Текст книги "Я не продаюсь (СИ)"

Автор книги: Кристина Сергиенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава 7

Я иду за ним, не различия дороги, а в голове крутится лишь один вопрос: «Зачем он пригласил Эрика?» Посчитал неважным то, что мы были помолвлены? Или сделал это специально?

В том, что Генри знает о наших отношениях, я уверена нВздрогнулпроцентов. А раз так, то в этом должна быть какая-то выгода для него. Как и во всём, что он делал прежде, запугивая моих потенциальных работодателей и ухажёров, преследуя меня и выкупая поместье. Потому что ничего и никогда он не делает просто так. И не отступает, идя к своей цели.

Догадка оказывается настолько неожиданной, что я замираю.

Ну конечно! Он наверняка просто хочет напомнить мне о том, что я никому не нужна. Даже тому, кого считала лучшим другом и надёжной опорой в будущем. Ещё раз ткнуть носом, словно глупого котёнка, чтобы, наконец, всё осознала и перестала сопротивляться.

И понимание этого отзывается во мне такой злостью, что руки начинают дрожать. Бездушное чудовище. Вот кто он на самом деле.

Генри замирает вместе со мной, оборачивается, бросая хмурый взгляд. И в ответный я вкладываю всю злость, что бурлит сейчас во мне. Изображать после этого дурочку с вечной улыбкой на губах уже не получится. Но это уже и не важно. Потому что, если я права, то притворства больше не будет, как и уступок. Я просто уйду.

Он молча отворачивается, увлекая меня дальше. Толкает ближайшую дверь на втором этаже, и мы оказываемся в одной из спален. Я тут же высвобождаю руку, отступая на несколько шагов. Но говорить и обвинять не спешу. Слишком высока цена ошибки. Вместо этого сцепляю руки за спиной в замок, чтобы унять дрожь, и в упор смотрю на него. Он тоже молчит. И если бы я верила в наличие у него чувств, то непременно решила, что волнуется.

Но вот он тяжело вздыхает, шагает ко мне, вмиг сокращая разделяющее нас расстояние, и спрашивает:

– Ты всё ещё любишь его, Камилла?

На миг я теряюсь, удивлённо моргаю, глядя в его глаза. Неужели он думает, что я ревную?

Генри смотрит так пристально и напряжённо, словно от этого зависит его жизнь. Или это мне только кажется? Может быть, дело всего лишь в задетой ненароком гордости? Как же, ему-то я сказала, что ненавижу.

И мне вдруг хочется сказать: «Да», лишь для того, чтобы сделать ему больно. Задеть хотя бы так, пробить защиту. Но вместо этого я признаюсь:

– Нет.

Потому что никогда не понимала, как можно упиваться чужой болью. И искренне презирала подобных людей.

– Но он много значил для меня, – добавляю тихо.

И лишь из-за этого мне неприятно видеть Эрика здесь. Потому что как бы я не уверяла себя, что простила и понимаю его поступок, мне всё равно больно. Невозможно так просто вычеркнуть того, кто занимал в твоей жизни так много места.

И только потом с запозданием понимаю, что сказала об Эрике в прошедшем времени. И Генри это, кажется, радует. Он облегчённо выдыхает и говорит, глядя мне в глаза:

– Если хочешь, я прогоню его. Приглашение было адресовано не ему. Но ты всё равно рано или поздно увидишь его опять. Потому что приказать ему убраться из города я, к сожалению, не могу. Да и это ничего не изменит. Ты должна сделать всё сама. Поставить точку и забыть.

Удивлённо моргаю.

Но если Генри его не приглашал, значит… И только тут понимаю: он пригласил семью его невесты. Ну, конечно, учитывая их положение в обществе. А, значит, Эрик не обязан был приходить. И всё же он здесь.

Мне вдруг становится жутко стыдно за свои подозрения. Получается, Генри просто хотел дать совет, помочь и даже поддержать. А я придумала такое. Но это настолько неожиданно, что просто сбивает с толку. И потому, когда он протягивает руку, словно невзначай поправляю выбившийся из моей причёски локон, я не отступаю, а говорю тихо:

– Спасибо.

И улыбаюсь в этот раз по-настоящему и искренне. Чтобы он не делал и не говорил прежде, но за эти слова я ему искренне благодарна.

– Обращайся.

Он улыбается в ответ.

А дальше происходит что-то странное. Наверное, всё дело в его глазах. Я смотрю в них и словно тону, цепенею, впервые видя в них нежность. Сердце замирает, чтобы тут же забиться в сотни, тысячи раз быстрее. И когда Генри медленно склоняется ко мне, я подаюсь навстречу. Привстаю на цыпочки и совсем не возражаю, когда его руки ложатся на мою талию, осторожно, словно боясь спугнуть. И, кажется, впервые совсем не против поцелуя.

Прикрываю глаза и вздрагиваю, услышав взволнованный голос Сьюзи. Хоть слов разобрать и не могу из-за громких ударов собственного сердца. Но её голос отрезвляет, и я тут же подаюсь назад, легко высвобождаясь из его объятий. Отступаю на несколько шагов. Лицо и уши горят, и я стараюсь не смотреть на него.

Ужас. Неужели я, в самом деле, собиралась поцеловать его?

– …зайду позже.

Я слышу только обрывок сказанной подругой фразы, но успеваю понять, что сейчас опять останусь с ним наедине. После случившегося это последнее, чего мне сейчас хочется.

– Нет, Сьюзи, подожди!

Это звучит настолько испуганно, что мне тут же становится стыдно. Особенно зная, что он всё прекрасно понимает, и что это будет лишь временная передышка. Но именно сейчас она мне так нужна.

– Не буду вам мешать.

Я не смотрю в сторону Генри, но слышу в его голосе лёгкую усмешку. И краснею ещё больше, хоть это и кажется почти невозможным. И как только захлопывается дверь, делаю несколько шагов и опускаюсь на кровать.

– Вижу, ваши отношения налаживаются.

Поднимаю взгляд, глядя на улыбающуюся Сьюзи, и она тут же мрачнеет.

– В чём дело? Он…

Но я не даю ей договорить, выдыхая:

– Здесь Эрик с невестой.

И, кажется, я намерена с ним серьёзно поговорить, потому что Генри прав: пора ставить в этих отношениях точку.

– Ты должна помочь мне передать записку.

Обычную бумажную, потому что телефону я не доверяю. Точнее, даже не ему – Генри. Ведь он как-то вычислил вчера моё местоположение. И хоть идея поговорить с Эриком его, я не хочу чтобы он знал, когда это произойдёт и где именно. Не хочу чтобы вмешивался и контролировал. Ведь это, кажется, его любимые занятия.

– Вот га… Что?

Сьюзи явно удивлена, но у меня слишком мало времени. Я хочу поговорить с ним до начала приёма.

Если бы не его невеста и мой жених, то я бы просто подошла к нему и всё. Мы бы вышли и поговорили. И пусть я не знаю, какие у них отношения, но уверена, что это будет ей неприятно.

Встаю и оглядываюсь. Здесь царствуют три цвета: белый, розовый и золотистокоричневый. Все оттенки розового на стенах, в обивке кресел, абажурах ламп, шторах, множестве маленьких подушечек на кровати, покрывале и балдахине, расположенной над спинкой. Белый в обивке пуфика, притаившегося у подножия кровати, и её спинке, а также ножках абажуров и ковре с коротким ворсом. А вот пол, мебель, рамки картин и огромного зеркала, и даже люстра здесь из дерева. И всюду цветы. Деревянные и резные в изголовье кровати, на тумбочках, комоде и каркасе пуфика, и даже люстра напоминает цветок. Но и живых – белых лилий – здесь целых три букета: на туалетном столике и прикроватных тумбочках.

Я даже на время забываю о том, что собиралась делать. Здесь столько цветов, что кажется будто сейчас откроется дверь гардеробной и выйдет остроухая фейри. Но это, конечно, не случается, потому что мы не в сказке.

С запозданием приходит догадка: а не эту ли комнату он готовил для меня. Надеюсь, что нет. потому что она мне совершенно не нравится. Слишком девчачья. Хоть и выглядит довольно оригинально, но я никогда не любила розовый. А уж такое количество цветов вызывает во мне скорее раздражение, чем трепет. Я к ним практически равнодушна. Не считая роз. Так что Генри может дарить их мне даже сотнями, но это ничего не изменит. Как и украшения. Я признаю их красоту, но они для меня лишь что-то вроде удачного вложения. Наверное, в этом плане я очень неправильная девушка. Странно, что он этого не знает. Впрочем, о таком ведь не пишут в школьном или студенческих досье.

– …Мила?

Вздрагиваю, когда чужая ладонь ложится на плечо, и поворачиваю голову. Сьюзи стоит совсем рядом и в голубых глазах столько тревоги, что я всё-таки решаю пояснить:

– Я хочу поставить точку в наших с Эриком отношениях. Надеюсь, у тебя найдётся клочок бумаги и ручка.

На мгновенье она хмурится, потом вздыхает и качает головой.

– Только салфетки и карандаш для глаз.

– Сойдёт, давай сюда.

Остаётся только решить, где именно нам лучше всего поговорить. Дом я совершенно не знаю. А приглашать его сюда, в эту комнату, как-то не хочется. Да и здесь могут быть камеры. Значит, остаётся сад. Нужно будет только найти туда выход.

Я жду Эрика в беседке, увитой плющом, и чувствую себя при этом очень странно. Словно неверная жена на тайном свидании с любовником. Да и некая интимность обстановки лишь усиливает нервозность. Особенно, учитывая, как закончилась наша прошлая встреча. Но тогда он был пьян и сейчас, надеюсь, жалеет об этом. Да и я не так уж беззащитна.

– Ты хотела меня видеть?

Вздрагиваю, услышав знакомый голос за спиной, и оборачиваюсь. Эрик стоит на входе и смотрит так пристально и напряжённо, словно загнанный в ловушку зверь. Хотя в ловушке скорее я. И все же я его понимаю: сейчас ведь не самый лучший момент для разговора. Но тянуть не хочу.

В горле пересыхает от волнения, я быстро сглатываю и говорю тихо:

– Нам нужно поговорить.

Несколько мучительно долгих мгновений он просто смотрит на меня, а потом выдыхает облегчённо и шагает со странной решимостью во взгляде.

– Я тоже не могу без тебя, Мила, – признаётся неожиданно.

А я отступаю, потому что всё ещё не доверяю ему. И, наверное, уже никогда не смогу. Так что друзьями остаться не получится.

Он настигает меня неожиданно быстро, притягивает, сжимая в стальном обруче объятий, и шепчет горячо на ухо:

– Я сегодня же скажу ей, что свадьбы не будет, и плевать, как отреагирует отец. Пусть ищут сестрёнке родовитого жеребца в мужья. Я не обязан отдуваться за всю семью.

Эрик проводит носом вдоль моей шеи и шумно вдыхает:

– Прекрасно пахнешь.

А у меня мурашки бегут от того, как он это произносит.

– Пусти, – прошу тихо и решительно.

Поставила точку в отношениях, называется. С чего он вообще взял, что я хочу всё вернуть? Он же пришёл на приём в честь моей помолвки!

Но он словно не слышит, а его руки жадно скользят по моему телу. На душе становится так противно и гадко. Никогда раньше не замечала за ним такого. И уже собираюсь призвать огонь, когда слышу голос Генри:

– Она, кажется, просила отпустить. Или у тебя проблемы со слухом?

И не успеваю даже моргнуть, как он буквально отдирает Эрика от меня, удерживая на весу за пиджак, словно нашкодившего котёнка. А ведь внешне Генри не выглядит таким уж сильным.

– Отпусти меня, придурок!

Эрик кричит на удивление тонким, полным злости и обиды голосом и пытается пнуть в ответ. Но промахивается, и по губам Генри скользит хищная предвкушающая улыбка.

– Кажется, кому-то нужно преподать урок.

Он говорит тихо, но от угрозы, скользящей в голосе, даже у меня по спине бегут мурашки. И я понимаю – будет драка. Но этого я сейчас хочу меньше всего, поэтому решительно шагаю вперёд и прошу:

– Не нужно, Генри, отпусти его. Он сейчас же уедет. Правда?

Перевожу взгляд на Эрика и вздрагиваю от ненависти в его взгляде. Он медленно кивает, кривя в презрении губы.

Генри переводит взгляд на меня, а я не пойму чего в его взгляде больше: злости или презрения. Только надеюсь, что чувства эти относятся не ко мне.

– Как пожелаешь. – Он отбрасывает его в сторону так легко, словно пушинку. Добавляя вдогонку: – Убирайся вон. И радуйся, что Мила за тебя попросила, щенок.

Эрик падает на пыльную дорожку и тут же поднимается с красным от злости лицом, но уходить почему-то не спешит. Вместо этого подходит ближе, а я не могу поверить своим ушам, когда слышу:

– Эй, женишок, на пару слов.

Генри хмурится, тяжело вздыхает и поворачивается, чтобы тут же получить удар в челюсть. Невольно вздрагиваю, сжимая кулаки. Я почти на сто процентов уверена, что в этот удар Эрик вложил всю силу.

Но Генри лишь медленно вертит головой, разминая шею. И Эрик тут же пятится, глядя на него большими от страха глазами. Правда, далеко уйти успевает. Генри оказывается рядом с ним на удивление быстро и одним ударом сбивает с ног. Эрик падает и больше уже не встаёт.

Но меня это не сильно беспокоит. Я лишь бросаю в его сторону быстрый взгляд и подхожу к Генри. Сердце замирает при виде разбитой губы и тонкой струйки алой крови. Тянусь, чтобы стереть её, и тут же отдёргиваю руку. Быстро озираюсь и выхватываю платок из кармашка его пиджака, осторожно промокая кровь. Платок жадно впитывает её, становясь алым.

– Нужно приложить лёд, чтобы не было синяка.

Только где его взять посреди сада летом? Рядом ни фонтана, ни пруда, чтобы заморозить воду. Правда, общий курс целительства был и на моём факультете, а училась я по всем предметам достаточно хорошо. Поэтому убираю платок и тут же прикладываю ладонь, пытаясь сосредоточиться и вспомнить нужное заклинание. Но сделать это под обжигающим пристальным взглядом чёрных глаз не так уж просто.

– Спасибо, Мила, – выдыхает он хрипло и осторожно берёт мою ладонь, подносит к губам и целует. И всё это, пристально глядя в мои глаза. – Если для того, чтобы ты была такой нужно драться, я готов делать это хоть каждый день.

А мне вдруг становится жутко неловко. Жар бросается в лиц, а сердце бьётся всё быстрее. И я выдёргиваю руку, отступая, и не нахожу ничего лучше, чем сказать:

– Спасибо.

Второй раз за этот день.

Глава 8

Я стою в галерее второго этажа, прислонившись к стене, чтобы не было видно гостям и напряжённо вслушиваюсь в гомон десятка голосов. Руки дрожат, так что приходится соединять их в замок за спиной. А я подсознательно жду скандала, что вот-вот устроит Элизабет де Рэйн – невеста Эрика. Не знаю, что с ним сейчас. Генри отправил меня в дом практически сразу, обронив тихо:

– Я обо всём позабочусь, Мила.

Прозвучало довольно двусмысленно. Позабочусь, то есть поговорю с его невестой? Или спрячу труп?

При мысли об этом нервный смех срывается с губ. И я на миг прикрываю глаза, поражаясь собственному спокойствию. Впрочем, Эрик, кажется, был жив. Да и не возможно же убить человека одним ударом? Особенно, если ты не профессиональный боец. Нет. Всё наверняка хорошо.

И тут же усмехаюсь. Неужели я переживаю из-за Генри? И понимаю – да. Переживаю. Потому что как бы мне не была неприятна его настойчивость и упрямство, наглая самоуверенность, но он пришёл на помощь, и за это я благодарно ему.

Однако время идёт, но ничего не происходит. И от этого я завожу сильнее. Или дело не только в этом? С минуты на минуту Генри скажет о помолвке, и я должна буду спуститься вниз. Перейду свой Рубикон. Впрочем, кажется, я перешла его ещё вчера, когда изучала брачный договор. А менять решения я не привыкла.

Я так глубоко погружаюсь в мысли, что не сразу замечаю воцарившуюся тишину. Нервно сглатываю, прислушиваясь, но сердце бьётся слишком громко. Наверное, поэтому не слышу его шагов, лишь вздрагиваю, когда вижу Генри, стоящего на лестнице. Он напряжённо вглядывается в моё лицо и протягивает на раскрытой ладони мерцающую алую розу. А ведь это я должна была спуститься после его объявления и взять или отвергнуть цветок. Тем самым как бы принимая предложение или отказывая ему. И при этом не важно, какой это цветок – роза, лилия, тюльпан или хризантема – важен лишь цвет. С помощью его жених как бы говорит о своих чувствах. Обычно принято дарить что-то белое, знак чистой любви и невинности. В то время как красный означает любовь и страсть. И если во второе я могу поверить, то в первое – нет.

И всё же, вместо того, чтобы сразу взять розу, я невольно смотрю на его губу и скулу, но не вижу и следа от полученного им удара. Вздрагиваю, когда слышу незнакомый мужской голос:

– Кажется, она всё-таки сбежала от тебя, дружище!

И только сейчас понимаю, почему Генри так смотрит. С трудом отлипаю от стены и шагаю навстречу, послушно забирая цветок. И он тут же рассыпается снопом искр, опадая на наши ладони. И там, где касается кожи, проступает особая магическая руна – причудливое сплетение линий, символизирующее слияние женского и мужского начал.

Вот теперь точно всё. Потому что избавиться от этой руны будет непросто.

Вздыхаю и вкладываю ладонь во всё ещё протянутую им руку. Он тут же сжимает её, поглаживает большим пальцем тыльную сторону.

– Всё будет хорошо, – говорит так тихо, что я еле слышу.

Только вот я бы поспорила с ним, но сейчас явно не слишком подходящее для этого время.

Он поворачивается к гостям, поднимает наши сплетённые и мерцающие ладони вверх, и объявляет громко:

– Итак, дамы и господа, позвольте представить вам мою невесту – Камиллу Фэйрис!

Хотя всем итак должно быт видно, что я согласилась.

Зал внизу взрывается громом аплодисментов. Это тоже дань древней традиции, ставшая условностью. Так раньше окружение жениха показывало, что принимает и ободряет его выбор. Сейчас же аплодируют всегда.

Я тоже поворачиваюсь, скольжу взглядом по разномастной толпе внизу, ища знакомые лица. Вижу его родителей и Сьюзи у подножия лестницы. А рядом с ним незнакомого высокого блондина, который тут же подмигивает мне. И я почти на сто процентов уверена, что кричал «дружище» именно он.

Генри медленно шагает вниз, увлекая меня за собой, а когда мы ступаем на пол, раздаётся музыка. Наш первый танец. Знаю, что во многих странах он происходит уже после самой церемонии, но у нас принято иначе. И на самом деле он очень важен. Считается, что если по каким-то причинам его прервут, то дальнейшая супружеская жизнь будет неудачной. Глупость, конечно. Но я никогда не понимала, как можно верить, что твоя судьба может зависеть от какого-то танца?

Генри привлекает меня ближе и закидывает мои руки себе на шею. Одна его ладонь ложится мне на спину, а вторая – на талию. И я удивлённо приподнимаю брови, потому что не помню таких позиций в танце.

– Я совершенно не умею танцевать, – признаётся он тихо. – Так что придётся импровизировать.

Вокруг слышится тихое перешёптывание. Кажется, удивилась не только я. И всё же…

– Не думала, что вы что-то не умеете, – говорю также тихо, позволяя ему вести.

Как только мы начнём, следом должны будут пойти другие пары. Обычно кто-то из родственников или друзей, но я не уверена, что его родители и друг знают об этом.

– Всё уметь невозможно, Мила, – улыбается он в ответ, привлекая меня ещё ближе. – Но я думаю, невеста меня научит.

Он улыбается так самодовольно, что я не задумываясь отвечаю:

– Нет.

Не знаю, что он там себе придумал. Может быть, уже решил, что теперь я всегда буду послушной и кроткой, словно овечка. Только в этом случае его ждёт большой и очень неприятный сюрприз.

Он хмурится лишь на мгновенье, а затем склоняется к моему лицу, выдыхая:

– Опять упрямитесь?

Его ладонь скользит по моей спине ниже. И я напрягаюсь, упираюсь руками в его в грудь и пытаюсь тем самым увеличить дистанцию. Знаю, что скоро свадьба, а там и первая брачная ночь. И остальные ночи. Но это потом, а пока не хочу, чтобы он касался меня лишний раз.

– Уберите руку, – шепчу зло. – Вы ведёте себя неподобающе джентльмену.

В чёрных глазах на миг вспыхивает злость. Но вместо того, чтобы выполнить просьбу, он притягивает меня ещё ближе, буквально впечатывая в своё тело.

– Боюсь, разочаровать вас, дорогая, но я далёко не джентльмен.

– Это видно, – усмехаюсь в ответ, пытаясь отклониться назад. – И одна из причин, из-за которой вы неприятны мне.

И тут же чувствую, как он напрягается, словно каменея.

– Одна из причин? – переспрашивает Генри тихо, сжимая ещё сильнее. Так, что ещё чуть-чуть и мне будет больно. – И кто же может стать для меня примером? Может быть, ваш бывший жених?

При воспоминании об Эрике кровь приливает к лицу. Если бы не его сегодняшняя выходка, то я не задумываясь сказала бы: «Да».

– Молчите? – выдыхает он практически в мои губы.

И от насмешки, скользящей в его голосе, внутри мгновенно вспыхивает злость.

Да что он там о себе возомнил? Думает, раз у него так много денег, то я буду всё терпеть? Молчать, боясь потерять то единственное, что у меня осталось?

– Пустите.

– Камилла.

Его голос звучит низко и предупреждающе, и я понимаю, что продолжая упираться, сделаю лишь хуже, но сейчас это становится неважно.

– Пустите вы… – На кончике языка вертится множество слов, одно хлеще и обиднее другого. – Бездушный тиран.

Кажется, тьма в его взгляде становится ещё чернее, если такое вообще возможно.

– Тиран? – переспрашивает он звенящим от злости голосом. – Тогда вот вам поступок достойный тирана. Свадьба будет через три дня. И не смейте говорить, что времени слишком мало. Потому что если к тому времени ничего не будет готово, то в храме никого, кроме нас, не будет, так что пойти сможете хоть голышом.

На этих словах в его взгляде вспыхивает ставший знакомым огонь.

А мне кажется, что эта новость выбивает воздух из лёгких. И я открываю рот, жадно глотая его, словно выброшенная на берег рыба.

Он же это не серьёзно? Особенно про «голышом»? Потому что сама свадьба меня не особо интересует.

– И договор подпишем сегодня же. Сейчас.

Он отстраняется, но лишь затем, чтобы взять меня за руку и рывком повести прочь сквозь другие пары. Музыка всё ещё звучит, а, значит, наш первый танец прерван. И если верить древней традиции – брак теперь будет неудачен. Впрочем, я знала это и раньше. Как и то, что причина это неудачи в Генри.

На нас косятся, слышится приглушённый взволнованный шёпот, а я, кажется, краснею за двоих. Опускаю взгляд, чтобы не встречаться взглядом с гостями.

Но у дверей нас останавливает голос его матери:

– Куда же вы, сынок?

Он тут же замирает, сжимая мою ладонь и бросая быстрый предупреждающий взгляд. Словно говоря: без глупостей. Но я бы ни за что не стала говорить ей правду, даже если бы он не попросил. Ведь несмотря ни на что Тереза мне понравилась. Даже жалко осознавать, что со временем наши отношения испортятся. Потому что скрывать правду вечно не получится, а она наверняка встанет на его сторону, как и положено матери.

– Камилле стало плохо. Мы сейчас вернёмся.

Его голос звучит на удивление мягко. Но Тереза всё равно хмурится, переводя настороженный взгляд с Генри на меня.

– Хорошо, я займу отвлеку гостей. Возвращайтесь скорее.

И по тому, как она это произносит, я понимаю, что обмануть не получилось.

Всю дорогу до кабинета я упорно смотрю вниз, потому что впереди маячит его широкая неестественная прямая спина. А по тому, как он сжимает мою руку, я чувствую, как он напряжён. Поэтому молча вхожу в кабинет, когда он придерживают для меня дверь, подхожу к креслу и опускаюсь на краешек, упрямо глядя на стол. Вздрагиваю, когда Генри с силой бросает бумаги.

– Вот ваш экземпляр.

Он толкает одну из стопок в мою сторону, и я тянусь к ручке, перелистываю страницы дрожащими пальцами. Замираю на миг, вспоминая, что хотела попробовать изменить ещё какой-нибудь пункт. Впрочем, сейчас это сделать точно не получится. Ну и ладно. Я подпишу и выполню всё, а он ещё пожалеет, что решил жениться на мне.

Быстрый росчерк, и я отталкиваю бумаги прочь.

– Всё? Я могу идти? Можете сказать матери, что лучше мне не стало. Или что-нибудь другое, но обратно я не вернусь.

Но он молчит. И я всё-таки поднимаю голову, чтобы тут же вздрогнуть от злой ярости, сквозящей в его взгляде. Замираю, понимая – довела. И сейчас одно неверное слово приведёт к чему-то ужасному. Может быть, даже непоправимому.

Он закрывает глаза, тяжело выдыхая, а потом открывает и огибает стол, приближаясь медленно и неотвратимо. Словно хищник к жертве. Берёт горячими пальцами за подбородок, заставляя поднять голову и посмотреть в глаза.

– Считайте, что получили второе предупреждение. После следующего можете забыть о поместье. Хоть я, видят боги, старался быть с вами ласковее, но вы, кажется, признаёте только силу.

А у меня всё внутри дрожит, и я тоже дрожу, кожей чувствуя напряжение, застывшее в воздухе. Отклоняюсь, высвобождая голову и цежу зло, глядя прямо в его глаза:

– Зачем же тянуть? Давайте, сносите поместье сегодня, и я тут же уйду.

И плевать на руны, и на договор. Потому что жить с бесчувственным эгоистичным шантажистом я не хочу.

Но по тому, как он сморит, понимаю – не уступит. Не уверена, что он вообще знает такое слово. Дура. Зачем только согласилась на этот брак? Ведь с самого начала было понятно, что ничего хорошего из этого не выйдет.

Я не выдерживаю первой и отвожу взгляд, встаю, собираясь уходить, и вздрагиваю, когда слышу:

– Я вас ещё не отпускал.

Тихо смеюсь, кажется, начиная сходить с ума от абсурдности происходящего. Не отпускал? Я ему что, собачонка? Или провинившаяся служанка, которую он решил отчитать?

Расправляю плечи и уверено иду к двери. И пусть попробует удержать.

Генри настигает меня в полушаге от неё, оттесняет к стене, вжимая всем телом так, что я и вздохнуть-то могу с трудом. И выдыхает, удерживая мои руки над головой:

– Знаете в чём ваша основная проблема?

Вместо ответа я пытаюсь пнуть его коленом в пах. Не хочу его больше видеть, а говорить – тем более. Но он словно не замечает моих усилий, не отрывая горящего взгляда от моего лица. И как только дыру ещё не прожёг?

– Нет? Так я вам подскажу. В упрямстве. Вы совершенно лишены женской мягкости и не умеет уступать. А ведь ещё полчаса назад мне казалось, что вы, наконец, образумились.

А мне хочется плакать от злости и обиды. И даже не верится, что этот тот же самый человек, который советовал поставить точку в отношениях и спас от приставаний Эрика. А теперь ведёт себя точно также.

– Кто бы говорил, – возражаю тихо, отворачиваясь, чтобы не видеть его ненавистное лицо. – Вы только и умеете, что запугивать и угрожать. И это так… жалко.

Да, именно жалко. Потому что по-настоящему сильный человек никогда не опустится до такого.

Но ему, кажется, всё равно.

– Пустите, – прошу ещё раз, но в этот раз голос звучит до ужаса тихо.

Быстро моргаю, чувствуя, как к глазам подступают слёзы. Я не буду плакать. Только не при нём. Шумно вдыхаю, пытаясь успокоиться, и отстранённо замечаю, как слабеет хватка.

– Мила? Вы плачете?

В его голосе слышится беспокойство, но я больше не верю ему. Апатия накатывает удушливой волной, лишая силы. И когда он отпускает мои руки, они падают безвольными плетями вдоль тела, а я даже не пытаюсь что-то сделать. Как же мне всё это надоело.

Он тихо ругается и подхватывает меня на руки, чтобы вскоре опустить всё в тоже кресло. А через мгновенье подносит стакан ко рту.

– Пейте.

Но я уворачиваюсь и прошу опять:

– Пустите.

А он повторяет упрямо:

– Пейте.

И вновь тычет стаканом в мои сомкнутые губы. Берёт второй рукой за подбородок, не позволяя увернуться, и сжимает щёки, вынуждая отрыть рот. Первый глоток обжигает горло огнём и на глаза выступают слёзы. А следом по телу проносится волна тепла. Делаю ещё глоток и ещё, и дрожь уступает.

– Всё, хватит.

Он и убирает стакан на стол, и тоскливо я провожаю его взглядом. Кажется, напиться и забыть обо всём было бы не таким уж плохим вариантом.

Вздрагиваю, когда Генри разворачивает кресло, садясь у моих ног, ловит взгляд и больше не отпускает его, говоря тихо:

– Мы заключим с вами последнюю сделку. Устную. У каждого будет одно условие, которое другой никогда не должен нарушать. Если нарушите вы, то о разводе можете забыть.

Нужно сказать «нет», я точно это знаю. Но где-то на краю сознания упрямо мельтешит одна мысль. Облизываю губы и спрашиваю:

– А если нарушите вы?

– Решайте.

– Никакого ребёнка, – говорю быстро.

– Хорошо, – соглашается он глухо. – Если только к тому времени вы уже не будете беременны.

Не буду. Уж об этом я позабочусь.

– По рукам?

Он протягивает руку, но я не спешу её пожимать, хоть это и очень заманчивое предложение. Но кто же соглашается, не зная всего?

– Сначала я хочу услышать ваше условие.

И по тому, как вспыхивает огонь в его глазах, я понимаю, что оно мне вряд ли понравятся.

– Оно очень простое, Мила. Вы не должны отталкивать меня, когда я вас касаюсь и тем более целую.

Простое? Да оно же противоречит тому, что хотела попросить я.

– А если я скажу «нет»?

– Тогда я сейчас же отдаю приказ снести поместье, а потом мы едем в храм. Потому что отпустить вас я всё равно не смогу.

И вот теперь мне становится по-настоящему страшно.

Да он же больной. Сумасшедший. Его срочно нужно изолировать от общества.

– Вы больны, – говорю тихо, отодвигаясь к другому краю кресла.

– Болен, – соглашается он послушно. – Вами, Камилла.