Текст книги "Грязная работа"
Автор книги: Кристофер Мур
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
– И вы все продали?
– Нет. Они приходят и уходят. На полках всегда что-то остается.
– Но как вы можете быть уверены, что нужный человек получает нужную душу?
– Это же не моя проблема, верно? – Мистер Свеж пожал плечами.
Сначала он тоже переживал, но все, казалось, происходит как должно, и он постепенно доверился механизму или власти, что за всем этим стояла, – уж какие ни на есть.
– Ну, если вы так к этому относитесь, зачем вообще этим заниматься? Не нужна мне такая работа. У меня уже есть работа – и ребенок есть.
– Придется. Поверьте, когда мне прислали книгу, я пытался этого не делать. Мы все так поступали. Ну, те, с кем я разговаривал. Насколько я понимаю, вы уже видели, что в таком случае бывает. Слышите голоса, потом возникают тени. В книге они зовутся Преисподниками.
– Гигантские вороны? Эти, что ли?
– До вас они были просто неразличимыми тенями и голосами. А сейчас что-то не так. Началось с вас и вами продолжается. Вы им уступили сосуд души, так?
– Я? Вы же сказали, Торговцев Смертью целая куча.
– Другие соображают, что к чему. Это вы сделали. Мне показалось, в начале недели я заметил, как один пролетал. А сегодня вышел – и голоса плохие. Совсем плохие. Вот тогда-то я вам и позвонил. Это же вы, правда?
Чарли кивнул.
– Я не знал. Откуда мне было знать?
– Так им достался один?
– Два, – ответил Чарли.
– Из стока высунулась рука. В мой первый день.
– Ну, тогда все, – произнес Свеж, обхватив голову.
– Теперь нам со всей определенностью пиздец.
– Вы этого еще не знаете, – сказал Чарли, пытаясь разглядеть и светлую сторону.
– Пиздец мог с нами случиться и раньше. В смысле, мы оба торгуем старьем покойников, а это в некотором смысле – определение понятия «пиздец».
Мистер Свеж поднял голову:
– В книге сказано, что если мы не будем делать свою работу, все покроет тьма, станет как в Преисподней. Не знаю, как выглядит Преисподняя, мистер Ашер, но пару раз я видел гастролеров оттуда и вникать не хочу. А вы?
– Может, это Окленд, – сказал Чарли.
– Что – Окленд?
– Преисподняя.
– Окленд – не Преисподняя! – Мистер Свеж вскочил на ноги; насилия он не любил – его и не надо любить, если у вас такие габариты, но…
– Не злите меня, а то я вас стукну. Ни вы, ни я этого не хотим – правда, мистер Ашер?
– Вырезка?[29]29
«Вырезкой» (Tenderloin) в США традиционно называют ночные увеселительные районы. Такое обозначение приписывается капитану нью-йоркской полиции Александеру Уильямзу, в конце 1870-х гг. переведенному в 29-й участок, включавший в себя такой «злачный» район вокруг Бродвея. Поскольку ночная жизнь предполагала дополнительные источники дохода, не всегда законные, он выразился в том духе, что «раньше питался стейками из лопатки, а теперь перейдет на вырезку».
[Закрыть] – предположил Чарли.
Чарли покачал головой.
– Я видел воронов, – сказал он, – а никаких голосов не слышал. Что за голоса?
– Разговаривают с тобой, когда ходишь по улицам. Иногда слышишь голос из вентиляционного люка, иногда из водосточной трубы, иногда из ливнестока. Это они – точно вам говорю. Женские голоса, дразнят. Я их много лет уже не слышал, совсем чуть не забыл, что это такое, – и тут вышел за сосудом, а один меня зовет. Раньше я звонил другим Торговцам, спрашивал, может, они натворили чего, но мы быстро прекратили.
– Почему?
– Потому что нам кажется, как раз это их и приманивает. Мы не должны вступать друг с другом в контакт. Не сразу поняли. Тогда я в городе нашел всего шестерых Торговцев, и мы вместе обедали раз в неделю, сравнивали впечатления, делились – вот тогда и стали замечать первые тени.
Вообще-то чтобы наверняка обезопаситься, это и у нас с вами последняя встреча. – Мистер Свеж снова пожал плечами и принялся развязывать Чарли, думая:
«Все изменилось в тот день в больнице. Этот тип все изменил, и я сейчас отправляю его, как ягненка, на убой… А может, это он будет убивать. Он может…»
– Постойте, я же еще ничего не знаю, – взмолился Чарли.
– Нельзя же меня отправлять туда наобум. А как с моей дочерью? Как я узнаю, кому продавать души? – Он паниковал и пытался задать все вопросы разом, пока его не отпустили на свободу.
– Что за цифры стоят под именами? Вы имена так же узнаете? Сколько мне этим заниматься и когда отпустят на пенсию? Почему вы всегда в мятно-зеленом? – Пока мистер Свеж отвязывал ему одну лодыжку, Чарли пытался снова привязать вторую к ножке стула.
– Из-за имени, – сказал мистер Свеж.
– Простите? – Чарли перестал привязываться.
– Я одеваюсь в мятно-зеленое из-за имени. Меня зовут Мятник.
Чарли совершенно забыл все, что его до сих пор тревожило.
– Мятник? Вас зовут Мятник Свеж?
У Чарли стало такое лицо, будто он изо всех сил пытается не чихнуть, – но он не выдержал и оглушительно фыркнул. И тут же пригнулся.
9Дракон, медведь и рыба
На площадке третьего этажа в доме Чарли происходила встреча великих держав Азии – миссис Лин и миссис Корьевой. У миссис Лин, державшей на руках Софи, имелось стратегическое преимущество, но миссис Корьева, будучи в два раза крупнее миссис Лин, обладала потенциалом массивных ответных действий. У них имелось кое-что общее и помимо того, что обе они были иммигрантками и вдовами: они преданно любили малютку Софи, сомнительно владели английским языком и совсем уж рьяно сомневались в способности Чарли Ашера в одиночку воспитать дочь.
– Он сердил, когда сегодня уходил. Как медведь, – сказала миссис Корьева, обладавшая атавистической тягой к медвежьим сравнениям.
– Не надо зверина, говоряй, – сказала миссис Лин: она ограничивала себя английскими глаголами в повелительном наклонении – дань ее чань-буддистским убеждениям.
Так она утверждала.
– Кто зверина детке давай?
– Свинина детке хорошо. От свинины детка сильная, – ответила миссис Корьева и поспешно добавила:
– Как медведь.
– Детка от зверина ши-тцу, говоряй. Ши-тцу – собака. Какой добрый папа детка собака хочай?
Миссис Лин особо покровительствовала маленьким девочкам: она выросла в провинции Китая, где каждое утро по улицам ходил человек с тележкой и собирал трупики маленьких девочек, родившихся ночью и выброшенных за порог. Самой ей повезло: мама ухитрилась умыкнуть ее в поля и отказывалась вернуться домой, пока новорожденную дочурку не примут в семью.
– Не ши-тцу, – поправила ее миссис Корьева.
– Шикса.
– Ладно, шикса. Собака собака бывай, – ответила миссис Лин.
– Безобразие. – В этом слове, как и во всех прочих, произносимых миссис Лин, не слышалось ни единой буквы «р».
– Это не еврейская детка на идиш. А Рэчел еврей. – Миссис Корьева, в отличие от большинства русских иммигрантов, оставшихся в этом районе, евреем не была.
Ее предки вышли из российских степей, и она вела свой род от казаков, а те никак не считались особо дружелюбной к евреям расой. Сама она искупала грехи предков тем, что яростно квохтала (совсем как мать-медведица) сначала над Рэчел, а теперь над малюткой Софи.
– Цветам нужна вода, – сказала миссис Корьева.
Площадка заканчивалась большим эркером, выходившим на дом через дорогу и оконный ящик, где росла красная герань. Под конец дня две великие азиатские державы обычно стояли на площадке, любовались цветами, беседовали о том, как все подорожало, и жаловались на всевозрастающее неудобство обуви. Ни одна не осмеливалась завести собственную оконную клумбу с геранью – из страха, что может показаться, будто она украла идею у дома через дорогу; так началась бы эскалация оконно-ящичной конкуренции, которая неизбежно завершилась бы кровопролитием. Поэтому обе молчаливо согласились только любоваться красными цветами, их не желая.
Миссис Корьевой нравился сам их красный цвет. Она заточила вечный зуб на коммунистов за то, что кооптировали эту краску, иначе миссис Корьева была бы счастлива от нее безудержно. Хотя русская душа, сформированная тысячелетием тревоги и страха, не была экипирована для безудержного счастья, а потому, наверное, все к лучшему.
И миссис Лин в герани привлекал красный цвет: в ее космологии он представлял удачу, процветание и долгую жизнь. Сами врата храмов выкрашены были той же краской, поэтому красные цветы символизировали одну из многих троп к вечности ву, к просветлению; по сути, они и были вечностью в чашечке цветка.[30]30
Аллюзия на первые строки поэмы английского художника и поэта-мистика Уильяма Блейка (1757–1827) «Изречения Невинности», входящую в так называемый «Манускрипт Пикеринга» (1800–1803).
[Закрыть] Кроме того, миссис Лин предполагала, что они будут недурны в супе.
Софи же краски мира открыла для себя совсем недавно, и одних красных клякс на фоне серых досок вполне хватало, чтобы на ее крохотном личике сияла беззубая улыбка.
Итак, троица дружно радовалась красным цветам, когда в окно ударилась черная птица и стекло треснуло огромной паутиной. Но птица от такого удара не отвалилась – напротив, она как-то умудрилась просочиться во все до единой трещинки и расползтись черной тушью по стеклу, захватив даже стены.
И великие державы Азии бежали к лестнице.
Чарли растирал левое запястье, где руку пережало пластиковым пакетом.
– Так что, мама назвала вас в честь рекламы полоскания?
Мистер Свеж теперь отчего-то не казался непрошибаемым, как полагается человеку таких габаритов.
– Вообще-то зубной пасты, – ответил он.
– Серьезно?
– Ну.
– Простите, я не знал, – сказал Чарли.
– Но вы же могли его поменять, правильно?
– Мистер Ашер, против своей сути продержишься недолго. В конце концов просто смиряешься. Моя суть в том, что я черный, во мне семь футов росту – однако я не в НБА, – меня зовут Мятник Свеж и я забрит в Торговцы Смертью. – Он вздернул бровь, словно обвиняя Чарли.
– Я научился принимать такое и радоваться.
– Я думал, вы скажете, что голубой, – произнес Чарли.
– Что? Не обязательно быть голубым, чтобы одеваться в зеленое.
Чарли поразмыслил над мятно-зеленым костюмом мистера Свежа – из сирсакера и не по сезону легкий – и ощутил некое сродство душ со столь освежающе поименованным Торговцем Смертью. Сам того не ведая, Чарли распознавал признаки другого бета-самца.
(Разумеется, бета-геи существуют: бета-любовник высоко ценится в голубом сообществе, потому что его можно выучить одеваться, однако всегда остается относительная уверенность, что у него не разовьется собственное чувство стиля и он не станет роскошнее вас.)
Чарли сказал:
– Наверное, вы правы, мистер Свеж. Простите меня за такое допущение. Приношу извинения.
– Все в порядке, – ответил мистер Свеж.
– Но вам действительно пора.
– Нет, я все равно не понимаю, как мне определять, кому достанутся души. То есть, после того как это случилось, в лавке у меня оказались всевозможные сосуды, о которых я и понятия не имел. Как мне узнать, что я не продал человеку такое, что у него уже есть? А если у кого-то соберется комплект?
– Такого не может быть. По крайней мере, насколько мне известно. Слушайте, вы сами поймете. Поверьте мне на слово. Когда люди готовы получить душу, они ее получат. Вы когда-нибудь изучали восточные религии?
– Я живу в Китайском квартале, – ответил Чарли, и хотя в строгом смысле это было вроде как бы правдой, на мандаринском диалекте он умел говорить ровно три фразы:
«Добрый день», «Крахмала поменьше, пожалуйста» и «Я невежественный белый дьявол», – всему этому его научила миссис Лин.
Сам он полагал, что последняя фраза переводится как «И вам доброго утречка».
– Позвольте тогда сформулировать иначе, – сказал мистер Свеж.
– Вы когда-нибудь изучали восточные религии?
– А, восточные религии, – ответил Чарли, делая вид, что неверно понял предыдущий вопрос.
– Разве что по каналу «Дискавери» – ну, знаете, Будда, Шива, Гэндальф, главных ребят.
– Понятие кармы вам знакомо? Как несделанные уроки опять задают в другой жизни?
– Да, разумеется. Ха. – Чарли закатил глаза.
– Ну так считайте себя агентом по переназначению душ. Мы – агенты кармы.
– Тайные, – с тоской произнес Чарли.
– Ну это, я надеюсь, само собой, – сказал мистер Свеж.
– Нельзя никому сообщать, кто вы такой, поэтому да, пожалуй, мы и есть тайные агенты кармы. Душу мы держим, пока человек не становится готов ее принять.
Чарли потряс головой, словно в уши ему натекло воды.
– Значит, если кто-то зайдет ко мне в лавку и купит сосуд души, то прежде он жил без нее? Какой ужас.
– Неужели? – переспросил Мятник Свеж.
– А вы сами-то уверены, что она у вас есть?
– Конечно.
– Почему вы так думаете?
– Потому что я – это я. – Чарли потыкал себя в грудь.
– Вот он я.
– Это у вас просто личность, – сказал Мятник.
– Да и то едва. Вдруг вы окажетесь пустым сосудом, а разницы и не заметите? Быть может, вы еще не достигли того жизненного рубежа, когда готовы получить себе душу.
– Чего?
– Ваша душа прямо сейчас может быть развита гораздо больше вас. Если ребенок провалит экзамены в десятом классе, вы станете отправлять его обратно в детский сад?
– Да нет, наверное.
– Правильно, вы оставите его на второй год только в десятом классе. Так же и с душами. Они только восходят. Личность получает душу, когда готова перенести ее на следующий уровень, когда способна выучить следующий урок.
– Поэтому, если я продам кому-то какую-нибудь светящуюся штуку, это будет значить, что человек все эти годы ходил без души?
– Такова моя теория, – сказал Мятник Свеж.
– За много лет я всякого начитался по теме. Священные тексты всевозможных культур и религий, но вот это объясняет процесс лучше всего, что мне попадалось.
– Значит, в книге, которую вы мне отправили, этого нет?
– Книга – лишь практическая инструкция. Там нет объяснений. Простая, как дважды два. Там сказано, чтоб вы завели себе календарь и клали у кровати – так вам будут сообщаться имена. Там не говорится, как искать этих людей, каков предмет; – только то, что это надо найти. Купите ежедневник. Я вот пользуюсь.
– А число? Всякий раз, когда я находил имя на тумбочке, внизу обязательно было число.
Мистер Свеж кивнул и чуточку смущенно улыбнулся:
– Это сколько дней у вас есть на то, чтобы изъять сосуд.
– То есть сколько человек еще проживет? Я не хочу этого знать.
– Нет, это не когда человек умрет, а когда вам надо изъять сосуд – сколько дней осталось. Я долго к цифрам присматривался – никогда не бывает больше сорока девяти дней. Я решил, что тут кроется какой-то смысл, и стал искать это число в литературе про смерть и умирание. Оказалось, сорок девять – число дней «бардо»: в «Тибетской книге мертвых» это переход между жизнью и смертью. И мы, Торговцы Смертью, неким образом выступаем посредниками при перемещении этих душ, только нам нужно успеть за сорок девять дней… Во всяком случае, такая у меня теория. Поэтому не удивляйтесь, когда вдруг окажется, что имя вы получили, а человек уже пару недель как умер. У вас все равно будет сколько-то дней «бардо», чтобы изъять сосуд.
– А если не успею? – спросил Чарли.
Мятник Свеж угрюмо покачал головой:
– Тени, вороны, из Преисподней полезет темное говно – поди угадай. Но штука в том, что разбираться надо будет вам самому. И вы со временем разберетесь.
– Как, если там ни адреса, ни инструкций? Вроде «под ковриком у двери».
– Иногда – и это чаще всего – сосуды сами к вам будут приходить. Так уж обстоятельства сложатся.
Чарли вспомнил рыжую красотку, что принесла ему серебряный портсигар.
– Иногда, говорите?
Свеж пожал плечами:
– Но придется и по-честному искать – найти человека, приехать к нему домой. Я как-то раз даже детектива нанял, чтобы кого-то мне нашел, – но от этого начались голоса. А чем ближе к цели – тем для людей вы будете… м-м… незаметнее.
– Но мне же надо как-то жить. У меня ребенок…
– И это получится, Чарли. Деньги прилагаются. Вот увидите.
Чарли и впрямь увидел. Вернее, видел уже: наследие миссис Мэйнхарт – если оно ему достанется, он заработает десятки тысяч.
– А теперь вам пора, – сказал Мятник Свеж.
Он протянул руку, и лицо его взрезала ухмылка – будто ночное небо распорол лунный серп. Чарли пожал дылде руку – ладонь старьевщика полностью исчезла в хватке музыкального Торговца Смертью.
– Я уверен, что у меня еще остались вопросы. Можно вам позвонить?
– Нет, – ответил мятный.
– Тогда ладно, я пошел, – сказал Чарли, вообще-то не двигаясь.
– Полностью брошен на милость сил Преисподней и прочая.
– Берегите себя, – сказал Мятник Свеж.
– Вообще без понятия, что это я такое делаю, – произнес Чарли, делая пробные детские шажочки к двери.
– На моих плечах – бремя всего человечества.
– Ага. Делайте зарядку по утрам, – ответил дылда.
– Кстати, – произнес вдруг Чарли, выбившись из ритма своего нытья.
– А вы – голубой?
– Я, – ответил Мятник Свеж, – одинокий. Целиком и полностью.
– Ладно, – сказал Чарли.
– Извините.
– Ничего. Простите, что огрел вас по голове.
Чарли кивнул, схватил из-за прилавка свою трость со шпагой и вышел из «Свежей музыки» в облачный день Сан-Франциско.
В общем, он, само собой, не вполне Смерть, но и не помощник Санты. Неважно, что никто ему не поверит, если даже он расскажет.
«Торговец Смертью» звучит как-то слишком, но мысль про тайного агента ему понравилась. Агент КАРМЫ – Кармический Анализ, Распределение, Мучительство и Ахинея… Хорошо, над расшифровкой он еще подумает, но все равно – тайный агент.
На самом деле, хоть Чарли этого и не знал, к тайному агентированию он был приспособлен неплохо. Поскольку бета-самцов не засекают никакие радары, из бет получаются отличные шпионы. Не типа «Джеймс Бонд на „астон-мартине“ с ракетными установками пежит красивую русскую атомную ученую на собольей простыне» – скорее типа «глубоко законспирированный бюрократ с плохо прикрытой лысиной выуживает раскисшие от кофе документы из мусорки».
Неприметность открывает ему такие двери, а также располагает к нему таких людей, что недоступны альфа-самцу, у которого тестостерон выступает на лбу. Вообще-то бета-самец бывает опасен – не столько, правда, в смысле «все тело Джета Ли[31]31
Джет Ли (Ли Лянцзе, р. 1963) – китайский актер, чемпион боевых искусств (кунг-фу и ушу).
[Закрыть] – его смертельное оружие», сколько в смысле «бухой на газонокосилке идет в атаку на курятник, как Люк Скайуокер».
Итак, направляясь к трамвайной остановке на Маркет-стрит, Чарли мысленно примерял новую личину тайного агента. Ему это вполне себе нравилось, и тут, проходя мимо отверстия ливнестока, он услышал свистящий женский шепот:
– А малютку мы оттырим себе. Сам увидишь, свежее Мясо. Скоро-скоро.
Едва Чарли ворвался из переулка на склад, Лили кинулась ему навстречу.
– Легавый опять тут был. Тот дядька умер. Вы его убили? – К этой пулеметной сводке она прибавила: – А, сэр? – После чего отдала ему честь, сделала реверанс и, сложив руки, поклонилась на японский манер.
От всего этого Чарли несколько смешался – когда пригрозили дочери, его и так охватила паника, и он через весь город мчался домой как полоумный. Чарли понимал: такие знаки уважения – не к добру, ими Лили зловеще прикрывает какой-то проступок, либо собирается просить об услуге, либо – как часто уже бывало – девчонка просто хочет его смерти. Поэтому Чарли сел на высокий деревянный табурет у стола и спросил:
– Легавый? Дядька? Яснее, пожалста. И я никого не убивал.
Лили вдохнула поглубже.
– Тут снова был тот легавый, он уже заходил на днях. Выяснилось, что дядька, к которому на прошлой неделе вы ездили на Тихоокеанские высоты… – Она глянула себе на предплечье, где что-то было записано красными чернилами.
– …Майкл Мэйнхарт, покончил с собой. И оставил вам записку. Где говорит, что вы должны забрать всю одежду, и его, и жены, и продать ее по рыночной цене. А потом он написал… – Тут она снова сверилась с вымазанной рукой. – «Чего именно в сочетании „Я просто хочу умереть“ вы не поняли?» – Она подняла голову.
– Это он сказал после того, как я сделал ему искусственное дыхание, – пояснил Чарли.
– Так вы его убили? Или как вы это зовете? Мне можно сказать. – Она снова сделала реверанс, что встревожило Чарли больше, чем несколько.
Он давно уже постановил, что его отношения с Лили строятся на крепкой основе приязненного презрения, а теперь эта основа шаталась.
– Нет, я его не убивал. Что это вообще за вопросы?
– Вы убили дядьку с портсигаром?
– Нет! Этого я и в глаза не видел.
– Вы же понимаете, что я – ваш верный приспешник, – сказала Лили, на сей раз сопроводив заверение поклоном.
– Лили, да что с тобой такое?
– Ничего. Совершенно ничего со мной такого, мистер Ашер… э-э, Чарлз. Вы предпочитаете Чарлз или Чарли?
– Ты спрашиваешь только сейчас? Что еще сказал полицейский?
– Хотел с вами поговорить. По-моему, они обнаружили, что Мэйнхарт был в одежде покойной жены. И часа не прошло, как вернулся из больницы домой, услал сиделку, весь разоделся и проглотил пачку болеутолителей.
Чарли кивнул, вспоминая, как железно Мэйнхарту не хотелось держать в доме одежду супруги. Он стремился быть ближе к покойной жене – только еще ближе не получалось. И когда его не приблизила даже ее одежда, он последовал за женой единственным известным ему способом – слился с нею в смерти. Такое Чарли понимал. Если б не Софи, он бы тоже постарался объединиться с Рэчел.
– Изврат, а? – сказала Лили.
– Нет! – рявкнул Чарли.
– Нет, Лили, это не изврат. Это вовсе никакой не изврат. Даже не думай. Мистер Мэйнхарт умер от горя. Может, и не похоже, но это так.
– Извините, – произнесла Лили.
– Вы же специалист.
Чарли не отрывал взгляда от пола, пытаясь разглядеть на нем какой-то смысл: раз он потерял меховую шубку – сосуд души миссис Мэйнхарт, значит ли это, что пара никогда больше не будет вместе? Из-за него.
– А, и еще, – добавила Лили.
– Тут сверху кричала миссис Лин, вся по-китайски и на нервах, – какая-то черная птица вроде как разбила окно…
Чарли слетел с табурета и кинулся вверх по лестнице через две ступеньки.
– Она у вас в квартире, – крикнула Лили ему вслед.
Когда Чарли ворвался к себе, аквариум покрывала оранжевая пленка теле адвокатов. Азиатские державы стояли посреди кухни: миссис Корьева прижимала Софи к груди, и малютка буквально барахталась, стараясь выбраться из гигантского зефирного каньона защиты, пролегавшего меж массивных казацких кулей наслажденья.
Чарли выхватил дочь, уже третий раз утопавшую в декольте, и больше не выпускал.
– Что случилось? – спросил он.
Ответом ему был залп китайского и русского, в котором изредка взрывались английские слова: «птиц», «окно», «сломалывал», «черный» и «на себя кака сделай».
– Стоп! – Чарли вытянул свободную руку.
– Миссис Лин, что произошло?
Та уже оправилась от птицы и безумной скачки вниз по лестнице, однако являла нехарактерную робость, опасаясь, что Чарли заметит влажное пятно на кармане ее халата, где оранжево покоился новопреставленный Барнаби Джоунз,[32]32
Барнаби Джоунз – вышедший на пенсию частный сыщик, главный герой одноименного американского телесериала (1973–1980); его роль исполнял Бадди Эбсен.
[Закрыть] дожидаясь знакомства с вонтоном, зеленым лучком, щепотью пяти специй и суповой кастрюлькой.
«Рыба рыба бывай», – говорила себе миссис Лин, хомяча этого пройдоху. В аквариуме все равно еще пять дохлых адвокатов, кто же хватится одного?
– Ничего-ничего, – ответила миссис Лин.
– Птица окно ломай, нас пугай. Сейчас не так плохой.
Чарли перевел взгляд на миссис Корьеву.
– Где?
– Наш этаж. Мы говорил на площадке. Что лучше для Софи, и тут – бум, птиц влепил окно, черный чернила по стенке потекал. Мы побегал сюда, двери запирал. – У обеих вдов были ключи от квартиры Чарли.
– Завтра починим, – сказал Чарли.
– Но и только? Ничего… никто не влез?
– Третий этаж, Чарли. Никто не влазяй.
Чарли посмотрел на аквариум.
– А тут что произошло?
Глаза миссис Лин округлились.
– Мне надо уходяй. Вечер маджонг в храме играй.
– Мы заходил, двери запирал, – объяснила миссис Корьева.
– Рыб красивый. Софи посадил в стульчик, как мы всегда делал, потом ходил на площадку, смотрел, какой чистый горизонт. Миссис Лин оглянул, а рыб уже умер.
– Не я! Это русска мерлый рыба смотряй, – сказала миссис Лин.
– Ладно, – ответил Чарли.
– А вы видели в квартире каких-нибудь птиц, что-нибудь темное?
Женщины закачали головами.
– Только наверх давай, – сообщила миссис Лин.
– Что ж, поглядим. – Чарли переместил Софи на бедро и взял трость со шпагой.
Подвел обеих дам к маленькому лифту, оперативно произвел сравнительный анализ габаритов миссис Корьевой и кубического футажа кабины – и двинулся по лестнице.
Увидев разбитый эркер, он ощутил некоторую слабость в коленках. Само окно-то ладно, а вот на крыше напротив… Тысячу раз преломляясь в паутине треснувшего ударопрочного стекла, на дом через дорогу падала женская тень. Чарли вручил малютку миссис Корьевой, подошел к окну и пробил в нем дыру, чтобы лучше видеть. Но едва он это сделал, тень соскользнула по стене, пересекла тротуар и всосалась в ливнесток рядом с остановкой канатной дороги – там из вагона высаживалась дюжина туристов. Никто из них, похоже, ничего не заметил. Начало второго, и солнце отбрасывало тени почти отвесно. Чарли обернулся ко вдовам.
– Видели?
– Стекло разбилый? – уточнила миссис Лин, медленно подступая к окну и выглядывая в дыру, только что проделанную Чарли.
– Ой нет.
– Что? Что?
Миссис Лин посмотрела на миссис Корьеву:
– Ты правый. Цветы поливай давай.
Чарли тоже выглянул в дыру и понял, что миссис Лин имеет в виду оконный ящик: все герани высохли и почернели.
– Решетки на все окна. Завтра же, – сказал Чарли.
Неподалеку – если мерить полетом вороны, – под Коламбус-авеню, по широкому перекрестку, куда втекали несколько ливнестоков, расхаживал Орк – Древний, сутулый, как горбун, – и тяжелые шипы, торчавшие у него из-за плеч, царапали стены тоннеля, отбрасывая искры и смердя тлеющим торфом.
– Твоим шипам придет пиздец, если будешь так метаться, – сообщила Бабд.
Она скрючилась на корточках в устье боковой трубы поменьше, рядом с сестрами – Немайн и Махой. За исключением Немайн, у которой по всему телу проступало тиснение перьев цвета пушечной стали, прочие глубиной не отличались: только плоские отсутствия света, совершенно черные даже в том мраке, что сочился вниз сквозь решетки стоков, – тени, просто силуэты, темные предки современных девчонок на брызговиках дальнобойщиков. Тени – женственные, нежные и яростные.
– Сядь. Перекуси. Что хорошего в захвате Сверху, если в конце выглядишь херово?
Орк зарычал и развернулся к Морриган – всем трем.
– Слишком долго без воздуха! Слишком. – Из лукошка на поясе он подцепил когтем человеческий череп, закинул себе в пасть и захрумкал.
Морриган рассмеялись – будто ветер завыл в трубах: им понравилось, что он заценил их дар. Почти весь день они провели под кладбищами Сан-Франциско – копали черепа (Орку они нравились обезгробленными), оттирали с них грязь и налипшую пакость, покуда кость не засияла фарфором.
– Мы летали, – сказала Немайн.
Какой-то миг она помедлила, залюбовавшись иссиня-черными силуэтами перьев на собственной поверхности.
– Сверху, – избыточно добавила она.
– Они повсюду – вишенки, их можно украсть.
– Не красть, – ответил Орк.
– Ты мыслишь, как ворона. Они наши по праву.
– Так, да? Где ж ты сам был? А я вот что принесла. – Тень одной рукой воздела зонтик Уильяма Крика, а другой – меховую шубку, отвоеванную у Чарли Ашера.
И зонтик, и шубка еще светились красным, но быстро теряли накал.
– Из-за них я была Сверху. Летала. – Когда никто не отреагировал, Немайн добавила:
– Сверху.
– Я тоже летала, – опасливо встряла Бабд.
– Немножко. – Она чуточку робела от того, что на ней не проступили ни перья, ни третье измерение.
Орк поник огромной главой. Морриган подвинулись ближе и принялись гладить его длинные шипы, некогда бывшие крыльями.
– Скоро мы все будем Сверху, – сказала Маха.
– Этот новый не ведает, что творит. Он сам сделает все, и мы будем Сверху. Смотри, как далеко мы зашли, – и мы уже близко. Двое Сверху – и так быстро. Это Новое Мясо, этот невежда, – может, нам больше ничего и не надо.
Орк поднял бычью голову и ухмыльнулся, обнажив целую лесопилку зубов:
– Они будут как фрукты – бери да собирай.
– Видишь, – сказала Немайн.
– Что я говорила? Ты знал, что Сверху видно очень далеко? На много миль. И запахи чудесные. Я раньше и не задумывалась, как сыро и затхло внизу. Нам окно никак нельзя тут сделать?
– Заткнись! – рявкнул Орк.
– Епть, ну откуси мне голову, чего ждешь?
– Не дразнись, – ответил быкоглавый Танат.
Поднялся и повел остальные Смерти – Морриган – вниз по трубе к финансовому району. Там, в погребенном судне времен золотой лихорадки, они устроили себе гнездо.
