водоросли: оживляют кожу, полностью натюрель”. “Прямо из Франции”, – сказал ей продавец с таким значением в голосе, точно французы овладели секретом правильной воды для купания вместе со своим природным хамством. Немного “Амино-Экстракта: сплошного растительного белка в хорошо усваиваемой форме”. “Так затягивает все растяжки, будто вы их зашпаклевали”, – сказал продавец. Судя по всему, он служил в скобяной лавке, а за прилавком с косметикой недавно и пока не усвоил жаргон профессиональных работников красоты. Два колпачка “Чесночной Честности: душистой смеси из органически выращенных трав, любовно собранных руками духовно просветленных потомков древних майя”. И, наконец, выдавить чуточку “Фемино-Э” – экстракта корня донг-хва, смешанного с витаминизированным маслом для того, “чтобы пробудить в каждой женщине Богиню”. “Фемино-Э” на последнем собрании “Вегетарианцев-язычников за мир” дала ей Рэчел. Дженни приходила к ним спросить совета, стоит ли ей разводиться с Робертом. “В тебе просто янь немного больше, чем нужно, – сказала ей Рэчел. – Попробуй-ка вот это”.

Когда Дженни смешала все ингредиенты, вода приобрела мягкий прозрачно-зеленоватый оттенок заплесневевшего сыра. Дженнифер немало удивилась бы, узнав, что в двух сотнях миль к северу от нее, в лабораториях Исследовательского центра слизи Стэнфордского университета аспиранты в цистерне с контролируемыми климатическими условиями смешивают точно такие же ингредиенты (правда, под их научными названиями), чтобы воссоздать первоначальные условия зарождения жизни на Земле. Еще сильнее удивилась бы она, если бы включила над ванной солнечную лампу (единственный недостающий компонент эксперимента), и вода в ванне поднялась бы ей навстречу и промолвила: “Здрасьте”. Нобелевская премия была бы ей обеспечена, а вместе с нею многомиллионные гранты.

Между тем, шанс обессмертить имя в истории науки с бульканьем утекал в трубу, а Дженни считала чаевые: сорок семь долларов и тридцать два цента монетами и мелкими купюрами отправились в галлонную банку, а сумму она занесла в бухгалтерскую книгу, лежавшую на трюмо. Не очень много, но достаточно. Чаевых и жалованья хватало на то, чтобы выплачивать за дом и коммунальные услуги, покупать еду и держать “тойоту” и грузовичок Роберта на относительном ходу. Она зарабатывала достаточно, чтобы Роберт не расставался с иллюзией, будто его карьера профессионального фотографа удалась. Все, что он зарабатывал на редких свадьбах или портретах знатных горожан, уходило на пленку, оборудование и, по большей части, – на вино. Роберту казалось, что ключ к его творчеству – это штопор.

Поддержка фотобизнеса Роберта стала для Дженнифер оправданием собственной жизни, которую она поставила на “паузу”, обслуживая столики в кафе “Г. Ф.”. С другой стороны, казалось, что в паузе она провела всю свою жизнь – только и делала, что ждала, когда же она начнется. В школе ей твердили: будешь прилежно учиться и получать хорошие отметки – попадешь в хороший колледж. Пауза, пожалуйста. Потом возник Роберт. Прилежно работай, будь терпелива, фотография у меня пойдет отлично, и мы заживем по-настоящему. Она поверила этой мечте и снова нажала жизнь на “паузу”. И еще долго вкачивала энергию в эту мечту – уже после того, как мечта сдохла для самого Роберта.

Это случилось однажды утром, после того, как Роберт всю ночь пил. Она нашла его в гостиной – Роберт сидел перед погасшим телевизором, а у его ног могильными камнями выстроились пустые винные бутылки.

– Тебе разве не нужно сегодня снимать свадьбу?

– Нужно, но я не хочу. У меня нет настроения.

И тут ее перемкнуло. Она орала на него, пинала пустые бутылки по всей комнате и, в конце концов, в ярости выскочила из дома. Тогда Дженни и решила начать свою жизнь заново. Ей почти тридцать, и будь она проклята, если остаток лет собирается провести вдовой, скорбящей над останками чужой мечты.

В тот же день она велела ему выметаться, а потом позвонила адвокату.

Теперь, когда жизнь, наконец, началась, у Дженни не было ни малейшего представления, что она собирается с этой жизнью делать. Погрузившись в ванну, она поняла: на самом деле она просто официантка и жена. И больше никто.

И снова Дженни подавила в себе желание позвонить Роберту и попросить его вернуться домой. Не потому, что любила его – любовь сносилась настолько, что ее уже не разглядишь, – но потому, что Роберт оставался ее единственной целью, и, самое главное, – оправданием ее посредственности.

Сидя в безопасности собственной ванны, Дженни поняла, что очень боится. Утром вся Хвойная Бухта казалась ей карцером – стены смыкались и не давали дышать. Теперь же и городок, и весь остальной мир стали вдруг большими и очень недружелюбными. Так просто скользнуть сейчас под воду и никогда больше не всплывать наружу. Побег. Мысль несерьезная – просто мимолетная фантазия. Она сильнее таких мыслей. Все не безнадежно – просто очень трудно. Сосредоточься на чем-то положительном, приказала она себе.

Вот, например, этот парень – Трэвис. Кажется, приятный. И очень симпатичный к тому же. Все прекрасно. Это не конец, это начало.

Ее жалкая попытка освоить позитивное мышление вдруг рассосалась и превратилась в страх перед первым свиданием. Страхи почему-то казались Дженни более уютными, чем бескрайние возможности позитивного мышления, – в конце концов, все это она уже проходила.

Она взяла с полочки мыло с дезодорантом, но брусок выскользнул в воду. Всплеск заглушил предсмертный вздох воды в тот момент, когда в нее проникли ядовитые мыльные химикаты.

ЧАСТЬ III
ВОСКРЕСНАЯ НОЧЬ

...Равно —

Мы спим ли, бодрствуем, – во всем, везде

Созданий бестелесных мириады

Незримые для нас...

Джон Мильтон, “Потерянный рай”, Книга IV

13
Сумерки

Вся Хвойная Бухта пребывала в раздражении. В ночь на воскресенье все жители спали дурно. А утром туристы, приезжавшие на выходные, обнаружили во внешнем лоске очаровательного городка какие-то уродливые трещины.

Когда лавочникам задавали обычные бессмысленные вопросы о китах и морских выдрах, они отвечали резко и саркастично. Официанты и официантки растеряли всю терпимость к жалобам на несъедобную английскую еду, которую подавали, и либо сразу рявкали на посетителей, либо обслуживали их хуже некуда. Клерки мотелей развлекались тем, что произвольно меняли расчетные часы, отказывались бронировать номера и выставляли таблички “МЕСТ НЕТ”, стоило кому-нибудь подъехать. А потом заявляли, будто только что сдали последний свободный номер.

Роза Круз, работавшая горничной в мотеле “Нам-в-Номера”, обмотала все унитазы лентой с надписью “санировано ради вашей безопасности”, не побеспокоившись даже поднять крышки. А днем кто-то из постояльцев возмутился, и управляющий вызвал ее на ковер. Он стоял в туалете номера 103 и показывал на плававшую в глубине унитаза какашку, точно на еще дымящееся орудие убийства.

– Ее я тоже санировала, – объяснила Роза.

В общем, несправедливостей и обид, которым подверглись в воскресенье ничего не подозревавшие путешественники, было столько, что в Хвойной Бухте впору было объявлять День Оскорбления Туристов. С точки зрения местного населения, мир стал бы гораздо лучше, если бы туристы болтались в своих душевых кабинка на ремешках от фотокамер – с выпученными глазами и вывалившимися синими языками. День клонился к вечеру, туристы очистили улицы, и аборигены Хвойной Бухты принялись изливать свое раздражение друг на друга. В “Пене дна” известный наблюдатель общественных нравов Мэвис Сэнд, наполнявшая на вечер полки бара, отметила напряжение, копившееся весь день в посетителях и в себе самой.

Историю о том, как Ловкач Макколл проиграл чернявому незнакомцу, она рассказала уже раз тридцать. Обычно Мэвис очень нравилось рассказывать и пересказывать события, происходившие в “Пене дна” – настолько, что под стойкой она держала миниатюрный магнитофон, дабы сохранить для истории самые лучшие версии. Мэвис взращивала эти истории до мифов и легенд, подменяя забытые факты сфабрикованными подробностями. Часто история, начинавшаяся как анекдот от силы на один стакан пива, после множества пересказов превращалась в подлинный трехстаканный эпос – ибо Мэвис не давала стаканам высохнуть, когда рассказывала свои истории. Россказни для Мэвис означали просто хороший бизнес.

Но сегодня публика вела себя беспокойно. Клиентам хотелось одного – чтобы Мэвис нацедила им пива и поскорее перешла к сути дела. Под сомнение ставили правдоподобие свежей истории, отрицали факты – разве что лгуньей в лицо не называли. История была слишком фантастичной, чтобы приниматься на веру.

И вскоре Мэвис вышла из себя: желающие послушать новую байку достали ее своими глупыми расспросами. А желающих хватало – в маленьком городке новости расходятся быстро.

– Если вам не хочется узнать, что тут было, так нечего и спрашивать! – рявкнула Мэвис.

А чего они ждали? Ловкач Макколл – общественное достояние, герой, каким бы скользким и неприятным ни казался с виду. И история его разгрома должна стать эпосом, а не панихидой.

Даже этот симпатяга, хозяин магазина, торопил ее с рассказом. Как его там? Асбест Тосол? Нет, Август Рассол. Полный трындец. Вот под кем она с удовольствием провела бы время. Но и он терпением не отличался – выскочил из бара, так ничего и не выпив. Тут уж она по-настоящему разозлилась.

Мэвис наблюдала за перепадами своего настроения, точно за стрелкой барометра. И сегодня раздражительность хозяйки служила штормым предупреждением. Сама же Мэвис была озабочена возможными потасовками. А потому всю выпивку, извлеченную на сегодня из кладовой, до половины разбавила дистиллированной водой. Если народ все же нарежется и разгромит ее заведение, они за это заплатят.

В самых потаенных глубинах души Мэвис надеялась, что сегодня у нее появится шанс огреть кого-нибудь бейсбольной битой.

Август

На Хвойную Бухту опускалась тьма, и Августа Рассола понемногу охватывал не ведомый ему прежде ужас. Прежде вечерняя заря была для него обещанием чего-то нового, каким-то началом. В молодости сумерки звали к романтике и приключениям, в зрелые годы означали отдых и созерцание. Но сегодня вечерняя заря сулила не обещание, но закат и угрозу. С приходом сумерек на плечи Рассола свинцовым ярмом легла ответственность. И как бы он ни старался стряхнуть это бремя, ничего не получалось.

Джан Ген Джан убедил его в том, что нужно отыскать повелителя демона. Рассол приехал в “Пену дна” и, вытерпев канонаду скабрезных домогательств Мэвис Сэнд, все же вытянул из нее, в какую сторону направился смуглый незнакомец после победы над Ловкачом. Автомеханик Вёрджил Лонг описал машину незнакомца и попробовал убедить Рассола, что его собственный грузовик нуждается в наладке.

После этого Рассол вернулся домой обсудить дальнейший ход действий с Царем Джиннов, который смотрел уже четвертую комедию с братьями Маркс подряд.

– Но как ты узнал, что он направится именно сюда? – спросил Рассол.

– Интуиция.

– Тогда почему интуиция не подсказывает тебе, где он может оказаться сейчас?

– Ты должен отыскать его, Август Рассол.

– И что дальше?

– Изъять Печать Соломона и отправить Цапа назад в преисподнюю.

– Или оказаться в его пасти.

– Да, и такое не исключено.

– А почему бы тебе самому этим не заняться? Тебе-то он нипочем.

– Если у темного человека – Печать Соломона, я тоже могу стать его рабом. А это нехорошо. Это должен сделать ты.

Для Рассола самой большой проблемой стали мизерные размеры Хвойной Бухты – прочесать городишко в одиночку не составляло труда. В Лос-Анджелесе или Сан-Франциско всегда можно опустить руки, еще не начав поиски, откупорить бутылочку вина, и пускай ответственность за судьбы человечества забирает себе само человечество, а он спокойно погрузится в мирный туман недеяния.

Рассол приехал в Хвойную Бухту, чтобы избежать конфликтов, вести жизнь, наполненную простыми удовольствиями, медитировать и, в конечном итоге, обрести единение с миром. Но теперь, столкнувшись с необходимостью действовать, он осознал, насколько сильно заблуждался раньше. Жизнь есть действие, и по эту сторону могилы покоя ему не найти. Он читал об искусном фехтовальщике кендо, предпочитавшем дзэн управляемой спонтанности, – чтобы не приходилось корректировать собственную стратегию при отражении неожиданного нападения, он никогда не ожидал никаких движений, но сам действовать был готов всегда. Рассол же отрешился от потока действий, воздвиг вокруг собственной жизни крепость уюта и безопасности, не понимая, что крепость эта стала тюрьмой.

– Размысли над собственной судьбой, Август Рассол, долго и тщательно, – сказал джинн, набив рот картофельными чипсами. – Твои соседи на этот раз могут поплатиться своей жизнью.

Рассол вытолкнул себя из кресла и ринулся в кабинет. Перерыв все ящики, он нашел карту Хвойной Бухты, расстелил ее на столе и красным фломастером принялся расчерчивать городок на квадраты. В кабинет заглянул Джан Ген Джан.

– Что ты станешь делать?

– Искать демона, – сквозь стиснутые зубы ответил Рассол.

– И как ты его найдешь?

– Не знаю.

– Ты – хороший человек, Август Рассол.

– А ты – геморрой на мою голову, Джан Ген Джан. – Рассол сложил карту и вышел из кабинета.

– Если так должно быть, пусть так и будет, – крикнул ему вслед джинн. – Но я – грандиозный геморрой.

Август Рассол не ответил. Он уже шагал к грузовику. От дома Рассол отъехал испуганным и очень одиноким.

Роберт

Но Август Рассол не был одинок в своем вечернем ужасе. На закате Роберт вернулся в трейлер Сквозняка и обнаружил на автоответчике три сообщения угрожающего содержания: два от хозяина квартиры и зловещие угрозы наркоторговца с “БМВ”. Роберт прослушал пленку три раза, надеясь услышать голос Дженнифер, но его там не было.

Его попытка нарезаться и войти в штопор жалко провалилась – деньги закончились задолго до того, как он смог отрубиться. Предложение Рэчел на чудо не тянуло. Если вдуматься, то чуда сейчас ждать не стоит. Он – просто-напросто жалкий лишенец. Только и всего. Никто его на этот раз не спасет, да и он сам себя за волосы никуда не вытянет.

Нужно повидаться с Дженни. Уж она точно его поймет. Но нельзя показаться перед ней в таком виде – с трехдневной щетиной, в одежде, в которой проспал не одну ночь, воняющий пивом и потом. Роберт содрал с себя одежду и зашел в ванную. Из шкафчика под зеркалом достал пену, какую-то бритву и ступил под душ.

Может, если он предстанет перед ней хоть с какими-то признаками самоуважения, она примет его? Она ведь соскучилась, правда? Еще одной одинокой ночи он не выдержит – всех этих мыслей, всего этого кошмара ему не пережить.

Роберт включил душ, и у него перехватило дыхание. Вода была ледяной. Сквозняк никогда не платил по счетам за газ. Роберт собрал в кулак всю свою волю, чтобы вытерпеть холод. Он должен выглядеть хорошо, если собирается заново выстроить всю свою жизнь.

И тут погас свет.

Ривера

Ривера сидел в кофейне недалеко от полицейского участка, прихлебывал кофе без кофеина, курил сигарету, ждал. Из пятнадцати лет службы, по самым приблизительным оценкам, десять он провел в ожидании. Хотя сейчас впервые в жизни у него есть ордер, бюджет, личный состав и вероятный мотив преступления – нет только подозреваемого.

Завтра все должно состояться – так или иначе. Если Сквозняк появится, Риверу ждет повышение. Если же Сквозняк прознал о засаде, придется брать этого пьянчугу в трейлере – может, ему хоть что-то известно. Перспектива довольно унылая. Ривера уже представлял, как группа захвата окружает трейлер – воют сирены, мигают мигалки. Повод грандиозный – автомобиль в аварийном состоянии, возможно, незаконное копирование видеопленки или ценник, сорванный с матраца. Ривера содрогнулся и замял в пепельнице сигарету. Интересно, разрешают ли курить продавцам в “7-11”?

Сквозняк

Когда челюсти демона захлопнулись на его плечах, Сквозняк ощутил скоротечную боль, потом в голове приятно зашумело и поплыло – такие ощущения он раньше привык связывать с некоторыми видами галлюциногенных грибов. Потом он посмотрел вниз и увидел, как монстр запихивает в пасть его тело. Смешное зрелище – бесплотный Сквозняк даже хихикнул себе под нос. Нет, скорее это напоминает веселящий газ, а не грибы, подумал он.

Он посмотрел, как чудовище дожевало его, съежилось и исчезло, потом открылась и захлопнулась дверца “шевроле”. Машина рванула с места, и Сквозняк запрыгал в потоках воздуха ей вслед. Смерть Сквозняку понравилась. Такой запредельный кислотный трип, только дешевле и без побочных эффектов.

Он вдруг оказался в каком-то длинном тоннеле. В конце сиял яркий свет. Он однажды смотрел такое кино – там нужно было лететь к этому свету.

Для Сквозняка время утратило всякий смысл. Он плыл по тоннелю весь день, но ему показалось, что прошло лишь несколько минут. Ему было просто кайфово. Все вокруг казалось сплошным оттягом. Приближаясь к источнику света, он начал различать фигуры людей, ожидавших его. Все правильно: в следующей жизни тебя встречают родственники и друзья. Сквозняк приготовился к поистине убойной балёхе на астральном плане.

Выплыв из тоннеля, он попал в самую сердцевину очень яркого белого света. Там было тепло и уютно. Стали видны лица людей. И подплывая к ним, Сквозняк осознал одну вещь: всем до единого он должен деньги.