Текст книги "Горец IV"

Автор книги: Кристофер Лоуренс Макнамара

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

28

…Нет, не собирались устроители расправы организовывать для Катрин озерную купель. Это делают, когда есть сомнения. А тут никаких сомнений не было. И еще одна мысль удержала от этого жителей Барха-Лох. Мысль, почти ни у кого не поднявшаяся до уровня сознания. Но, тем не менее, понятая всеми.

А вдруг использует колдунья данную ей Дьяволом силу для того, чтобы утонуть, – как тонут добропорядочные женщины? И как тогда они, односельчане, будут выглядеть друг перед другом?

Когда под утро толпа ввалилась к Ведьме в дом и, сорвав с нее одежду, пинками вышвырнула на улицу, – Катрин все еще надеялась на что-то. Но когда увидела, куда ее волокут, – исчезла эта надежда.

Одинокий камень высился за окраиной села, на вересковой пустоши. Был он плоским, словно плита, и древние руны вились по его поверхности.

Но это – не было Святое Место…

Ветер и дожди давно вылизали поверхность камня, смыли с него остатки золы. Но в глубине некоторых, особенно глубоко прорезанных рунических знаков, все еще сохранилась чернота.

И хотя повсюду на плоскогорье сквозь вереск прорастал кустарник – видно было, что стена кустов, подходя к каменной плите, постепенно сходит на нет.

Словно беря ее в кольцо окружения…

И – четыре отверстия высверлены были в камне, образуя контур квадрата со сторонами около полутора ярдов.

На этом камне в давние времена жгли ведьм.

Во времена, когда клялись именами Мерлина и Морганы.

А о Христе если и знали, то воспринимали его как одного из языческих богов…

Никто уже не мог бы сказать, когда происходило здесь последнее сожжение. Но о том, что оно было – сохранилась память.

Преподобный Нокс, пресвитер Эдинбургский, не одобрил бы такую казнь. Это – не церковное аутодафе, а языческий костер.

Ведьм, конечно, надлежит жечь – но не так же!

Однако, до Нокса было далеко…

Опрокинув Катрин спиной на камень, ей сбрили все волосы на голове и теле. Искали скрытую волосами «дьявольскую метку» – родимое пятно в виде двойного копыта.

Не нашли ничего похожего – но это не сбило всеобщий раж.

А потом теми самыми четырьмя гвоздями прибили ей к камню руки и ноги, расположив их напротив отверстий – вершин квадрата.

Конечно, не по ладоням и ступням прибили – это было бы кощунством! Чтобы избежать сходства с распятием, вогнали гвозди со сдвигом: в запястья и щиколотки.

И еще одна уступка времени была сделана: шляпки гвоздей крестовидны были…

Те самые гвозди…

После чего, срубив с ближайшего куста (не так-то близко он и был…) сухую ветку, положили ее женщине поперек живота. И подожгли.

И встали вокруг в молчании, ожидая первого крика.

Вот так именно жгли ведьм в старые времена. Об этом тоже сохранилась память.

На живот в районе пупка клали горящую ветвь. После того, как вскрикнет ведьма в первый раз, – добавляли еще одну.

И так – по одной – подкладывали веточки в разгорающееся пламя после каждого крика.

Под конец ведьма начинала кричать уже непрерывно. И только тогда ветки кидали без счета, с ног до головы заваливая ее хворостом.

Потому и отступил кустарник от камня, не сумев даже за несколько веков захватить утерянное пространство…

Но на сей раз – не так получилось.

Замерла толпа, прислушиваясь. Даже вопли ярости, которыми каждый пытался заглушить свой страх или свою совесть, притихли.

Лишь бы не пропустить первый крик!

Но почему-то все не было его… Лишь трещала сухая ветвь, догорая. Кроме этого треска – ни один звук не прорезал нависшую тишину.

И когда, наконец, ветка обратилась в пепел, оставив на животе женщины страшное, уродливое пятно ожога, – Катрин так и не вскрикнула. Ни разу. Только кровь двумя струйками текла по подбородку из прокушенной губы…

Все стояли, словно окаменев. Никто не знал, как поступать дальше.

И тут внезапно одинокий голос пробил затянувшееся молчание.

– Ну, хватит… – сказал он.

Все оглянулись на голос. Кто со злобой, кто – с облегчением.

Меньше всего хайлендеры ожидали сейчас увидеть незнакомца. Однако эти слова произнес именно незнакомец.

Откуда он взялся здесь? Как сумел незамеченным пробиться в первые ряды? Ведь только что, минуту назад, не было здесь посторонних!

Видно, уж очень много внимания толпа уделила ожиданию первого крика – после того, как зажгли ветку.

Нет другого объяснения.

Говорили в старину: один, умеющий многое, стоит дороже, чем многие, умеющие немногое.

29

– Хватит!.. – сказал незнакомец. И все повернулись к нему.

С виду был он совсем молод, но почему-то никто из толпы не воспринял его, как юношу. Должно быть, не по-юношески уверенно говорил он.

Или – держался с неюношеской уверенностью…

– Хватит! То, чего вы ждали, – не свершилось. Значит, то, что вы собирались сделать, – теперь свершиться не должно!

И многоногий, многоглазый зверь толпы попятился, недовольно ворча. Он пока что еще не боялся, но чувствовал себя как-то неловко.

Пришелец шагнул вперед. Склонился над жертвой.

Никакой зверь не потерпит, когда из его лап вырывают добычу. Вот и этот – не вытерпел…

Многие в толпе были вооружены. И сразу пять-шесть клинков, подхваченные единым порывом, взлетели и одновременно обрушились вниз.

На спину пришельца. На его незащищенную спину!

Оказывается, не такой уж незащищенной она была…

Никто не сумел понять, что произошло. Вроде бы только что сидел незнакомец на корточках, спиной к ним – и вот он уже стоит.

Стоит лицом к толпе, смотря на всех сразу, хотя и непонятно, как ему это удается. Ведь обступили его со всех сторон.

И изогнутый, нездешней работы, меч в руке его – обнажен.

А те пять или шесть клеймор, вырвавшись из не удержавших их пальцев, ласточками взмыли над толпой и рухнули вниз.

Если и были в первые секунды пострадавшие, то пострадали они от этих, обрушившихся сверху, клинков.

Странный меч описал в воздухе дугу – и каждый из стоящих в первом ряду отшатнулся, не сомневаясь, что удар направлен именно в него. Но это было не так.

Никто из них даже не был ранен. Но все до единого словно глянули в лицо смерти.

На всю жизнь запомнилась эта картина: юноша со взглядом старца и фехтовальным искусством – дьявола. Или, может быть, не дьявольским, а божественным было это искусство?

Ведь дан же архангелу Михаилу огненный меч…

Как обычно атакует зверь толпы?

Он труслив. Но страшен своей многочисленностью. И множеством вооруженных лап – тоже страшен.

Задний ряд теснит передний – и тому не остается ничего делать, кроме как вступить в бой. Потому что нет отступления, нет пути назад…

Но на сей раз все вышло иначе.

Те, кто стоял впереди, не просто отшатнулись. Они столь сильно подались в стороны, что пересилили давление сзади. Потому, что перед ними была – верная гибель.

Именно гибель, – а никакой не бой.

И живое кольцо вокруг камня сразу стало шире. Но все-таки не разомкнулось оно.

Пока – не разомкнулось…

И тут кто-то из задних рядов, прикрываясь чужими спинами, метнул баллок – тяжелый узкий кинжал.

Пришелец как-то лениво шевельнул клинком. У всех, кто смотрел на это, сложилась полная уверенность, что он мог бы с легкостью отбить летящее оружие.

Но почему-то предпочел не делать этого.

(Предпочел?! Вот именно – предпочел!)

И стальной клюв баллока ударил его прямо в середину груди. С хрустом раздвигая хрящи и мышцы, кинжал погрузился до рукояти.

И белая рубаха расцвела алым пятном.

Все видели, что такая рана должна быть заведомо смертельна. Но почти сразу же в грудь незнакомцу ударили еще две стрелы из лука, одна – арбалетная, еще один метательный нож…

И снова, одна за другой – стрелы… Не запаслась толпа оружием дальнего действия, всего у двоих были луки. Но эти двое опустошили в незнакомца свои колчаны чуть ли не наполовину.

Но странное чувство владело стрелками, раз за разом натягивавшими тетиву. Им казалось – да нет, просто уверены они в этом были! – что мог этот чужак отбить их стрелы с той же легкостью, как и брошенный в него баллок.

Но – предпочел не отбивать.

Хотя – откуда взялась эта уверенность? Разве может кто-нибудь остановить клинком стрелу или уклониться, уйти с линии ее полета?

Никто не может. И никогда не мог. Даже древние герои, про которых поется в сагах. Во всяком случае, в местных сагах.

А арбалет мощнее лука, но медлительней его. Поэтому единственный арбалетчик, который захватил к несостоявшемуся костру свое оружие, так и не успел взвести его во второй раз.

Толпа взорвалась было торжествующим ревом. Но тут же рев этот смолк.

И снова – мертвая тишина.

Вовсе не собирался падать тот, чья грудная клетка сейчас напоминала подушку для булавок. Наоборот!

Твердо держась на ногах, он с какой-то жуткой небрежностью одну за другой вытаскивал из своей груди стрелы и ножи. Словно действительно были они булавками!

Левой рукой вытаскивал – в правой все еще был меч.

Вытащив – по-прежнему небрежно швырнул их наземь, как мусор. И, ухватившись за ворот рубахи, рванул его вниз.

Под треск разрываемой ткани торс его обнажился от горла до пояса.

И более страшного зрелища никогда не видели столпившиеся вокруг люди.

Страшно оказалось не то, что было на его теле – а как раз то, чего не было на нем.

Не было ран. Ни единой. Будто и не изрешетили его только что, словно мишень!

А потом незнакомец улыбнулся странной улыбкой – и перехватил свой диковинный меч обеими руками.

И ясно было – никому больше не позволит он в себя попасть!

Но никто и не пробовал это сделать.

Все произошедшее оказалось на несколько градусов крепче, чем была способна вынести толпа. Стремительно распадаясь в бегстве на малые группы, она брызнула во все стороны.

Наверное, никто даже не видел, как в ответ на призывный свист прискакал откуда-то конь – должно быть, оставленный пришельцем за спинами толпы.

А уж тем более не видели, как вытащил незнакомец гвозди из тела Катрин – руками вытащил, без всяких инструментов. И, закутав ее в плащ, взвалил на спину коня.

Потом и сам он сел позади седла – и помчался скакун, легко унося двойную ношу.

Говорили в старину: если нет предела злому могуществу Дьявола, – отчего же он не спасает тех, кто обвинен в связи с ним?

30

Конан во времена своего отрочества тоже один раз участвовал в казни колдуньи. А потом – и сам принят был за колдуна…

Не с чужих слов знал он, что это такое. И – не мог допустить этого по отношению к другому человеку.

Катрин пришла в себя уже в доме своего спасителя, сооруженном под кровом древнего донжона – осадной башни.

Тогда она и узнала имя того, кто спас ее – Конан Мак-Лауд. Это имя ничего не говорило ей. Правда, потом Катрин заметила некоторые странности.

Например, женщина, ухаживавшая за ней (имя ее было Герда) – годилась Конану в матери. Но не мать была она ему, а жена…

И еще кое-что необычное заметила Катрин за Конаном. А он, в свою очередь – за ней заметил.

Заметив же – понял, что неспроста свела их Судьба…

Раны Катрин заживали неодинаково. На правом запястье – столь глубоко вошел гвоздь, что Конан, спеша отделить Катрин от жертвенного камня, протащил шляпку гвоздя сквозь руку насквозь.

И уродливый черный крест остался на правой руке вместо маленькой круглой дырочки.

Черный – потому что нечем было унять хлещущую из раны кровь. И пришлось присыпать ее золой от сгоревшей ветки.

Той самой ветки…

Впрочем, не только этот шрам – но и остальные три (даже – четыре, считая ожог на животе) должны были остаться на всю жизнь.

И все они были припорошены черным.

Именно поэтому Конан теперь в изумлении смотрел на руки Катрин Мак-Коннехи. Ведь никогда у смертных не бывало чего-либо подобного феномену Первой Раны!

Но можно ли назвать смертным того, кто ни на год не состарился за прошедшие десятилетия?

Можно.

Как умел Конан чувствовать свою Силу – так и чужую мог распознать он.

И не только Силу… Ауру «Долгой Жизни», определяющую бессмертие, он тоже определял безошибочно.

Здесь – не было этой ауры. Наверняка не было! А вот Сила…

Силы, как таковой, не было тоже. Было, однако, что-то похожее.

И вспомнил Конан, как ступал он по тропинке, поросшей травой и цветами. Вспомнил живую изгородь, плющ, прикрывающий дом со старательностью разумного существа, и необычно смышленую овчарку.

А потом он вспомнил свою мысль о том, что место это дышит какой-то непривычной гармонией. И по-новому оценил ее.

– Как ты добилась этого, Катрин?

Если бы женщина удивленно переспросила: «Чего – этого?», – тут бы и кончился их разговор. Но этого не произошло.

Они понимали друг друга даже не с полуслова – с полумысли…

– Не знаю… Но мне многого удалось достичь с тех пор, как ты привел меня сюда с гор и поселил в этом доме.

– Я вижу… Но никогда не думал, что такое возможно.

– Я тоже – не думала…

И действительно: даже увидев в их встрече перст Судьбы, Конан сначала думал лишь о том, чтобы дать «ведьме» возможность жить дальше, не подвергая себя риску костра.

Для того и купил он для нее этот участок в Равнинах, истратив на это все имевшееся тогда у них с Гердой золото.

Он знал, что Герда не осудит его за это…

А потом – забыл про Катрин. На сотни лет забыл. Впрочем, забыл ли?

Наверное, не было случайности в том, что дорога вывела их сейчас к этому домику, пробудившему воспоминания. Не дорога – Путь.

Путь…

– Ты сумела найти свой Путь, Катрин?

– Об этом не мне судить…

– Значит, мне судить. Сумела!

– Что ж, ты – сказал… И теперь, наверное, я…

– Без «наверное». Да, теперь ты, не будучи одной из нас изначально, становишься таковой.

– Становлюсь…

– Значит, это возможно… Пусть сначала не для всех – для избранных. Но потом…

Говорили в старину: разные пути существуют от подножья холма к его вершине. Но чем ближе вершина – тем меньше расстояние между ними.

31

Некоторое время они смотрели друг на друга. Молча.

Катрин первой нарушила тишину:

– Ну что ж, теперь ты знаешь, что дальше идти нам – вместе.

Конан только кивнул в ответ.

– …Но когда ты приходил сюда, мы еще не знали этого. Так?

– Так, – Конан снова кивнул. – Мне нужна была твоя помощь по другому делу…

– Ну, наконец-то… – Катрин впервые улыбнулась, и словно солнце ударило сквозь затянутое туманом окно.

– Так говори же скорей свое дело, Конан! Ты же знаешь: твоя беда – моя беда…

Карты были разложены на столе, но Катрин не прикасалась к ним. Это была просто традиция: она давно уже не нуждалась для гадания в карточной колоде.

– На кого гадать? – спросила она.

– На нас… На наше дело.

– На ВАС? – женщина посмотрела на него с удивлением. – Уж ты-то точно не нуждаешься. Может быть… второй?

– Да, – признал Конан даже с некоторым облегчением. – Извини, я должен был сразу сказать это. Просто…

– Просто ты никак не можешь привыкнуть к тому, что есть теперь в мире дом, где ты можешь говорить всю правду, не опасаясь, что тебя неверно поймут?

– Пожалуй, так…

– Так вот, знай: такой дом – есть. И ты сейчас находишься в нем. – Как имя второго?

– Дункан Мак-Лауд.

– Твоего же клана…

– Мое родство – не в клане состоит. Ты же знаешь…

– Знаю. Прости, что я сказала так… – женщина опустила глаза. – Итак, Дункан… Дункан, который сидит сейчас в седле за шестьдесят ярдов отсюда и пытается разобраться в своих ощущениях…

– Он так и не оставил седло?

– Нет, и пусть сидит в нем… Хороший он мальчик, но я вижу сразу: он потопчет мою траву.

И ничего не вышло у нее.

Раз за разом пыталась Катрин закинуть в будущее тонкую нить гадания, чтобы выловить оттуда то, что было нужно Конану. Она не знала, как это получается.

А как получилось у нее остановить старость?

Или сделать свое тело прежним – как у нее получилось?

Нет ответа…

Однако на сей раз будущее отталкивало ее, не раскрывая свои тайны. Наконец, ей пришлось признать свое поражение.

– Ничего… – выдохнула Катрин.

– Совсем ничего?

– Совсем… Словно и нет у него никакого будущего. Ни у него, ни у его дела…

Конан только зубами скрипнул. Он отлично понимал, что именно может означать это известие.

А если так – ему нужно спешить к своему спутнику. Пусть и не остановит он его злую судьбу – все равно! Учитель всегда в ответе за своего ученика, за того, кого он поставил на Путь…

И Конан поднялся, чтобы уйти.

– Обожди… – сказала Катрин непривычно робким голосом. – Не уходи вот так, сразу… Хочешь, я позову своих учеников? Быть может, вместе мы и осилим эту ношу…

Конан остановился.

– У тебя есть ученики? – он в удивлении круто изломил бровь.

Катрин выдержала его взгляд:

– Вам, мужчинам, ученики нужны, чтобы учить их убивать. Но кто-то же должен исцелять ваши тела – те, которые не исцеляются сами, единым прикосновением к Силе? И должен же кто-то читать в некой ненаписанной Книге ваше будущее? На это, как я понимаю, даже причастные к Силе не всегда способны!

– Теперь, видимо, уже мне надлежит просить прощения… Что ж, зови своих учеников!

Учеников оказалось не менее десятка.

Девочки. Девушки. Мальчики. Подростки, почти юноши. Русые, белоголовые, рыжие…

Все они были не по возрасту тихи и сосредоточены. Но не от страха, не от забитости было в них это – от осознания важности минуты.

Как разместились все в этом доме незамеченными? Впрочем, кажется, не один дом скрыт за живой изгородью. Много построек во дворе…

Школа.

Да, школа. Но того, чему учат в ней, – не узнать больше ни в одной из школ Лоуленда. И не только Лоуленда…

Впрочем, хорошо, что не знают об этом. Если узнают – не спасет здесь никого от огня даже самая хитрая изгородь…

Этого Конан не сказал вслух. Но Катрин Мак-Коннехи – поняла.

– Да, все эти дети в свое время были обречены на костер. Но не я поставила их на этот Путь…

Ни один из учеников не дрогнул при слове «костер». И Катрин продолжала:

– Я лишь помогаю продвинуться им по Пути как можно дальше – поскольку это в моих слабых силах. Как знать… Быть может, чем дальше пройдут они, чем больше тайн им откроется, – тем труднее будет огню сожрать их плоть?

Говорили в старину: тепло очага и пекло свирепого пожара – едины есть…

32

Ученики сели кругом прямо на полу: скамеек на всех не хватило бы. А в центре круга встала та, которая была их Учителем.

И запела Катрин – странным голосом, мерно раскачиваясь, прикрыв глаза.

И все ученики подхватили напев, сразу и безошибочно попадая в такт.

Много языков узнал Конан Мак-Лауд в своей необычной жизни. Да ведь и было время их учить. Но язык, на котором звучала песня – неизвестен был ему.

Хотя – как сказать… Заснеженная равнина. Страж Границ, производящий перекличку…

Блеск солнца на Жезле Запрета…

Треххвостые боевые цепы, увенчанные шипастыми шарами… Мечи с эфесом из человеческих костей, разрубающие волос на воде…

Это был язык планеты Зайст.

И исчезло все, словно растворяясь в межзвездном тумане.

А потом сквозь этот туман проступило чье-то лицо.

Черные волосы, ниспадающие до плеч, налитые алой кровью губы, налитые кровью белки глаз. И – кованная из черного металла медвежья голова шлема распахнула острозубую пасть.

Такого невозможно забыть – даже если видел его лишь несколько раз в жизни. И в промежутках между этими встречами пролегли когда десятилетия, а когда и века.

Века и миры…

– Умри, враг мой! – произнес Черный Воин вместо приветствия.

– Умри и ты, мой враг!

– Зачем ты звал меня?

– Кто сказал, будто я звал тебя?

– Да, верно. Ты рассчитывал поговорить со своим Учителем или своей бабой, «единой в трех лицах…». Что ж, считай, что я явился незваным!

На лице Конана не дрогнул ни один мускул. Голос его тоже был бесстрастен.

– Именно так я и считаю. Поэтому – уходи!

– Может быть, все-таки договоримся – коль скоро уж мы встретились так, что ни один не может достать другого оружием? Много есть такого, о чем могли бы договориться мы…

– У нас один разговор может быть – на мечах. Уходи!

– Ты даже не хочешь узнать, что я могу предложить тебе?

– Я уже знаю. Уходи!

Голос Конана по-прежнему был бесстрастен. А вот Черный Воин сдержать себя не сумел.

Он злобно ощерился:

– А почему ты думаешь, что я уйду по твоему приказу, мальчишка?

– Я не думаю. Я знаю. Уходи!

– Зна-а-ешь, – протянул Крагер с издевкой. – А знаешь ли ты, с какой легкостью я овладел умами этих смертных, хотя они изо всех сил пытались воспротивиться этому? Знаешь ли ты, какую сеть я раскинул на…

Он вдруг осекся.

– Впрочем, это еще предстоит тебе узнать. Всему свое время, щенок!

Теперь Конан ничего не ответил ему. Даже не повторил: «Уходи!»

Все уже сказано – и прошло время разговоров!

Конан даже не обнажил меча – меч словно сам скакнул ему в руку. И прорезал клинок катаны клубящийся над кругом туман, серебристо блеснув сквозь ставшую вдруг полупрозрачной фигуру Черного Воина.

Словно серебряная пуля, пробивающая тело вампира…

Видение заколыхалось зыбким маревом. И исчезло, растворяясь, как растворяется настоящий туман под лучами солнца…

И сама Катрин, и дети, сбившись в кучу, робко смотрели на Конана. Не было сейчас между ними различий на уровне «Учитель – ученики».

Конан не спеша вкладывал катану в ножны.

– Нельзя играть с Силой, прежде чем сами наберете достаточно сил, – сказал он, обращаясь ко всем сразу. – Вы все-таки еще не набрались их. Хотя, наверное, сможете набрать. Особенно, если я помогу.

– Ты поможешь? – спросила Катрин неожиданно хрупким, словно тончайшее стекло, голосом.

– Если вернусь живым – помогу.

– Ты вернешься? – тем же голосом спросила Катрин.

Конан не ответил. Что он мог ей сказать? Ей – и все им…

Он уходил.

Перешагнув порог, он уходил в уже сгущающиеся сумерки. Уходил так, как уходят навсегда. Или так, как уходят, чтобы вернуться.

Кто знает?

Он уходил, и в ушах его звучали слова, которыми провожала его Катрин. Встав в дверном проеме, она кричала ему вслед:

– Возвращайся! Сделай все, чтобы вернуться в этот дом! Знай, что ты нужен ему! И всем нам – ты тоже нужен! А главное – ты нужен МНЕ!..

Говорили в старину: не верьте, когда говорят – «нет в мире зла, ибо все зло состоит в отсутствии добра». Есть зло – и Зло. Когда уходит свет,

– приходит тень…