Текст книги "Грязная работа"
Автор книги: Кристофер Мур
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Герои с переменной скоростью
В переулке за «Ашеровским старьем» Император Сан-Франциско кормил фокаччей с оливками свою гвардию и старался уберечь собственный завтрак от собачьих соплей.
– Терпение, Фуфел, – говорил Император бостонскому терьеру, который кидался на вчерашний хлебный блин, как мохнатый и крайне прыгучий «Супер-Мяч», пока Лазарь – серьезный и мрачный золотистый ретривер – стоял рядом и дожидался своей доли.
Фуфел в ответ нетерпеливо фыркнул (отсюда и собачьи сопли). В нем разгорелся неистовый аппетит, ибо завтрак сегодня запаздывал. Император ночевал на скамье у Морского музея, и среди ночи его артритное колено выпросталось из-под шерстяного пальто на влажный холод, отчего прогулка на Северный пляж к итальянской пекарне, выдававшей им вчерашнее бесплатно, превратилась в медленное и тяжкое испытание.
Император закряхтел и сел на пустой молочный ящик. Это был не человек, а эдакий покатый медведь – плечи широкие, но отчасти сломленные бременем всего города. Седая путаница волос и бороды обрамляла лицо грозовой тучей. Насколько Императору помнилось, они с гвардией патрулировали городские улицы вечно, однако по дальнейшем рассмотрении – может, всего-навсего со среды. Тут он несколько сомневался.
Он решил обратиться к гвардии с декларацией о важности сострадания перед лицом нарастающего прилива гнусной злоебучести и политической хорьковости в близлежащем королевстве Соединенных Штатов.
(Он уже давно понял, что аудитория внимала лучше всего, когда в погребах карманов его пальто еще таилась сдобренная мясом фокачча; ныне же в шерстяных глубинах благоухали пепперони и пармезан, поэтому королевские гончие были просто зачарованы.)
Но, едва он прочистил горло, из-за угла, визжа тормозами, вылетел фургон, встал на два колеса, врубившись в шеренгу мусорных баков, и замер в какой-то полусотне шагов. Водительская дверца распахнулась, и наружу выпрыгнул худенький человек в костюме; в руках он держал трость и женскую меховую шубку. Он ринулся прямиком к черному ходу в лавку Ашера. Но не успел сделать и двух шагов, как упал на бетон, словно его шарахнули чем-то сзади, перекатился на спину и принялся отбиваться тростью и шубкой от воздуха. Император, знакомый в городе почти со всеми, признал в человеке Чарли Ашера.
Фуфел зашелся в приступе тявканья, а более уравновешенный Лазарь рыкнул лишь раз и припустил к Чарли.
– Лазарь! – крикнул Император, но ретривер рвался вперед; теперь за ним последовал и его лупоглазый брат по оружию.
Чарли уже вскочил на ноги и размахивал тростью так, словно фехтовал с привидением; щитом ему была женская шубка. Император жил на улице, а потому не раз видел, как люди сражаются с невидимыми демонами, но Чарли Ашер, что и говорить, набирал очки. Трость его шмякала обо что-то – вроде как воздух, но в нем было нечто: какая-то тень, что ли?
Император воздвигся на ноги и захромал к потасовке, но не успел сделать и пары шагов, как Лазарь подпрыгнул и кинулся вроде бы на Чарли – однако взмыл над старьевщиком и тяпнул зубами у него над головой; после чего повис там, сомкнув челюсти на основательном шмате невидимой шеи.
Чарли воспользовался отвлекающим маневром – шагнул назад, размахнулся и шарахнул тростью куда-то над левитирующим золотистым ретривером. Раздался шмяк, и Лазарь разжал челюсти, но теперь на невидимого противника бросился Фуфел. Какова бы ни была его цель, он промазал и собачьим накатом со свистом влепился прямо в мусорный бак.
Чарли снова кинулся к стальной двери черного хода, но та оказалась заперта; он потянулся за ключами, и тут что-то поймало его сзади.
– Отдай, ебучка, – завизжала тень.
Женскую шубку, похоже, вырвали из рук Чарли, и она взмыла в воздух – вверх, за четырехэтажный дом и прочь с глаз.
Чарли развернулся с тростью наизготовку, но что бы там ни было раньше, теперь оно, судя по всему, исчезло.
– Ты же сидеть над дверью должен, орать «никогда» и прочую поэзию,[18]18
Еще одна аллюзия на «Ворона» Эдгара По.
[Закрыть] нет?! – заорал он небесам.
И добавил для полноты картины:
– Мудило злобное!
Лазарь гавкнул, потом заскулил. Из мусорного бака с Фуфелом донеслось заливистое металлическое тявканье.
– Да, такое не всякий день узришь, – произнес Император, хромая к Чарли.
– А вы видели?
– Вообще-то не очень. Только тень, но точно что-то было. Там же было что-то, правда?
Чарли кивнул, пытаясь отдышаться:
– Оно вернется. Оно летело за мной через весь город. – Он порылся в кармане.
– Вам бы всем лучше нырнуть со мной в лавку, Ваше Величество. – Чарли, само собой, знал Императора.
В Сан-Франциско Императора знали все.
Император улыбнулся:
– Любезно с твоей стороны, однако мы здесь в полнейшей безопасности. Ныне же мне потребно освободить подданного из сего гальванизированного узилища.
Старик наклонил мусорный бак, и Фуфел явился оттуда, фыркая и тряся головой, словно готов был оторвать задницу любому человеку или зверю, коему бы хватило безрассудства встретиться с ним на узкой тропинке (и оторвал бы – при условии, что человек или зверь ростом оказались бы по колено или ниже).
А у Чарли с ключом по-прежнему не получалось. Он давно знал, что замок надо менять, но тот вроде работал, если его немножко подрочить, стало быть, приоритетом смена замка так и не стала. Ну кому, блин, взбредет в голову, что однажды придется быстро убегать от гигантской птицы? Тут он услышал хриплый визг, обернулся… Уже не один, а два громадных ворона, обмахнув крышу, пикировали в переулок. Собаки выпустили по крылатым интервентам залп неистового лая, и Чарли вложил столько языка тела в ерзанье ключом в замке, что почувствовал, как в бедре надорвалась атрофированная танцевальная мышца.
– Они вернулись. Прикройте меня. – Чарли швырнул трость Императору и приготовился к удару, но едва палка легла в подставленную старикову ладонь, птицы сгинули.
Слышно было даже, как там, где они только что были, хлопнув, сомкнулся воздух. Собаки осеклись на полурыке; Фуфел заскулил.
– Что? – спросил Император.
– Что стряслось?
– Исчезли.
Император посмотрел на небо.
– Ты уверен?
– Пока да.
– Я видел две тени. Теперь уж точно видел, – сказал Император.
– Да, сейчас они были вдвоем.
– Что они такое?
– Понятия не имею, но когда вы взяли трость, они… в общем, пропали. Вы правда их видели?
– Уверен. Они были сродни злонамеренному дыму.
Ключ наконец повернулся в замке, и дверь на склад Ашера открылась.
– Вы должны зайти. Отдохните. Я закажу чего-нибудь поесть.
– Нет-нет, нам с бойцами надлежит длить наш дозор. Сегодня утром я решил выступить с декларацией, и нам потребно встретиться с печатником. Это вам понадобится. – Император вручил Чарли трость, словно передавал ему ключ от городских ворот.
Чарли потянулся было к ней, но передумал.
– Ваше Величество, я думаю, вам лучше оставить ее у себя. Я полагаю, вам она будет полезнее. – И Чарли показал подбородком на скрипучее колено старика.
Рука Императора не дрогнула.
– Я не преклоняюсь пред материальным, знаешь?
– Это я понимаю.
– Я твердо верю, что вожделенье – главный источник человеческого страдания, как тебе известно, и нет преступника подлее, нежели тот, кто возжелал материального.
– Я своим бизнесом управляю на тех же принципах. Однако же настаиваю – трость должна остаться у вас. Окажите мне любезность, если угодно?
Чарли поймал себя на том, что отчасти перенимает выспренние обороты Императора, словно перенесся к такому королевскому двору, где титулованное лицо отличают по крошкам в бороде, а королевская гвардия не пренебрегает вылизыванием собственных яиц.
– Ну, коли это любезность, соизволю. Прекрасная выделка.
– Но самое главное – она поспоспешествует вам в дозорах.
Вот теперь Император выдал вожделенье сердца своего – он широченно ухмыльнулся и прижал трость к груди.
– И впрямь красивая. Чарли, должен тебе кое в чем признаться, но прошу поверить мне, как человеку, кто вместе с сотоварищем своим только что свидетельствовал появленье двух гигантских теней в обличье воронов.
– Само собой, – улыбнулся Чарли, хотя еще минуту назад решил бы, что улыбка его затерялась где-то в ушедших месяцах.
– Не сочти сие низменным, но едва я коснулся этой трости, как ощутил, будто ждал ее всю свою жизнь.
И Чарли, сам толком не сообразив, почему, ответил:
– Я знаю.
А парой минут ранее в лавке Лили сидела, погруженная в думы. Думы у нее были не обычного свойства – не о мире, где все дураки, жизнь бессмысленна, а само житье – тщета, особенно если твоя мать забыла купить кофе. То была дума поособенней, и началась она, когда Лили явилась на работу и Рэй заметил, что сегодня ее очередь носить пылесосную тиару, более того – подчеркнул, что если тиара на Лили, то и пылесосить лавку должна Лили.
(Вообще-то ей нравилось носить тиару с фальшивыми брюликами, которую Чарли в приступе отъявленной буржуазной крадучести постановил надевать каждый день всякому, кто сметает пыль и пылесосит лавку, – и ни в какое иное время. Возражала она против пылесоса и метелки. Она чувствовала, что ею манипулируют, помыкают и пользуются вообще, – причем не в смысле наслаждений.)
Но сегодня, когда она убрала тиару, пылесос и наконец залила в себя пару кружек кофе, думы не прекратились – они излились в полномасштабный ангст, и тут Лили осенило, что ей все-таки надо будет прикидывать, что делать с колледжем-карьерой, поскольку, что бы там ни говорила «Великая большая книга Смерти», не она, Лили, избрана темным ставленником разрушенья. Блядь!
Она стояла на складе, озирая то, что накануне сюда навалил Чарли: обувь, лампы, зонтики, фарфоровые статуэтки, игрушки, пару книг, старый черно-белый телевизор и портрет клоуна, выписанный по черному бархату.
– Он сказал, что это барахло светится? – спросила она Рэя, стоявшего в дверном проеме.
– Да. И заставил меня все проверить моим счетчиком Гейгера.
– Рэй, на хера тебе счетчик Гейгера?
– Лили, зачем тебе серьга с летучей мышью в носу?
Лили проигнорировала вопрос и взяла вчерашнюю керамическую лягушку: теперь к земноводному скотчем крепилась бирка «НЕ ПРОДАВАТЬ И НЕ ВЫСТАВЛЯТЬ», выведенная аккуратным почерком их босса.
– И это одна из них? Вот это?
– С нее он и поехал, – обыденно произнес Рэй.
– Твоя инспекторша из школы пыталась ее купить. Тут-то все и началось.
Лили была потрясена. Она отступила к столу Чарли и села в скрипучее конторское кресло.
– Ты видишь, как что-нибудь светится или пульсирует, Рэй? Вообще когда-нибудь видел?
Тот покачал головой:
– У него сильный стресс – потерял Рэчел, один растит малышку. Может, ему надо как-то помочь. У меня, например, когда я покинул силы полиции… – Рэй умолк.
В переулке поднялась какая-то суета: собаки гавкали, люди кричали, потом кто-то заработал ключом в замке черного хода. Секунду спустя ввалился Чарли – запыхавшийся, костюм в грязи, один рукав разодран и окровавлен.
– Ашер, – сказала Лили.
– Ты ранен. – Она мигом вымелась из кресла, а Рэй взял Чарли за плечи и усадил.
– Со мной все хорошо, – ответил Чарли.
– Подумаешь.
– Я принесу аптечку, – сказал Рэй.
– Сними с него пиджак, Лили.
– Да нормально все, – сказал Чарли.
– Хватит говорить обо мне в третьем лице. Я здесь.
– Он бредит, – высказалась Лили, выкорчевывая Чарли из пиджака.
– У тебя есть болеутолители, Рэй?
– Не нужны мне болеутолители, – сказал Чарли.
– Заткнись, Ашер, это не тебе, – машинально ответила Лили – и тут задумалась: книга, история Рэя, бирки на барахле в задней комнате…
Задумалась и содрогнулась.
– Извините, босс. Давайте я вам помогу.
Рэй вернулся из лавки с небольшой пластмассовой аптечкой, задрал Чарли рукав и стал промывать перекисью водорода.
– Что случилось?
– Ничего, – ответил Чарли.
– Поскользнулся, упал на гравий.
– Рана вполне чистая – никакого гравия нет. Ну ты и падаешь.
– Долгая история, – сказал Чарли.
– Ай!
– Что там за шум был в переулке? – спросила Лили – ей настоятельно требовалось выйти покурить, но оторваться от происходящего она была не в силах.
Она и вообразить не могла, что Чарли Ашер – тот самый. Ну как это возможно?
Он такой… такой недостойный.
Темное подбрюшье жизни ему не ведомо, как ведомо ей. Однако это ему светятся предметы.
Он – оно и есть.
Лили была крайне удручена.
– А, это собаки Императора чайку в мусорку загнали. Ничего особенного. Я упал с крыльца на Тихоокеанских высотах.
– Наследство, я помню, – сказал Рэй.
– Как там все?
– Нехорошо. Вдовец был убит горем, и ему при мне стало плохо с сердцем.
– Да брось ты.
– Нет, на него просто как бы накатило, когда подумал о супруге, и он рухнул. Я делал ему искусственное дыхание и массаж сердца, пока «скорая» не подъехала. Увезли в больницу.
– Так… – начала Лили, – ты забрал там… э-э, взял там что-нибудь особенное?
– Что? – Глаза Чарли распахнулись.
– В каком это смысле – особенное? Ничего там особенного не было.
– Остынь, босс, я просто спрашиваю, достанется ли нам бабусино тряпье.
– «Он – оно», – думала Лили. Гондон.
Чарли покачал головой:
– Не знаю – все так странно. Все это так очень странно. – На этих словах он содрогнулся.
– Странно в каком смысле? – спросила Лили.
– В смысле круто и темно или в смысле, что ты Ашер и по большей части не рубишь фишку?
– Лили! – рявкнул Рэй.
– Иди в зал. Подмети что-нибудь.
– Ты не босс мне, Рэй. Я просто являю сочувствие.
– Все в порядке, Рэй. – Чарли, похоже, задумался, как ему определить понятие «странно», и не пришел ни к какому рабочему варианту.
В конце концов произнес:
– Ну, во-первых, имущество этой женщины нам сильно не по зубам. Вдовец якобы позвонил нам, потому что мы – первый старьевщик в телефонной книге, но не похоже, что он на такое способен.
– Это не странно, – сказала Лили.
«Признайся, и точка», – подумала она.
– Ты сказал, он был убит горем, – произнес Рэй, промакивая мазью-антибиотиком порезы Чарли.
– Может, у него все иначе.
– Да, а кроме того, он злился на жену за то, как она умерла.
– Как? – спросила Лили.
– Наелась кремнегеля, – ответил Чарли.
Лили вопросительно глянула на Рэя: «кремнегель» звучал технически-ботанически, а техника была особой областью Рэева ботанства.
Экс-полицейский ответил:
– Это влагопоглотитель – его пакуют в электронику и прочее невлагостойкое барахло.
– Гадость, на которой написано «Несъедобно»? – уточнила Лили.
– Боже, как это глупо. Все же знают – «Несъедобное» не едят.
Чарли сказал:
– Мистера Мэйнхарта все это довольно крепко подкосило.
– Ну я думаю, – сказала Лили.
– Он женился на полной, блядь, УО.
Чарли поморщился:
– Лили, это неуместно.
Та закатила глаза и пожала плечами. Она терпеть не могла, когда Чарли впадал в режим «Па-пик».
– Ладно, ладно. Я пошла на перекур.
– Нет! – Чарли соскочил с кресла и преградил Лили путь к черному ходу.
– На улицу! Отныне ты куришь на тротуаре.
– Но ты же сам говорил, что когда я курю перед входом, я похожа на малолетнюю прошмандовку.
– Я осуществил переоценку. Ты повзрослела.
Лили прищурила глаз, дабы поглубже заглянуть ему в душу и тем самым прозреть его истинную повестку дня. Огладила свою черную виниловую юбочку, и та при касании пискнула, будто под пыткой.
– Ты пытаешься сказать, что у меня большая попа, да?
– Я совершенно никаким местом не пытаюсь этого сказать, – стоял на своем Чарли.
– Я просто говорю, что твое присутствие перед входом в лавку – тот актив, который может привлечь клиентуру из туристов с канатной дороги.
– А. Ну ладно. – Лили схватила пачку гвоздичных со стола и двинулась мимо стойки наружу – думать думу, а на самом деле – кручиниться, потому что, как ни надеялась, она – отнюдь не Смерть.
Книга предназначалась Чарли.
В тот вечер Чарли дежурил в лавке, не понимая, зачем наврал своим работникам, – и тут заметил, как снаружи у витрины промелькнула какая-то вспышка. Через секунду вошла поразительно бледная рыжая женщина. На ней было короткое черное платье и черные блядские «лодочки». По проходу она шла так, словно явилась на пробы для видеоклипа. Волосы ее длинными локонами струились по плечам и спине, словно огромная темно-рыжая мантия. Глаза – изумрудно-зеленые, и, когда женщина заметила, как Чарли смотрит, она улыбнулась и остановилась шагах в десяти.
Чарли ощутил почти болезненный толчок – он будто бы зародился из паха – и через секунду признал автономную реакцию похоти. Ничего подобного он не ощущал с тех пор, как умерла Рэчел, и теперь невнятно устыдился.
Женщина разглядывала его – осматривала, будто подержанный автомобиль. Чарли был уверен, что наверняка заливается румянцем.
– Здравствуйте, – сказал Чарли.
– Чем могу служить?
Рыжая снова улыбнулась – слегка – и полезла в сумочку: ее Чарли поначалу не заметил.
– Я нашла вот это, – сказала женщина, вытащив серебряный портсигар.
Такие Чарли видел теперь нечасто, даже на рынке антиквариата. Портсигар рдел, пульсируя, – как вещи на складе.
– Я была тут недалеко, и что-то мне подсказало – место ему здесь.
Она подошла к стойке напротив Чарли и положила перед ним портсигар.
Чарли едва мог шевельнуться. Он таращился на рыжую, даже не сознавая, что упирается взором в ложбинку меж грудей, чтобы не смотреть в глаза; а женщина, похоже, обмахивала взглядом его плечи и голову, будто бы наблюдая за тучей мошек над Чарли.
– Потрогайте меня, – сказала она.
– А? – Он поднял взгляд, увидел, что она не шутит.
Женщина протянула руку: ногти наманикюрены и того же темно-красного оттенка, что и помада. Он взял ее за руку.
Едва он коснулся руки, женщина ее отняла.
– Вы теплый.
– Спасибо. – В тот же миг он понял, что она – нет.
Пальцы ее были холодны как лед.
– Значит, вы не из нас?
Он попробовал прикинуть, что это «нас» может значить. Ирландцы? Гипотоники? Нимфоманы? Почему он вообще об этом подумал?
– Нас? В каком это смысле – «нас»?
Она отступила на шаг.
– Нет. Вы не просто берете слабых и больных, да? Вы берете любых.
– Берем? В каком это смысле – «берем»?
– Вы даже не знаете, да?
– Чего не знаю? – Чарли стало очень нервно.
Ему, бета-самцу, было очень трудно функционировать, оказавшись объектом внимания красивой женщины вообще, но эта его пугала.
– Секундочку. Вы видите, как эта штука светится? – Он протянул ей портсигар.
– Она не светится. Я просто почувствовала, что место ей здесь, – ответила женщина.
– Как вас зовут?
– Чарли Ашер. Написано же – «Ашеровское».
– Чарли, вы, похоже, славный парень, и я точно не знаю, что вы такое, – да вы и сами, судя по всему, не знаете. Правда?
– В моей жизни случились кое-какие перемены, – ответил Чарли, не понимая, зачем вообще с нею этим делиться.
Рыжая кивнула – мол, я так и думала.
– Ладно. Я знаю, как бывает, если… э… вдруг понимаешь, что неподконтрольные тебе силы превращают тебя в такое, к чему нет инструкции пользователя. Я понимаю, что значит не знать. Но кто-то же где-то знает. Кто-то может вам рассказать, что происходит.
– О чем вы? – Но он знал, о чем она.
Не знал он другого: как она сумела узнать.
– От вас умирают люди, правда, Чарли? – Произнесла она это так, будто собрала все мужество и сообщила, что у него между зубов остался шпинат. Скорее услуга, нежели обвинение.
– Откуда вы?..
– Откуда она…
– Потому что я это делаю. Не как вы, но тем не менее. Найдите их, Чарли. Пройдите по своим следам и отыщите того, кто был рядом, когда ваш мир изменился.
Чарли посмотрел на рыжую, затем на портсигар, затем снова на рыжую – та больше не улыбалась, уже пятилась к дверям. Пытаясь не упустить из рук нормальную реальность, он сосредоточился на портсигаре и произнес:
– Наверное, я смогу произвести оценку… Колокольчик над дверью звякнул, а когда Чарли поднял голову, женщина пропала.
Он не видел, как она миновала витрины по обе стороны двери, – она просто исчезла. Он выскочил наружу, прямо на середину улицы. Канатный вагон, ходивший по Мэйсон, только переваливал гребень холма у Калифорния-стрит, и Чарли услышал звонок, жидкий туман тащился с Залива, отбрасывая радужные нимбы от неоновых вывесок прочих заведений, но нигде никакой рыжей не наблюдалось. Чарли дошел до угла и посмотрел вдоль Вальехо, но там опять никакой рыжей – только Император со свитой псовых сидел под стеной.
– Доброго вечера тебе, Чарли.
– Ваше Величество, здесь только что рыжая не проходила?
– О да. Я с ней поговорил. Думаю, у тебя нет ни шанса, Чарли, – мне представляется, она уже кому-то суждена. И она предупредила, чтоб я держался от тебя подальше.
– Почему? Она не сказала?
– Она сказала, что ты – Смерть.
– Я – Смерть? – переспросил Чарли.
– Смерть – я? – Дыхание в гортани замерло.
В голове он воспроизвел весь прошедший день.
– А если и Смерть?
– Знаешь, сынок, – сказал Император, – я не дока в прекрасном поле, но эту информацию, наверное, имело бы смысл придержать свиданья до третьего, когда они узнают тебя чуть получше.
