Текст книги "Грязная работа"
Автор книги: Кристофер Мур
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
– М-м, клубничное, – сказала Мэдилин.
– Правильно, клубничное. Запить водичкой хотите? – Сиделка протянула поильник.
– Нет. Сыру. Мне сыру хочется.
– Могу принести вам сыру.
– Чеддера.
– Договорились, чеддер, – сказала сиделка.
– Сейчас приду. – Она подоткнула одеяло и вышла из комнаты.
Старуха снова посмотрела на Чарли:
– Можешь теперь разговаривать, раз она ушла?
Чарли пожал плечами и огляделся, не отнимая руку от губ, будто срочно искал, куда бы выплюнуть комок испорченных морепродуктов.
– Только без пантомим, дорогуша, – сказала Мэдилин.
– Мимов никто не любит.
Чарли тяжело вздохнул: ну что ему терять? Она видит его.
– Здравствуйте, Мэдилин. Меня зовут Чарли.
– Мне всегда нравилось имя Чарли, – ответила старуха.
– А почему Сэлли тебя не видно?
– Сейчас только вы так умеете, – объяснил ей Чарли.
– Потому что умираю?
– Наверное.
– Ладно. А ты симпатичный мальчишечка, знаешь?
– Спасибо. Вы и сами ничего.
– Мне страшно, Чарли. Не больно. Я раньше боялась, что будет больно, а теперь боюсь, что будет дальше.
Чарли сел на стул у кровати.
– Мне кажется, Мэдилин, я здесь именно поэтому. Чтобы вам не бояться.
– Я много бренди пила, Чарли. Оттого так все и вышло.
– Мэдди… Можно мне вас звать Мэдди?
– Конечно, малыш, мы же друзья.
– Мы друзья, это правда. Мэдди, такому всегда суждено было случиться. Вы сами никак ничего не вызвали.
– Что ж, это хорошо.
– Мэдди, у вас есть что-нибудь для меня?
– Вроде подарка?
– Да, такого, что вам бы хотелось подарить себе. Такого, что я бы хранил за вас и отдал вам потом, и получится сюрприз.
– Моя подушечка для иголок, – ответила Мэдилин.
– Возьми-ка ее. Она бабушкина.
– Я почту за честь ее хранить, Мэдди. Где ее найти?
– В коробке для шитья, на верхней полке вон того шкафа. – Она показала на старый однодверный гардероб в углу.
– Ой, прости, звонят.
Мэдилин снова поговорила со старшей дочерью по уголку одеяла, пока Чарли доставал коробку. Та была плетеная, и даже снаружи он видел в ней красное сияние. Из коробки он достал подушечку красного бархата, отделанную полосками из настоящего серебра, и показал Мэдилин.
Та в ответ подняла большой палец. Тут вернулась сиделка с тарелкой сыра и крекеров.
– Это моя старшая дочь, – объяснила Мэдилин сиделке, прижав к груди угол одеяла, чтоб дочь не услышала.
– Батюшки, да это сыр?
Сиделка кивнула:
– С крекерами.
– Я тебе перезвоню, милая. Сэлли принесла сыру, а я не хочу быть невежливой. – Она повесила одеяло и позволила Сэлли покормить себя кусочками сыра и крекеров.
– По-моему, в жизни сыра вкуснее не ела, – сказала Мэдилин.
Лицо у нее при этом было такое, что Чарли понял: это и впрямь был самый вкусный сыр в ее жизни. Всем своим телом до последней унции еще живого веса Мэдилин наслаждалась этими ломтиками чеддера и, жуя, постанывала от удовольствия.
– Хочешь сыру, Чарли? – спросила она, окатив сиделку шрапнелью непрожеванных крекеров, и женщина повернулась к углу, где стоял Чарли.
Подушечку он уже надежно упрятал во внутренний карман пиджака.
– Ой, ты его не увидишь, Сэлли, – сказала Мэдилин, постукав сиделку по руке.
– Но он симпатичный, мерзавец. Хотя тощенький. – Затем обратилась к Сэлли, но как-то слишком уж громко, чтоб и Чарли расслышал:
– А то без сыра ему пиндыр. – И она расхохоталась, снова забрызгав сиделку.
Сэлли тоже рассмеялась, стараясь не выронить тарелку.
– Что она сказала? – донеслось из коридора.
Вошли двое сыновей и дочь – сначала они досадовали на то, что услышали, но затем посмеялись вместе с сиделкой и матерью.
– Я говорю, сыр вкусный, – ответила Мэдилин.
– Это правда, мама, – сказала дочь.
Чарли стоял в углу и смотрел, как они едят сыр, смеются, и думал:
«Вот про это надо было написать в книге».
Он смотрел, как они помогают ей с подкладным судном, поят ее, вытирают лицо влажной салфеткой, он видел, как она прикусывает эту салфетку, – точно так же полотенце кусала Софи, когда он ее умывал. Старшая дочь, скончавшаяся, как выяснил Чарли, некоторое время назад, звонила еще трижды: один раз по собачке и дважды по подушке. К обеду Мэдилин устала и уснула, а где-то через полчаса начала задыхаться, потом прекратила, потом не дышала целую минуту, потом глубоко вздохнула, потом нет.
И Чарли выскользнул из комнаты с ее душой в кармане.
13«Пощады нет!» – и спустит гав войны
Смерть Мэдилин Олби потрясла Чарли. Вернее, не столько сама ее кончина, сколько жизнь, которую он видел в старухе всего за несколько минут до смерти. Он думал:
«Если для того, чтобы из последних своих мгновений извлечь жизнь, нужно глядеть Смерти в глаза, то кому это делать, как не брадобрею Жнеца?».[39]39
Парафраз строки из трагедии Уильяма Шекспира «Юлий Цезарь», III, 1. пер. М. Зенкевича.
[Закрыть]
– Сыра в книге не было, – сказал он Софи, выкатывая ее из лавки в новой гоночной коляске. Агрегат походил на помесь люльки и велосипеда из углеродного волокна – в результате на нем можно было ездить на экскурсии в «Купол грома»,[40]40
«Купол грома» – стальная клетка-арена из фильма австралийских режиссеров Джорджа Миллера и Джорджа Огилви «Безумный Макс за Куполом грома» (1985).
[Закрыть] но он был крепок, легкотолкаем, а малышку надежно обволакивала алюминиевая рама. Надевать шлем на дочь он не стал – из-за сыра. Он хотел, чтобы малютка озиралась – видела мир вокруг, была в нем.
Когда Мэдилин Олби всем своим телом впитывала сыр, словно то был первый и лучший кусок в жизни, Чарли осознал: сам он никогда не пробовал ни сыра, ни крекеров, ни жизни. И ему не хотелось, чтобы дочь выросла такой же. Накануне вечером он переселил Софи в отдельную комнату – в ту свободную спальню, которую Рэчел украсила, нарисовав на потолке облака; по этому небу летел счастливый воздушный шар со счастливыми друзьями-зверюшками в корзине. Спал Чарли не очень хорошо – пять раз за ночь вставал проверять, как малютка, и всякий раз видел, что спит она безмятежно. А сам он вполне готов был не сомкнуть глаз, только бы дочь шла по жизни без его страхов и запретов. Лучше, если Софи в полной мере распробует весь сыр жизни.
Они гуляли по Северному пляжу. Чарли остановился купить себе кофе, а ей яблочный сок. Они съели громадную печенюху с арахисовым маслом, одну на двоих, и за ними по тротуару увязалась толпа голубей, устроившая целое пиршество на реке крошек, что лилась из коляски. В барах и кафе телевизоры показывали чемпионат мира по футболу, люди вываливали на улицы, смотрели матч, радовались, кричали, обнимались, ругались и вообще всячески излучали волны ликования и уныния в компании новых компаньонов, что со всего мира съехались в этот квартал к американским итальянцам. Софи улюлюкала вместе с болельщиками и визжала от счастья, потому что счастливы были они. Когда же толпа унывала – если не проходил пас или назначался штрафной, – Софи огорчалась и смотрела на папу, чтобы тот все исправил и все снова стали счастливы.
И папа исправлял, поскольку через несколько секунд все опять орали от восторга Какой-то высокий немец научил Софи петь «Гооооооооооооооооооооол!», совсем как спортивный комментатор, и репетировал с ней, пока не добился полного пятисекундного сустейна.
Три квартала спустя Софи все еще закрепляла навык, и Чарли приходилось пожимать плечами перед смятенными зеваками, словно бы говоря:
«Ну что тут сделаешь, если ребенок у меня футбольный фанат».
Приблизилось время сна, и Чарли развернул коляску и направился через парк на Вашингтон-сквер: люди там читали и нежились в тенечке, парень играл на гитаре и за мелочь пел песни Дилана, два белых растамана пинали друг другу «хэки-сэк»[41]41
«Хэки-сэк» – небольшой матерчатый мешок или мяч с наполнителем (традиционно – бобами), используется для игры в футбэг.
[Закрыть] – в общем, народ славно проводил безветренный летний день. Чарли заметил, как из-за стриженых кустов, отгородивших забитую Коламбус-авеню, украдкой вылез черный котенок – кажется, шел по следу дикой обертки от «Макмаффина». Чарли показал котенка Софи:
– Смотри, Софи, киска. – Чарли еще не отошел после кончины таракана Медведя.
Может, сегодня съездит в зоомагазин и купит Софи нового друга.
Софи завопила от восторга и показала на котенка.
– Можешь сказать «киска»? – спросил Чарли.
Софи ткнула ручкой в ту сторону и слюняво ухмыльнулась.
– Хочешь себе киску? Софи, скажи: «Киска».
Софи показала на котенка.
– Киска, – послушно сказала она.
Котенок рухнул наземь. Замертво.
– «Свежая музыка», – ответил Мятник Свеж.
Голос его походил на переливы бас-саксофона в кул-джазе.
– Что это за хуйня? Вы про это ничего не говорили, а? В книге про это ничего не было, а? Что за хуйня творится?
– Вам нужна библиотека или церковь, – ответил Мятник.
– А здесь музыкальный магазин, мы не отвечаем на общие вопросы.
– Это Чарли Ашер. Что за хуйню вы натворили? Что вы сделали с моей дочкой?
Мятник нахмурился и провел по черепу ладонью. Утром он забыл побриться. Так и знал, что все пойдет наперекос.
– Чарли, нельзя мне звонить. Я же говорил. Мне жаль, если что-то случилось с вашей дочкой; но клянусь вам, я не…
– Она показала на котенка, сказала «киска», и он рухнул. Дохлый.
– Что ж, это неудачное совпадение, Чарли, но у котят всегда высокая смертность.
– Ага. Ну а потом она показала на какого-то старого дядьку, что кормил голубей, сказала «киска», и дядька тоже рухнул замертво.
Мятник Свеж порадовался, что в лавке сейчас никого нет и никто, стало быть, не видит его лица. Жутики, затанцевавшие взад-вперед по позвоночнику, необратимо подорвали его обычно неколебимую невозмутимость.
– Чарли, у этого ребенка нарушение речи. Надо сводить ее к доктору.
– Нарушение речи! Нарушение – речи? Нарушение речи – это когда мило шепелявят. А моя дочь убивает людей словом «киска». Всю дорогу домой мне пришлось зажимать ей рот. Наверняка чья-нибудь камера безопасности это засняла. Люди наверняка подумали, что я из тех родителей, которые мутузят своих детей в универмагах.
– Не смешите меня, Чарли. Люди обожают родителей, которые мутузят своих детей в универмагах. И ненавидят тех, от чьих избалованных деток пощады не жди.
– Мы можем не отвлекаться, Свеж? Прошу вас. Что вам об этом известно? Что вы узнали, пока торгуете смертью?
Мятник Свеж сел на табурет за стойкой и пристально посмотрел в глаза картонной Шер,[42]42
Шер (Шерилин Саркисян, р. 1946) – американская поп-певица и актриса. Имеется в виду ее диско-хит 1980 г. «Держусь ради любви» – песни Тома Сноу и Синтии Вайль.
[Закрыть] надеясь найти в них ответ. Но сука упорствовала. Держалась ради любви.
– Чарли, ничего я не знаю. Девочка была в палате, когда вы меня увидели, а вы помните, как это подействовало на вас. Кто ж знает, как это подействовало на нее? Я вам уже говорил: мне кажется, вы играете в другой лиге, – вы не такой, как мы все. Может, и дочка ваша – тоже нечто иное. Я никогда не слыхал про Торговца Смертью, который умеет закискать человека до смерти или же вызвать смерть нормальным смертным способом. Вы пытались научить ее другим словам? Например, «песик»?
– Ну да, как раз собирался – только, боюсь, цены на недвижимость упадут, если у меня тут вдруг вымрет весь район. Нет, другие слова мы не пробовали. Мне даже не хочется пичкать ее фасолью, а то еще назовет киской меня.
– Я уверен, у вас иммунитет.
– В «Великой большой книге» говорится, что мы сами смертны. Я бы решил, что когда в следующий раз канал «Дискавери» будет показывать котят, моей сестре придется закупать гробы.
– Простите, Чарли, я не знаю, что вам сказать. Дома я пороюсь в библиотеке, но ваша детка, судя по всему, намного точнее нас соответствует тому, как Смерть изображается в легендах. Однако все рано или поздно уравновешивается, а значит, у этого ее, э-э… расстройства есть и свои плюсы. Между тем, вам имеет смысл заглянуть в Беркли – может, там в библиотеке что-нибудь отыщется. Это библиотечный коллектор – туда поступает вообще все, что печатается.
– А вы сами что, не пробовали?
– Пробовал, но я не искал ничего настолько специального. Слушайте, и вы уж там осторожней, а? Тоннелем не ездите.
– Думаете, сточные гарпии живут в метро? – спросил Чарли.
– Гарпии? Это еще что?
– Это я их так назвал, – ответил Чарли.
– А. Не знаю. Метро под землей, а я бывал в поездах, когда они застревают без света. По-моему, вам не стоит рисковать. Это вроде как их территория. Кстати, у меня все подозрительно тихо вот уже полгода. Никто не вякает.
– Ну да, у меня тоже. Только, наверное, с этим звонком все кончится.
– Наверное. Но раз у вашей дочки такое состояние, может, игра у нас пойдет уже совсем другая. Давайте поаккуратней, Чарли Ашер.
– Вы тоже, Мятник.
– Мистер Свеж.
– В смысле да, мистер Свеж.
– До свидания, Чарли.
В своей каюте на борту огромного корабля Орк ковырялся в зубах щепкой от младенческой бедренной кости. Бабд приглаживала когтями черную гриву, а быкоглавый Танат размышлял о том, что видели Морриган из стока на Коламбус-авеню, – Чарли и Софи в парке.
– Пора, – сказала Немайн.
– Мы уже долго ждем, нет? – Она прищелкнула кастаньетами когтей, разбрызгивая капли яда по переборкам и палубе.
– Ты бы потише, а? – промолвила Маха.
– От этой срани пятна. Я только новый ковер постелила.
Немайн показала ей черный язык.
– Портомойка, – сказала она.
– Прошмандовка, – ответила Маха.
– Мне это не нравится, – сказал Орк.
– Дитя меня беспокоит.
– Немайн права. Смотри, какие мы уже сильные, – произнесла Бабд, поглаживая перепонки, отросшие между шипами на плечах Орка: у него туда будто воткнули по вееру – инсталляция походила на какие-то причудливые самурайские латы.
– Выпусти нас. От детской жертвы у тебя могут снова отрасти крылья.
– А справитесь?
– Справимся – если по темноте, – ответила Маха.
– Мы уже тыщу лет не были такими сильными.
– Но кто-нибудь одна, и скрытно, – распорядился Орк.
– Это очень древний талант, хоть и в новом теле. Если его разовьют, другого раза у нас не будет еще тысячу лет. Дитя убейте и труп принесите мне. И не попадайтесь на глаза, пока не нанесете удар.
– А отца? Тоже убить?
– У вас на него сил не хватит. Но если проснется и обнаружит, что ребенка нет, возможно, горе его прикончит.
– Ты же сам не соображаешь, что делаешь, да? – поинтересовалась Немайн.
– Ты сегодня остаешься тут, – сказал Орк.
– Ч-черт, – произнесла Немайн и брызнула курящимся ядом по переборке.
– Ой, простите, что усомнилась в высочайшем тебе. Эй, голова – бычья, а что с другого конца выходит?
– Ха, – сказала Бабд.
– Ха. Это смешно.
– А какие мозги отыщутся под перышками? – ответил Орк.
– Ого, ты подставилась, Немайн. Подумай, как сильно ты подставилась, пока я буду ночью убивать ребенка.
– Я с тобой разговаривал, – сказал Орк.
– На задание пойдет Маха.
Она проникла через крышу, сорвав округлый световой люк над четвертым этажом, и оказалась в коридоре. По нему тенью неслышно скользнула к лестнице, затем вроде как снизошла – ее ноги едва касались ступенек. На втором этаже помедлила у двери и осмотрела замки. Помимо врезного главного дверь запиралась на два засова. Она подняла голову, оглядела фрамугу с витражом, закрытую на крохотную латунную задвижку. В щель споро скользнул коготь, и с одним поворотом запястья фиговина отскочила и звякнула на деревянных половицах. Маха втянулась наверх через фрамугу, а затем распласталась по полу, выжидая лужей тени.
Дитя она чуяла, слышала нежное посапывание малютки через всю квартиру. Маха переместилась на середину большой комнаты, замерла. Новое Мясо тоже здесь – она его ощущала, спит в комнате напротив той, где ребенок. Если полезет, она оторвет ему башку и заберет с собой на корабль – доказать Орку, что не стоит ее, Маху, недооценивать. Ее все равно подмывало забрать и мужчину – но только после ребенка.
Ночник в детской комнате отбрасывал тусклую розовую полоску в гостиную. Маха взмахнула когтистой лапой, свет погас, и тварь самодовольно мурлыкнула. Бывали времена, когда она могла вот так погасить жизнь человеческую, – быть может, времена эти вскоре вернутся.
Она скользнула в детскую, остановилась. Лунный свет сочился в окно, и Маха видела ребенка: девочка лежала в кроватке, свернувшись на боку и обнимая плюшевого зайку. Однако в углы заглянуть не удавалось – тени слишком темные и текучие, их не пронзить даже взору ночной твари. Маха подступила к кроватке и нагнулась. Малютка спала, широко раскрыв рот. Маха решила одним ударом вогнать коготь через небо ей в мозг. Получится тихо, папа найдет потом море крови, а Маха так и понесет детский трупик – подцепив когтем, точно рыбу на рынок. Она медленно потянулась к девочке. Лунный свет блеснул на трехдюймовом когте, и Маха отпрянула – ее на миг отвлекла такая красивая искорка, – и тут на ее руке сомкнулись челюсти.
– Ебанама… – завизжала она, когда ее развернули и со всего маху влепили в стену.
Еще одна пара челюстей схватила ее за лодыжку. Маха изворачивалась полудюжиной поз, но ни одна ее не освободила, – как тряпичную куклу, ее швырнуло о комод, о кроватку, снова о стену. Маха пыталась цапнуть нападавшего когтями – вроде бы нашла во что вцепиться, но почувствовала, что когти прямо с корнями выдирают у нее из пальцев. Пришлось разжать хватку. Она ничего не видела – только чуяла сначала дикую, дезориентирующую суету, затем – хрясь.
Маха изо всех сил пнула то, что держало ее за лодыжку, и оно ее отпустило – однако державшее за руку размахнулось Махой и запулило ее прямо в окно, спиной вогнав в решетки за стеклом. Маха услышала звон осколков о мостовую внизу, поднатужилась и с неистовой скоростью метаморфировала – пока не поняла, что просочилась сквозь решетку и падает на улицу.
– Ай. Блядь! – Крик донесся с улицы. Женский.
– Ай!
Чарли щелкнул выключателем. Софи сидела в кроватке, держась за своего зайку, и весело улыбалась. Окно у нее за спиной выбили, повсюду валялись осколки. В комнате опрокинули всю мебель, кроме детской кроватки, а в штукатурке на двух стенах зияли дыры с баскетбольный мяч размером. Дранка под штукатуркой тоже обратилась в щепки. Весь пол был усыпан черными перьями, повсюду виднелись пятна, похожие на кровь, – но прямо на глазах у Чарли они испарялись.
– Папа, гава, – сказала Софи. – Гава. – И захихикала.
Остаток ночи Софи проспала в папиной постели, а папа сидел рядом на стуле, не сводя глаз с запертой двери и не выпуская из рук трости со шпагой. У Чарли в комнате не было окна, поэтому единственным входом – как и выходом – оставалась дверь. Когда Софи на рассвете проснулась, Чарли поменял ее, помыл и переодел в дневное. Затем позвонил Джейн – чтобы она готовила завтрак, пока он уберет стекло и штукатурку в детской и сходит вниз за какой-нибудь фанерой.
Нехорошо только, что нельзя вызвать полицию, – вообще никого нельзя вызвать, но если от единственного звонка одного Торговца Смертью другому наступает вот такое, рисковать не стоит. Да и что скажет ему полиция про черные перья и пятна крови, которые на глазах превращаются в дым?
– Ночью кто-то кинул кирпич в окно Софи, – объяснил он Джейн.
– Ух ты – и до второго этажа докинули? Когда ты ставил по всему дому решетки, я думала, ты рехнулся, а теперь думаю, что нет. Туда надо заправить такое стекло с проволокой на всякий случай.
– Заправлю, – сказал Чарли.
На какой еще случай? Он понятия не имел, что произошло в комнате дочери, но посреди всего этого разгрома она осталась целехонька, и это пугало его до полусмерти. Окно-то он заменит, но отныне ребенок спит у него в комнате – до тридцати лет, пока не выйдет замуж за бычару с навыками ниндзя.
Вернувшись из подвала с листом фанеры, молотком и гвоздями, Чарли увидел Джейн на кухне – она сидела у стойки, затягиваясь сигаретой.
– Джейн, я думал, ты бросила.
– Я бросила. Месяц назад. А эту случайно в сумочке нашла.
– Почему ты куришь у меня в доме?
– Я зашла в комнату Софи – хотела принести ей зайку.
– Ну? И где Софи? Там на полу еще, наверное, стекло, ты жене…
– Ага, она там. И это не смешно, Ашер. Твоя одержимость домашними зверюшками перешла все границы. Чтобы сбросить адреналин, мне теперь надо будет пережить тройной урок йоги, сделать массаж и выкурить косяк толщиной с термос. Они меня так напугали, что я немножко обсикалась.
– Джейн, что ты такое мелешь?
– Смешно, да. – Джейн криво усмехнулась.
– Очень смешно. Я про гав, папа.
Чарли пожал плечами, словно желая осведомиться, нельзя ли излагать еще невнятнее или невразумительнее, – этот жест он освоил в совершенстве за тридцать два года жизни, – затем подскочил к комнате Софи и распахнул дверь.
Внутри, по обе стороны от его драгоценной дочурки, сидели два громаднейших чернейших пса, каких он только в жизни видел. Софи разлеглась на полу, опираясь на одного, а другого лупила плюшевым зайкой по морде. Чарли не успел сделать и шага к спасению дочери, как один пес перемахнул комнату прыжком, сшиб Чарли на пол и пригвоздил к месту. Второй немедленно разместился между отцом и ребенком.
– Софи, папа уже идет за тобой, ничего не бойся. – Чарли попытался выкрутиться из-под пса, но тот нагнул голову и зарычал, с места же не сдвинулся.
Чарли прикинул, что одним цапом зверь может отхватить почти всю его ногу и толику тулова в придачу. Башка у него больше, чем у бенгальского тигра в зоопарке Сан-Франциско.
– Джейн, помоги мне. Сними с меня эту тварь.
Пес поднял голову, по-прежнему придавливая лапами плечи Чарли.
Джейн развернулась на кухонном табурете и поглубже затянулась.
– Это вряд ли, братец. Ты на меня их спустил, вот сам теперь и выпутывайся.
– Я не спускал. Я вообще такого не видел ни разу в жизни. Такого никто вообще на свете не видел.
– Знаешь, у нас, у кобел, очень высокая толерантность к кобелям, но все равно это не дает тебе права. Ладно, разбирайся, – сказала Джейн, сгребая ключи со стойки в сумочку.
– Приятных песиков. А я позвоню на работу и скажу, что у меня обострение глюков.
– Джейн, погоди.
Но она ушла. Чарли услышал, как хлопнула входная дверь.
Видимо, псу было неинтересно есть Чарли – интереснее просто держать его на полу. Едва Чарли шевелился, чтобы как-то выползти из-под твари, тварь рычала и наваливалась сильнее.
– Лежать. К ноге. Фу. – Чарли перепробовал все команды, которые слышал от дрессировщиков по телевизору.
– Апорт. От винта. Слазь с меня нахуй, зверина. – (Последнюю он сымпровизировал.)
Зверь гавкнул ему в левое ухо – так громко, что Чарли оглох, и теперь с той стороны только звенело. Другим ухом он услышал детское хихиканье из дальнего угла.
– Софи, солнышко, все хорошо.
– Папа, гава, – сказала его дочь.
– Гава. – Она подковыляла к Чарли и заглянула ему в лицо.
Огромный пес облизал ей мордашку, чуть не свалив ребенка на пол. (В полтора года Софи по большей части передвигалась, как очень маленький пьянчуга.)
– Гава, – повторила она.
Затем схватила гигантского пса за ухо и стащила его с Чарли. Сказать точнее, зверина позволила ей отвести себя от Чарли. Тот вскочил и потянулся было к Софи, но второй пес прыгнул между ними и зарычал. Головой своей он доставал Чарли до груди, даже когда прочно стоял на полу всеми четырьмя лапами.
Чарли прикинул, что весу в каждой – фунтов четыреста-пятьсот. Как минимум вдвое больше самой большой собаки, что ему попадалась, – ньюфаундленда, который купался в Акватик-парке рядом с Морским музеем.
У этой парочки шерсть была гладкая, как у доберманов, широкие плечи и грудь, как у ротвейлеров, но квадратная башка и уши торчком, как у догов. И они были такими черными, что будто бы всасывали свет, а Чарли видел только одно существо, которое так умело, – ворону из Преисподней. Ясно было, что церберы эти, откуда бы ни взялись, явились отнюдь не с этого света. Но ясно было и другое: здесь они не для того, чтобы навредить Софи. Животному таких размеров ее не хватит даже заморить червячка, да и желай они ей зла, уже давно бы перекусили пополам.
Комнату Софи разгромить ночью могли и собаки, но нападали явно не они. Сюда явилось нечто злонамеренное, а собаки защитили его дочь – так же, как охраняли ее сейчас. Чарли плевать хотел, чего ради, – он просто был благодарен, что они на его стороне. Прятались они где-то в комнате или нет, когда он только сюда ворвался, услышав звон стекла, он не знал, но казалось, что теперь они уходить не собираются.
– Ладно, ладно, я не хочу ей ничего плохого, – сказал Чарли.
Пес расслабился и отступил на пару шагов.
– Ей надо на горшок. – Чарли чувствовал себя преглупо.
К тому же он только сейчас заметил, что на псах – широкие серебряные ошейники, и это, странным образом, встревожило его сильнее, чем собачьи габариты. После полуторагодовой разминки в его воображение бета-самца легко вмещались два гигантских пса, которые ни с того ни с сего объявляются в спальне его дочери, но вот мысль о том, что кто-то надел на них ошейники, вырубала его напрочь.
В квартиру постучали, и Чарли попятился к выходу.
– Солнышко, папа сейчас вернется.
