Текст книги "Пробуждение"

Автор книги: Кристина Рой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

От издателей

Наше издательство «Свет на Востоке» продолжает публикацию произведений словацкой писательницы Кристины Рой (1860-1937). Сегодня читательский спрос на христианскую художественную литературу весьма велик, поэтому мы подготовили к изданию новую серию книг, среди которых есть и автобиография под названием «И стал Свет». Надеемся на то, что читатель, уже знакомый с некоторыми произведениями К. Рой, с теплотой воспримет и эти работы, впервые издаваемые на русском языке.  Творчество К. Рой оптимистично. Герои ее рассказов обычно находят Бога, как нашла Его и сама писательница. С тех пор ее жизнь и творчество посвящаются Тому, Кто взял на себя ее грех, подарив прощение и вечную жизнь. «Жить для Иисуса, с Ним умирать» – и сегодня мы поем ее гимн, наполняющий наши сердца утешением и желанием трудиться для Него, как трудилась К. Рой.

Татьяна Лимаренко

Релиз подготовил Ростислав Бабенко. Любая христианская книга современности или вашего детства  в fb2. Заявки, предложения и тексты присылайте на [email protected]

Электронная версия книги  «Пробуждение» создана исключительно в ознакомительных, не коммерческих целях.

Глава 1

Торжественно, плавно и печально плыл вечерний звон колоколов над тихой деревушкой, расположившейся среди цветущих садов сказочной красоты.

Был субботний вечер. Из углового дома, огороженного высоким забором, вышли две женщины с серпами и мешками для травы. По-видимому, они торопились заготовить на воскресенье еще немного зеленого корма для скота. Бодро шагая, женщины завернули за угол и пошли вдоль соседского дома, мимо широко раскрытых ворот, через которые можно было видеть большой двор с хозяйственными постройками. У амбара сидел мужчина и точил косу. Старшая из проходивших женщин поздоровалась с ним.

– Добрый вечер, Матьяс, уже готовишься к понедельнику?

Он поднял голову, поблагодарил за приветствие и утвердительно ответил на вопрос. Женщины пошли дальше.

– Тетя, – спросила женщина помоложе, когда они прошли, – почему вы этого соседа всегда так сердечно приветствуете? Он ваш родственник?

Она повернулась и посмотрела на мужчину, который как раз встал и, облокотившись на косу, смотрел им вслед. Он, конечно, стоил того, чтобы заходящее солнце его освещало! Высокий, стройный, он стоял, как одинокое дерево в лесу. Всмотревшись в его лицо, молодая женщина вдруг почувствовала сострадание к нему и невольно вспомнила песню: Солнце садится за вершину горы, Так и не увидев у нас счастья...

Этому человеку было едва за сорок, и белокурые волосы еще вились над его светлым лбом. На лице лежала печать мира, того состояния, когда душевные бури уже далеко позади, но скорбный жизненный опыт оставил на его лице также и неизгладимый печальный сл ед: губы были сомкнуты, а запавшие синие глаза смотрели устало и отрешенно.

– Нет, Дора, он не из нашей семьи, – ответила женщина постарше, оборачиваясь, – но мы вместе росли. Матьяс Янковский только на четыре года старше меня. Наши дома и сады стоят совсем рядом; детьми мы играли вместе, потом вместе ходили в школу, и не ра з он переносил меня на руках во время гололедицы, чтобы я не упала. Люди думали, что из нас когда-нибудь получится славная пара... и его мать этого желала. Но именно из-за нее-то я и не хотела тогда идти в их дом, хотя парень мне очень нравился. Да, хороший сосед – что близкий родственник, и соседские дети – что братья и сестры.

Но, как говорится, от судьбы своей не уйдешь. Пока Матьяс был на военной службе, вернулся, отслужив, твой дядя, Мартын Ужеров, – он нам приходится дальним родственником. Мои родители тогда уже нуждались в помощи, а рассчитывать они могли только на ме ня и брата Егора. Жена Егора умерла, оставив двух малых детей.

Брат же был такой болезненный, что с трудом обрабатывал свой надел. Одним словом, моим родителям срочно нужен был зять. Мы с Мартыном нравились друг другу, и вскоре была сыграна свадьба. Люди говорили, что мы хорошая пара. Когда вернулся Матьяс, он порадовался за нас, как брат, и со– общил мне по секрету, что у него тоже есть невеста на той стороне Вага. Сказал, что она сирота и с девяти лет воспитывается у своей крестной матери, бездетной вдовы. Я спросила Матьяса, красивая ли у него невеста, и он указал на яблоню, которая в это время стояла вся в цвету: "Моя Марийка как этот яблоневый цвет".

И она действительно была такой. В этом убедилась вся деревня, когда он через несколько недель привел жену в свой дом. Вот уж ладная пара была: он – молодой красавец, всеми любимый, пот ому что помогал каждому, чем только мог, и к тому же – отличный хозяин, а рядом с ним – она, прелестная, как цветок. Но все же моя мать и другие женщины жалели молодицу, говоря, что несладкая жизнь ее ожидает у такой свекрови, как мать Матьяса.

Первые месяцы прошли благополучно. Старая Янковская гордилась богатым приданым, которое дали за невестой. Она хвалилась соседям, что у Анны Скале, крестной матери Марийки, хороший дом и много земли и что все это унаследует Марийка, потому что крестная любит ее, как родное дитя, и дорожит ею как зеницей ока.

Но вдруг в один прекрасный день стало известно, что Анна Скале выходит замуж! Вот уж все удивились, вот уж разговоры пошли по де-ревне! Матьяс и Марийка отправились на свадьбу, а старуха осталась дома словно громом пораженная. Она была несносной гордячкой, и люди считали, что это справедливое наказание за ее хвастливые речи. Матьяс же был не корыстолюбив, и брак тещи не беспокоил его. Моя мать спросила его тогда, почему это Анна Скале на старости лет замуж выходит. Матьяс же ответил, что она женщина во цвете лет, а вышла за бездетного вдовца, своего очень дальнего родственника. У них было общее наследство. Раздел имущества предстоял долгий и трудный, судиться они не хотели, и теперь, когда они поженились, дело разрешилось мирным путем и оба успокоились.

Он – пожилой добрый человек, по крайней мере, они будут друг о друге заботиться. Матьяс был рад за них, а еще больше – его Марийка, ведь теперь крестная не так одинока была.

Однако с того дня старая Янковская смотреть не хотела больше на свою сноху, и, раздраженная пересудами женщин, прокляла свою сватью вместе с Марийкой, но больше всего она была сердита на сына – за то, что он был таким дураком и связал себе руки женитьбой "на этой нищенке". Ругани ее не было конца, и Матьяс, желая успокоить мать, на деньги, полученные за Марийкой, купил пару лошадей, чтобы возить бревна из леса на фабрику. За это хорошо платили, и старуха успокоилась, так как Матьяс отдавал ей все, что зарабатывал, а она клала деньги в банк на свой счет. Сыну же приходилось разрываться на части: хозяйство и работа на стороне выматывали все силы.

Так как Матьяс постоянно отсутствовал, вся работа легла на плечи женщин. Марийка трудилась за двоих, чтобы угодить свекрови.

Она была молодая, нежная и к такой тяжелой работе не приучена.

У своей приемной матери она только занималась домашним хозяйством, а здесь ей приходилось надрываться изо всех сил. К тому же старуха, когда сына не было дома, плохо готовила, и они питались в основном картофелем, хлебом и молоком.

Мы встречались с ней каждый день и разговаривали у колодца, но Марийка никогда ни единым словом не упрекнула свекровь. Я часто просила Мартына помочь ей поднять ведро с водой из колодца – нелегкое это дело, а ей нужно было напоить стольких животных!

Из-за жадности старухи бедный Матьяс мучился на своей работе, а Марийка – дома, хотя и не нуждались они: единственная сестра Матьяса давно была замужем и свою долю наследства получила полностью, а имение у них было такое же, как наше. Поверь мне, я не могла больше молча смотреть, как старуха гоняла Марийку с одной работы на другую. Однажды, когда Матьяс пришел к нам взять на время косу, я ему рассказала, как живется его бедной жене у свекрови в его отсутствие: старуха не нанимает поденщиков и ругает Марийку, когда та не справляется с работой, и так с раннего утра до поздней ночи, в воскресенье и в будни. Подошла моя мать и еще добавила: рассказала, что свекровь снохе даже досыта есть не дает.

– Какая польза, сынок, будет тебе от денег, – сказала она ему, – если дашь замучить жену? Она не жалуется ни тебе, ни другим, но мы и так все видим. Ты, Матьяс, лучше заботься о своем хозяйстве, чтобы однажды тебе не пришлось пожалеть о том, что для тебя деньги стали дороже твоей красивой милой жены!

Бедный Матьяс! Каким печальным ушел он от нас!

– Тетя Сусанна, а помогло это? – прервала молодая женщина молчание, шагая по луговой тропинке. – Перестал он возить лес?

– Не сразу. У Матьяса был контракт, и он не мог нарушить его; а когда время договора прошло, было поздно.

– Поздно? Как это? Ах, тетя, давайте присядем, отдохнем немного, а потом побыстрее станем косить. До того как пастух погонит стадо домой, мы и закончим работу.

– Присесть, конечно, можно, для субботнего дня мы достаточно сделали. Но еще долго придется рассказывать печальную историю наших соседей. Может быть, в другой раз поговорим, когда у нас будет больше времени?..

– Часто я думала потом, – продолжала женщина после того, как они немного отдохнули, – лучше бы я молчала! Но теперь уж ничем не поможешь. Господь всемогущий знает, что мы заботились о бедной Марийке. Она была круглой сиротой, а с ней обращались несправедливо.

Женщина вытерла слезы.

– А сосед поговорил со своей сварливой матерью? – спросила молодая крестьянка, нахмурившись.

– Он лишь вежливо, как подобает хорошему сыну, попросил ее не нагружать жену слишком тяжелой работой, а нанять поденщика, и пищу готовить получше. Марийка, дескать, плохо выглядит, и он опасается, что она может заболеть, так как к такой тяжелой работе не привыкла. Старуха на его просьбу ответила, что он может посадить свою жену под стеклянный колпак, а ей такая кукла не нужна.

– Я раньше и без нее справлялась, когда ты был на военной службе. Но, скажу тебе, для такой барыни варить не буду. Кладовка открыта, пусть варит и печет, что хочет.

Напрасно сын просил ее, напрасно Марийка оправдывалась, говорила, что никому не жаловалась, что работает охотно! Старуха ей не поверила и не захотела отступить от своих слов.

Спустя некоторое время мать Матьяса отправилась в дальнюю деревню к своей тяжелобольной сестре и вернулась лишь после ее похорон, вечером, как раз перед отъездом Матьяса.

Около трех недель Марийка с мужем смогли, наконец, спокойно пожить одни. Она готовила еду и носила ему в поле. Он позволял ей работать только по дому. За это время Марийка снова расцвела, глаза ее засветились, на лице заиграла улыбка. Я забегала к ней по-соседски, перекинуться двумя-тремя словами. Однажды, когда мы с матерью вязали снопы в поле, я сказала, что эти двое, наверное, не менее счастли-вы, чем Адам с Евой в райском саду. Все соседи радовались этому тихому, но, к сожалению, недолгому счастью.

Кончилось оно с возвращением старухи. Марийка приготовила хороший ужин, но мать к нему даже не притронулась и дала слово, что из рук молодухи никогда ничего не примет. Опечаленный Матьяс на другое утро уехал. Марийка провожала мужа и утешала его обещанием, что они с матерью обязательно помирятся. До кладбища молодые ехали вместе. Там, под елями, они еще немного постояли и горько поплакали. Когда он, поехав, оглянулся, она стояла на том же месте, смотрела ему вслед и, улыбаясь, махала платком; но вскоре лошади завернули за скалу и Марийка скрылась из виду. Однако любимый образ остался у него в сердце, он взял его с собой, и образ этот и сегодня с ним, стоит ему только закрыть глаза. Ну а теперь, Дора, за работу! Остальное расскажу тебе в другой раз. История эта длинная!

Женщины поднялись, и вскоре они уже шагали домой с большими охапками зеленого корма. Люди догоняли их или шли навстречу; и каждого они приветствовали так, будто все они были их родственниками. Так бывает в деревне, где люди с ранних лет знают друг друга. А есть среди них и такие, которых приветствуют особенно тепло, с которыми охотно останавливаются поговорить.

К таким относились и наши знакомые: Сусанна Ужерова и Дора Ми-лова, всего несколько недель назад вышедшая замуж за племянника Сусанны. Женщины торопились, так как издали уже слышались звон колокольчиков и щелканье кнута. Возвращалось деревенское стадо, ворота всех дворов были распахнуты настежь.

Солнце пряталось за горы. Опускался вечер.

Глава 2

Тетя, а не пойти ли нам после обеда на луга? Вчера вы говорили, что хотите на них посмотреть! – предложила Дора, когда они в воскресенье вернулись из церкви.

– Я не против, – улыбнулась Сусанна, – я ведь знаю, чего ты ждешь.

– Мне хочется поскорее узнать конец истории. Проповедь у меня сегодня мимо ушей прошла: как только увидела в церкви нашего соседа, так только о Марийке и думала.

– Вот и я тоже! Всю прошлую ночь о них думала. И все так ясно виделось, хотя и прошло уже 18 лет. Мы пойдем с тобой за травой, только без Иосика, при нем я не хочу рассказывать.

– Значит, сразу после обеденного богослужения пойдем, да, тетя?

– Можешь сразу из церкви идти. Встретимся в роще. Если мы вместе пойдем по селу, то наверняка остановимся с кем-нибудь поговорить, и я не успею рассказать тебе эту печальную историю. Ты еще немного можешь побыть со своими, пока я приготовлю полдник и скажу бабушке, куда собираюсь пойти.

Только к четырем часам дня женщинам наконец удалось управиться с домашними делами.

Для беседы они выбрали прелестное место, где капустные поля граничили с лугом, заросшим дикими яблонями и грушами. Луг этот отделял поля от соснового бора. Зеленые сосны благоухали, и на их темном фоне ярко выделялись бело-розовые цветы яблонь и груш. С луга видна была вся деревушка Зоровце со своей небольшой красивой церковью. Женщины, сидевшие под цветущими деревьями, чувствовали себя как в раю.

Но какой же это рай, если на земле было еще столько горя и несправедливости, как, например, в той истории, которую рассказывала Сусанна Ужерова своей племяннице.

– В тот раз, когда Матьяс уезжал из дома, мой сын Миша был болен, так что я не смогла проститься с соседом. Через некоторое время моя мама заметила, что у Янковских подозрительно тихо. Она предположила, что Марийки не видно во дворе потому, что старуха наняла поденщицу (которой она будто бы очень довольна). Значит, решили мы, наставления сына все же помогли. Из-за болезни ребенка я не выходила из дому и пошла в церковь лишь спустя три недели. Там я сразу увидела, что соседка на нас сердится. На меня она не смотрела и на наше с Мартыном приветствие не ответила. Может быть, она догадывалась, что именно мы пожаловались на нее Матьясу. Нам это было неприятно, ибо мы с соседями всегда жили в любви и согласии. А старая Янковская была таким человеком, который если на кого-нибудь рассердится, то уж ни за что не простит обиду. Я знала, что теперь мне с Марийкой встречаться нельзя, чтобы старуха, увидев нас вместе, не подумала, что мы о ней судачим. Но Марийка и сама избегала меня, так что я с ней и не встречалась. Однажды, спустя две недели, идя из церкви, я услышала, как жена могильщика сказала:

– Молодая Янковская все-таки очень слаба. Не сегодня завтра ей рожать, а как она, бедная, это выдержит?! Когда Матьяс привел ее, она была, как цветок, а теперь!..

– Ты права, – ответила жена старосты, – мне ее, бедненькую, так жаль, и я все думаю, кто за ней будет ухаживать? Старуха уже несколько недель с ней не разговаривает. Сын, говорят, укорял мать за дурное отношение к жене, и с тех пор соседка сердита на весь мир.

Я быстро повернулась туда, куда смотрели женщины. Недалеко от нас, по другой стороне дороги, шла Марийка. Только не на яблоневый цвет она теперь была похожа. Личико ее вытянулось, румянец на щеках исчез, темные глаза запали. Такими бледными и красивыми рисуют ангелов, которые, как известно, не от мира сего. Ее когда-то столь легкая походка стала тяжелой и медленной, как у человека, смертельно уставшего от жизни. Мне захотелось догнать Марийку, но около нее остановилось несколько женщин, и я быстро побежала домой, чтобы выплакаться. На следующий день к нам зачем-то пришла поденщица старухи. Оказалось, ей просто хотелось излить свою душу перед моей матерью.

– Я поссорилась со старухой, – рассказывала женщина, – она способна угробить человека. Ей кажется, что она с каждым может так обращаться, как со своей снохой. Если бы Ма-тьяс знал, как она обходится с ней! Вот при– едет, я ему уж все расскажу, как она ее обижает!

– А мы думали, что у них теперь мир в доме, раз не слышно ругани старухи, – удивилась моя мать.

– Да, мир, как на кладбище, где все молчат. Если Марийка выходит из комнаты и здоровается, ей не отвечают. Старуха не заставляет ее работать, сноха сама должна искать себе в доме дело. Она ей позволяет только стирать и то свое белье отбирает. Хлеб печет только для себя и для поденщиков, а невестке приходится печь для себя самой. Но печет она мало. Однажды Марийка взяла муки на две булки, чтобы одну послать мужу, и старуха сразу же начала кричать, что, дескать, не понятно, куда девается мука: только недавно был полный ящик, а теперь половина всего осталась.

"Это, – кричит она, – оттого, что ничего не запирается! Каждая цыганка может в доме взять, что угодно". С тех пор невестка хлеба больше не печет, варит для себя одну картошку. Молока у них достаточно, но и им распоряжается только старуха. Она продает свежее и кислое молоко, сыр, масло, яйца и птицу. Хотя у них всего вдоволь, Марийка сама для себя ничего не берет, а старуха ей ничего не предлагает. У невестки из своего дома была привезена курица, которая хорошо неслась, так что иногда несчастная женщина могла сварить себе яичко. Но потом курица эта вывела цыплят, и старуха сердилась, что они у ее кур съедают весь корм.

Злая баба цыплят этих постоянно гоняла и двух из них убила веником, так что Марийка остальных продала, чтобы не раздражать мать. Видели бы вы старуху после этого! Она кричала, что нищим надо себе на хлеб колосья в поле собирать! Чем бедная женщина живет, не знаю; да это и по ней видно. Она весь день шьет что-нибудь для своего мужа. Недавно старухе починила передник, так та его сразу же отдала первой нищенке. Наверное, кто-то рассказал обо всем этом Матьясу; сыну опять пришлось серьезно поговорить с матерью, и теперь она беспощадно мучает невестку, думает, что это она ему пожаловалась на нее. Хорошо, что срок контракта Матьяса скоро истекает, может быть, он тогда наконец-то останется дома и защитит свою жену. Не опоздал бы только!

Разговор с этой женщиной очень нас опечалил.

– Ах, мама, мы ей добра желали и натворили столько зла, – плакала я, когда поденщица ушла.

– Да, много зла, дочь моя! Но кто бы мог подумать, что наша соседка такая зловредная баба?

Во вторник в три часа ночи я встала к Мишеньке и зажгла свет. Вдруг кто-то постучал в окно. Я открыла: передо мной стояла Марийка. "Сусанна, – сказала она, – я слышала, что у вас большая стирка. Вы пойдете полоскать на речку? Пожалуйста, возьмите и мою корзину с собой, у меня так много белья!" Раньше мы часто вместе стирали и по очереди возили белье на речку, где его при хорошей погоде и сушили. "Ах, Марийка, – огорчилась я, – у нас большая стирка будет лишь на следующей неделе. А сегодня мы постирали только немного мелочи и выполоскали все у колодца. Но ты подожди, я сейчас соберусь и помогу тебе отнести твое белье. Может быть, догоним Симоновых, у них, я слышала, сегодня большая стирка. Я только попрошу мать посмотреть за ребенком".

– Ты пойдешь со мной? – воскликнула она радостно. – Спасибо тебе большое!

Я побежала к матери, и через полчаса мы с Марийкой уже были за деревней. Симоновых мы догнали еще около школы и отправили с ними все белье, так что по дороге мы пошли налегке. "Бери с собой молока и хлеба с сыром побольше, – посоветовала мне мать.

– Марийка, наверное, еще не ела и ничего не взяла с собой". Я так и сделала. Теплая ночь распола-гала к душевной беседе. Я рада была, что мы наконец снова могли быть вместе. Здесь этой тихой ночью, под звездным небом, где лишь отдаленные крики петухов предвещали приближающееся утро, я призналась Марийке, что это мы рассказали о ее беде Матьясу и не желая того, причинили ей зло, и попросила у нее прощения. Правы люди, утверждая, что благими намерениями дорога вымощена в ад.

"Значит, это ты ему все рассказала, Сусанна? – спросила она печально. – Я знаю, что ты это сделала любя и благодарна тебе за сочувствие, хотя мне так плохо живется, что хуже быть не может. Но если бы не ты, то не было бы и тех счастливых недель с Матьясом, когда я чувствовала себя как в раю, потому что мы с ним были вместе. В мой смертный час я буду утешаться этим светлым воспоминанием и благодарить тебя за помощь. Хотя это счастье было коротким, отнять его у меня уже никто не сможет. Прошу тебя, Сусанна, никогда не говори Матьясу, как обращается со мной свекровь. Ему больно это слышать, а пользы никакой ни мне, ни ему. Ах, мне хотелось бы уберечь его от всякой боли, потому что я люблю его так сильно, что словами выразить невозможно; но и он меня любит, и это моя единственная радость на свете. Я тоже часто думаю, что не надо бы ему возить бревна, но он хочет утихомирить свою мать, чтобы она не укоряла меня моей бедностью. Ведь он уже много заработал и положил в банк несколько сотен. Но мать это не успокоило и не примирило со мной! Если бы мы с Матьясом вместе работали дома, то с Божьим благословением многого достигли, ведь мы еще так молоды.

Но мы упустили счастливый случай быть вместе!" Я видела, что Марийка очень устала, и мы присели передохнуть.

Заметив у меня в корзинке хлеб, сыр и молоко, она со слезами призналась мне, что со вчерашнего обеда еще ничего не ела. Мы принялись за еду; она ела немного, лишь молоко пила с большим удовольствием. Когда у Вага мы расстались, я заставила ее остатки еды взять с собою. У нас там было особое местечко, где мы обычно стирали. Справа и слева на кустах мы развешивали вещи потоньше, как это и сегодня еще делаем.

Я помогла_ей закончить стирку, потом собралась домой. Марийка поблагодарила еще мою мать: "Да вознаградит вас Господь за вашу доброту!" Я и сейчас вижу ее бледное красивое лицо, ее глаза, полные слез. Таким стоит ее образ передо мной; но на земле я ее больше никогда уже не видела.

– Как это, вы ее больше не видели, тетя? Что же с ней произошло?

– Ах, Дора, если бы я знала! Истину мы, наверное, узнаем лишь у престола Божьего, где все тайное станет явным, доброе и злое. К вечеру Симоновы привезли белье Марийки: полную корзину сухих вещей и вторую с мокрым постельным бельем, и сказали, что Марийка осталась у реки кое-что еще пополоскать, наверное, детское, то, что она приготовила для будущего младенца. На другое утро я услышала у соседей беспокойный и громкий разговор; старуха кого-то посылала на речку. Я поняла, что речь идет о Марийке, и подошла к забору. Что случилось? Марийка не пришла домой. Я подумала, что она от усталости где-то легла на берегу и заснула. Наши поспешили к Вагу, но нашли там лишь единственный след – ее белый платочек на кусте. Самой ее нигде не было. Мы не знали, что и подумать. Вероятно, она упала в глубокую реку. Скорее всего, после тяжелой стирки у беременной женщины от слабости закружилась голова, и несчастная упала в воду. Так как никто не слышал ее крика о помощи, решили, что она, наверное, все-таки утонула. Два дня ее искала вся деревня; рыбаки закидывали сети, надеясь выловить тело. Прибыла комиссия, и приехал бедный Матьяс, которого вызвал пастор. Но все было напрасно! Допросили Симоновых и меня, так как мы последними говорили с ней, а старая поденщица открыто обвиняла старуху Янковскую в том, что она замучила свою сноху до того, что бедняга покончила с собою. Я не могла согласиться с таким предположением: Марийка была доброй и терпеливой, как ангел, и мужу своему она никогда не причинила бы такой боли, потому что она его слишком любила. Я рассказала им, какой слабенькой она была, но, чтобы меньше винить свекровь, я умолчала о том, что та морила невестку голодом и что в день стирки она ничего не дала ей с собой поесть. Ведь бедной Марийке уже ничем нельзя было помочь, а Ма-тьяса, который стоял ни жив ни мертв, мне было жаль. Зачем ему все это знать? Довольно было того, что высказала поденщица! Симоновы рассказывали, как Марийка была благодар-на им за то, что они взяли с собой ее белье, как радовалась тому, что так много успело высохнуть. Она сказала, что только хочет пополоскать еще несколько мелких вещей, немного отдохнет и потом пойдет домой. Притом она не выглядела ни печальной, ни несчастной и уж никак не походила на человека с отчаянными намерениями.

Матьяс поверил мне и Симоновым, но больше всего – своему собственному сердцу, которое подсказывало, что его любимая никогда не совершила бы такой грех – уничтожить две жизни и причинить ему страшную боль. Комиссия наконец поверила нам, так как и пастор отозвался о Марийке наилучшим образом.

Потом в выдвижном ящике стола Матьяс обнаружил начатое письмо, в котором Марийка просила его возвратиться домой, так как она чувствует себя очень слабой и что у нее часто кружится голова; она писала также, что боится умереть во время родов. Ни единым плохим словом не помянула невестка свекровь, лишь просила мужа, если Господь ее вдруг отзовет, отдать ребенка ее приемной матери, чтобы свекровь с ним не мучилась, так как она уже стара. На том письмо оборвалось, наверное, она не смогла его дописать до конца. Но именно это письмо и помогло старухе, и суд оставил ее в покое. Устроили поминальную трапезу, вся деревня была в церкви, и все плакали. Но и сегодня некоторые думают, что Марийка утопилась. Если у старой Янковской с кем-нибудь в деревне возникала ссора (а она с годами становилась все сварливее), ее сразу упрекали, что она погубила сноху и внука. И вообще она была личностью непонятной. Во время работы комиссии и на поминках она казалась убитой горем, а через несколько дней снова ходила павой и говорила людям, что жаль расходов на погребение, так как она не верит в смерть снохи. Но когда ее сын вскоре уехал в Америку, она вся поникла. Однако, верила она или нет в смерть снохи, Марийка не возвращалась. Воды Вага не выдавали ее ни живой, ни мертвой.

Наверное, они это сделают лишь тогда, когда "море отдаст мертвых, бывших в нем" (Отк. 20:13), как сказано в Священном Писании.

Матьяс свое имение сдал в аренду на шесть лет, а затем вместе с Рашовыми уехал в Америку. Когда эти годы минули, он вернулся, но было заметно, что жену свою не забыл и скорбь его не прошла. Однажды мать попыталась женить его вторично, но Матьяс лишь глянул на нее и вышел из комнаты. В дверях он по– ` тил: "Ей нужнее, у нее есть дети! Пусть сестра не ждет моей смерти, а пользуется теперь этим добром. У меня остается достаточно.

Знаешь, Мартын, если бы у меня в молодости были только мои две руки, тогда мы с Марийкой лучше бы поладили и, может быть, не случилось бы со мной этого большого несчастья!" С тех пор Мартын ему больше ничего не говорит по этому поводу. Он долго не мог забыть этот трудный разговор и печальный голос Матьяса. Хотя прошло уже 18 лет со времени того несчастья, мы многое пережили, и весь мир изменился, но наша любовь к Марийке осталась прежней. Когда она появилась в Зоровце, то была нам чужой. При жизни ее знали немногие, после смерти же она обрела много друзей, но ближайшей ее подругой осталась я.

В роще стало тихо. Умолк даже соловей в кустах над родником; только кроны сосен шумели на ветру, словно напевая траурную песню для той, нежной, как яблоневый цвет, которую любящий супруг не смог даже уложить в освященную землю. Вместо этого уже 18 лет над ней, наверное, текут воды Вага, и, возможно, сплавщики, которые провели здесь много ночей на своих плотах, кое-что могли бы об этом рассказать...