Текст книги "Пробуждение"

Автор книги: Кристина Рой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

Несколько часов я не могла писать, потому что мне было очень плохо. Теперь мне стало лучше, и я могу закончить письмо, чтобы отнести его на почту.

К обеду наш плот счастливо прибыл на место. Сплавщики причалили к берегу и попрощались со мной. Иштван проводил меня до нашего сада и отнес мой узелок. По дороге я ему рассказала, что пережила в эту ночь. Он ответил, что у него есть с собой Новый Завет, и обещал каждый день его читать; на прощание мой старый друг сказал, что никогда не забудет мои слова.

Родные встретили меня в саду и очень благодарили Иштвана за то, что он меня привел к ним. Затем мы сердечно с ним попрощались.

Он, бедный, плакал, так как мы на земле, наверное, никогда уже больше не увидимся. Матушка моя, увидев, что я едва стою на ногах, уложила меня в постель. Ах, какая это была благодать – снова оказаться дома, где я никому не мешала! Мне стало намного легче при мысли, что в свой трудный час я буду не одна. Но когда я уже лежала в постели с закрытыми глазами, но еще не спала, я услышала, как мой приемный отец сказал: "Лежит она так тихо, как святая. Такие люди долго не живут... Но если это так, то хорошо, что она хоть дома"... И родители заплакали. Но, отдохнув, я встала и вот с тех пор пишу это длинное письмо. Я несколько раз отдыхала за это время, но теперь надо его закончить.

Еще раз прошу тебя, родной мой, приезжай. Если же нам не суждено увидеться, то да воздаст Господь тебе за всю твою любовь и соединит нас там, куда Он взял разбойника с креста Лк. 23:39-43., где не будет больше смерти. Поцелуй за меня милое мое дитя; оно тебя утешит.

Бог с тобой, родной мой Матьяс Целует тебя верная твоя Марийка". Трижды прочитанное письмо лежало теперь на столе перед Матьясом Янковским. Открылась тайна, годами скрывавшая исчезновение его любимой жены. Он узнал правду, и это его чуть не убило. Кровь прилила ему в голову, и сердце учащенно забилось.

"Она там лежала, как святая, – произнес он вполголоса, – а здесь все еще думают, что она утопилась. Волны Вага ее унесли, но не проглотили. Напрасно я все эти годы сидел на берегу, глядя в пучину. Моей милой там не было, воды не накрыли ее. Неожиданно пришла помощь, которую послал ей Бог, и Марийка вернулась домой, куда ей так хотелось. Напрасно мы обыскали весь Ваг; в то время она, значит, еще была жива! Письмо ее в М. меня уже не застало и было переправлено сюда".

Поняв это, Матьяс поднял голову, взгляд его упал на постель своей матери – и вдруг ему все стало ясно. Она так тяжело умирала и все старалась что-то сказать – но ее не поняли. Он и теперь видел ее жалобный беспокойный взгляд, который она устремляла н а него, когда говорила о старом улье. Мать, наверное, хотела наконец признаться сыну, что она не отдала ему этого письма, и указать, куда она его дела, но Бог не допустил этого, ибо было уже слишком поздно! Если бы она отдала ему письмо, когда оно пр ибыло, он мог бы поспешить к Анне Скале и застать жену еще живой или мертвой; ведь неизвестно, когда она скончалась. Ах, напрасно она его ждала – он не пришел! Но почему ему не ответили на письмо, в котором он им сообщил о том, что Марийка утопилась?

Люди зря ее обвиняли! И как это было возможно, что не пришло сообщение о смерти ни пастору, ни общине? Да не только о Марийке, но и о смерти ее ребенка должны были сообщить. Или дитя вообще не родилось, и мать взяла его с собой в могилу? О, эта неизвестность была невыносима! Ему нужно было во всем разобраться.

Хотя матушки Скале уже не было в живых, Матьяс решил на другой же день отправиться в Г. и найти там свидетельство о смерти жены.

Приняв это решение, он немного успокоился. Затем снова перечитал письмо. Ему казалось, что он слышит голос Марийки. Вдруг его рука с письмом опустилась. Теперь только он увидел то, на что до сих пор не обращал внимания: описание той чудной и жуткой ночи, когда она возродилась к новой, вечной жизни. Он вспомнил момент своего обращения. Крепко он запомнил слова Иисуса Христа о том, что всем следует родиться свыше См. Ин. 3:3.

О, как он мучился тогда от того, что его добрая, милая Марийка не была возрождена, потому что дома об этом никогда не было разговора. Матьяс не верил, что она навеки погибла, но его мучил вопрос, будет он в вечности с ней или нет? И вот оказалось, что она была там, куда Иисус Христос взял с собой разбойника с креста. Она перед смертью даже молилась еще о вечной жизни для него и ждала его теперь там. Только что он спрашивал, зачем он нашел это письмо, когда уже все позади. Теперь он благодарил Господа за милость, что Он сохранил это драгоценное послание и даровал ему с ним уверенность в том, что его Марийка теперь у Христа. О, как чудно она ушла! Божья и человеческая любовь на волнах Вага унесла ее в ту ночь домой!

Слишком велико было то счастье!

Голова Матьяса склонилась на грудь. Если бы в этот момент в дверь не вошел Мартын Ужеров, несчастный упал бы на пол. Сосед позвал Звара, и они отнесли Матьяса на кровать. Хотя Ужеров на военной службе и приобрел некоторый опыт в санитарной службе, мужчины долго старались привести Матьяса в сознание. Наконец сердце его снова сильно забилось и наладилось дыхание. Он открыл мутные глаза и хотел их снова закрыть, когда сосед окликнул его:

– Матьяс, что с тобой? Я застал тебя без чувств! Что с тобой случилось?

– Это ты, Мартын? – опомнился Янковский. – А Сусанка дома?

– Да.

– Позови ее, мне надо вам что-то сказать.

Звара пошел за соседкой. Она и не подозревала, зачем ее зовут. Ей бы это и во сне не приснилось! Известие от Марийки! Она сама всем тогда сказала, что Ваг ее унес, но не проглотил. Читая ее письмо, Сусанна выплакалась от души. Наконец-то память о Марийке будет чиста и верившие, что она, отчаявшись, покончила с собой, убедятся, что были не правы.

– Ах, Матьяс, если бы бедняжка знала, какое горе она нам всем причинила! – вздохнула соседка. – Она думала только о твоей матери. Навряд ли та стала бы ее искать, если бы не мы! Тебя она звала, а о нас она в своей радости, придя домой, совсем забыла.

Но почему Скале не написала нам, если она у нее умерла?

– Это действительно странно, – прервал Мартын свою жену, – ведь не было никакого официального сообщения ни от пастора, ни от правления общины.

– Если Богу угодно, я завтра же пойду и разузнаю, как все было, – заявил Янковский.

Но он не пошел, потому что вторично лишился сознания, а потом его затряс озноб, и, когда Аннушка вернулась домой, она застала своего хозяина больным; около Матьяса хлопотал врач. Ей сказали, что у Матьяса был легкий удар и что ему теперь нужно несколько дней спокойно лежать и не волноваться. "К счастью, – добавил врач, – у него такая хорошая сиделка и такие добрые соседи!" И девушка действительно ухаживала за больным, как добрый дух. С ней ему волноваться не приходилось. Она его ни о чем не спрашивала, а по глазам угадывала каждое его желание. Если он хотел, она ему читала слово Божье, и, когда Ужеровы передавали еду, она так нежно просила его поесть, что он ее всегда слушался. Большую часть времени Матьяс лежал в полусне. Так прошло четыре дня. На пятый он сказал Аннушке:

– Слава Богу, мне стало лучше. Шум в голове прошел, и сердце успокоилось. Спасибо тебе, Аннушка, за хороший уход, но ты не должна целый день проводить со мной. Сходи-ка в поле и посмотри, как оно там. Кажется, вчера был дождь?

– Вчера был небольшой, а позавчера – хороший дождь, и все ожило. Но прошу вас, дядя, не отсылайте меня, – просила девушка, – ведь я каждый вечер выходила, когда вы спали. Меня сменяли то бабушка Ужерова, то тетя, то Дора. Ночью со мной всегда была бабушка Симонова, так что я тоже могла спать. Звары не позволяли мне ночью сидеть около вас. Они и вскопали все и для нас, и для себя. Не отсылайте меня, я не могу вас оставить одного.

– Но разве ты не знаешь, дитя мое, что Господь Иисус Христос здесь, со мной? Дай-ка мне Библию, я уже могу читать сам. Ты же скоро вернешься, послушайся меня! Но прежде чем пойдешь, скажи мне: ты знаешь, отчего я заболел?

Глаза девушки засияли.

– Тетя дала мне почитать это чудесное письмо. Радость для вас была слишком большой, когда вы узнали, что ваша Марийка не утонула, но на плоту даже Спасителя нашла, не так ли?

– Да, дитя мое, радость была слишком велика. Аннушка, а твоя приемная мать никогда не говорила о смерти Марийки?

– Она – нет! Только приемный отец перед смертью сказал: "Похороните меня рядом с Марийкой!" – Ах, если бы твоя матушка мне хоть несколько строк прислала с тобой, – вздохнул Матьяс, зарываясь лицом в подушки. Он слышал, как девушка вышла. Но немного погодя, когда он поднял голову, она снова стояла у его постели.

– Ты еще не ушла? – удивился он.

– Я сейчас пойду, дядя, но прежде я должна вам что-то передать и сказать то, что меня порой очень угнетало. Когда матушка послала меня к вам, она дала мне вот этот узелок и просила передать его вам, если вы не оставите меня у себя. Но вы сразу согласились, и я не знала потом, что с ним делать. Теперь я подумала, что матушка, может быть, написала вам что-нибудь о Марийке и что мне все-таки надо передать вам эти бумаги. Посмотрите их, пока я вернусь.

Аннушка вложила Матьясу в руки пакет, завязанный в белый платочек, и бесшумно исчезла.

Оставшись наедине со своим таинственным сокровищем, Матьяс прежде всего почувствовал желание помолиться. Лишь потом, когда он развязал узелок, в его руках оказались три документа: открытое письмо, написанное рукой его матери, длинное письмо матушки С кале, написанное перед ее смертью, и приложенный к нему официальный документ. Янковский первым начал читать письмо матушки Скале: "Дорогой сын!

Приветствую тебя от всего сердца с пожеланием, чтобы письмо мое застало тебя в добром здоровье. Я знаю, что недолго мне уже осталось быть на этой земле и что скоро я предстану пред Господом, чтобы дать ответ за мои злые и добрые дела. Я не могу уйти из этого мира, не простив тебя. В душе я долго таила на тебя обиду за то, что ты Марийку не смог защитить от своей матери. Я знаю, что ты ее любил, но свою любовь ты должен был проявить иначе! Когда она вернулась ко мне, измученная и голодная, я готова была проклясть тебя и весь твой род, если б не то бедное не рожденное еще дитя в ее чреве. Господь сохранил меня от этого греха. Она, моя сломанная лилия, написала тебе длинное письмо, и мы с нетерпением ждали ответа; но письмо это ты не получил; оно попало в руки твоей матери. Вот я прилагаю ее ответ. Прочти, что она ей написала, как она ее порочила и позорила! Но Марийке это уже не могло причинить боли, так как она к тому времени ушла туда, где нет больше ни горя, ни слез. Но тем больнее было мне. Так как ты не пришел к нам и не написал ни строчки, я не сочла нужным сообщить тебе о ее смерти. Но в день ее погребения пришло твое письмо, в котором ты мне сообщил, что Марийка утонула в Ваге; однако одновременно мы получили и отвратительное письмо от твоей матери. Если ты его прочел, то поймешь, почему я вам не ответила. Сегодня пишу тебе, чтобы ты хотя бы после моей смерти узнал, как все это было.

Почти весь день Марийка писала тебе свое письмо; только когда ей становилось очень плохо, она на короткое время откладывала ручку. Потом наступили часы, которые были бы мучительны для нее, будь она в вашем доме! Как она, такая слабенькая, смогла бы их пережить? Но Отец Небесный был очень милостив к ней: она недолго мучилась. Дитя появилось на свет скоро, хотя оно было худеньким и слабым, но хорошеньким и живым. Дочь ему очень обрадовалась. Так как она была спокойна и добра, дитя тоже было таким же и почти не плакало. Мой старик и я обрадовались, что все так счастливо закончилось и что она весь день провела со своим ребенком. Мы только с нетерпением ждали тебя. Ночью она очень крепко спала, а проснувшись на рассвете, тебя больше не вспоминала. Она сказала, что Господь Иисус Христос ее позвал, что она скоро уйдет к Нему. Она за все сердечно меня поблагодарила и просила воспитать и ее доченьку. И мужа моего она поблагодарила. Затем она нас обоих поцеловала и последним – своего ребенка. Мы слышали, как она ему наказала: "Утешь своего отца!" Мы ее уложили, и она будто заснула, но потом еще раз открыла глаза и помолилась за тебя и за твою мать, и с этой молитвой она предстала пред престолом Господа. Когда мы на третий день отправились в Л., чтобы похоронить Марийку, то взяли с собой и осиротевшую малютку, чтобы ее там окрестить. В то время у меня были уже ваши письма. Опечаленная и огорченная, я решила не сообщать тебе истины, пока ты сам к нам не придешь. Пусть она для ва с останется утопившейся, и пусть люди обвиняют твою бессердечную мать за то, что она довела сноху до страшного греха. Поэтому я попросила господина пастора и нотариуса общины не посылать официального сообщения вашему пастору и правлению общины о ее с мерти, а отдать мне метрическую выписку Аннушки и свидетельство о смерти Марийки, объяснив, что я эти документы вместе с ребенком передам лично тебе. Я так и намеревалась поступить, потому что ждала тебя.

Нотариус был пьяницей, который за деньги делал все, а пастор как раз собирался на пенсию. Похороны были его последним служебным делом, и он был доволен, что я взяла все на себя. Так я позаботилась, чтобы эта весть к вам не дошла. Когда я вскоре узнала, что ты уехал в Америку, мне было очень жаль, что ты даже не попрощался и я не смогла показать тебе твоего милого ребенка.

Мы с нетерпением ждали тебя, но ты не появился, и мой Егор сказал: "Кто знает, вернется ли он когда-нибудь. Запишем девочку на наше имя и будем воспитывать ее как свое собственное дитя, с тем чтобы ей когда-то оставить все нажитое нами". Я очень обрадовалась его предложению, и мы так и поступили. В тот год мы обменяли нашу мельницу на мельницу Парубка и переселились из X.

в Г., где люди нас не знали, так что Аннушке никто не мог сообщить, что она нам неродная. Лишь позднее, когда она подросла, мы сами сказали ей, что мы только ее крестные, а ее родителей нет в живых.

Это было в то время, когда ты находился в плену и тебя считали погибшим. Когда умер мой муж, девочка была единственным моим утешением. Конечно, меня начала мучить совесть, когда я услышала, что ты пришел домой. Что сказала бы Марийка на то, что я Аннушку присвоила себе и не послала ее к тебе для утешения, как она повелела? Но стоило мне только подумать, что она попадет к твоей матери и что она так же будет мучить ее, то меня охватывал ужас. Потом твоя мать умерла, и ты остался один. В то время по ночам я часто плакала от угрызения совести, но не находила силы разлучиться с моей радостью. Я Марийку очень любила, но еще больше – ее дитя, потому что Аннушка мне и Егору воздала за всю любовь. Ну вот, я повинилась перед тобой в своем грехе и прошу ради Иисуса Христа простить меня за то, что столько лет оставляла у себя твоего ребенка себе в утешение.

Передаю ее теперь тебе. Пусть она будет твоей радостью, как она была мне от того часа, когда Марийка мне ее передала, до того, как Аннушка закроет мне глаза. Пусть она заменит тебе Марийку, как она заменяла ее мне!

Прости, Матьяс, меня за то, что не отдавала тебе Аннушку!

Я рада, что она не с пустыми руками к тебе придет. Все, что получила бы Марийка после нашей смерти, и все, что мы еще нажили после, записано Аннушке в наследство. Мы, как и другие крестьяне, с тали зажиточнее, так как свои поля продали в выгодный момент, также продали и скот. А вырученные средства положили в банк на имя Аннушки. Мельницу я сдала в аренду на тот случай, если вы ее не захо-тите продать. Аннушка ее любит, и расположена она в удобном и красивом месте.

Да помилует Господь душу мою! К Нему я прибегаю и прошу Его простить меня так, как и я прощаю, и принять меня ради Христа по милости Своей! Аминь.

Приветствует тебя, сын мой Матьяс, и мою дорогую доченьку ваша крестная и приемная мать – Анна Скале".

Письмо было прочитано; дрожащая рука, державшая его, опустилась; Янковский закрыл глаза. Через некоторое время придя в себя, он судорожно схватил письмо матери и начал читать. Хотя Матьяс и предполагал, что мать не могла написать ничего хорошего, но он даже отдаленно не мог себе представить, какое море зла было в сердце свекрови против ненавистной снохи. Старуха Янковская обвиняла невестку в том, что та умышленно разыграла комедию, что плот с Иштваном приплыл не случайно; что Марийка, наверное, сговорилась со своим любовником бежать и ночью сойтись с ним. Старуха писала все, что ей диктовало ее нечистое сердце. Сноха, дескать, хотела только опозорить семью Янковских, чтобы люди говорили о свекрови, как о виновнице ее смерти. Старуха грозилась выбросить молодую невест– ку на улицу, если она осмелится со своим нагулянным приплодом переступить порог ее дома. Трудно передать все те ужасные слова из письма, которые, как острые шипы, должны были нанести смертельную рану чистой душе молодой женщины. Но, слава Господу, они ее уже не коснулись. Не могли они уже нарушить мира спасенной души. Однако они больно впивались в сердце приемной матери, которая, стоя у гроба своего ненаглядного дитятки, смогла наконец в полной мере представить себе, как эта злая, жестокая женщина обошлась со своей беззащитной жертвой. Понятным стал теперь и тот глубокий вздох умиравшей дочери, с которым она произнесла слова: "Я все прощаю матери Матьяса!" Непонятным осталось только, как она могла добавить еще: "Прости и Ты ее, Господь Иисус, в ее смертный час!" Теперь эти шипы ранили Матьяса тяжким укором: "И ты не защитил Марийку от нее!" Жизни своей бедняжка спасти не смогла, но зато, слава Господу, тихое местечко для смертного часа она все же сумела найти. Мать-яс теперь уже не удивлялся тому, что матушка Скале не сообщила ему о смерти Марийки и о рождении ребенка. Он этого известия был недостоин. Почему он перед отъездом в Америку не пошел к теще? Она бы его простила и сняла бы с него ужасную тяжесть вины; он увидел бы Марийку и своего ребенка, и все будущие годы тяжелого труда его поддерживало бы сознание, что он живет и трудится для них. А так дитя его выросло сиротой, и он был одинок. Конечно, матушка Скале воспитала Аннушку с любовью, но это не была любовь отца. Ах, почему он после смерти своей матери не пошел к матушке Скале? Он узнал бы истину, смог бы получить прощение и поблагодарить ее. А теперь было поздно!.. Второй раз эта благородная женщина послала ему самое дорогое, а он даже поблагодарить ее не смог. Голова его поникла, и поток горьких слез спас ему жизнь. Если бы они не прорвались, горе раздавило бы его.

Между тем Аннушка сидела на том же месте, где в день своего приезда в Зоровце Сусанна Ужерова поведала ей историю о ее приемной матери. Девушка осмотрела поля, нарвала цветов и связала их в чудесный букет. "И почему я так полюбила этого дядю Матьяса ? – раздумывала она. – Ведь он мне чужой человек. Я любила своих приемных родителей, оплакивала их, когда они меня оставили одну в этом мире; но, наверное, намного печальнее для меня было бы, если бы дядя Матьяс вдруг отослал меня куда-нибудь и мне пришлось бы с ним расстаться. Но он меня не отошлет после того, как я ему отдала бумаги! Я спрашивала матушку, назначила ли она его моим опекуном, и она ответила, что он будет мне отцом. Конечно, она его попросила принять меня. А что если вдруг он не переживет радость и печаль, получив письмо Марийки?" – "Ах, Господь мой, Иисус Христос, – взмолилась она, – не оставь меня сиротой, я еще так молода!" Успокоившись после молитвы, она продолжила связывать букет, когда вдруг кто-то с ней поздоровался. Подняв голову, она увидела приближавшегося к ней Степана Ужерова. Будучи соседями, они были друг с другом на "ты" и могли общаться запросто.

– Ты уже возвращаешься, Степа? – спросила она удивленно.

– Да, уже. Он сел на пень.

– Только понапрасну сапоги топтал: мне не удалось купить молотилку.

– Разве там не было выбора?

– Выбор был большой, но все очень дорого. Моих сбережений недостаточно. Сколько бы у меня осталось после такой дорогой покупки, чтобы начать свое собственное дело? Если бы мой приемный отец захотел мне помочь, ему пришлось бы взять деньги в долг, а э того мне не хочется, хотя я и мог бы уплатить проценты. Отец уже и так достаточно для меня сделал, – сказал молодой человек с выражением озабоченности на лице.

– А тебе нужно сразу большую молотилку? – спросила девушка несмело.

– Для начала и небольшая сгодилась бы. А почему ты спрашиваешь?

– Может быть, я тебе смогу помочь.

– Ты, Аннушка?

– На нашей мельнице стоит совершенно новая молотилка, на которой работали лишь несколько раз. Наш сосед Загара купил ее в 1913 году. После этого он с женой уехал в Америку, чтобы заработать деньги на ее оплату. Но так как у них не было денег на дорогу и для того, чтобы хоть как-то начать новую жизнь, мой приемный отец поручился за них, и они нам в залог оставили молотилку и лошадь. Мы ими в нашем небольшом хозяйстве и не пользовались, поэтому машина так и простояла без дела. Незадолго до смерти моей матушки Загара написал нам, что они возвращаться в Европу не намерены и что мы можем взять машину себе в счет их долга. Так она у нас и осталась. Посмотри ее, и, если понравится, можешь ее взять на время или же купить, если она исправная.

Парень очень заинтересовался этим предложением.

– А кому эта молотилка осталась после смерти твоих родителей?

– Наверное, мне, – ответила девушка краснея, – так как они мне и все остальное оставили.

– Тебе? Я и не предполагал, что ты такая богатая хозяйка, что даже могла бы мне продать молотилку.

– Мне теперь пора домой. Дядя еще болен. Он послал меня взглянуть на поля, но я его не хочу долго оставлять одного.

– Пойдем вместе. Завтра же посмотрю вашу молотилку, может быть, и сговоримся.

– Знаешь, Степан, это хорошо, – засмеялась она весело. – Мне деньги не нужны, так как одежды и обуви у меня достаточно; к тому же я получаю за аренду мельницы. Если молотилка тебе понравится, ты можешь выплатить за нее частями, пока что-нибудь не заработаешь.

Во время их разговора девушка показалась Степану такой обаятельной, что сердце его потеплело, словно его коснулись лучи майского солнца. Поблагодарив, он расспросил ее подробнее о самочувствии соседа, а также Сени-ных, и, оживленно беседуя, молодые люди дошли до Миловых. Староста задержал Степана, а Аннушка поспешила домой. В дверях она встретилась с тетушкой Зварой, у которой было очень расстроенное лицо.

– Что с вами, тетя?

– Ах, деточка, наш хозяин мне совсем не нравится. У него такой вид, будто какая-то печаль гложет его сердце. Пойди к нему, ты его лучше всех развеселишь. А я за водой схожу.

Аннушка поставила свой букет в кувшин со свежей водой и вошла в дом. Дверь скрипнула, словно заявляя о ее приходе. Аннушка остановилась на пороге, освещенная яркими солнечными лучами, будто они хотели Матьясу представить ее: "Посмотри на нее, это ваша с Марийкой дочь, твое дитя!" В этот момент волна не изведанной им доселе отцовской любви хлынула в его сердце. Теперь он понял, почему эта сиротка с самого начала стала ему так дорога: "Она моя, моя!" В невыразимой радости умолкли мучительные укоры за неправедную прошлую жизнь. Матьяс выпрямился и протя– нул обе руки к вошедшей. Аннушка поставила кувшин с цветами на сундук возле дверей, и в этот миг ей подумалось: "Он тебя не отошлет; ты навсегда останешься с ним!" И тут же девушка бросилась в его раскрытые объятия. Их слезы смешались, отец осыпал ее ласками и нежными словами.

– Да благословит тебя Бог, дитя моей Марийки, годами оплаканное мое сокровище. Эта благородная душа, твоя приемная мать, вернула тебя мне! Да воздаст ей Иисус Христос за это!

– Дядя Матьяс! – воскликнула девушка, подняв голову и ошеломленно посмотрев в его мокрое от слез лицо. – Что это вы говорите?

– Правду я говорю, дитя мое. Но я не знаю, готова ли ты еще признать меня отцом после моего такого непростительно долгого молчания?

– Неужели, неужели это правда, и вы мой отец?

– Да, – дрогнувшим голосом сказал Матьяс и отпустил ее. – Прочти это письмо, тогда тебе все станет ясно.

Он подал ей письмо ее приемной матери и бросился лицом в подушки. В комнате наступила полная тишина. Лишь по судорожному дыханию Матьяса было заметно, какая буря чувств в нем бушевала. Не успел еще он найти успокоения в молитве, как голова Аннушки оказалась возле его лица на подушке:

– Отец мой, родной мой, любимый!

– Не плачь, доченька моя! Ты признаешь меня? Ты не сердишься на меня?

– Как мне на вас сердиться? Ведь я теперь уже не одна на свете! Моя такая добрая, милая матушка – у Христа, а здесь, на земле, у меня есть отец!

– Да, я твой отец! И я отдал бы жизнь свою за тебя, так ты дорога мне с того момента, как пришла в мой дом. Но можешь ли ты любить меня, недостойного?

– Не говорите, что вы недостойны! Мне больно от этого, потому что я вас так сильно люблю! Забудем все, что позади! Не зря матушка моя вам обещала, что я буду вашим утешением, родное сердце мое! Мне бы так хотелось изменить вашу жизнь к лучшему! Да по может мне Бог! Но что мне сделать, чтобы вы не были больше так печальны? Да и о чем вам печалиться? Матушке на небе хорошо, а нам вдвоем здесь тоже будет чудесно! До сих пор я старалась вам верно служить, но теперь, когда узнала, что вы – мой добрый отец и мне не надо бояться, что вы отошлете меня куда-нибудь, я буду служить вам еще преданнее. Никто вас больше не назовет отшельником, а меня – сиротой. Ах, Иисус Христос так добр!

Бывают и в небольших деревнях события, которые отражаются в сердцах всех. Так случилось и в Зоровце, когда там вдруг стало известно, что Марийка Янковская вовсе не утонула, а умерла у своей приемной матери, оставив дочь, которую Скале приняли как свою и сделали своей наследницей. Так как мать Марийки сердилась на Матьяса, она скрыла от него правду. Но, умирая, она распорядилась, чтобы после ее смерти дочь непременно пошла в Зоровце. Аннушка, мол, сама не знала, что идет к родному отцу, как и он не знал, кого принимает, пока это дело чудесным образом не открылось.

Янковский, дескать, получил документы, которые он понес к пастору и в правление общины, чтобы на их основании записать Аннушку своей дочерью. На другой день Янковский, Аннушка и Мартын Ужеров с Сусанной поехали в Г., где они посетили могилу Марийки, затем все зашли на мельницу Аннушки. Степан тоже с ними поехал и купил молотилку, о которой он так мечтал! Возвратившись из поездки, в дом Матьяса вошла уже Аннушка Янковская. Не с пустыми руками она пришла; следом за ней много всякого добра было привезено. В деревне все полюбили эту милую, приветливую девушку, которая прежде считалась бедной сиротой. Теперь же это была дочь одного из лучших людей села. Правда, надо сказать, что из-за странности отшельника Янковского до сих пор ни один из парней не осмеливался приблизиться к молодой девушке, а теперь тем более. Но каждый посчитал бы за счастье войти в этот дом как ее суженный. Появление Аннушки восстановило не только честь Марийки, но и Янковского. Мать девушки теперь уже не считалась самоубийцей, и отца ее перестали винить в разрушении двух жизней. Наконец-то он перед односельчанами мог ходить с высоко поднятой головой.

Да, и в небольшой деревне порой бывают события, о которых люди долго помнят.