сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 73 страниц) [доступный отрывок для чтения: 26 страниц]
– Боюсь, я больше ничем не могу тут помочь. Давайте пойдем. – Я осторожно повел его к двери и постучал. Та сразу отворилась. Должно быть, тюремщик нас подслушивал. Я обернулся. Элизабет лежала все так же тихо и неподвижно.
– Старая ведьма права, – сказал тюремщик, запирая за нами дверь на замок. – В нее вселился дьявол.
– В таком случае вам следует быть настороже, когда приводите сюда людей, чтобы поглумиться над ней через решетку в окне, – съязвил я. – Как бы она не превратилась в ворону и не вцепилась кому-нибудь в лицо.
Я повел Джозефа прочь. Минуту спустя мы с ним уже были на улице, где ярко сияло солнце. Мы вернулись в таверну, и я заказал для него кружку пива.
– Сколько раз вы посещали Элизабет с тех пор, как ее посадили в тюрьму? – осведомился я.
– Сегодня четвертый. И всякий раз она молчала, как камень.
– Что ж, я не в силах ее расшевелить. Должен признать, что никогда не имел дело с подобным случаем.
– Вы сделали все, что могли, – разочарованно произнес он.
– Даже если ее признали виновной, – постукивая пальцами по столу, продолжал я, – все равно есть пути, чтобы избавить ее от смертельного приговора. Судьи могут признать, что она совершила преступление в приступе помешательства. Она могла бы, к примеру, заявить, что беременна. Тогда бы ее не имели права повесить до рождения ребенка. Это могло бы дать нам время.
– Время для чего, сэр?
– Как для чего? Для того, чтобы расследовать это дело. И выяснить, что на самом деле случилось.
Он столь резко подался вперед, что едва не опрокинул свою высокую пивную кружку.
– Значит, вы верите в то, что она невиновна? Прежде чем ответить, я посмотрел ему в глаза.
В это верите вы. Хотя, честно говоря, ее отношение к вам бесчеловечно.
– Я верю ей, потому что знаю ее. И потому что, когда увидел ее там… – Он с трудом подбирал слова.
– Хотите сказать, что она произвела на вас впечатление человека, который скорее совершил в жизни огромную ошибку, нежели большое преступление?
– Да, – поспешно подтвердил он. – Да. Именно так. Вы тоже это почувствовали?
– Да. – Я продолжал глядеть на него спокойным взглядом. – Но наши с вами ощущения еще не являются доказательством, Джозеф. К тому же мы можем ошибаться. Служителю закона не подобает опираться в своей работе только на ощущения. От него требуется беспристрастность и обоснованность. Это я вам говорю из собственного опыта.
– Что же мы с вами можем предпринять, сэр?
– Что касается вас, то необходимо посещать ее каждый день. Начиная с сегодняшнего и кончая субботой. Не то чтобы я рассчитывал таким образом заставить ее нарушить молчание. Просто это необходимо делать. Нужно для того, чтобы она знала, что о ней не забыли. Мне кажется, это очень важно. Такое впечатление, будто мы для нее сейчас не существуем. Если она что-нибудь скажет, если ее поведение каким-либо образом изменится, немедленно дайте мне об этом знать. Как только вы меня известите, я нанесу ей еще один визит.
– Хорошо, сэр, – сказал он.
– Но если она по-прежнему будет молчать, то мы встретимся с вами перед судом в субботу. Не уверен, что смогу заставить Форбайзера прислушаться к моим словам. Однако постараюсь сделать все, чтобы убедить его, что ваша подопечная действовала в состоянии помешательства…
– Кто знает, может, это не так уж далеко от истины. Во всяком случае, у нее нет никакой причины отвергать мое общество. Так, как она делает сейчас. Кто знает, может, – он заколебался, – может, старуха в самом деле права.
– Нет никакого смысла в том, чтобы строить подобные догадки, Джозеф. Я попытаюсь добиться, чтобы вопрос ее помешательства был передан на рассмотрение присяжных. Уверен, что подобные случаи неоднократно имели место в практике Форбайзера. Тем не менее эти обстоятельства не оказывали никакого влияния на вынесенные им приговоры. Как бы там ни было, это поможет нам выиграть время. Будьте готовы к тому, чтобы услышать самое худшее, Джозеф.
– Нет, сэр. Пока вы с нами, я не теряю надежды.
– И все-таки подготовьтесь к наихудшему исходу событий, – повторил я.
Помнится, Гай во время нашей последней встречи говорил о достоинстве праведности и милосердия. Хорошо рассуждать о подобных вещах, когда не тебе предстоит выступать перед судьей Форбайзером. И уж тем более тогда, когда от твоих слов не зависит жизнь молодой девушки.
ГЛАВА 4
Из Ньюгейта я отправился в свою контору, находящуюся в Линкольнс-Инне, по дороге, которая соединяла ее с моим домом на Канцлер-лейн. Некогда король Эдвард Третий издал закон, запрещающий судебным защитникам вести практику в пределах Лондона. Должно быть, он даже не подозревал, какую добрую службу сослужил нам, обязав переместиться за пределы городской стены. В самом деле, Линкольнс-Инн располагался в полусельской местности посреди простиравшихся во все стороны обширных садов и полей.
Миновав Большие ворота с их высокими квадратными башенками, я оставил Канцлера в конюшне, сам же направился через сторожевой двор к своей конторе. Яркое солнце отражалось бликами на красном кирпиче зданий. Дул легкий приятный ветерок. К счастью, мы находились довольно далеко от городской стены, поэтому он не доносил до нас лондонского запаха нечистот.
Вокруг туда-сюда сновали барристеры [2] . Судебная сессия начиналась на следующей неделе, поэтому им требовалось привести свои дела в порядок. Среди облаченных в черные мантии и специальные головные уборы законников, разумеется, попадались и обыкновенные молодые джентльмены в ярких дублетах, которые отличались своей важной походкой. Это были потомки джентри [3] . Они примкнули к школе барристеров только затем, чтобы обучиться лондонским манерам и обрасти нужными знакомствами и связями. Двое из них, судя по всему, возвращались с охоты. За их плечами на шестах висели тушки кроликов, с которых еще не успела стечь кровь. Следом за ними увивались двое псов, не сводивших взгляда с добычи.
Навстречу мне по дорожке из Линкольнс-Инна шел высокий и худой человек. По хищным чертам лица и напускной дружеской улыбке я сразу узнал в нем Стивена Билкнэпа, против которого мне предстояло через несколько дней выступать в королевском суде. Приблизившись, он отвесил мне легкий поклон. Этот привычный жест приветствия, который требовался от всех барристеров, невзирая на их ярые противоречия, являлся ни к чему не обязывающим знаком приличия. Однако в дружеских манерах Билкнэпа всегда сквозила некая насмешливость. Казалось, весь его внешний вид говорил: да, я порядочный негодяй, но тебе все равно придется проявлять ко мне почтительность.
– Брат Шардлейк! – воскликнул он. – Ну и жарища выдалась сегодня! Если дело так пойдет и дальше, скоро все колодцы высохнут.
Попадись он мне на пути в любой другой раз, я бы отделался учтивым ответом и пошел своей дорогой. Однако мне вдруг пришло на ум, что я могу с его помощью кое-что разузнать.
– Что верно, то верно, – поддержал я разговор. – Весна выдалась засушливой.
Встретив с моей стороны на редкость любезное отношение, Билкнэп засиял улыбкой, которую любой не знакомый с ним человек поначалу мог бы счесть вполне искренней и приятной. Но стоило внимательно присмотреться, как становился заметен характерный изгиб его губ, явственно выдававший откровенную подлость и скользкость натуры. И тогда уже всякому становилось ясно, что, сколько ни старайся, никогда не удастся поймать на себе взгляда его маленьких светло-голубых глаз. Из-под головного убора у него торчало несколько непокорных завитков светлых, похожих на проволоку волос.
– Да, наше дело будет рассматриваться на следующей неделе, – сказал он. – Первого июня.
– Верно. Как быстро пролетело время. Если не ошибаюсь, свой иск вы подали в марте. Все же я несколько удивлен, что вы рискнули обратиться с этим вопросом в королевский суд.
– Королевский суд весьма чтит закон о правах собственности. Я приведу в качестве примера случай монахов из монастыря Оукхэма.
Я слегка усмехнулся.
– Да вы, как я погляжу, хорошо осведомлены в этом вопросе. Тем не менее с этими обстоятельствами данный судебный прецедент не имеет ничего общего. Не говоря уже о том, что они произошли две сотни лет назад.
Он улыбнулся мне в ответ, продолжая шарить вокруг глазами.
– И все же должен с вами не согласиться. Ибо к нашему случаю он имеет самое прямое отношение.
Приор в свое оправдание заявил суду, что все вопросы, связанные с нарушением общественного порядка, в том числе и такие, как зловонная сточная канава, находятся вне ведения Городского совета.
– Потому что их собственность находилась непосредственно в ведении короля. Однако монастырь Святого Михаила ныне стал вашей собственностью. Поэтому за всякое нарушение общественного порядка в нем несете ответственность вы и никто другой. Я очень надеюсь, что вы вооружитесь более вескими оправданиями, чем это.
Однако подобные замечания никогда не приводили Билкнэпа в замешательство. Наклонившись, он как ни в чем не бывало принялся рассматривать рукав своей мантии.
– Так что, брат, – непринужденным тоном продолжал я, – у нас еще будет возможность об этом поговорить. Но теперь мне бы хотелось задать вам вопрос совершенно иного рода. Собираетесь ли вы присутствовать в суде в ближайшую субботу?
Я знал, что Билкнэп пользовался дурной репутацией помимо всего прочего еще и потому, что поставлял ложных свидетелей для епископского суда. С этой целью он зачастую мелькал в зале суда в Олд-Бейли, подыскивая заказчиков для своих услуг. В ответ он метнул на меня любопытный взгляд.
– Возможно, – произнес он.
– Мне известно, что его будет вести судья Форбайзер. Насколько быстро он решает дела?
– Настолько, насколько это возможно, – пожал он плечами. – Вы же знаете судей королевского суда. Они считают, что имеют дело исключительно с обыкновенными ворами и убийцами.
– Однако Форбайзер при всей твердости и жесткости его характера хорошо знает и чтит закон. Меня интересует, насколько он способен прислушаться к законным аргументам в пользу осужденного.
Лицо Билкнэпа засияло явным интересом, а глаза, заблестев от любопытства, даже на мгновение встретились с моим взглядом.
– Я слыхал, что вас втянули в дело девушки-убийцы из Уолдбрука. Однако я утверждал, что в это не верю. Вы же человек состоятельный и никогда с такими делами не связываетесь.
– Обвиняемой в убийстве, – ровным голосом поправил его я. – Ей предстоит предстать перед Форбайзером в субботу.
– От него вы ничего хорошего не дождетесь, – участливо заверил он меня. – Как человек, строго чтящий Библию, судья питает яростную ненависть к грешникам. И жаждет как можно быстрее придать их заслуженной каре. Навряд ли вашей подзащитной стоит надеяться на его милосердие. Он либо оправдывает человека, либо осуждает на смертную казнь.
Билкнэп прищурился, очевидно, размышляя о том, как можно использовать обстоятельства данного дела себе на пользу. Но, судя по всему, так и не нашел ничего, за что можно было бы зацепиться. Я же, в свою очередь, пожалел, что вообще завел с ним об этом разговор.
– Я так и думал, – произнес я по возможности непринужденным тоном. – Благодарю вас. Всего хорошего!
– Увидимся в субботу, брат, – ответил он мне. – Желаю удачи. Тем более что она вам очень пригодится.
Когда я вошел в одну из небольших комнат, расположенных на первом этаже здания Линкольнс-Инна, настроение у меня было не из лучших. Кабинет я делил со своим приятелем Годфри Уилрайтом. За стенкой по соседству с нами работал мой клерк, Джон Скелли. С траурным выражением лица он изучал только что подготовленные им документы. Это был высокий, сухопарый молодой человек с длинными, напоминающими крысиные хвосты, темными волосами. Несмотря на свои неполные двадцать лет, он уже был женат и имел ребенка. Я взял Скелли к себе на службу отчасти из жалости к его бедственному положению. Он был выходцем из школы кафедрального собора Святого Павла, неплохо знал латынь. Однако, несмотря на неплохие задатки, оказался совершенно беспомощен в работе. Мало того что он был никудышным переписчиком, но еще ко всему прочему беспрестанно терял какие-нибудь бумаги, о чем я уже упоминал в разговоре с Гаем.
Когда я вошел, мой служащий поднял на меня глаза и с виноватым видом произнес:
– Я только что закончил оформлять документы по делу Бекмена. Но боюсь, что несколько опоздал.
Я взял их у него из рук.
– Это следовало бы подготовить еще два дня назад. Есть какая-нибудь почта?
– Она у вас на столе, сэр.
– Хорошо.
Я вошел в свой кабинет. В нем было мрачно и душно, пылинки витали в луче света, сочившемся через смотрящее на внутренний двор окошко. Сняв мантию и головной убор, я сел за стол и с помощью ножа вскрыл скрепленные печатью письма. Каково же было мое удивление и разочарование, когда я обнаружил, что потерял еще одно дело. Поначалу меня привлекли к сделке, касающейся приобретения магазина на Солт-Уарф. Ныне же в вежливой форме сообщали, что в связи с тем, что продавец изменил свое решение, в моих услугах больше не нуждаются. Я перечитал письмо несколько раз. Должен заметить, дело это было непростое. Во всяком случае, его поручил мне вести член лондонской юридической корпорации «Темпл». На его имя предполагалось оформить купленный магазин, из чего явствовало, что покупатель желал сохранить свое имя в тайне. Но более всего меня насторожило иное обстоятельство. Уже в третий раз за последние два месяца внезапно, без всяких на то причин мне отказывали в ведении дела.
Нахмурившись, я отложил письмо в сторону и принялся изучать подготовленные помощником документы. Они были написаны коряво, внизу одной из страниц красовалось грязное пятно. Неужели Скелли думает, что такое безобразие может пройти? Нет, ему придется все переделать, и я молил Бога, чтобы на сей раз он справился с этой задачей гораздо быстрее. Откинув бумаги в сторону, я взялся за тетрадь, в которой на протяжении многих лет вел записи из учебных судебных процессов и лекций. Полистал те старые страницы, которые были посвящены уголовному праву, однако они оказались слишком скудны, и я не нашел в них ничего о peine forte et dure.
Раздался стук в дверь, и вошел Годфри, мой ровесник и однокашник. Двадцать лет назад мы с ним были рьяными реформаторами. Однако в отличие от меня он не утратил ревностной веры в то, что с падением Рима в Англии может начаться новая эра всеобщего христианского благоденствия. Его узкое, с благородными чертами лицо было явно чем-то обеспокоено.
– Слыхал, что говорят?
– Что еще на этот раз?
– Вчера вечером под одним балдахином с Кэтрин Говард король отправился вниз по Темзе на званый обед в дом вдовствующей герцогини Норфолкской. Они плыли в королевской барже. На виду у всего Лондона. Теперь в городе об этом только и говорят. Не иначе как это был предумышленный жест. Король хотел, чтобы его увидели в обществе новой избранницы. Стало быть, женитьбе с Анной Клевской пришел конец. А союз с Говард означает возвращение к Риму.
Я покачал головой.
– Как же так! Еще во время майского рыцарского турнира рядом с ним была королева Анна. Нет, не может быть, чтобы из-за юной Говард король отказался от королевы. Господь свидетель, за восемь лет он сменил три жены. Нет, вряд ли он пойдет на этот шаг в четвертый раз.
– Думаешь, не пойдет? А ты представь на месте лорда Кромвеля герцога Норфолкского.
– Кромвель тоже бывает достаточно жесток.
– Но только в самых исключительных случаях. Когда это необходимо. Герцогу же в этом вопросе он и в подметки не годится. – Мой приятель сел напротив меня.
– Знаю, – тихо ответил я. – Такой репутации, как у герцога, нет ни у одного тайного советника.
– Кажется, он будет званым гостем на обеде судебных старшин в это воскресенье?
– Да. – Я сделал недовольную гримасу. – Мне представится случай впервые воочию его увидеть. Не слишком радужная перспектива. Тем не менее хочу заметить тебе, Годфри, король никогда не поворачивает часы вспять. Мы получили английскую Библию, а лорд Кромвель – графство.
– Чует моя душа, беды нам не миновать, – покачал головой мой собеседник.
– За последние десять лет беда стала нашей постоянной спутницей. Что ж, коль Лондон занят обсуждением новой темы, возможно, это охладит его пыл по отношению к Элизабет Уэнтворт. – Накануне я рассказал моему давнему приятелю о том, что взялся вести ее дело. Я посетил ее в Ньюгейте. Она не проронила ни слова.
– Тогда ей не миновать пытки, – уверенно заявил он.
– Послушай, Годфри, мне нужно сослаться на какой-нибудь показательный случай в судебной практике. Я хочу заявить, что ее молчание вызвано сумасшествием. И убедить судей, что помешанных подвергать пытке нельзя.
Он уставился на меня большими серо-голубыми глазами. И я невольно отметил, что его взгляд слишком невинен для человека, столько лет отдавшего служению закону.
– А она и впрямь не в себе?
